Фаталити

Ник позволяет себе на пару минут забыться, движением век уничтожив как весь остальной мир, так и свои проблемы. Рядом лежит Сонни и тоже молчит, слышен только звук её успокаивающегося дыхания. Они оба отходят от оргазма, который недавно испытали, тело приятно ноет, но мыслями Ник все же очень далеко отсюда, от этой постели и этой девушки, хоть красивой, но не родной. Не проникшей под кожу, как... как болезнь. Конечно, Ник не был дураком и убийцей, он сначала прошарил всю инфу про ханахаки, что была доступна, и только когда уверился, что та не была заразна и не передавалась воздушно-капельным путём (и половым тоже, разумеется), позволил себе расслабиться. Хорошо хоть, что эта дрянь никого, кроме него самого, не убьёт, с его участием то есть. А так - она выкашивает до нескольких тысяч в год, и из них малая доля - вылечивалась. Потому что заболевают-то в основном страдающие, именно что страдающие от неразделенной любви. А чаще всего, хоть об стену голову расшиби, добиться взаимности редко кому удаётся. Вот и несут в своём теле любовь, горькую, как рвота по утрам вперемешку с дрожью и слабостью, и до одури необходимую - как воздух, когда кашель душит, дерёт горло. Даже сейчас, забывшись с другой женщиной, вдыхая запах её тела и поглаживая её кожу, Ник, смежив веки, думает вовсе не о ней. - Ты стал сам не свой, Ник. Что с тобой стряслось? - спрашивает Сонни, потягиваясь. Большие тяжелые груди подтягиваются, а потом снова обмякают, соски щекочут ему бок. - Приболел, - коротко отвечает он. - Смертельно, что ли? - усмехается она. Шутливо, конечно - но Ника будто ледяной водой обливают, мурашками по коже бежит это безнадежное слово. «Смертельно». Это значит - имеющее скорый конец? - Наверно, - отвечает он, усмехаясь. Выпрямляется, сбрасывает с себя сонную, тёплую расслабленность. Ведь сквозь неё, пока только намеком, прорезается надоевшее до смерти удушье. Надо успеть уйти до приступа кашля. Ник не боится брезгливости, нет - он опасается жалости и водопада ненужных вопросов. - Ты, я смотрю, не сильно разговорчив сейчас, - полувопросительным тоном говорит Сонни где-то у Ника за спиной, - скажу одно: выглядишь ты так, будто не ел неделю и не спал примерно столько же. Натянув трусы, Ник невольно натыкается взглядом на зеркало, смотрит в отражающиеся пустые глаза. Похудевшее тело и бледная как мука кожа, усыпанная посеревшими веснушками, уже не пугают. Уже как-то... все равно? - У меня ханахаки, - заявляет он, продолжая спокойно одеваться дальше. Воцарившееся молчание, кажется, можно резать ножом. Ещё бы, рубанул с плеча - по-другому не скажешь. Когда он поворачивается к Сонни, та, закутавшись в одеяло, окидывает его пронизывающим взглядом с ног до головы, хмурится. - Да ты шутишь. - Знаешь, я бы многое отдал бы, чтобы это была шутка, - криво усмехается Ник. - Так это же пиздец, - Сонни сощуривает светло-карие, золотые кошачьи глаза, качает головой. - Не то слово. - И что же ты?.. в кого ты так? - А вот в этом и есть загвоздка, - Ник садится на край кровати, потирая горло, - она «чикса». Да, я знаю, я очень большой и набитый дурак, но... уже ничего не исправить. - Как же тебя так угораздило-то, ну и ну... то-то я сначала удивилась что ты такую дрянь подхватил. А сейчас да, понимаю, все сходится. - Ты о чем? - Если бы она была из наших, ты бы не стал страдать от невзаимности, - говорит Сонни, вытягивая длинные, мускулистые, смуглые ноги. - Да ну, если бы и была, это же не значит, что она сразу меня полюбила бы. У нас же нет правила безоговорочно любить своих. - А я сказала, что любила бы? - она усмехается, подползает на локтях ближе, чтобы посмотреть ему в лицо, - я сказала «не страдал бы от невзаимности». Не стал бы ставить на себе крест, короче. Ник молчит, обдумывая слова подруги. Что-то начинает до него доходить, сердце тяжело бухает в груди. - Ты бы признался ей. Попытался бы чего-то добиться. Не