Здесь что-то тикает, мадам...

      Теплая ладонь накрыла ее руку. Пахло формалином, и этот запах мягко сообщал о том, что она жива. Но дышать стало труднее. В глотке ощущалось что-то чужое, инородное. Шевелить руками не было сил, поэтому кашель получился каким-то рефлекторным.       Эта успокаивающая ладонь вздрогнула, на долю секунды отдалилась, но сразу же вцепилась мертвой хваткой. Открыть глаза все еще не удавалось, но теперь доносился какой-то гул и нежный голос. Что-то знакомое, даже родное. Хотя узнать голос девушка не могла, он упорно пробивался через стену, которая будто воздвиглась в голове и подавляла любой шум.       Еще одна попытка открыть глаза. Сначала приоткрылся правый, почти сразу его догнал левый. Стало слегка больно, голова закружилась, привыкая к яркому освещению больничной палаты.       Мозг посылал странный сигнал, хотелось повернуться на этот голос, который, казалось, зовет девушку. Неожиданно перед глазами возникло обеспокоенное лицо, но как только взгляды встретились, на лице отразилась радость.       — Сандра, боже, Сандра… — шептала девушка, слегка поглаживая руку сестры. Та в ответ улыбнулась и спокойно закрыла глаза. Дыхание стало ровным — она понимала, что теперь опасность миновала.       Стену пробивал другой голос, который звал доктора. Не прошло и минуты, как из горла стали вытаскивать эту надоедливую трубку. Сандра вдохнула. Вдох этот был настолько полным, насколько позволяла боль.       — Болит, — четко сказала она.       — О, милая, конечно болит! — кажется, убедившись, что сестре ничего не грозит, Элоиз разрешила гневу вырваться наружу. — Если бы ты не была так самоуверенна, то не полезла бы в огонь!       Пожилой мужчина, наблюдавший за сценой, устало вздохнул и подпер лицо рукой. Он сидел за столиком в углу палаты, рядом лежала книга, прочитанная больше, чем наполовину.       — … костюм расплавился, что ты думала вообще! Видела бы тебя мама, как можно быть такой безрассудной! А ты чего сидишь? — теперь Элоиз обращалась к отцу.       Сандра подарила ему улыбку.       Ничего не меняется.       — … в следующий раз только посмей броситься в огонь, не подумав о себе и своей семье! — такими словами тирада была окончена.       — В следующий раз? — тихо переспросила Сандра.       Каждый раз сестра устраивала ей истерики. Разумеется, Элоиз волновалась, но она никогда не могла понять, что быть спасателем — призвание Сандры. С самого детства девочка выучивала томики по оказанию первой помощи, знала, как вести себя с дикими животными, как устранять панику и помогать людям.       Она грезила этим.       Элоиз же мечтала о крепкой семье, любящем муже и дюжине маленьких ребятишек, скачущих по дому.       Они были такие разные, и никак не могли понять грезы друг друга. Пока Элоиз не вышла замуж. Тогда-то Сандра и поняла, насколько счастливой можно быть рядом с любящим человеком, ожидая крохотного ребеночка, выбирая кроватку в детскую.       Поняла, но от этого понимания ее собственная мечта только усилилась. Сандра хотела помогать таким семьям оставаться счастливыми до конца.       Взрыв в аэропорту был самым масштабным происшествием в ее карьере. Она не хотела даже думать, сколько людей потеряют там свои половинки, своих детей или родителей. Сандра уверенно сидела в первой машине, направляющейся по вызову, а в ее голове не было ни капли сомнения, что она поступает верно.       — Я знаю, что это важно для тебя, — Элоиз села на край больничной кровати. — Не могу понять, но принимаю.       Сандра улыбнулась сестре, и улыбка эта отразилась словно в зеркале. Пусть они довольно сильно отличались внешне, но улыбки были практически идентичны. Стоило им засмеяться, как стирались из виду почти блондинистые редкие волосы Элоиз и русые кудряшки Сандры, сияли только ямочки на щеках. Когда они улыбались, их верхние губы слегка выбирали вперед, создавая милую складку под носом, и тогда никто не замечал, что у Сандры нос слегка кривоват после неудачного падения с дерева, с узкой переносицей и шрамом, а у Элоиз — чуть вздернутый, с россыпью веснушек.       В их улыбке отражалось счастливое детство и крепкие сестринские узы.       — Прости, — сказала Сандра, переплетая пальцы с сестрой. — Прости, что заставила волноваться.       — Видимо, мне к этому пора уже привыкнуть, — улыбнулась Элоиз, кивая в сторону отца, который задремал.       Обе отвернулись в попытке сдержать смех. ***       — Гермиона Грейнджер. Гер-ми-о-на Грейн-джер, — терпеливо повторяла Джинни медсестре, которая ни слова не понимала на английском. Рон нервно стучал ногой, косясь на Гарри. Поттер пил кофе почти на автомате, даже не морщась от высокой температуры напитка.       Джинни мило улыбнулась медсестре и медленно развернулась. Раздражение выдавали только сжатые кулаки и слегка покрасневшее лицо.       — Здесь никто не говорит по-английски, просто удивительно! — сказала она, очутившись рядом.       — Главное, что мы уже здесь. Наймем переводчика или что-то в этом роде… — ответил Гарри, отдавая кофе Джинни. Она взяла стаканчик в руки, но пить не стала, продолжая кусать изнутри щеки.       