***
Чонгук тяжело вздыхает, рассматривая напряженное лицо старшего и его бегающие глаза. Он пытается аккуратно завязать галстук уже в десятый раз, но либо нитка выедет настолько заметно, что приходится менять рубашку, либо его кто-то позовет и начнет болтать громким командным голосом, либо вообще все из рук вывалится. Чимин уже весь красный, но все равно старательно избегает такого же испуганного взгляда, подставляя Чонгуку разные причины для отложения разговора. Темноволосый уже как дня три опустил руки и даже не пытается первым завести разговор, а Чимин, видимо, принял это как должное, и пересекаются они только служебными «привет», «пока» и «как дела в школе?». — Нормально? — совершенно раздосадованно и бесцветно спрашивает Чимин, поворачиваясь и демонстрируя красиво завязанный галстук. Чонгуку нравится, ему все нравится в нем, а эта вещица, подвязывающая ему шею и давящая на и так потрепанные нервы, нравится особенно. Потому что благодаря ней Чимин остается дольше положенного и копошится в подборе лучшего цвета. «Если честно, никто оттенки синего на его галстуке рассматривать не будет, » — догадывается Чон, но молчит. Теплые лучи за окном давно сменились морозящим ветерком, но Чонгуку не дано почувствовать этого, даже будучи уверенным, что этот холодок каждый день при виде старшего в официальном костюме, уставшем и совершенно забитым, пробегается по всему телу. Это другое, что ли. Парень, улыбаясь, оглядывает его с ног до головы, хотя этого можно бы и не делать — Чимин даже в потрепанных старых джинсах и футболке будет выглядеть, как с иголочки, и кивает. Переживания затмевают его с головой, Чонгук снова обреченно вздыхает и валится на кровать под трезвон непрекращающихся звонков. Он так и не смог, да и, возможно, не осмелился бы спросить про того Юнги, разговор с которым насильно вытолкнул Пака с привычной колеи диким, болезненным ударом. Только Чимин не знает, что Чонгук в курсе, что он тоже переживает, еще не знает, что Чонгук может переживать за него настолько сильно и ему жизненно необходимо такое же беспечное общение. Пак просто летит, подобно своим страхам, вперед, он давно прекратил общение с одним из самых обсуждаемых людей университета, став предметом насмешек и издевок, однако его цементной выдержке можно только завидовать. Только Пак не замечает, что происходит с Чонгуком, когда он вновь и вновь скрывается за этими дверьми, оставляя Чона наедине со своими мыслями. Его выгибает. Просто когда становится по-настоящему страшно от своих же угнетающих тараканов, он хочет вскрыться, но разве сталь внутри разрежешь? Потом усмехается, когда люди в белых халатах говорят, что его новые, недавно поставленные органы могут не срастись и вообще не вжиться в его металлический организм. Стресс ли это? Депрессия? Но разве она может преследовать своими черными костлявыми ручищами и уродливым лицом Чонгука? Он же не человек. — Во сколько ты придешь сегодня? — нарушая умиротворенное дыхание старшего и забивая ритмы сердечных толчков до отметки в двести, украдкой интересуется Чонгук, уже и не надеясь на ответ. — Не знаю, — как и ожидалось. Пак поворачивается перед зеркалом, натуженно улыбается, демонстрируя на своих губах вселенскую печаль, в последний раз поправляет идеально лежащие и лакированные прядки волос и двигается в сторону выхода. — Не забывай, через несколько часов твоя зарядка закончится, поэтому иди спать, я, как приду, оставлю тебе костюм. И завтра, возможно, тебя ждет всадка желудка и мочевого пузыря, — Пак прибодряется, рассматривая не дрогнувшее лицо младшего, хмурится, и спрашивает: — Разве ты не рад? — Рад. — По твоему лицу и не скажешь. Что-то случилось? — совершенно непонимающе хлопает ресницами Чимин и трет глаза, предательски начинающие закрываться. Всего-то еще только двенадцать часов, что за усталость? —***
