«Я не хочу тебя, но ненавижу представлять тебя с кем-то ещё». - somebody else -
Даже забаррикадировавшись в машине и включив печку, я всё равно затылком чувствую, как снаружи завывает ледяной утренний ветер. Вытаскиваю руки из карманов и протягиваю их к потоку теплого воздуха, отчего вновь обретаю приятную как никогда способность легко шевелить пальцами. Намджун наконец подбегает к автомобилю и тянет дверь на себя, внимательно вглядевшись в моё лицо через лобовое стекло и точно убедившись, что это я. — Ты правда купил машину, хён! — с гордостью в голосе говорит он, запрыгивая на пассажирское сидение, а меня передергивает от ловко пробравшегося в салон вместе с донсеном холода. Я обещал подвезти его сегодня на своей машине, в первую очередь, чтобы просто похвастаться и разделить с ним это маленькое, но весомое достижение. — Хороший выбор. Ты так солидно в ней смотришься! Он тянет ко мне руки и, обнимая, похлапывает по спине. Я же не знаю, куда деться от смущения. — Пристегнись. Намджун послушно пристегивается и начинает трясти ногой, пока я выезжаю с парковки. — Этот парень делает с тобой что-то невероятное, — снова обращается он ко мне. — Я знаю, — усмехаюсь я вдруг возникшим в голове воспоминаниям о процессе самой покупки и о последовавшем после путешествии. Тэхён делает из меня совершенно другого человека, и теперь это уже заметно всем вокруг. — Это так странно. Ведь я совсем ничего не знаю о нем, и, несмотря на это, мне все равно легко с ним. Я озвучиваю вслух то, о чем думаю уже довольно давно, особо не переживая о реакции друга. Может, он и сочтет меня странным, но меня и правда волнует то, что Ким Тэхён натворил таких дел в моей скучной жизни, расспросил меня обо всем на свете и притом скрывает любую лишнюю информацию о себе. — Да-а, друг, — протягивает он и наваливается на спинку кресла. — Может, так оно и должно быть? Всему своё время. День готовится завершиться так же, как начинался, но с одним единственным отличием: теперь рядом со мной в машине сидит не Намджун, а Тэхён. И ещё кое-что: ветер сменил направление и стал теплым и ласковым, каким ему и подобает быть в разгар весны. Светлые тени, нарисованные на земле остатками акварели закатного розового неба, снуют вдоль узких тротуаров, смеясь и радуясь окончанию рабочей недели. Тэхён же выглядит мрачно и серьезно, прилипнув взглядом к окну, как младший школьник, везущий домой плохую оценку. Оно и неудивительно, потому что я собираюсь устроить его барменом в заведение, где работает Банни. Идею он сразу воспринял как приглашение на казнь, но в итоге согласился, — по крайней мере, мне так показалось. Спорить с тем, что ему надо на что-то жить, он не стал. А я в свою очередь вел себя предельно осторожно, предлагая такое, ведь его утопия уже давно не кажется мне такой уж глупой, и теперь я даже хочу уберечь её и без того хрупкое существо от этого поганого мира. И всё-таки тот факт, что хоть раз и мне удалось повлиять на жизнь Тэ, тешит моё самолюбие. На все мои попытки завести бессмысленный разговор о природе и погоде ему отвечать не хочется, так что он глухо угукает куда-то в сторону и продолжает гипнотизировать взглядом окно. Я начинаю задумываться, правильно ли вообще поступаю, но в итоге прихожу к положительному ответу. Я ведь не силком его туда тащу, правильно? А деньги ему действительно нужны. — О, так много велосипедов! Никогда не видел таких больших стоянок в Сеуле, — удивлюсь я, чуть замедляя ход у этой самой стоянки, и показываю её Тэхёну. Он лениво поворачивается и смотрит в моё окно без особого интереса. — В Тэгу у меня был свой велосипед, и я всегда катался на нём по вечерам, — с умилением бормочу я, поддавшись неожиданному приступу ностальгии. — Хочешь, прокатимся? — Мы ведь на машине, Тэ, — смеюсь я, видя, как он сразу оживился. — Ну и что? — Представь, как странно это будет выглядеть: выходит из машины мужик в костюме, оставляет её и пересаживается на велосипед. — Нет ничего странного, если тебе этого хочется! — Я снова узнаю прежнего Тэхёна, и его слова как обычно проскальзывают в мою голову и оседают там очень глубоко. — Поверь, людям абсолютно наплевать на чем ты едешь, все думают только о себе. — И вообще, ты