***
— Брат, остановись, не нужно! — закричал обеспокоенный Карл, с мольбой смотря то на Джастина, то на Вильгельма. Услышанное заставило барона почувствовать укол совести, которая всё ещё пыталась удержать порыв юноши, шедшего на поводу у мести. Король же, напротив, почувствовал невероятный прилив сил и уверенности, и поэтому громко засмеялся. Этот смех многократным эхом раздался в голове у Вильгельма. Тогда его совесть бросила все свои попытки уберечь, и он, снова вскрикнул, словно потревоженный людьми дикий зверь. — Ох, неужели эта мышка настолько привлекла тебя, что ты готов рисковать жизнью ради её чести? — продолжил Джастин провоцировать брата. — Не волнуйся, я получу от неё всё, что нужно стране и, как любую другую игрушку, отдам тебе. Ха, прямо как в детстве, не так ли? — Да как ты смеешь?! — отчаянно закричал Вильгельм, обнажая шпагу. — Теперь точно невозможно договориться, ведь за такое убивают! — Как пожелаешь, братец! — сказал король. Рывком сняв с левого плеча тёмно-коричневую накидку и откинув её в сторону, он повторил действие барона. — Жан изволь быть моим секундантом, а Пьер пусть будет секундантом братца, — продолжил он. Барон лишь кивнул, смирившись и не желая больше тратить времени впустую. Он попытался настроиться и успокоиться, однако все усилия в один миг оказались бесполезными. Стоило только Вильгельму услышать крик младшего брата, как страх парализовал барона. — Нет! Джастин! Не жалеешь себя, так пожалей хотя бы матушку, которая не переживёт, если узнает! — добежав до братьев и встав между ними, рявкнул Карл, не переставая плакать. Джастин смотрел в глаза этого напуганного ребёнка, который не смог принять такой резкий переход от шутки к угрозе, и не знал, что сказать. Замешательство и отчаянье Карла из-за долгого зрительного контакта почти передались королю, но холодные слова Вильгельма не дали этому случиться. — Отойди, брат, эта дуэль неизбежна! Дай мне наказать этого мерзавца, который думает, что всегда будет в выигрыше. — Ты же всегда говорил, что нужно тысячу раз подумать, прежде чем драться! — протараторил Карл, утирая слезы, за которые ему было очень стыдно. Джастин понял, что нужно что-то предпринять, и показал Шарлю знаком увезти дитя обратно во дворец. Де Нуаре боясь излишней серьёзности короля, не медля, подбежал к принцу, который дрожал как осиновый листок. Карл всячески сопротивлялся и вырывался, но юноше всё же удалось увести его в противоположную от злополучного места сторону. Как только принц и граф скрылись из виду, секунданты и участники стали обсуждать основные правила, которые были скорее некой ненужной формальностью, а не обязанностью. Похоже, король и барон их мысленно уже нарушили. Обсуждение было весьма недолгим, и, по прошествии пяти минут, дуэлянты скрестили шпаги. Первый звук удара клинков был сродни раскату майского грома, который так и говорил: «Обратного пути нет и быть не может» Поначалу движения их казались лёгкими и даже незамысловатыми, словно происходила некая разминка, репетиция дуэли. Словно и Джастин, и Вильгельм дожидались какого-то знака, которого будет достаточно, чтобы доказать всем присутствующим бесполезность ссоры. Обстановка накалялась ещё быстрее и за счёт того, что они с осторожностью передвигались по кругу, оглядывая друг друга и пытаясь угадать, о чём думает соперник. Джастин поймал яростный взгляд брата и, пользуясь возможностью, попытался пошатнуть его уверенность, периодически лукаво усмехаясь и гордо приподнимая голову. Спустя несколько секунд король начал понимать, что его метод действует и потихоньку отравляет мысли противника. И это было правдой. Болезненные размышления о неизбежности тревожили барона. «Если проиграю, то не смогу смотреть Кене в глаза. А если выиграю, то перестану видеть в себе человека, ведь убью короля, который, к сожалению, ещё и мой брат. Чёрт!» Джастин, который сегодня решил одержать победу не силой, а хитростью, воспользовался нерешительностью брата и совершил первый резкий выпад. А