сидел бы сложа руки. А то ведь, я почти уверена, ты ничего той чике не сказал? Ник качает головой. - Расскажи, какая она. - Глупая, - вырывается у него само собой, - идеалистка. Академию с отличием закончила. Братиков и сестричек у неё куча, и детей она обожает. Она часто приносит мне одни неприятности, и мне приходится вытаскивать её из полной жопы... шеф мне из-за неё уже плешь проел, в отделе смеются. Но она, все же... В груди невольно теплеет - и в то же время тяжелеет, хрипит в легких, будто что-то мокрое скользит в бронхах. - Она добрая. Правда. Она мелкая и щуплая, но красивая. Как бы объяснить... Говорить девушке, с которой только что переспал, о красоте другой - верх свинства, но Сонни - высокая, грациозная, крепкая и налитая пума как в обращении, так и без, - только улыбается и отмахивается. - Я тебя поняла. Она красивая для тебя, потому что ты её любишь. - Нет. Она красивая, потому что... да просто так. Она сама по себе такая. Не только потому, что я... Странно, а ведь даже себе Ник не признавался, что любит Хоппс. Такое странное, незнакомое слово. Для него - вообще смертельное. - Я настаиваю, чтобы ты с ней поговорил, - говорит Сонни, касаясь его плеча, - у тебя какой-то барьер стоит. Ты раскис, даже не попытавшись, а так нельзя, Ник. Ты будто не осознаешь, что тебя ждёт. - Наверно да, не осознаю. Трудно поверить, что я протяну ноги из-за такого бреда... - Вот, видишь? Ты называешь это бредом, а почему? Ты же любишь эту чику. Вроде бы, по твоему описанию, она не худший выбор, хоть и человек. Так в чем проблема? Ник отворачивается, прикрывает рот рукой - и кашляет так, будто мозги стремятся вылезти наружу. Болит голова, в ушах звенит, во рту разливается сотни раз испытанная горечь. Он отнимает руку ото рта и безразлично созерцает чёрные сгустки в багровых кровавых подтёках. - И часто ты так? - спрашивает Сонни тихо у самого уха, смотря на этот ужас из-за его плеча. Он и не заметил, как та подкралась. Либо она такая ловкая, либо он... уже совсем плох. Наверно, и то, и другое. - Несколько раз в день. - Ник. Ты должен хотя бы попытаться. Обещать он ничего не может, но кивает. И становится немного лучше. *** Но это не так просто, как кажется - признаться в любви. Проще пальцем каменную стену продырявить, чем что-то сказать Хоппс о чувствах, глядя на неё исподтишка. Та слушает музыку, покачивая головой в такт, пушистые светлые ресницы прикрывают глаза, бросают на их голубо-синюю гладь тень, пальцами она поправляет капельку наушника, задевает против обыкновения распущенные волосы. Потом кто-то пишет ей сообщение - дисплей оживает, выдаёт иконку сообщения. Она хмурится, берет в руки коробочку телефона, пробегает по нему глазами, - а потом обмякает, широко улыбаясь. Нику это будто ножом по сердцу. Вот дурак. За эти месяцы он даже не сблизился с ней, не подружился, и все равно умудрился вляпаться в неё по самые уши. Просто взять - и признаться? Да она потом по дуге обходить его будет ещё пару лет. Ник не близок с ней настолько, чтобы спросить о личной жизни, об ухажёрах, любовниках... даже от мысли о ком-то таком у Джуди в горле начинает першить, а в висках - пульсировать от ярости. Зверь в нем беснуется, но Ник только крепче сжимает руль, смаргивает красное марево ревности, чтобы не врезаться в какого-нибудь подвернувшегося неудачника. - Кто написал? - громко спрашивает Ник. Хоппс поднимает на него глаза, вынимает наушник - он скользит по её шее, застревает в вороте блузки: Ник так и прикипает к её шее взглядом. - Ты что-то сказал? - Кто. Написал, - чеканит Ник. Наверно, перебор с тоном: лицо Хоппс недоуменно вытягивается. - Да так. Неважно, - говорит она. - Кто-то близкий? - продолжает напирать Ник, почти не видя перед собой ни машин, ни дороги. Он весь будто обратился в слух. - Можно и так сказать, - она немного смущается, но глаз не отводит. Хорошая стрессовая реакция, все же не