Лучшее во мне

«Этот свет освещает мои грехи. Позволь же мне понести наказание». - stigma -

«Я люблю тебя, Юнги. Люблю всем сердцем». Но этот мир хочет, чтобы я был правильным. Он не примет нас, вместе, как единое целое. Я хочу быть нормальным для этого мира, ведь я только недавно по-настоящему стал его частью. Хочу исчезнуть, сбежать. Прямо сейчас. Я уже сбежал, уже оставил Тэхёна одного в темной комнате. Пока что меня хватило лишь на пару шагов — выйти в коридор и усесться спиной к стене, чтобы иметь возможность спокойно подумать, не видеть его глаз и успокоить сердцебиение. Станет ли мне легче, если я исчезну? Из его жизни или же совсем. Смогу ли я отвернуться от него и уйти дальше, чем за порог его комнаты? Сделать вид, будто ничего не было? Отпустить, забыть, вычеркнуть. Я устал. Я мог бы уснуть прямо здесь, сидя на полу, если бы мог хоть на секунду перестать думать о Тэхёне и о его словах. Перед моими глазами кромешная темнота. Вокруг ничего не видно, от чего возникает неприятное, обдающее колючим холодом ощущение неизвестности. Та же неизвестность сжирает и изнутри, потому что я не знаю, что со мной. Я почувствовал неописуемое счастье, услышав эти несколько слов от Тэхёна, и в то же самое время испугался до смерти. Да, Тэхён сильно изменил меня, но суть всё равно остается той же: мой страх ответственности, страх чувств, страх перемен и самой жизни — они сильнее меня. А если бы тогда, когда Тэхён исчез с нашей станции метро в самый первый раз, я не стал бы искать его? Получил бы свое законное сокращение, зарплату поменьше, чуть больше унижений. Или в этом случае он бы всё равно отыскал меня? Бежал бы за мной через весь город, чтобы только помахать рукой, изобразив на лице свою до жути приветливую квадратную улыбку? Так и было суждено, или всё могло прерваться в любую секунду по вине чьего-то неосторожного шага? Твое сердце стучит, когда ты рядом со мной. Разве ты не слышишь? Я снова и снова пытаюсь убедить себя, что это не так, но в который раз под кожей срабатывает мой внутренний детектор лжи, и меня передёргивает от микроудара током — наказание за неумелый самообман. Себя не обманешь. Сколько бы я не пытался закрыть уши, зажмурить глаза, силой заткнуть внутренний голос, сковать чувства, не давая им ни единого глотка воздуха, я всегда проигрываю. Я слышу плач Тэхёна за стенкой. Сердце опускается вниз со звуком каждого его всхлипа. Как я могу оставить его, если так отчаянно хочу прижать его к груди, вытереть слёзы с лица? Сердца умеют говорить. Я понял это с Тэхёном. Совсем недавно, буквально несколько минут назад, когда почувствовал его руку на своем сердце и как оно, проклятое, вдруг забилось в сумасшедшем темпе. Тэхён знает, что к сердцам стоит всерьез прислушиваться, иначе не показал бы мне, как наши бьются в унисон. Прислушаться, забыть обо всех предрассудках, об общественном мнении, о воспитании, которое тебе дали, и просто любить. Бояться до истошного крика и боли в груди, но любить всем сердцем — в тысячу раз сильнее. Это страшно, если до этого ты жил совершенно другими, противоположными принципами. Просто некоторые вещи в жизни не поддаются никаким принципам. Я знаю это, Тэхён. Губы сами собой растягиваются в нежной улыбке, стоит только ещё раз вспомнить звук его голоса. Мои многочисленные страхи сильнее меня. Но они гораздо слабее, чем Тэхён. И он нужен мне потому, что без него я задохнусь. Я ему нужен не меньше, потому что кто-то должен делить с ним его кислород. Я поднимаюсь с пола и на ватных ногах