Eruri Week 2018

      Здесь, на поверхности, все до ужаса любили прикасаться друг к другу. В Подземном городе, где заразиться чем-либо было проще простого, тебе могли не пожать руку, чтобы не подвергнуться лишнему риску. Это даже было чем-то вроде знака — человек не был заядлым головорезом и скорее всего не собирался умирать в ближайшее время.              И теперь Леви приходилось несладко.              Нет, сначала большинство солдат его сторонились. После второй экспедиции лишь немногие отважились сесть рядом с ним в столовой. К третьей же вылазке к нему в бараки уже подселили несколько не в меру воодушевлённых новичков, которых, впрочем, после третьей экспедиции уже не стало, и Леви вновь остался в бараках один, будто это была его личная комната.              Конечно, были исключения. Например, сумасшедшая очкастая с её неуёмной энергией и учёными идеями. От неё самой частенько плохо пахло, и Леви не забывал указывать ей на это обстоятельство. Но, несмотря ни на что, она почему-то упорно хотела знать мнение Леви по тому или иному поводу, и это было странно уже само по себе. Странно, но по-своему приятно, не то чтобы Леви собирался кричать об этом на каждом углу.              Были солдаты, пытавшиеся договориться с Леви о тренировке, на которой он рассказал бы свои секреты обращения с приводом. В общем-то, Леви был не против, чтобы кто-то смотрел на то, как он тренируется, лишь бы сами не стояли столбом, а тоже были заняты делом. Некоторые так отчаянно и неуклюже старались взять с него пример, что это раздражало. Правда, они это делали без злого умысла, пытались повторить его трюки, ведь там, за стенами, видеть, как Леви взмывает ввысь одним упрямым, чётко выверенным движением, и опускается вниз, вертится, подобно странному большому волчку, разрубая участок в основании шеи титана… это давало солдатам надежду. Надежду, что не всё бесполезно, что они не просто так выбираются за стены к титанам, как какие-то самоубийцы, надежду, что бороться можно и нужно, и, быть может, придёт день, когда человечество сможет победить этих страшных монстров, внешне так на них, людей, похожих.              По крайней мере, так говорил Эрвин. Он умело пользовался словами, и Леви не оставалось ничего, кроме как верить этим словам, каждый раз подвергая сомнению не их, но всю окружающую его картину мира.              Впрочем, Леви обращал внимание не только на слова Смита, но и на его движения, на его руки, которыми, думалось иногда Леви, пользоваться он тоже наверняка умел и не только для перекладывания бумажек по столу и застёгивания пуговиц на одежде.              Для обычного жителя поверхности ничего странного в поведении Эрвина не было. Пожать руку, похлопать по плечу или, положив руки на плечи, склониться максимально близко, чтобы тихо обменяться парой слов — всё это были обычные, повседневные, ничего не значащие жесты.              Леви же замечал каждый из них. Он проводил довольно много времени в непосредственной близости от Эрвина и сам часто выступал в роли их получателя. Руки Леви не пожимал почти никогда. Он, не уступая старым привычкам, никогда не протягивал руку в ответ, и Эрвин быстро сдался. Исключением могли служить лишь совместные тренировки, которые они иногда устраивали, если Эрвину приходилось засиживаться за работой и пропускать общие занятия. Там ещё можно было соприкоснуться руками, если нужно было помочь подняться, или же выпутать из тросов УПМ, если кому-либо из них “везло” в них запутаться. Это случалось редко, но всё же случалось.              В остальном же Леви держал свои руки при себе, что, впрочем, не останавливало Эрвина. Иногда Леви казалось, что тот лапает его поболее всех остальных, но эта мысль быстро отступала, трансформируясь во вполне здравое замечание, что он к такому просто не привык, поэтому и замечает все прикосновения так остро. Странное было дело, но первой реакцией Леви было не отшатнуться, как он этого ожидал, а совсем наоборот — расслабить плечи и прижаться как можно ближе к всегда тёплым, большим рукам Смита. Наваждение быстро проходило, и Леви обычно просто оставался на месте, пока Эрвин не убирал ладонь.              Вечер же, когда всё стало только хуже, всплывал в памяти Леви ещё долгое время.              