Поттер задумчиво достал телефон, собираясь кому-то звонить. Джинни собрала с его плеча только ей видимые ворсинки — эта привычка передалась ей от миссис Уизли.       Громкий цокот бил по вискам раздраженной девушке, отдавая пульсацией где-то внутри головы. Она повернулась в сторону раздражающего звука и не успела сдержать тихий удивленный вскрик. Гарри и Рон проследили за ее взглядом.       По коридору величественно шла Пэнси Паркинсон, ее изящная ручка почти касалась смуглой руки Блейза Забини, который нес свое пальто. Лица их не выдавали никаких эмоций, и только парень с потрясающими русыми волосами следовал за ними с легкой улыбкой, не заботясь ни о чем в мире.       Пэнси переложила сумочку в правую ладонь, а левой оттянула локон чуть вниз. Блейз знал, что она так делает, когда волнуется, и поэтому почти протянул ей ладонь, желая успокоить и подбодрить. Но девушка уже расстегивала пуговицы своего пальто, не давая Блейзу возможности осуществить этот порыв.       Тео все еще улыбался, наблюдая за друзьями.       Все трое прошли мимо стоящей компании, не обратив на Поттеров и Уизли никакого внимания, только спустя пару шагов Нотт медленно повернул голову, прищурился, а затем слегка кивнул в знак приветствия.       — Что-то мне подсказывает, что они сюда приехали не круассанов поесть, — сказал Рон, провожая экс-слизеринцев взглядом.       Тем временем Пэнси подошла к посту главной медсестры и что-то ей говорила. Женщина в медицинской форме что-то быстро ввела в компьютер, а затем отрицательно покачала головой.       Неожиданно рядом с Паркинсон оказалась Джинни. Гарри и Рон удивленно переглянулись и последовали ее примеру. Когда они оказались на месте, Пэнси под чутким руководством Джинни диктовала медсестре фамилию Гермионы.       — Elle n'est pas là non plus, — прощебетала работница больницы.       — Ее здесь нет, Поттер, — перевела Пэнси и обратилась к Блейзу, — нам пора.       — Кого вы ищете? — встрял Гарри, задерживая бывших сокурсников.       Даже медсестра за стойкой заметила, как Паркинсон закатила глаза, но Гарри сделал вид, что все в порядке, и терпеливо дожидался ответа.       — Драко. Должен был лететь в то утро, — коротко, но дружелюбно ответил Нотт, за что получил странный взгляд от подруги. Игнорируя мимические посылы от Пэнси, Тео протянул ладонь для рукопожатия, — рад встрече, Поттер.       Гарри не мешкая ответил на приветствие, вспоминая жизненный урок от Драко Малфоя — любое действие (или бездействие, как в нашем случае) может привести к проявлению всех ядовитых качеств и попыток испортить все семь лет учебы в Хогвартсе. Паркинсон сверлила их рукопожатие взглядом, и Гарри показалось, что он чувствует жжение. Конечно, это была игра воображения, но всем было ясно, что Пэнси не хочет стоять здесь и вести светские беседы.       Обстановку разрядила все та же медсестра. Она подозвала Пэнси к себе и что-то начала ей объяснять. Через минуту слегка побледневшая Паркинсон вернулась.       — Эта штука, — девушка кивнула на компьютер, — сказала, что ни Драко, ни Грейнджер нет ни в одной больнице страны.       После этой фразы повисла тяжелая тишина — каждый понимал, что их друзья либо мертвы, либо все еще под завалами.       ***       — Ты сам-то понимаешь, что шутка ужасная?       — Грейнджер, да ты все силы приложила, чтобы не рассмеяться, — ответил Малфой. — Уверен, что у тебя отвратительный смех.       — Самый обычный, уж поверь, — сказала Гермиона, отметая мысли о том, что Драко Малфой действительно может быть смешным.       — Жаклин, ставлю двадцатку на то, что наша всезнайка смеется, издавая пугающие утробные звуки.       Девочка улыбнулась и сразу отвернулась от Гермионы — она считала предательством вот так в открытую смеяться над своей спасительницей. Но неожиданно Гермиона сама захохотала, да так звонко и заразительно, что Жаклин быстро перехватила это действие.       — Черт, надеюсь, ты разменяешь мне деньги, Грейнджер.       — Может, я не смеюсь тоненько и трогательно, как учат девочек в ваших аристократских семьях, зато всегда понятно, что мне действительно смешно, — сквозь слезы ответила Гермиона.       Малфой резко посмотрел на нее, но не озвучил внезапную мысль: «Грейнджер смеется с его шуток».       Через какое-то время они решили перекусить. Пару часов назад Жаклин достала из-под завалов дамскую сумочку, в которой очень кстати был пакетик с конфетами. Драко с жадным блеском в глазах распаковывал каждую из них, но при этом действия его были аккуратными и неторопливыми. От воспитания никуда не денешься — нужно всегда быть изящным и спокойным.       — В школе казалось странным, что тебе присылают конфеты из дому, — задумчиво сказала Гермиона.       — Что, Грейнджер? — его глаза расширились от удивления. — Никто не должен был знать! Откуда?..       — Я очень внимательна и подмечаю разные детали. А шуршание фантиков в твоих карманах заметил даже Кормак, который не видит ничего, кроме своего отражения в зеркале.       Малфой чуть не подавился.