шагаю вперед вдоль стены. Еще не уверен на сто процентов, что буду делать, вновь оказавшись с ним лицом к лицу, что буду говорить, но уверен на двести процентов, что это самое верное решение в моей жизни. Тэхёновы всхлипы стихают тут же, словно он задержал дыхание, прислушиваясь к моим приближающимся шагам. В дверном проеме останавливаюсь на пару мгновений в надежде разглядеть хотя бы его тень в обволакивающей с порога тьме. Лишь расслышав осторожные колебания воздуха в ответ на движение в конце комнаты, я продолжаю идти, всё ещё на ощупь. — Тэхён? — неуверенно зову я, двигаясь вперед. Правая нога в широком шаге натыкается на объемный и ужасно твердый предмет. Следом раздается дребезг крошащегося об пол стекла. На секунду мне кажется, что звук издает моя берцовая кость. — Чёрт! Я отбегаю назад к двери и ударяю по выключателю. Глаза непроизвольно щурятся от яркого света люстры. В узкую щель вижу Тэхёна, сидящего на диване, закрыв лицо руками: то ли чтобы сохранить привычную темноту для своих глаз, то ли чтобы спрятаться от меня в своих ладонях. Перед собой замечаю наконец чуть сдвинутый с места столик и осколки стекла на полу, прежде бывшие стаканом с водой. — Что там такое? — спрашивает Тэхён, по-прежнему не показывая лица. — Просто стакан разбился. Я сейчас всё соберу. Я сажусь на пол, подогнув ноги под себя и протягиваю руку к большому осколку. — Не трогай. — Я даже не замечаю, как Тэхён оказывается прямо передо мной и перехватывает мою руку, прежде чем она касается мокрого стекла. — Это опасно. А если ты порежешь пальцы? Как ты будешь играть? Тэхён проводит тыльной стороной ладони по моим пальцам с такой осторожной нежностью, будто на них уже живого места нет. Его ладонь трясется, и я не могу подавить в себе сиюсекундную потребность обхватить ее своей рукой и переплести наши пальцы. Подняв взгляд, вижу мокрые щеки и красные глаза Тэхёна. В голове тут же появляется мысль о том, что я ещё никогда не видел его таким. Нет, он правда выглядит очень хрупким и невероятно красивым, но его глаза отражают такую бездонную грусть, что мне самому хочется рыдать навзрыд. И всё равно — в этом омуте, самом прекрасном на свете, я утонул бы с радостью. Я готов броситься в него с головой прямо сейчас. — Я хочу кое-что проверить, — шепчу я, не отрываясь от Тэхёна голодными до его глаз глазами. У Тэхёна в них — снова слёзы. Как мне не хочется думать, что виноват в этих слезах, орошающих некогда самое счастливое в мире лицо, я один. Похоже, так оно и есть. Но Тэхён не обвиняет меня: я вижу это в его глазах и в том, как он тянется ко мне, оказываясь всего в паре сантиметров. Сердце снова начинает свою адскую гонку, не думая о последствиях, о том, что может остановиться в любую секунду. В таком случае моё подобное нестерпимой жажде желание сократить дистанцию ещё можно считать мазохистичным, почти суицидальным. Я чувствую на своих губах его частое дыхание и как всё моё тело немеет от невозможности больше терпеть. Я вложил в этот поцелуй все те чувства, что не смог высказать. Я целую его губы миллиметр за миллиметром в чудовищном, клокочущем в груди страхе остаться голодным. В страхе, что мне его будет слишком мало. Тэхён остается неподвижным на пару секунд, словно вся жизнь в нём останавливается. Даже его дыхание, кажется, перестает обжигать мой поцелуй, но я всё равно продолжаю прикасаться своими губами к его. Сердце мерно отстукивает ритм моих осторожных движений изнутри — прямо по ребрам, — словно бьется за двоих. Я уже готов