собирался устроиться на работу, — вспоминаю я единственный оставшийся повод отказаться. — Устроюсь завтра, какая проблема! Останови машину, — требует он, не допуская возражений, и я останавливаю. — Почему обязательно нужно так резко менять все планы? Я не уверен, слышит ли Тэхён мой вопрос, потому что в это время он уже выскочил из машины. Но тут он подходит к моему открытому окну и присаживается возле него. — Потому что иногда нужно радовать себя такой ерундой. Обязательно! Так что, едем? — спрашивает он, а ощущение такое, будто бы просто ставит меня перед фактом. Когда мы уже взяли велосипеды и миновали все непонимающие взгляды окружающих, я начинаю чувствовать, будто теплый и влажный ветер, несущийся мне навстречу и наполняющий мои легкие, опьяняет, совсем как пара бокалов вина: невесомо и ненавязчиво. Всё вокруг становится легче и все углы сглаживаются по мере разгона пары колес. Тэхён едет впереди, совсем не держась за руль и широко разведя руки в стороны, а я нисколько не жалею, что в очередной раз прислушался к нему. Или, может быть, к самому себе? Он как всегда мастерски убеждает меня в своей правоте, озвучивая при этом мои собственные желания вслух. Он знает, что его мысли и слова для меня весят больше, чем мои, даже если суть у них одинакова. Он пользуется этим, чтобы я смог наконец услышать свой собственный голос. Я лечу вслед за ним, по широким дорожкам, наезжая на камни и буксуя в песке на поворотах, и прокручиваю педали так быстро, что мышцы горят, совсем как в детстве. — Куда мы едем? — кричу я вперед, надеясь быть услышанным. — Давай к реке! Лишь на секунду он оборачивается на меня, чтобы усмехнуться и вернуться назад — к рулю и дороге, чтобы начать подъем в гору. — Ну быстрее, дедуля! Сколько тебя ждать? — смеется Тэ, уже добравшись до набережной, пока я преодолеваю последние и, — наконец-то, — пологие метры сумасшедшей дистанции. Когда я сползаю с велосипеда, всё перед глазами идет кругом от того объема кислорода, что прошел через мою грудь за это время. Опираюсь локтями на руль и опускаю голову, чтобы утихомирить дыхание и непонятное движение внутри моей головы. Как ни странно, теперь я чувствую себя даже бодрее, чем до того, и удивляюсь, что мой костюм тоже выдержал это спонтанное испытание. — Я обычно не бываю здесь, тем более в будние дни и на закате, — говорю я, опускаясь на землю. — Я прихожу сюда время от времени. Река Хан — особенное место для меня, с ним связано столько воспоминаний. Бесцветная, чуть рябоватая водная гладь отражает громадный и высоченный, ярко подсвеченный мост. Посреди широкой водной пустыни он смотрится одиноко и даже пугающе. Что, если он просто рухнет однажды? И небо здесь совсем другое: желтое у самой воды и сиреневое в вышине. Под этим небом ощущается сладкая, пьянящая свобода. Обидно только то, что у меня нет никакой связи с этими местами. Словно я приемный сын этого сумасшедшего города, так и не сумевший стать настоящей частью семьи. — Я сейчас подумал и понял, что мне почти нечего вспомнить из моей жизни здесь, в Сеуле. Это даже грустно, будто я прожил все эти годы впустую. Тэхён закрывает глаза и молчит. Я слышу его дыхание и чувствую его тихую радость, близкую к эйфории. — Знаешь, иногда мне хочется стереть все эти воспоминания. Быть прямо как ты, не помнить ни о чем и ничего не чувствовать. Наверное, всё познается в сравнении, а потому человек никогда не будет по-настоящему доволен. Я бы многое отдал, чтобы обрести то, что упустил, а Тэхён наоборот — был бы рад отпустить. Я со своей перспективы считаю, что зря он это. — Хён! Хён, а была у тебя первая любовь? — Первая любовь? — Задумываюсь буквально на секунду и тру переносицу. — Не думаю. А что ты вообще имеешь в виду под первой любовью? — Самое первое и самое сильное чувство. Когда сердце ноет и не дает спокойно дышать. — Нет, — отвечаю я, качая головой. — Думаешь, это плохо? — Ты просто даже не имеешь представления. Хочешь, я расскажу тебе? Он улыбается в предвкушении и смотрит на меня, широко распахнув черные ресницы. Я говорю, что хочу, и удивляюсь тому, что Тэхён решил рассказать мне о себе и что он вдруг ложится головой на мои колени и поудобнее устраивается