такая уж она плюшевая, как кажется. - Твой парень? - продолжает Ник. - Нет, - отвечает она прямо. Качает головой и улыбается - тепло и будто бы немного... печально? Вроде бы он должен вздохнуть свободно, но эта улыбка не на шутку его озадачивает. - Ты не против посидеть где-нибудь? Поговорить? - кидает камень на пробу Ник, скашивая на Хоппс глаза. Та недоуменно поднимает на него взгляд снова, без тени смущения, но без подозрительности или неприязни. - Хорошо. Почему бы и нет? - она улыбается и снова берётся за телефон. Как-то быстро она согласилась. Но ему это только на руку. Хотя бы не боится его, и то хорошо, а бояться ведь, наверняка, было чего: тощий, с видом вурдалака, с цепким взглядом зелёных глаз, размеренным холодным голосом, он точно не мог вызывать приязни. Она такая глупая или доверчивая? Когда они заезжают в кафешку, уже почти совсем стемнело. Пить чай на открытой терассе, под небом, освещённым яркой луной, и смотреть на неё оказалось намного приятнее, чем просто подбрасывать её до дома и укатывать к себе, как он делал до этого, даже не помышляя о возможной взаимности. Ну, и сейчас он тоже о ней не думает - или просто не хочет думать и загадывать. Попытка не пытка?.. - Ты о чем-то хотел поговорить? - первой заводит разговор напарница, размешивая сахар в своём чае. Ложечка иногда ударяется о стенки кружки, и этот звенящий тонкий звук звучит набатом в ушах. - Просто посидеть хотел. Пообщаться с тобой, - Ник подавляет приступ кашля, маскирует его под простуженный хрип, прочищает горло. Выступившую гадость приходится глотать: деваться больше некуда. Джуди - теперь он позволяет себе называть её так хотя бы про себя, - Джуди улыбается, рассеянно глядя по сторонам, кивает. А самого Ника начинает немного потряхивать. Почти полная луна явно не прибавляет ему спокойствия, все в нем будто поднимается и снова опадает с каждым ударом сердца. Ник ощущает себя прибрежной волной. Только вместо морской воды в нем бьется отравленная кровь. - У тебя сейчас есть парень, Хоппс? - напрямую выдаёт Уайлд, даже не осторожничая. Все в нем будто ходит ходуном, и на осторожности у него нет ни времени, ни сил. - Нет. Но это не значит, что я бы не хотела отношений, - Джуди поправляет волосы и улыбается, глядя на него. Вот дурочка. Ничего она не понимает до сих пор. - Вообще я не очень-то везуча... в этих делах. Была бы везуча - уже вышла бы замуж. - Почему? - хмурится Ник. - Да просто в деревне у нас так принято, к годам двадцати уже жениха иметь. А то и пару малышей, - она машет рукой у виска, насмешливо щурится, - вот я и сбежала от такой жизни. - А что, тебе такая жизнь не по нраву? - Как видишь, - пожимает Джуди плечами, - я всегда больше разбиралась в книжках, чем в людях. Да и не моё это. Хотя иногда я думаю... Её взгляд затуманивается, она поджимает губы, но потом будто бы усилием отгоняет задумчивость и смотрит на него с прежним веселым спокойствием. - На самом деле, у нас тоже так же примерно. Только начинается гон, так все - пиши пропало. Девушка в течке тоже особо себя не контролирует. Поэтому дожить до моего возраста без щенят - большая редкость. - Так почему же так вышло? - Не шибко я в своей жизни бегал, - усмехается Ник, - зачем? Наплодить щенят - ещё не значит воспитать их и сделать из них... что-то стоящее. - Ты чертовски прав, Ник, - Джуди даже энергично кивает, - я тебя понимаю. - Это хорошо, что понимаешь, - Ник смотрит на неё пристальнее, сам не понимая, как тяжелеет и наливается тоской его взгляд. Как настораживается от него Джуди, хоть и не подаёт вида. - Быть отцом мелкого, которого потом бросишь - самое худшее, что может быть. - Ник, но ведь ты не такой человек. Ты бы не бросил своего ребёнка. Ведь так? - А кто теперь знает? Если бы я прожил другую жизнь, был бы поглупее - вполне бы мог. У нас это почти норма. В порядке вещей. - Но не для тебя, - Джуди не спрашивает - утверждает. Она