остановиться, когда Тэхён вдруг отвечает мне робко, еле ощутимо, почти невесомо. Тогда мне не удается сдержать улыбку, и я становлюсь смелее: утоляю свою бессовестную жажду, уменьшая и без того микроскопическое расстояние между нами и прижимая Тэхёна спиной к краю дивана. Оказавшись сверху и не разрывая углубившегося поцелуя, я начинаю расстегивать верхние мелкие пуговицы его рубашки, всё ещё помнящей сегодняшний дождливый вечер. Тэхён резко дергается, словно в испуге, с силой впивается рукой в моё плечо, как в спасательный круг, и замирает снова, стоит мне прошагать пальцами половину рубашки. На этот раз я чётко слышу, как колотится его сердце, и вспоминаю о ночи в уличном амфитеатре: совсем как у зайца билось тэхёново сердце тогда и сейчас. Я чувствую на губах скатившуюся по его щеке горячую каплю, а ещё — рвущийся наружу страх, которому Тэхён уже не может противостоять. Я отстраняюсь и, открывая глаза, вижу его лицо — абсолютно бледное и снова мокрое от слёз. Тэхён зажимает рот рукой и бубнит еле слышно: — Я не могу… Он качает головой из стороны в сторону, отрицая то ли всё произошедшее, то ли всё происходящее с ним сейчас. У него дрожат руки, губы и всё тело — сантиметр за сантиметром охватывается полным ужаса тремором. — Тэхён… — Я протягиваю руку в неосознанном порыве, чтобы вытереть с его лица эти проклятые слёзы, что душат меня одним своим видом. Но останавливаюсь, заметив, как Тэхён на дрожащих коленях медленно от меня отползает. — Прости, я не должен был этого делать. Я всё понимаю и… Мне лучше уйти. Лишенный всяких сил, я поднимаюсь с колен и бреду к двери, даже не поднимая ног. Я соврал Тэхёну, потому что в действительности понятия не имею, что сделал не так. Он ведь первый сказал, что любит меня, а потом ответил на поцелуй. В памяти всплывают какие-то куцые обрывки: Тэхён, трясущийся на съемочной площадке перед девушкой, которую должен поцеловать; Тэхён, избегающий моих прикосновений; Тэхён, с круглыми от страха глазами вырывающийся из моих объятий. — Юнги, перестань! — отчаянно зовёт Тэхён сзади. — Прошу, не уходи. Ты неправильно понял. Я встаю как вкопанный в дверном проёме и сжимаю зубы от невозможности больше слушать тэхёновы рыдания. От чувства вины становится больно физически и хочется схватиться за голову, вырвать на ней клок волос или расцарапать себе лицо. Невыносимо. Что я вообще натворил? Да, он может любить меня и при этом даже не думать ни о какой близости. Так бывает, я точно знаю, хоть и только в теории, потому что сам таких людей не встречал. До Тэхёна. Ну почему ты такой? — Знаешь, на самом деле всё не так просто. Со мной всё не так просто! — натужно кричит Тэхён мне в спину, будто через боль и боязнь выдавливая из себя слова, — что угодно, — лишь бы только я не ушёл. Я не знаю, что ответить. Хочется закричать тоже: в первую очередь о том, как сильно мне жаль. — Ты же не думаешь, что у такого человека, как я, всю жизнь всё было прекрасно? — Слёзы приглушают звук его голоса. — Я не в порядке, понимаешь? С самого детства! Словно обухом по голове. На секунду мне кажется, что я ослышался. О чем он говорит? Тэхён, которого я на всю жизнь запомнил лучезарным, улыбчивым, счастливым. Я никогда не спрашивал его о детстве, потому и не знаю ничего. Мне стыдно, и больно, и грустно, и любопытно одновременно. Но я боюсь услышать о чём-то ужасном из его уст. Я не вынесу этого: наблюдать за его страданиями, даже сквозь время, даже лишь с его слов. Я возвращаюсь назад в комнату Тэхёна из своих тщательных самокопаний. Как