там. — Чимин был тем самым парнем, за которым всегда бегали девчонки. В нашей актерской школе и в общежитии тоже — кругом всегда были только парни, а он все равно постоянно встречался то с одной, то с другой. Такого обаятельного человека еще поискать надо. Его любили и однокурсники, и преподаватели — все. Конечно, я тоже любил его. Мне это даже не казалось чем-то странным. — Твоей первой любовью был парень? В первое мгновение я недоумеваю и не понимаю, ослышался ли я. А когда слышу непринужденный ответ Тэхёна, думаю, что мне, вообще-то, стоило этого ожидать. Для этого парня не существует ни единого стереотипа и ни единого правила. — Мы жили с ним в одной комнате, и он был первым, с кем я познакомился, будучи новеньким на втором месяце семестра. Я тянулся к нему, как к чему-то единственно верному и самому светлому, а он тянулся в ответ, хотя и иначе, чем я. Мы оба открытые, дружелюбные и влюбленные в кино. Первый раз в жизни я оказался так близко к другому человеку, почувствовал духовное родство и близость, и, конечно, это вылилось в непоправимое. — Он усмехается с горечью в голосе и в незаметно мелькнувшем выражении лица. — Меня влекло к нему с неземной силой, и я не мог перестать улыбаться, просто наблюдая за ним. Вместе с тем, я действительно уважал его и его мнение. Или даже боялся его оценки. Чимин был тем хёном, который вёл меня за собой, поднимая всё выше и выше, пока я не обогнал его и не оставил позади. А я всё ещё думаю, что он лучше меня. Он лучше. А я совсем не такой актер, как он. — Я считаю тебя отменным актером, — вставляю я без задней мысли, когда Тэхён делает паузу. — Таких талантливых людей — один на миллион. — Ты правда так думаешь? Ты никогда не говорил мне этого. Я быстро киваю, и он расплывается в улыбке, которую я отчетливо вижу, нависая сверху. Я никогда не говорил ему этого, хотя думал постоянно, и только сейчас это осознал. Мне непросто выражать свои эмоции, словами они застревают в горле и ни в какую не идут дальше. Я просто надеюсь, что Тэхён это понимает. — Со временем он стал тем, кому мне хотелось рассказать всё-всё, просто чтобы он знал. А кому мне ещё было рассказывать? Я просто выложил всё, что чувствую, а он говорил, что это даже не обсуждается и что я ставлю его в неловкое положение. Но разве плохо говорить начистоту? Разве плохо любить человека одного с тобой пола? Разве плохо вообще любить? Любовь не может быть плохой, как по мне, если она искренняя и рождена была прямо в сердце. Я мерно киваю его словам и вдруг задумываюсь, как поступил бы сам. — Я никогда не просил даже малейшего физического контакта, потому что мне было достаточно просто находиться поблизости. «Можно я тебя поцелую?», — спросил он однажды. Я правда не знал, можно ли. Знал только, что мне очень страшно и что я всё-таки очень хочу. «Забудь об этом, пожалуйста», — просил он на утро, корчившийся от тяжкого похмелья. Ко всему прочему, я вдруг стал преуспевать больше, а он — больше грустить и становился всё менее уверенным в себе. Так что я бесконечно хотел смотреть на него, восхищаться им и держать его за руку. Мне так часто хотелось обнять его и очень долго плакать, но я же знал, что не могу. — А потом? — спрашиваю я, когда Тэхён замолкает. Он вытягивает вверх перед собой ладонь и смотрит на небо сквозь пальцы, прищурив один глаз. Потом съезжает чуть ниже по моим ногам и кладет руку за голову. — Я хотел придавать ему уверенности, заставить его поверить, но становилось только хуже. Он потерял себя по моей вине, и я не смог спасти его. Когда он уезжал, я потом еще долго не мог уйти с вокзала. Я наивно надеялся, что он сойдет с поезда на первой же станции и вернется, но время шло, а его всё не было видно. После этого я съехал из общежития, потому что его пустая кровать, шкаф, отсутствие постера на двери и щетки в ванной заставляли меня выть от одиночества и чувства вины перед тем, кто дал мне так много и стал для меня важнее всего. Несмотря на такой финал истории, Тэхён совсем не выглядит грустным. Он всё ещё смотрит вверх, мерит взглядом высоту закатного неба и то и дело пробегает темными глазами по моему лицу. — Ты был в этой рубашке в самый первый день. Он проводит пальцем по моей