Эрвин тогда засиделся за работой допоздна, что, в общем-то, было обычным делом, и Леви пришёл после общего отбоя к нему в кабинет с двумя кружками чая. Леви часто так делал в последнее время. Шуметь после отбоя было нельзя, а драить одну и ту же комнату — глупо и бессмысленно, на все необходимые дела вроде стирки давалось время в течение дня, да и жечь свечи после отбоя имел право разве что офицерский состав. Так что делать ему, кроме как смотреть в потолок и не нарушать общий порядок, было решительно нечего.              — Дневальный ни на что не годен, — именно с этой фразой Леви однажды появился на пороге кабинета Эрвина, видимо, пройдя путь от бараков до той части замка, что была отдана под кабинеты и личные комнаты офицеров, и заметив свет под дверью в знакомый кабинет.              С тех пор так и повелось: Эрвин обычно разбирался с бумагами, читал книгу или разглядывал старые карты, пока Леви занимался какими-нибудь хозяйственными делами, например, подшивал подворотнички, или же тоже читал книгу, благо, у Эрвина в кабинете их хранилось изрядное количество.              В тот вечер Эрвин корпел над картой, которую мучил уже с неделю, а Леви как раз дочитывал школьный учебник истории. Тот был написан в полухудожественной форме, и Эрвин говорил, что в школе почти все эту книгу ненавидели, потому что их заставляли её читать и перечитывать бесчисленное количество раз, пока всё написанное не отложится на подкорке мозга, а желание задавать лишние вопросы — отпадёт. Леви же нравились учебники. Кенни, конечно же, научил его читать, писать и считать, но школ в подземельях не было, да и вряд ли бы их наличие что-либо изменило в жизни Леви, так что для него вся эта информация была в новинку. С каждой новой историей он открывал для себя, как он мало, оказывается, знал об окружающем его мире, и с каждым вопросом, который он задавал Эрвину, когда что-то недопонимал, Леви приходил к выводу, что, вообще-то, человечество в целом мало что знало о себе.                     Ещё один учебник подходил к концу, и очередная история заканчивалась моралью, что для всех и каждого было лучше жить в безопасности за стенами и не дёргаться, и Леви читал эти строки с примесью отвращения на лице.              — Сказочки занятные, а вот выводы в конце — дерьмо полное, — сделал вывод Леви. Он отложил книгу на стол и сделал глоток чая.              Эрвин отвлёкся от карты и устало потёр переносицу.              — И почему ты так считаешь? — уточнил он.              — Вечно пихают в нос нотацию, что нужно сидеть за стенами и не отсвечивать, — Леви говорил это с таким лицом, будто прочитанное оскорбляло его лично. Впрочем, может быть, так и было. — От одной этой книженции мне уже хочется сделать всё наоборот.              Эрвин улыбнулся. По краткому размышлению свернул карту и сел ровнее, облокотившись на спинку стула.              — Ты не одинок в своём порыве, — сказал он. — Иначе не было бы Разведкорпуса.              — Так тебе, значит, с детства закон не писан? — Леви следил за Эрвином, пока тот убирал карту на полку.              — Ты, вероятно, удивишься, если узнаешь, — ответил Эрвин. Он повернулся лицом к Леви и теперь двигался в его сторону. — И скорее всего не в лучшую сторону, — устало добавил Эрвин. Он запустил пальцы в волосы Леви и лёгким движением их растрепал.              Леви застыл. Эрвин никогда до этого не позволял себе ничего подобного. И, судя по тому, как он продолжил заниматься своими делами, для Эрвина в этом не было ничего особенного, лишь бездумный, неряшливый жест.              Так почему же Леви мог поклясться, что стук его сердца можно было услышать даже со стороны?              — Леви? — Эрвин остановился у книжной полки. Он взял оттуда новую книгу, наверно, чтобы посоветовать её Леви, раз предыдущую тот закончил.              Мгновение Леви не отвечал. Потом фыркнул и тряхнул головой — волосы легли обратно на своё привычное место.              — Это что, новая книга? — кивнул Леви, и Эрвин подошёл ближе, передавая ему следующий учебник. Леви отметил, что переплёт и страницы были новыми, может быть, ещё никем не читанными. — И в каком я теперь классе? — это была шутка, которая гуляла между ними с тех пор, как Леви увлёкся чтением школьных книг.              — Уже почти закончил школу, — улыбнулся Эрвин.              В ответ Леви лишь пробурчал что-то нечленораздельное, принимаясь листать книгу и разглядывать редкие иллюстрации.              