эгоистично стоять здесь, изливаясь жалостью к себе, в то время как Тэхён сидит сзади, сотрясается в рыданиях, умоляет ни за что не оставлять его. Проблема в том, что я не знаю, как к нему подступиться. Задать закономерный вопрос: так что же с тобой произошло? Просто сесть рядом и помолчать вместе с ним? Взять за руку? Обнять? Я вновь ясно вижу его глаза, кричащие «не трогай меня!», чувствую, как его тело сжимается, пытаясь, очевидно, исчезнуть вовсе. И не решаюсь. Просто сажусь рядом с ним на диван и внимательно смотрю, прислушиваюсь к его загнанному дыханию. — Не надо, хён. Он жмурится, будто получив сильный удар в живот. Отталкивает меня снова, в который раз за этот чёртов день. Это больно и было бы ещё больнее, если бы сам Тэхён не беспокоил меня больше. Тэхён подрывается с места и несется прочь из комнаты, едва я успеваю что-либо заметить. С опозданием бегу следом, пытаясь ухватиться за его руку, чтобы остановить его, положить конец этим догонялкам. Потому что теперь мне необходимо выяснить, в чём дело. Мне жизненно важно убедиться, что всё в порядке, просто многодневный стресс и бессонные ночи превратили его нервную систему и психику в обезображенный, беспорядочный комок страданий и выливаются теперь, на моих глазах, в истерику. Но я не успеваю. Тэхён забегает в ванную и закрывается там изнутри. — Я должен тебе сказать. Со мной кое-что случилось. Только не перебивай, пожалуйста, — четко выговаривает он из-за запертой двери, безуспешно силясь взять под контроль своё дыхание, но уже не плача. Тэхён замолкает, видимо ожидая моей реакции. Я прикладываюсь лбом к двери, разделяющей нас, и глубоко вдыхаю, подавляя в себе плохое предчувствие, вызывающее в груди нервную тошноту. — Конечно, — шепчу я, не в силах напрячь голосовые связки и в надежде, что он услышит. — Мне нужно рассказать тебе, потому что больше я не выдержу. Длинная пауза, в которую Тэхён тщательно подбирает слова и борется со своими внутренними демонами, слегка постукивая в дверь. Теперь я ощущаю его тепло прямо перед собой, за несколькими сантиметрами обработанного дерева. — Это был мой отчим, Юнги, — повисает в воздухе. — С меня будто сняли кожу, понимаешь? Так что мне теперь даже твой поцелуй, да каждое твое прикосновение, самое нежное и ласковое, причиняет боль. Я вжимаюсь в дверь в оцепенении, в подсознательном желании пройти сквозь неё к Тэхёну. Я не был готов услышать это и не буду готов услышать всё то, что он ещё может мне рассказать. Теперь пазл начинает складываться. От осознания этого хочется волком выть, а потом всю оставшуюся жизнь потратить на то, чтобы ежесекундно просить у Тэхёна прощения. — В тот момент я даже двинуться не мог. Он лег на меня всем своим весом. Я не мог пошевелить руками. Когда мне это все же удавалось, он наваливался на них с новой силой. Мне было больно. — Голос Тэхёна подрагивает, несмотря на все его усилия. Я чувствую даже через закрытую дверь, как чертовски дорого стоят ему эти усилия. — Но ему было плевать, как я себя чувствую. Я всё ещё чувствую на себе его руки, понимаешь? Как они рваными движениями стягивают с меня одежду. Я слышу за дверью судорожный выдох. Тэхён громко сглатывает, а потом его рвёт. — О господи, Тэхён… — не выдерживаю я. Меня бросает в жар, и одновременно с этим тело покрывается мурашками. Он из меня душу вырывает каждым своим словом. Едва ли я имею право жаловаться, в то время как Тэхёну в тысячу раз тяжелее. Тем не менее я, навалившийся на дверь, чтобы устоять на вмиг ослабших ногах, понимаю, что