груди, скрытой за обычной белой рубашкой. Я опускаю свой взгляд на его руку и слежу за медленным движением, задержав дыхание. — Почему ты так уверен? Я в таких постоянно хожу. — Нет, это точно она. Я помню, у пуговиц черный ободок. — Тэхён поддевает пальцем одну из этих пуговиц, и его губы растягиваются в маленькой теплой улыбке, непривычной и странной для него. — Мы были незнакомцами, которые как назло встречали друг друга каждый день. Хотя, по-моему, это не было случайностью, да? — Еще забавнее то, что мы впервые встретились в День Святого Валентина. И тогда ты точно был в этой самой рубашке. На каждый слог тэхёновой речи приходится один тык пальцем в мою грудь. Я начинаю улыбаться так искренне и широко, как бывает только при Тэхёне, и не могу найти этому оправдания. — Что? — Да нет, ничего. — Ну что-о? Чего ты улыбаешься? — Ничего! Пустующее побережье наполняется звонким смехом. Тэхён поднимается и начинает колотить меня по рукам и груди. Его история была не то чтобы очень странной, но абсолютно точно особенной. Теперь я даже рад, что он рассказал мне. А вдруг я смогу, наконец, понять его?***
Теперь Тэхён действительно работает в баре. Он прилежно закончил обучение и прошёл даже испытательный срок, так что сегодня — его первая настоящая смена, и Юнги обещал остаться сегодня рядом с ним. Сначала Тэхён осваивал новую профессию с интересом и рвением, но теперь, после четырех часов непрерывной работы, он вдруг начинает понимать, что ни алкогольные коктейли, ни пьяные истории посетителей не интересуют его настолько, чтобы он мог еще сохранять былой настрой. Было кое-что, заставившее его искренне и лучезарно улыбнуться сегодня. Юнги действительно пришёл к нему на работу, совсем как и он сам приходил к Юнги раньше, и даже взял с собой Намджуна. Банни тоже была здесь. Юнги познакомил Тэхёна с ними обоими, даже произнес что-то вроде «мой друг» и «я вам рассказывал о нём», представляя его. Сердце Тэхёна забилось где-то в горле, разгоняя по всему телу приятное, дрожащее тепло. Он рассказывал им. Рассказывал о своём друге. Намджун понравился Тэхёну больше, чем Банни. Он, хоть и довольно известный человек, вопреки стереотипам, показался Тэ добродушным, дружелюбным и даже начитанным. Именно он находится сейчас за барной стойкой прямо рядом с Тэхёном, в то время как Юнги сидит в зале вместе с Банни. Не то чтобы эта девушка плохая, нет. Она даже пролепетала вежливое «я помню твой спектакль, он был классным!» при повторном знакомстве. И тем не менее, она не понравилась Тэхёну сразу же, ещё в тот день, когда ударила Юнги в метро на виду у всех. И потом, когда он случайно встретил её смущенный взгляд, пока она поднималась с колен и застегивала свою рубашку. Мир женщин всегда был загадкой для Тэхёна, и это была вовсе не одна из тех увлекательных, непременно требующих решения, бросающих вызов загадок. Напротив, это был тот самый сырой и мрачный угол, куда не хотелось и кончик носа совать. С парнями всё было предельно ясно и легко, искренне и честно, без всяких там премудростей. Что касается конкретно Банни, она же совсем не понимает Юнги-хёна и, наверное, никогда не сможет. Но почему тогда он с ней? Почему он обнимает её? Обо всём этом Тэхён никак не может перестать думать, даже смешивая очередную порцию цветного спирта в высоком стакане. От темноты подвального помещения глаза болят ничуть не меньше, чем от навязчивых пестрых ламп, точечно разбросанных по потолку. Компания Намджуна куда приятнее компании сидящего рядом с ним совсем зелёного — по возрастному признаку, и совсем синего — согласно его состоянию, парня, поэтому Тэхён целиком и полностью обращен к нему. Только внешне: телом, жестами и легкой вежливой улыбкой. На деле же, взгляд Тэхёна, — не говоря о каждой его чёртовой мысли, — уже целую вечность прикован к Юнги. Юнги и Банни. Что он может поделать? Он никак не может перестать. Поначалу Юнги тоже сидел рядом, у стойки, но потом пересел вслед за Банни на диванчик в конце зала, попросив донсенов не скучать. Они ещё переглядывались с Тэхёном и махали друг другу рукой какое-то время, но, по мере того, как пустел стакан Юнги и как рыжеволосая девушка всё откровеннее прижималась к нему, он