Вильгельм не успел уклониться, и клинок со всей силы врезался в его плечо. Де Сен-Люк судорожно схватился за руку и зашипел от боли. Король торжествовал. Но всё-таки, не будучи абсолютным негодяем, он позволил брату привыкнуть к ране, и подождал с нападением. Барон отнял ладонь от плеча и, мельком посмотрев на него, увидел, как рукав белой хлопковой рубашки пропитывался ярко-красной кровью. В этот момент Вильгельм осознал, что не стоит видеть в противнике брата; в ближайшее время они — соперники-дуэлянты, ни больше, ни меньше. Глубоко вздохнув, барон отбросил все мысли о ноющей боли и решительно расправил широкие плечи, тем самым убеждая короля в том, что готов продолжать. Джастин, конечно же, заметил этот красноречивый жест и крикнул нечто провоцирующее. Однако в этот раз приёмы юноши перестали влиять на Вильгельма. Он сконцентрировался. Его движения вдруг стали чёткими и резкими, и поэтому уже через несколько минут было понятно, что ситуация оказалась в его крепких руках. С каждой секундой Джастину было всё сложнее отражать удары брата, который, как будто, был вездесущ. Лязг и звон шпаг, словно струны скрипки, создали особую мелодию, соединившую в себе каждую мелочь. Начиная от редких, нечленораздельных возгласов, заканчивая быстрым ударами сердца и прерывистым дыханием. Для Вильгельма эта музыка боя была источником азарта и силы, а для Джастина — неимоверного давления. Де Сен-Люк мастерски орудовал шпагой, нагло тесня напуганного брата. Даже этот страх короля не мог остановить его. Поэтому теперь Джастин начал нервничать и оттого стал лишь уклоняться от ударов. Долгое отступление и бездействие утомили короля, и он стал чувствовать значительный недостаток сил, в то время как у Вильгельма открылось второе дыхание. Именно из-за этой разницы под конец Джастин начал постепенно пятиться, надеясь обрести спасение в отступлении. Но ослеплённый азартом барон продолжал идти на него, пока тот не дотронулся спиной до ближайшего дерева. Тогда-то король и понял, что он проиграл, и поэтому демонстративно отбросил шпагу в сторону. Этот жест заставил прежде очень серьёзного Вильгельма довольно усмехнуться. Однако, к большому удивлению Джастина, он отнюдь не спешил заключать перемирие. Вместо этого он приставил к груди брата шпагу и стал жать, очевидно, пока тот будет просить пощады. Секунданты боялись вмешиваться и с ужасом наблюдали за происходящим. Но, теперь уже к удивлению Вильгельма, Джастин не издал и звука, словно был готов встретить смерть достойно и гордо. Он лишь прерывисто дышал и смотрел на барона, лицо которого начало искажаться от внезапно проявивших себя угрызений совести. Вдруг азарт окончательно прошёл, и Вильгельм снова увидел в юноше, стоящем перед ним, брата, причём, именно младшего брата. — В следующий раз не остановлюсь, — небрежно кинул эту фразу барон, убрав шпагу от груди короля и спрятав её в ножны. Затем он, будучи не в силах терпеть боль и давление, быстро удалился. А Джастин шумно выдохнул, запрокинув голову к вечернему небу и закрыв глаза. Опустившись на землю, он схватился рукам и за голову, и, казалось, будто бы заплакал.***
Вильгельм уже не помнил точно, как добрался до дворца и пришёл в комнатушку прачки, которая находилась в западной части Лувра. Он запомнил лишь жгучую боль и головокружение. Сначала их он пытался изо всех сил не замечать, но после получасовой езды на лошади это стало невозможным. Он постучался в маленькую дверь и после потерял сознание. Дверь открыла маленькая старушка, и она, увидев раненого Вильгельма, в ужасе закрыла рот руками. Недолго думая, она решительно принялась затаскивать юношу внутрь. С трудом, но у неё это получилось. Она положила его на матрац, лежащий на голом полу, и стала суетно готовить всё необходимое. Благо старушка была сведущей, поэтому она быстро обработала рану мазью, перевязала ему плечо и сделала холодный компресс на лоб, дабы сбить жар. Спустя несколько часов Вильгельм стал приходить в себя. Он медленно открыл глаза и стал