Сны для парня были подобно чему-то невообразимо-прекрасному, потому что еще не удавалось их когда-то увидеть, в полной мере насладиться этим выдуманным миром и купаться в фантазиях. Удалось. Только оказалось это не чем-то волшебным, приятной сказкой с долгим и счастливым хэппи эндом с Пак Чимином в главной роли, а ужасным, леденящим конечности от промерзшего сознания холодом, сновидением. Это был кошмар с Ким Тэхеном в главной роли, они были там, на крыше, он усмехался и едкими фразами выбивал из Чонгука все жизненные силы, все ближе подталкивая к краю, то и дело усмехаясь его пугливости. И самое страшное было в том, что сзади стояли Юнги с Чимином и спокойно смотрели на этот хаос, точно так же с независимым видом иногда посмеиваясь, будто делая что-то совсем обыденное, бытовое. Чонгук не хочет так, он и правда верит в счастливый конец, а не шаг назад и пропасть. Но даже сон был болезненным. Чон больше не хочет быть человеком, не хочет иметь сердце и начать чувствовать тепло и холод, точно так же, как и не хочет видеть Чимина, но когда слишком долго его нет в поле зрения, начинает колотить. Темноволосый зарывается в волосы и грубо оттягивает их назад. Он выдыхает ровно весь воздух, приводит себя в приличный вид путем частого моргания и понимает все замысловатые слова Чимина о том, что быть человеком совсем не классно. Но даже если он попросит сейчас прекратить этот проект, от него уже ничего не зависит, потому что все одновременно покачают отрицательно головой, с равнодушием оглядывая андроида, и примутся развивать в нем что-то новое. Чонгук отказывается верить, что права выбора у него нет, отказывается принимать, что это будет всегда. Хотя бы раз, все один раз почувствовать, каково это, когда тобой движет крылатая свобода, спугнуть которую так легко, лежать под облаками и не дышать. Это ведь ему и не надо. Просто отдаться велению течения судьбы и сбежать. Он создан, чтобы в конечном итоге стать человеком, но у него никогда не будет настоящих родителей, за которыми в старости нужно будет приглядывать и лелеять в душе каждую их счастливую улыбку при его успехе. И на Чимина он никаких прав не имеет, будучи роботом, потому что это же всего лишь груда металла, пусть и пуленепробиваемого, пусть и проект года, ему не лучше от этого. Не лучше и не будет. Он стаскивает тонкие провода, скользящие иглой прямо в руки и скрывающиеся под слоем человеческой кожи, и плавно ведет по руке пальцами, чувствуя, что там и правда металл, а не плоть с костями. Это не те ощущения, когда прикасаешься к Чимину — живому, настоящему, пусть и прикрытому сейчас для него толстым слоем пленки, затмевающей взгляд на такого родного человека. Человек и робот. Даже звучит абсурдно. — Бред… — бормочет Чонгук, вставая и начиная шарить глазами по темной комнате, полностью налитой мраком и удушающей тишиной. Казалось, что уже утро, но за окном по-прежнему темно, безлюдно, на кровати так же пусто, как и в душе, а за окном конец октября. С того самого момента прошло почти полтора месяца. Темноволосый быстро находит телефон Чимина благодаря подаренному четкому зрению в кромешной тьме и находит контакт «Ким Тэхен» с отсутствующей на нем фотографией. Не имея и малейшего понятия, что будет через минуту, он печатает сообщение и отправляет, желая о скором ответе. Сейчас три часа ночи, если верить часам Пака на телефоне, у него пятьдесят шесть процентов заряда, хватит как минимум на полдня, что уже радует, отсутствует только какой-либо настрой и настроение в общем. Но это исправимо. Шавка Юнги; 3:04 Привет, это Чонгук. Ты можешь подойти к воротам? Буду ждать, пока не придешь Чимин никогда не брал с собой телефон, и это однозначный плюс, иначе провернуть все было бы намного сложнее, так считает Чон, кусая губы до небольших ранок и испепеляя вот уже пятнадцатую минуту подряд свое же прочитанное сообщение. Собеседник набирает сообщение… Ким Тэхен; 3:20 Пошел нахуй Чонгук радуется, что ответ пришел, и набирает счастливое «хорошо добраться, я скоро буду там», мгновенно стирая всю историю переписки, которой до этого момента и не было. Парень быстро натягивает первые попавшиеся вещи, кажется, Чимина, и стремительно удаляется из комнаты, зная, что у него есть полдня. Он сделает себе небольшой отпуск, отдых, называйте как хотите.***