стал всё реже и реже одаривать Тэ краткими случайными взглядами. Пока и вовсе не забыл про него. С Намджуном они успели уже о многом поболтать: о музыке, о кино и даже о выпивке. Теперь Тэхён знает наверняка, что его собеседник не выносит кислые игристые вина, а тот, в свою очередь, может с уверенностью сказать, что Тэ отдает предпочтение фортепианной музыке и не очень жалует нынешних айдолов. Намджун не мог не заметить связь нового знакомого с его лучшим другом и их влияние друг на друга. Эта связь — тонкая нить, едва заметная, особенно в этой душной темноте, но невероятно прочная. Они словно один и тот же человек, только с двух разных сторон. Так кажется Намджуну с первой секунды, стоило ему только взглянуть в тэхёновы глаза. Он хотел бы ещё столько всего узнать об этом парне, но тот выглядит таким серьезным, что он даже не решается. Почему Намджун сидит здесь, с ним, а не со своим лучшим другом, Тэхён понятия не имеет. На секунду ему льстит мысль о том, что он, возможно, произвел на Намджуна приятное впечатление; может, тот хочет даже поближе с ним познакомиться. Но Тэхён ведь понимает, что сидящий за барной стойкой к нему лицом не может не заметить, как новенький бармен буравит взглядом молодого банкира и студентку-официантку. Тэхёну приходится оторвать взгляд от Юнги и переложить всю его тяжесть на Намджуна, когда он откашливается. — Налить тебе ещё виски? Он суетится и судорожно вспоминает, где у него тут стоят какие бутылки, рыская глазами по многоуровневым стеклянным полкам. Раздражение накапливается в его животе постепенно, но от этого он ощущает даже больший дискомфорт. Это пылающее и скребущее чувство похоже на огромный многотонный камень, тянущий вниз, или даже бомбу замедленного действия, готовую в любую минуту разорвать Тэхёна на части. А ещё он понимает, что ни его слабая память, ни неисчисляемое количество этих полок, — будь они прокляты, — тут ни при чем. — Да, пожалуйста, только не много, — отвечает Намджун, пододвигая стакан. — Ты слишком нервничаешь. Я всё понимаю, первый рабочий день, но это ведь не повод… — Что? Нет, я не нервничаю, всё в порядке. Давай сюда свой стакан. Намджун двигает его еще немного вперед тыльной стороной ладони. В глаза ему, конечно, бросается, как у Тэхёна дрожат руки под весом пузатой бутылки. — У тебя трясутся руки. Это ведь не связано с работой, да? Тебе, похоже, на неё плевать. — Честно, плевать. — В чем тогда дело? — поднимает брови Намджун. — Юнги правда много рассказывал мне о тебе. Не пойми неправильно, он рассказывал исключительно прекрасные вещи. И я представлял тебя иначе, чем ты ведешь себя. Слова Намджуна вдруг меркнут в сознании Тэхёна и отскакивают от него, как от глухой стены. Его автофокус сам собой переключается в зал. Там Юнги поднимается из-за стола вместе с девушкой. Она тянет его за руку на танцпол и смеется. Его идея впечатляет не особо, но он идет следом, как и всегда. Когда она нежно обхватывает его шею, он как-то механически кладет руки на симметричный изгиб ее талии, и они становятся одним целым с этими плавными формами. Он играет с её волосами и смеется тому, что она шепчет ему на ухо. — Я обычно и не веду себя так. Просто знаешь, мне почему-то становится так обидно, когда я смотрю на него. — На Юнги-хёна? С тех пор, как этот хён появился в его жизни, Тэ испытывает самые лучшие, перехватывающие дыхание эмоции, впервые за столько лет. И он же заставляет Тэхёна страдать сильнее всего. Потому что Юнги — его единственная слабость. — Он вроде бы не дурак, а так веселится с этой Банни. А еще он обещал, что посидит тут, со мной, а теперь вот как: даже смотреть в мою сторону не желает! Внутри всё сжимается, что аж противно. — Ты ревнуешь? Да бро-ось, зачем тебе это? — протягивает Джун и быстро оборачивается, чтобы глянуть на этого героя-любовника. — У твоего друга, кажется, намечается веселая ночь. Ты ведь не собираешься ему помешать? — Что ты имеешь в виду? — вполголоса задает вопрос Тэхён. Он с любопытством вглядывается в лицо Намджуна, но ужасно боится того, что он может ему ответить. — О господи! Ты правда думаешь, что ему только это и нужно? — Только ли это — не знаю, но конечно нужно. Ты же не думаешь, что