беспокойно озираться по сторонам, но когда в тусклом свете нескольких свеч узнал прачку, которая за своим маленьким столом готовила какое-то снадобье, тут же облегчённо выдохнул и блаженно прикрыл глаза. — Матушка! — хриплым голосом позвал он её. Старушка обернулась и, увидев сына, счастливо улыбнулась. — Вилл! Наконец, ты проснулся! — радостно произнесла она, подойдя к подобию кровати и сев рядом с бароном. — Пить. Очень хочу…пить, — с трудом произнёс он. — Да, да, да! Конечно, сынок, сейчас! — сказала она, суетливо ища кувшин с водой. Когда она нашла всё, что нужно, то подсела к изголовью, и стала аккуратно поить юношу, с заботой и тревогой смотря на него и придерживая его за затылок. — Спасибо, — допив содержимое нескольких глиняных стаканов, сказал Вильгельм, и опустил голову на маленькую подушку. — Отдыхай и набирайся сил… Она озадаченно кивнула и, опустив глаза, направилась к столу. Старушка боялась спросить его о том, где и как он получил эту рану. Но страх не вытеснял беспокойство, а наоборот поддерживал его. Спустя ещё некоторое время, когда Вильгельм чувствовал себя лучше, и сам сидел на табуретке неподалёку от окошечка, он решился рассказать матери о дуэли, хоть и был уверен в том, что его ожидает выговор. Впрочем, так и произошло. — Зачем ты начал это?! Он же твой брат и твой король! А если бы он убил тебя?! — ругалась мать, ходя по комнате и, перебирая чётки. Вильгельм закусил уже без того искусанную нижнюю губу и виновато посмотрел на старушку, которая с каждой секундой волновалась всё больше и больше. — Матушка, не стоит так сильно беспокоиться! Ты сама говоришь, что рана не такая уж серьёзная. И чтобы ты знала, я боролся за честь своей подруги, а это весьма важно — взяв мать за запястье, дабы остановить её беспрестанное хождение, утверждал он. — Ни за честь ли принцессы ты боролся? — с упрёком спросила она. Юноша грустно кивнул и стыдливо отвёл взгляд в угол комнаты. Однако он всё ещё не отпускал руку старушки в надежде успокоить её. — Ох, берегись, мой храбрый сын! Или когда-нибудь ты не сможешь ограничиться одной лишь лёгкой раной. А хуже всего то, что это произойдёт из-за девушки, которая никогда не будет твоей, — сказала мать, свободной рукой нежно погладив юношу по голове.***
В это же позднее время Мари де Бальбен зашла в самый конец восточного крыла и оказалась в неком тупике. Неуверенно осмотревшись по сторонам и, на ощупь определив нужный кирпич, она надавила на него. Небольшая часть стены с неприятным скрежетом отделилась и отошла в сторону. На лице девушки появилась довольная улыбка, и она, взяв в руку довольно тяжёлый, пылающий факел, ступила вниз по лестнице, не забыв предварительно вернуть часть стены на место. Её путь вниз был недолгим, однако, сырость и странные, пугающие звуки нагнетали и вызывали страх. Почему-то даже в этом месте, о котором знают лишь единицы, Мари не могла чувствовать себя уверенно, и поэтому беспрестанно оглядывалась. Дойдя до места назначения, коим была тесная келья с низким потолком, она достала из сумочки свёрток и маленький бархатный мешочек, наполненный золотом. — Я думал, ты уже не придёшь, — раздался грубый мужской голос из темноты. Сердцебиение девушки увеличилось в несколько тысяч раз. — Было трудно покинуть королеву, которая после смерти Генриха стала слишком разговорчивой и надоедливой. Она, похоже, настолько ослеплена радостью, что не может заметить моего откровенного отвращения. В любом случае, я рада, что ты дождался меня. Здесь — она протянула неизвестному, который даже в темноте не снимал капюшон плаща, мешок, который был резко выхвачен, — половина. Остальное получишь, когда сделаешь то, что написано в этом письме. — Хорошо, — ответил он, принимая запечатанный конверт. Мари уже хотела уйти, как кое-что вспомнила и обернулась: — И, кстати, будь осторожен, нам с королём не нужны проблемы. Неизвестный пробормотал что-то, но Мари так и не услышала его, ведь попыталась как можно быстрее выбраться из этого пугающего места.