* * *

      

      С тех пор Леви периодически терял покой.              Он не думал об этом целыми днями напролёт, но и не думать совсем — не мог. Раз за разом, особенно ночью, оставаясь наедине с собой, он вспоминал ощущение пальцев Эрвина у себя в волосах — жест, который по причудливым и несколько жестоким параллелям, которые подкидывал разум Леви, своей небрежливой нежностью ему получалось сравнить лишь с прикосновением любовника, — и это сводило с ума, порождало волнение и возбуждение одновременно, хотя Леви и понимал, что надеяться скорее всего было не на что. Они с Эрвином не были любовниками. Хотел ли Леви, чтобы они были ими? Ответа на этот вопрос он не знал. Знал только, что взял бы всё, что Эрвин бы ему предложил.              Но как же хотелось…                     Казалось, это было невозможно, но Леви теперь ещё больше времени проводил в кабинете Эрвина. Следил, как тот ведёт дела и как заполняет бумаги, всё ещё читал книги, всё ещё пришивал подворотнички. Упрямо не сдавался, ожидая, когда же это произойдёт снова. Но Эрвин упрямо ничего не предпринимал, всё так же похлопывал иногда по плечу, всё так же отвечал на вопросы и советовал книги.              Леви смотрел на ладони Эрвина — большие, грубые от частого использования привода, с длинными пальцами, измазанными чернилами — и думал о том, что Эрвин Смит и вправду очень раздражающий человек.              И однажды Леви не выдержал.              Эрвин в тот вечер угостил его свежими яблоками, первыми в сезоне. Было очень вкусно, и Леви наблюдал, как Эрвин, привычно заваливший стол картами внушительного размера, перекладывал своё яблоко из одного угла в другой, крутил в руке и так и эдак, и не было в этом всём никакого покоя — ни для Леви, ни для яблока.              Леви запустил чистую руку себе в волосы, чего почти никогда не делал, нахмурился, посмотрел на Эрвина, который как раз вновь отложил яблоко и стоя склонился над картой, повернувшись к Леви спиной, бросил взгляд на свою открытую книгу и решительно поднялся.              Услышав шаги, Эрвин обернулся… лишь для того, чтобы уткнуться взглядом в Леви, остановившемся буквально в полшаге от него.              — А я уж было подумал, что ты уже уходишь, — сказал Эрвин, на что Леви лишь сильнее нахмурился, но взгляд не опустил.              — Сделай это ещё раз, — то ли попросил, то ли потребовал он.              — Сделать… что? — переспросил Эрвин.              Леви мотнул головой и наконец склонил её ниже.              — Руку. В волосы.              Он стоял так несколько мгновений, и они казались ему очень длинными. Сердце вновь непривычно громко стучало в ушах.              Пока ладонь Эрвина наконец не коснулась его волос, и не стало вдруг наконец-то спокойно и легко, будто камень, привязанный до этого к шее, отцепился и пошёл ко дну, забирая вместе с собой все беспокойства, оставляя Леви на поверхности, и хоть плыть было ещё далеко, дышать стало определённо легче.              Потом Леви почувствовал, как его волос коснулось ещё что-то, и судя по тому, как Эрвин согнулся, он понял — это были губы.              — Так лучше? — тихо спросил Эрвин.              — Сам как думаешь? — отозвался Леви.              Эрвин склонился чуть ниже, и Леви почувствовал, как он взял его руку в свою — тёплую и липкую от яблочного сока.              — Руки грязные, — возмутился Леви. Он поднял голову и немного отстранился, но руку не убрал. Затем едва заметно улыбнулся. — Как-то бестолково у нас всё с тобой получилось.              — Ничуть, — не согласился с ним Эрвин.              И оба они, по-своему, были правы, но разве это и правда имело значение?