Стук собственного сердца отдается в ушах и звенит глухой тишиной. Немного больно, но в основном эти ощущения совершенно новые, описать которые будет сложно. Так вот она какая, свобода. Чонгуку не холодно стоять у ворот вот уже полчаса и наблюдать за закатом, наоборот, встречать его в одиночку намного прекраснее, чем сидеть в четырех стенах и слушать мирное сопение сбоку сквозь кромку сна. Солнце неумело светит, будто само только-только просыпается, и это напоминает парню недовольного Чимина с красными глазами и опухшим лицом каждое утро. Уголки губ сами по себе ползут вверх, проявляя на щеках некое подобие морщинок. И все равно, каким бы не был этот Пак Чимин, Чонгук успел нечаянно привязаться к нему, стал скучать по их ленивым мычаниям в выходной день и сонного бормотания охрипшим голосом. Наверное, Тэхен, ответив на его сообщение фразой «пошел нахуй» именно это и имел в виду, и чонгукова функция «читай между строк» опять дала сбои в системе. Поговорить сегодня не удастся, выходной, как-никак, и провести целый день здесь тоже не комильфо. Раздосадованно, словно бы разочарован во всем мире, он повернулся в сторону выхода и уже сделал шаг назад, как до его ушей донеслись мелкие отголоски той музыки, игра которой заставила Чонгука застыть. Как и сейчас. Кожа покрылась мурашками и, он уверен, глаза загорелись голубым цветом. Это опять Юнги? Но разве в прошлый раз он не разбил это пианино? Или Чонгуку просто начинает казаться? — Чего застыл? — бархатный и совсем помятый голос Тэхена прямо над ухом пронес по телу большой поток адреналина, и на слегка трясущихся ногах темноволосый повернулся лицом к собеседнику. Было неожиданно. Совсем даже неожиданно. — Так что? — устало повторяет он, как будто Чонгук силой притащил его сюда. Чон сглатывает, сжимая кулаки, последний раз окидывает беглым взглядом здание университета и возвращает внимание внезапному гостю. Точнее ожидаемому, но все равно внезапному. Пора включать режим дурачка. — Я хотел с тобой поговорить… Ну, это… я подумал, что мог бы попробовать стать плохим, — энузиазма у младшего не занимать, и Тэхену кажется это слишком казусным происшествием. Он предложил это ради прикола, так этот не только поверил, но и согласился. Чонгук не понимает, почему тот с таким разочарованием закатывает глаза, но продолжает стоять на своем и сверлить жалостливым взглядом, будто Тэхен последний в мире человек, такой нужный и необходимый ему. — Ты из-за этого меня заставил встать в такую рань? — Но ты не спал. Я-то знаю, можешь меня не обманывать, — сводит брови к переносице и оглядывает учтивым взглядом пусть и помятое, но совсем не сонное лицо. — Что? С чего ты реши… Ладно. Допустим, ты хочешь стать плохим. Но я-то тут причем? — Ты поможешь им стать. Ким точно свихнется с ним. — Слушай, ну вот зачем тебе таким становиться? — Мужики должны выполнять свои общения! А ты обещал! — Чонгук обнимает руку и улыбается наигранней некуда. — И ты отлично подходишь на это роль. — Блять, — шипит Тэхен, пытаяс освободить руку от непослушного… ребенка. — Тебе двенадцать? Что за бред ты сейчас несешь? — морщится он, со злостью скидывая все-таки руку с себя. Он не привык к такому близкому общению. Зачем Тэхен вообще пришел сюда? — И когда это я обещал тебе что-то? — Тогда научи меня человеческой жизни. Или нет, давай дружить. Ну, знаешь, — он с радостью во все глаза таращится и, как бы невзначай, начинает вести Тэхена за собой в неизвестное никому направление. — Ты плохой, я хороший, противоположности притягиваются, — Чонгук и правда старается куда уверенней вести себя, ибо холода в глазах этого человека пробирает насквозь, но надежда же умирает последней. — Ну же, перестань быть такой букой и делать вид, что я тебе противен. Ты же сам первый подошел тогда ко мне, — Чонгук дует губу, смешно выпуская воздух, и морщит нос, потому что Тэхен снова закатывает глаза. Что это за привычка такая? Бесит. Мило. Черт. — Странный ты, как тебя еще пустили сюда? Ты богатый? — Тэхен искренне не понимает, замечая отрицательные кивки головой. — Может, у тебя здесь есть связи? Или что там еще может быть. — Не-е-ет! Причем тут это? — При том, что умом ты вырос лет на пять-шесть. Что за «научи меня человеческой жизни»? Ты болен чем-то и из-за этого теперь выглядишь на двадцать? Пролежал