они всё время только светские беседы ведут? Всё нормально, Тэхён, девушек и друзей нужно уметь разделять. — Нет-нет-нет. Я ведь тоже не первый день его знаю! Могу поклясться, для него душевность, эмоции, взаимопонимание, поддержка — не пустой звук. Он просто хочет быть счастливым, ты же знаешь? Только вот эта девушка вряд ли подарит ему это счастье дольше, чем на ночь. Он даже имени её не знает! Да, все зовут ее Банни, но ведь назвать по имени, настоящему, родному имени, — это всё равно что прикоснуться. Я не понимаю, почему он такой, но я знаю, что он мог бы всё изменить. Ведь так, хён? — Конечно. Я всегда думал и продолжаю думать о том же самом. Но знаешь, что интересно? Я никогда не мог повлиять на Юнги, направить его, а ты смог. Каким-то образом у тебя получилось сделать из него сколько-нибудь живого человека за каких-то пару месяцев. Это нельзя не увидеть. Тэхён не может сдержать улыбку и даже чувствует, как спокойствие берет верх над злостью и обидой, но лишь на пару секунд. Его лицо мгновенно мрачнеет, с него стирается прежняя ясность, когда Юнги, поцеловавший Банни буквально только что, теперь идёт к выходу, не отпуская её руки. — Эй, хён! Хён! — кричит тут же обернувшийся Намджун, но хён уже исчез, не услышав ни слова. — Намджун-хён. — М? — Пить на рабочем месте — это очень плохо? — Скажем так, смотря в какой ситуации. — Ситуация очень даже дерьмовая. Честное слово, я сойду с ума, если не выпью. «Почему я всё ещё здесь, если он ушёл вот так просто?», — последняя четкая мысль, возникающая в голове Тэхёна этим вечером. Сначала они выпивают с Намджуном на пару, самую малость, только чтобы расслабиться. Но потом, когда он оставляет на стойке пару купюр и тепло прощается с Тэ, последнему ничего не остается, кроме как напиться вусмерть. Так сильно тянет и ноет в его груди, что невозможно больше это терпеть. Он наливает себе снова и снова, пряча стакан под барной стойкой от вездесущих глаз охраны, посетителей и прочих. Хотя кому какое дело? Всем плевать. Тэхён пьет, как не пил никогда, и обнаруживает все отвратные прелести алкогольной эйфории. Мало того, что его начинает мутить, он с каждым глотком всё сильнее и яростнее вгрызается в свою собственную уязвленную душу, обвиняя себя, ненавидя себя, а потом — жалея. Он уже битый час крутит в руке забытый Намджуном телефон и с каждой утекающей минутой всё глубже впивается зубами в нижнюю губу, сопротивляясь своему желанию. — Юнги-хён, — выдыхает он в трубку в ответ на потустороннее «алло, Намджун?» и замирает в страхе. Когда Юнги удивленно переспрашивает и зовёт его по имени, сердце Тэхёна разрывается, встретив то, чего ему так не хватало весь вечер, и он поджимает дрожащие губы, всё равно чувствуя, какие солёные его слёзы на вкус.***
Что это за чувство такое? Как должна ощущаться эта пресловутая первая любовь? Лежа в постели рядом с Банни, я начинаю трезветь, и это худшее, что могло случиться со мной сегодня. Моя бы воля — ни в жизнь бы больше не вернулся к ясности разума. Впервые сомнения наводняют мою голову и отравляют душу. Впервые мне кажется неправильным то, что мы с Банни делаем, или даже скорее то, что я с ней делаю. Я хоть и не понимаю этого «особенного чувства», но уверен на сто процентов, что рядом с ней мое сердце не трепещет так, так описывал Тэхён. Я даже прислушиваюсь, задержав дыхание, — оно бьется как всегда: ровно и едва слышно. Лежать вдвоем в её узкой кровати совсем не удобно, и я понимаю это только сейчас, когда всё уже позади. Мне жарко от этого одеяла, от близости Банни, от её длинных волос, которые, кажется, всюду, так что просто тяжело дышать. Даже по прошествии времени я всё ещё вспоминаю историю Тэхёна. Выражение его лица, возбужденный голос, руки, покрывающиеся мурашками. Эти детали не были заметны, когда я смотрел на него в упор, но теперь, когда я достаю эти кадры из кладовой своей памяти, я вижу их ясно и четко. «Конечно, я тоже любил его. Мне это даже не казалось чем-то странным». Его первая любовь тронула меня, я должен это признать; и тронула настолько, что никак не выходит у меня из головы. Это чувство, что Тэхён, пропустив через себя, описал и показал мне, волнует меня и даже вызывает во мне