не выдерживаю. Слабак. — Я понял, Тэхён, тебе не обязательно продолжать. То, что ты решился поделиться этим — очень смело и мужественно. — Я постоянно это чувствую, — перебивает он слабым голосом и, — слышу, — поднимается с пола и приближается к двери. Я прислушиваюсь, задержав дыхание, к каждому шороху. Я уже не надеялся, что Тэхён сумеет продолжить. Но он невероятно силён. — Когда я кого-нибудь целую, я чувствую его дыхание на своей коже, чувствую на себе его горящий взгляд. Когда я кого-нибудь трогаю, я… Тэхён замолкает, раздается шлепок коленей о кафельный пол, и его рвёт второй раз. Я не знаю, сколько ещё смогу это выдержать. — Я не знаю, что сделал не так, но знаю, что очень сильно провинился, — продолжает Тэхён приглушенно, видимо уже не пытаясь встать на ноги. — Потом чувство вины и стыда сменилось пустотой. Я смог вытеснить и почти полностью забыть весь этот ужас, но порой воспоминания всё равно проявлялись, иногда тускло, а иногда совсем навязчиво. — Тэхён сплевывает, давая себе небольшую передышку и снова заставляя моё сердце замереть. — Мне пришлось навсегда сделать вид, будто ничего не было, но оно всё равно, помимо моей воли, давало о себе знать и с Чимином, и со всеми сценическими партнершами, и с тобой. К сожалению. Мне правда жаль, хён. Прости. Не знаю, что причиняет мне больше боли: его неоправданные извинения передо мной или едва живой, бесцветный голос, которым он их произносит. Я представить себе не мог, что творится у него внутри, и в моей голове теперь не укладывается, как он мог быть таким счастливым с этим свинцовым грузом на сердце. Не дожидаясь с моей стороны никакого ответа, Тэхён открывает воду, видимо, чтобы умыться. Я молюсь всем богам, чтобы он не плакал в эту самую минуту. А ещё, чтобы он поскорее вышел ко мне. Меня поражает, что Тэхён готов всю душу наизнанку вывернуть, не боясь ни отвержения, ни осуждения. Для меня же такая близость всегда была невозможна. Я всегда считал, что не способен на такое. Физически — пожалуйста, для меня это проще простого. У него же всё с ног на голову. Я теперь даже не знаю, что стану делать, увидев его прямо перед собой. Как мне вести себя, чтобы не ранить его ещё сильнее? — Тэхён, открой дверь, пожалуйста, — умоляю я в бесконечной тоске по нему. Я просто хочу увидеть его любого — по крайней мере способного дышать, но, честно, ужасно скучаю по нему прежнему, каким он был всего пару недель назад. — Иди в комнату, я сейчас приду. — Спокойно раздаётся из-за двери, сквозь шум льющейся воды. Я, словно во сне или в бреду, не поднимая ног, плетусь в комнату, как и просил Тэхён. Там, вновь ослепленный ярким светом, сажусь на диван и устало прячу лицо в ладони. Который сейчас час? Два, три часа ночи? Или уже близится рассвет? Понятия не имею. И знать не хочу, что происходит там, снаружи, когда в моем маленьком мире самый главный его обитатель, похожий скорее на тень самого себя, так мучается. Я бы лучше сам испытал в миллион раз более невыносимые муки, чем обрёк на них Тэхёна. Но уже поздно. Я совершил непоправимое. Тэхён появляется в комнате тихо и незаметно, будто призрак, щурится от яркости люстры и садится на край дивана, настойчиво пряча от меня лицо. — Посмотри на меня, Тэхён! — умоляю я. — Всё хорошо, слышишь? Это не твоя вина. Ты в этом не виноват. В любом случае я всегда буду на твоей стороне. — Так тяжело сдерживаться, чтобы не сесть совсем рядом с ним и не взять его за руки. Но я уверен, что и так смогу до него достучаться. Я не перестану, пока