всю свою сознательную жизнь в коме? — Нет же! — Чонгук останавливает Тэхена, несмело обхватив его за шиворот растянутой серой футболки и смотрит озлобленно, готовый вот-вот разреветься. — Ты можешь погулять со мной полдня? Ну же, удели мне всего шесть часов своей жизни, Тэхен! Ким шумно сглатывает огромный ком, застрявший где-то в области шеи, и изумленно рассматривает не дрогнувшее лицо младшего. «Тэхен». Мило. А еще по-особенному действующе. Он лохматит светлые прядки, делая на голове небрежную дисгармонию и неловко улыбается. Странные у этого парня просьбы. Тэхен делает шаг вперед и следит, как Чонгук абсолютно одинаково, словно под копирку, с той же ноги повторяет движение и оказывается на одном с ним уровне. Он ошибался, когда думал, что этому парню двенадцать, потому что до таких лет ему еще расти и расти. — Не слишком ли рано? — Я сбежал из дома ровно на шесть часов, так что нет. Чонгук пожимает плечами, а Тэхен пару раз откашливается. Вот черт. То есть, он еще и будет в розыске эти шесть часов. И почему именно шесть? Непоколебимое выражение лица этого, блять, «плохого» мальчика режет глаза, потому что нимб над его головой так и сулит Киму ослепнуть от ярких лучей раньше положенного. Стряхивая головой и тем самым убирая искреннее удивление, старший вырывает из новой пачки сигарету, пытаясь больше не встречаться глазами с этим сумасшедшим, и глубоко и долго затягивается. Необходимо, чтобы расслабиться. А еще прийти в себя. — Интересный ты. Чонгук поднимает на него полный детского восторга взгляд и безмятежно улыбается. Вырывать из себя эту простоту выражений выходит несложно, потому что с Тэхеном почему-то другое забывается. Забывается, что где-то там его, возможно, ищет Чимин, тяжесть внутри тоже становится чем-то неимоверно пушистым и мягким, и тяжестью это уже и не назовешь. Легкость. — Я знаю одно место, давно уже хотел туда сходить. Надеюсь, при виде иголки ты не испугаешься, — хихикает Тэхен, задерживая на несколько случайных секунд воздух и также быстро, как просто моргнуть, улыбается, тут же скрывая это под отчужденностью. Блеск в глазах младшего пугает, но Тэхену приносит это садисткое удовольствие. Чувство, что придется и правда учить этого недоумка, немного сбивает с привычной колеи, но, что греха таить, с той привычной колеи он давно съехал. Хуже все равно некуда.***
Хуже есть куда, и Тэхен понимает это с первой же секунды их «обучения». Вот кому понадобится узнать, какая сладкая вата на вкус, если ее можно купить? Или для чего туалетная бумага нужнее: для «по-большому» или «по-маленькому»? И нет, это еще не самый тупой вопрос, потому что только что Чонгук озвучил то самое детское любопытство «откуда берутся дети»? Светловолосый закатывает глаза и делает вид, что не услышал, игнорируя слабые подергивания правой руки и нытье этого большого ребенка. — Ну Тэхе-е-ен! — хнычет Чонгук, забывая даже, что во время пауз нужно дышать. Ким разворачивается лицом и серьезно смотрит тому в глаза, обхватив обеими шершавыми ладонями лицо младшего. — Тебе, может быть, показать еще на примере? — А ты можешь? — Чонгуку и правда никто и никогда не говорил, как люди выживают в такой тяжелой среде, ходят по нуждам, едят, когда голодны, чем занимаются в свободное время и какой этот пончик на вкус. Сладкий? Приторный? А как это? — Ясно. Забудь. Ким выдыхает, наконец-то смело отдирая руки надоедливого парня от себя, и взглядом показывает, чтобы тот обратил внимание на это совершенно небольшое здание с неприметной надписью. Чонгук, почти открыв рот от удивления вперемешку с незабываемым запахом каких-то препаратов, от которого нос морщится сам по себе и заставляет почти прослезиться, шмыгает. — Пошли, — Тэхен, забыв, что младший вообще-то здесь тоже есть, и он просто-напросто разглядывает блестящими оленьими глазами расписную вывеску, забегает внутрь, при входе звеня колокольчиками. Чонгук пулей влетает следом. На пороге еще необычней, чем внутри. По бокам стоят какие-то расписные бокалы нежных цветов, раскиданные по мелочам сувениры и множество рисунков или фотографий. Сложно определить, потому что художник иногда рисует лучше, чем