зависть. Я завидую Тэхёну. Я завидую, потому что никогда в жизни не испытывал того же. Находиться здесь становится всё более невыносимо. Эта кровать стала местом моего заключения, моральных пыток и душевных мук. Я выбираюсь из объятий Банни, из-под этого жуткого одеяла и радуюсь тому, что наконец стою на ногах. Вдохнуть полной грудью не даёт тревога, тихая, но навязчивая. Предчувствие чего-то плохого подгоняет меня и заставляет собираться домой в ещё более дикой спешке, чем обычно. — Уже уходишь? Ты совсем пропал в последнее время, оппа, — слабо стонет Банни, переворачиваясь на живот, лицом ко мне. — У меня было много работы. — Стандартный ответ. Надев штаны, на мгновение останавливаюсь и чешу затылок. — Я устал, хочу домой. Банни наблюдает за мной и я чувствую это даже спиной, а у меня и без того нервы натянуты до предела. Появляется стойкое ощущение, что я забыл о чем-то жизненно важном, и это важное выйдет мне боком. Она подходит сзади, не накинув даже халатик — вообще ничего, и обнимает меня. Её обжигающий шепот я чувствую под своим ухом ещё до того, как первый звук повисает в воздухе. — Я люблю тебя, Юнги. Ты со мной от скуки или просто для веселья? Она озвучивает то, чего я больше всего боялся. Похоже, я даже предчувствовал это и не зря так отчаянно хотел исчезнуть. Её объятия и её слова не греют моё сердце и не доставляют того тщеславного удовольствия, которое должны. Наоборот, заставляют чувствовать себя уязвимым, пойманным в скользкую ловушку неловкости. О том, чтобы что-то ответить, не идет даже речи, пока в моей голове между ушами гуляет ветер. Телефонный звонок резко прорезает давящую тишину, давая мне шанс на спасение, снимая с меня тугую удавку, и я тут же бросаюсь к телефону. Хотя на экране и высвечивается «Намджун», мне кажется, что я слышу голос Тэ: — Юнги-хён? Тэхён! Его внезапное появление обрушивается на меня как гром среди ясного неба, и сердце сжимается, когда я наконец нахожу причину своего неприятного волнения. Я ведь совсем забыл про него, а обещал остаться. Краем глаза вижу лицо Банни, её взгляд, прикованный ко мне, ожидающий и требующий, даже осуждающий. — Тэхён? Алло! Почему ты молчишь? Где ты? Ты с Намджуном? Тэхён! Он замолкает и не говорит больше ни слова, отчего моё сердце стремительно опускается вниз и тянет следом все остальные органы. Моя тревога теперь имеет паническое послевкусие, и я даже не до конца осознаю, как оказываюсь снаружи общежития. Вместе с пульсом в голове стучит лишь одна мысль — скорее найти Тэхёна. Я как чувствовал. Да, возможно взять машину - не лучшая идея, поскольку моя кровь сегодня все-таки слегка разбавлена виски, но другого варианта я даже не рассматриваю. Я понимаю весь риск, но так правда будет быстрее. Я чувствую, что должен поторопиться. Голос Тэхёна и его интонация мне не понравились — с ним точно что-то произошло. Светофор целую вечность горит красным. Выпрыгивая из машины, я сразу вижу его, полулёжа-полусидя разместившегося у дверей бара. Выглядит он просто ужасно. Ужасно пьяным? — Почему ты звонил? Господи, сколько же ты выпил! Он смотрит сквозь меня через полуприкрытые веки, слабые и дрожащие в попытке не опуститься окончательно. Его лицо даже в темноте наступающей ночи отливает зеленым. Может, виной тому фонари на фасаде здания. — Я просто хотел услышать твой голос, — бормочет Тэхён в ответ, к моему удивлению. Мне кажется, что он даже не узнал меня. Я вцепляюсь в его предплечья и взваливаю на себя неспособное к нормальному движению тело, чувствуя исходящий от него сильный жар. Тэхён тут же обмяк в моих руках. — Он не мог внятно сказать мне свой адрес, чтобы я хотя бы вызвал ему такси. Я хотел тебе позвонить, как только вернулся за телефоном, но он сказал, что ты всё равно приедешь. Хён, ты же пьян! И ты собираешься вести машину? Когда я усаживаю — или даже укладываю — Тэхёна на заднее сидение, я вдруг замечаю Намджуна сзади. — Я не много выпил, не волнуйся. Я ни за что не потащу его на метро и не буду ждать такси целую вечность, — отрезаю я и хлопаю задней дверью, оставляя Тэхёна внутри. — Что тут произошло? — Шумно выдыхаю. — Он очень переживал и оттого напился. Похоже, его вышвырнули из бара после этого. Намджун