серьезная, будто на задании, неожиданно взрослая, даже с этими своими детскими щеками и пухлыми губами, - ты ведь совсем другой, Ник. - Откуда ты знаешь? - спрашивает тот, устало закрывая глаза. Даже под веками красным пульсирует кровь, дышать становится все труднее, - почему ты так уверена во мне? - Потому что я же не такая дура, чтобы не знать с кем работаю, - доносится в ответ. - То есть ты меня знаешь? - Ник открывает глаза, в этот раз движением век не уничтожая, а наоборот, снова воскрешая этот вечер, этот столик, этот странный разговор. Джуди, до дрожи нужную, притягательную, напротив себя - тоже воскрешает. Хотя нет. Её невозможно убить, стереть, забыть, ведь она с ним всегда, даже когда Ник спит, когда он не с ней, когда трахается с другой, когда пьёт, видится с друзьями... потому что она уже успела стать частью его самого. - Наверное, да. Знаю, - говорит Джуди. Её губы дрожат, но потом складываются в улыбку. Вот глупая. Знала бы ты, кому улыбаешься... - Я люблю тебя, Джуди. Ник даже волноваться перестал. Он вымотался в край, близость полнолуния и удушье, знакомо сдавливающее горло, лишают его последних сил, и он может только сидеть и смотреть на неё - на то, как она бледнеет, молча глядя на него. Она не переспрашивает, верит сразу. Ник, все же, не сильно похож на шутника. - Почему? - недоумевает она. Множество ламп, стоящих рядом, прогоняют темноту, освещают её лицо розовым светом, но даже он не скрывает её бледности и темных от шока глаз. - Да кто знает? - Ник усмехается, пожимает плечами, сдерживает растущую дрожь и изморозь, сковавшую пальцы. Его то морозит, то бросает в жар, и он не знает - от болезни это или от медленно наплывающего, но верного осознания полнейшей безнадежности, - я полюбил тебя просто так, ни за что. Хоть ты и раздражаешь, хоть ты и человек, ты иногда просто до бешенства доводишь... но это так, и я могу только расшаркаться перед тобой и поклясться в своей серьёзности, но ты мне все равно не поверишь. - Я верю, - тихо отвечает Джуди, - но... мне очень жаль, Ник. Я не могу сказать, что тоже тебя люблю. Я сказала что знаю тебя, но после того что ты сказал... раз я не заметила этого, значит, я тебя совсем не понимаю. Ник кивает - и изнутри будто все проваливается. Оказывается, это очень больно - быть отвергнутым. Даже больнее, чем издевки сверстников в детстве, чем осознание беспомощности, чем удар под дых. - Ник, но я не хочу, чтобы наши отношения испортились, - Джуди обеспокоенно смотрит на него снизу вверх, когда он резко встаёт из-за стола, стараясь не потерять равновесие, - Ник... все хорошо, слышишь? - Не бери в голову, - говорит он, глотая слоги, - все нормально. Мне просто спешить надо. - Куда? - она не верит, чувствует неладное, тоже встаёт, хочет коснуться его плеча, - Ник, я пойду с тобой... Ему кажется, что он умрет, если она до него сейчас дотронется - и отстраняется. Улыбается и говорит: - Джуди, ты допей чай. Не волнуйся за меня, мне правда пора уже уходить. Есть одно дело... и прости, что не могу подвезти до дома, могу оставить деньги на такси. - Нет, я сама, спасибо, - Джуди смотрит на него виновато, с болью, с тревогой, с участием, но Ник только кивает и уходит быстрыми шагами. В уборную. Лёгкие жжёт невыносимо, будто их наполнили кислотой. Он едва доходит спокойным шагом до двери, а потом из последних сил добегает до раковины, сгибается над ней. Утробные, оглушающие звуки, наверно, слышно везде. Боль непереносимая, слезы заволакивают глаза, воздуха не хватает, пока его рвёт чем-то горьким и плотным, как мокрая от крови бумага. Только потом он узнает то, что видит: на белом кафеле раковины, в бурых кровяных сгустках, лежат свернутые полураспустившиеся бутоны - белые, с прожилками, с жёлтой сердцевиной. Это было бы даже красиво, если бы не было столько крови и слез, стекающих по щекам и носу Ника и разбивающихся об их хрупкие, но смертоносные лепестки.