фотограф снимает. Он облизывает от удивления пересохшие губы и переводит взгляд на копошащегося Тэхена, искренне и совсем не так, как ему, улыбающемуся какому-то плечистому парню со смазливым лицом. Чонгук фыркает, потому что думал, что эти шесть часов тот посвятит ему, а не приведет его в неизвестное, но до жути интересное место, и начнет болтать о совсем непонятных вещах. От встречи взглядами с неизвестным парнем сводит скулы и появляется мелкая дрожь. Когда он не в профиль, а полностью лицом к тебе, когда его щеки раздуваются до милого понятия «щечки» и мягкая улыбка заставляет напрячь сердечные ритмы до отметки в триста ударов в минуту, Чонгук пытается не моргать. Красивый. Очень красивый. — Чего застыл? — первым вырывает его Тэхен из раздумий своим басистым низким голосом, подзывая рукой сесть на близстоящий небольшой обшарпанный стульчик. А сам сидит на кушетке, расслабив плечи, в отличие от Чонгука, и мило продолжает беседовать с неземной красоты парнем. Такое разве возможно? Чона вдруг прошибает волна зависти — а если бы он тоже был таким идеальным, Тэхен и, возможно, Чимин обратили бы на него свое внимание? Чонгук поджимает губы и неловко улыбается. — На языке. Две, — завершает диалог Тэхен и тот только кивает, скрываясь в маленьком проеме, дверьми который назвать сложно, и почти сразу же появляется. — Давно ты никого не приводил, — Чонгука разъедает от двух пар глаз, направленных на него. — Я Джин, рад знакомству, — лукаво улыбается он, в итоге лишь усмехаясь, потому что у Чонгука рука, когда он тянет ее, чтобы пожать, дрожит, и глаза бегают по разным сторонам. — И чего это ты вдруг притих? А где твое «плохо или хорошо»? — язвит Ким. Тэхен в наглую смеется над ним, а Чонгук от неловкости готов тут же сгореть. И зачем он вообще поперся за ним? — А тебе надо что-то сделать? — Джин легонько задевает его своей рукой, выгибая дугой брови и пытаясь звучать как можно тише, чтобы ненароком не спугнуть этого мальчишку. — Что? — Не-ет, даже не думай. Он же маленький еще, да и наверняка даже не знает, что такое пирсинг, — опять эта злобная усмешка на его губах и ужасный смех. Чонгук готов его на месте придушить. Джин лишь мотает головой, давая знак Тэхену, и тот показывает язык, кажется, готовый ко всему. Чонгук ошарашенно рассматривает обоих, а губы сами кривятся подобно недовольному смайлу с округлившимися глазами, и продолжает таращиться на это представление. Тэхен жмурится, когда тот иглой протыкает ему язык, и спустя пару секунд кровь небольшим потоком начинает капать, тут же стираясь салфеткой Джина, ранее подготовившего все. Чонгук содрогается всем телом, отворачиваясь от такого зрелища, вспоминая слова Джина «А тебе надо что-то сделать»? Нет, извините, простите, такого ему точно не надо. Это даже выглядит больно, не смотря на то, что боль он толком и не ощущает. Ким драматично вздыхает, пока ему прокалывают язык и корчит недовольные гримасы, замечая на лице Чонгука непреодолимое желание свалить или чтоб поскорее все это закончилось. — Это б-больно? — все-таки решается выдать интересующий его вопрос Чонгук, тут же сжимаясь всем собой и втягивая шею в тело. — Очень. Джин почти смеется. — Это же плохо, да? — Это? — пришло время удивляться Тэхену: он проводит рукой по запачканной в своей же крови пальцем губе, тут же спеша показать замаранное место Чону, и яростно мотает головой и делает вид, что это и правда непереносимо мучительно. Как же легко его обмануть. — Все еще хочешь быть плохим? Чонгук уже не отвечает, морщась. Если ему надо будет сделать что-то подобное, то… он уже и не знает, что будет дальше. — Это не плохо, такое есть и у хороших людей. Чонгук заметно выдыхает. — Но я покажу тебе, что значит немного плохо, — Тэхен смело расплывается в немного больной улыбке и за ворот рубашки кровавыми руками притягивает Чонгука к себе, почти незаметно соприкасаясь губами, и тут же возвращает ошалелого парня на место. Смотрит пару минут. А потом снова притягивает и, пользуясь замятостью парня и его отсутствием понимания происходящего, проталкивает язык, мыча сквозь зубы «а вот это очень плохо». Не плохой, а какой есть.