старается звучать спокойно, но я прекрасно вижу, что даже он лишен спокойствия в эту ночь. Я думаю о том, что они с Тэхёном, наверное, много общались сегодня, и мои домыслы подтверждаются. — Он так сильно напоминает мне тебя: такой же страстный, но такой же потерянный. Он понятия не имеет, что ему делать, но всё равно пытается. Прямо как ты тогда, знаешь? — Он похлапывает меня по плечу. — Ты нравишься ему больше, чем себе самому или еще кому-либо. Точно тебе говорю. — Ты кретин, Юнги! — доносится сзади. — За что ты так со мной? — По стеклу стучит первый в этом году дождь. Скрип мельтешащих дворников действует на нервы едва ли не сильнее, чем тэхёновы возмущения. — Я ни за что не хотел быть там один, и ты ведь сам обещал остаться до конца смены! — Тиканье поворотника. Сколько же светофоров в этом проклятом городе? — Теперь я уволен! И мне очень плохо, просто паршиво, я же в жизни столько не пил! — Хватит! — Ударяю по рулю, когда какой-то умник подрезает меня. — Я не хочу ссориться с тобой, тем более сейчас. Он с трудом выговаривает все эти фразы, лежа на заднем сидении бессильным клубком, и от этого мне еще тяжелее. Никогда в жизни я не видел его таким жалким, а теперь наблюдаю во всей красе и, ко всему прочему, понимаю, что в этом виноват я. Наконец добравшись до его квартиры, я кое-как дотаскиваю Тэхёна до дивана. Мое настроение меняется как-то плавно, незаметно по мере того, как я вглядываюсь в блеклые черты его лица: злость и раздражение перетекают в чувство вины и сострадание. И мне хочется выть. — Может, тебе тазик принести? — тихо спрашиваю я, сидя на коленях рядом с диваном. Он только мотает головой, сначала резко, потом осторожнее. Зажмурив глаза, он ощупью находит мою руку и кладет свою сверху, словно желая крепко держаться за нее, но не имея на это сил. Я обхватываю её обеими руками и поглаживаю большими пальцами. Я не знаю, как ещё выразить всё то, что бушует во мне. Никаких слов не будет достаточно, чтобы описать, как моё сердце обливается кровью от одного его вида. Под его взглядом, кажущимся безразличным, мои щеки сами по себе начинают гореть, так что мне больше не выдержать этого. Как страус в песок, я утыкаюсь лицом в потертую обивку и наконец-то нахожу в себе мужество пробубнить: — Прости. — Ничего, хён. Мне всё равно там не понравилось. Я слышу, что он улыбается, но не хочу проверять. Увидеть его вымученную улыбку сейчас было бы моим самым большим наказанием. Я просто продолжаю лежать лицом на диване, только не отпускаю руку Тэхёна. Что-то внутри вдруг начинает покалывать и зудеть. Тепло расползается по всему телу. Я тихо улыбаюсь этому чувству и слышу, как громко сопит Тэхён. Я прислушивался к его сапу и шуму дождя за окном всю ночь — так мне казалось, и это меня успокаивало, расслабляя всё сильнее — мышца за мышцей. В какой-то момент я поддался грузной усталости и просто вырубился как был — на полу, всё ещё цепляясь за его мягкую ладонь. На утро я просыпаюсь чуть в другом положении, заботливо укрытый одеялом, не чувствуя рядом ни чужого тепла, ни сонного дыхания. Я обхожу квартиру вдоль и поперек, не заостряя внимания на деталях, в поисках главного — и не нахожу его. Квартира ещё полна им: запахом, словами, оставшимися в воздухе под этими потолками, его собственной неповторимой энергией; но уже пуста. Он исчез. Мне больно вспоминать вчерашний день, но я всё равно это делаю. Его взгляд всё ещё стоит у меня перед глазами. Он был так сильно расстроен, когда я оставил его там: я уверен в этом, пусть он сколько угодно раз повторит «ничего, хён». Но он теперь не один, и я хотел бы ему об этом сказать, но сейчас я один здесь, на его территории. Я выхожу на улицу, решительно толкнув от себя дверь, но тут же замираю, оказавшись снаружи. Здесь пахнет мокрой пылью, прошедшим дождем, лужами на асфальте. Куда мне теперь идти? Как только он исчез, мне вдруг невыносимо захотелось поговорить с ним. И правда, он всегда исчезает, когда больше всего нужен. В этот раз паршивый синдром отмены, какой бывает у бросающих курильщиков, я ощущаю особенно болезненно. Как будто мои ребра по очереди разламывают: медленно и мучительно. «Что хуже, чувствовать всё или не чувствовать ничего?»