не сумею. — И я никогда не обижу тебя и никому не позволю. Обещаю. Клянусь, я к тебе не прикоснусь и даже близко не подойду, если только ты сам этого не захочешь. Я такой кретин, — вздыхаю я, осознавая всё, что натворил; вспоминая все слова, что сказал, не задумываясь о последствиях. — Прости меня за всё, прости… Теперь я, противореча сам себе, отворачиваюсь от Тэхёна, чтобы тут же сморгнуть накатившие слёзы. Хватит слёз на сегодня. Я больше не позволю плакать ни ему, ни себе. Даю себе мысленное обещание всё исправить, не решаясь огласить его вслух. — Выключи свет. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты видел меня… таким. И вообще видел, — быстро говорит Тэхён, и его лицо краснеет до самой шеи. — Мне так стыдно, хён. Невозможно. Я понимаю. Но мне больно с этим мириться. Словно к гильотине или виселице я подхожу к выключателю и аккуратно нажимаю на него, как бы стараясь смягчить резкий перепад освещенности. Безуспешно. Тьма накрывает всю комнату плотным одеялом сверху. Я тут же слышу облегченный выдох Тэхёна. Свет вовсе и не нужен, если ему так будет легче. И, может быть, так он сможет наконец уснуть. Я стою у двери и думаю о том, что всегда мог найти Тэхёна, заглянув внутрь себя. Эта неотъемлемая часть, светлая, любящая, жаждущая жизни, она всегда была со мной, ее нужно было только разбудить. На самом деле Тэхён вернул мне меня. В этом смысле наше воздействие друг на друга было взаимным. Но если он создал меня заново, то я его разрушил до основания. — Может, мне лучше… — тихо начинаю свою мысль я. Тэхён дочитывает её до конца и еле заметно качает головой. — Останься со мной. Мне страшно. Он ложится на диван у самой стены, приглашая и меня лечь тоже. Я ложусь с краю, и мы вместе смотрим в завешанный уличными тенями потолок. — Тогда закрой глаза. Я наблюдаю за тем, как опускаются его дрожащие веки, и свои закрываю тоже, потому что на самом деле это мне, мне страшно видеть его таким: морально выпотрошенным, израненным по всему телу и по внутренностям, потому что я привык полагаться на него, как на сильного и знающего. Тэхён успокоился, задышал размеренно, и постепенно заснул, так и не открыв больше ни глаза, ни рот. А я лежал на краю и до рассвета не мог сомкнуть глаз, прислушиваясь к тэхёновым сонным стонам. Перед глазами всё стояли эти жуткие картины. Во сне Тэхён неосознанно обнимал мою руку с невероятной силой, как нечто, способное вытащить его из этого кошмара, нечто, сулящее ему спасение. До этого дня я ровным счетом ничего не знал о Тэхёне. Я даже представить не мог, что крылось за фразой «на мне места живого нет». Действительно нет, ни единого. Тэхён хрупкий до ужаса. Парой слов, неосторожно высказанных мной, он загнал себя в ловушку прошлого, довёл себя до безумия, разрушил всё, что осталось ещё целым и невредимым после меня. Я оставил его и, сам того не зная, обнажил и разодрал в кровь все его старые раны. Он казался таким светлым и жизнерадостным на виду у всех. На самом деле, он просто не рассказывал никому о том, что тревожит, не показывал, что ему тоже бывает плохо, скрывал свои слабые стороны, принимая позицию защиты. Тэхён учил меня быть собой, ни разу не позволив мне взглянуть на истинного себя. Теперь я понял, почему он такой великолепный актер: ему всю жизнь приходилось притворяться. Как можно оставаться самим собой, если ты вынужден играть счастливого, когда тебе больно? Наверное, Тэхён был самым двуличным человеком на земле до этого самого дня. Я же был до этого дня абсолютно слепым.