***
Вильгельм не без усилия поднял бездыханное тело и поволок его к тому же тайному ходу. Там барона ждали несколько надёжных людей, пообещавших скрыть труп и молчать об увиденном. Кена была поражена леденящим спокойствием, которое сопровождало каждое движение Вильгельма. Принцесса чувствовала, как её сердце болезненно сжимается при виде размазанных по мраморному полу кровавых пятен, соединяющихся в неровную дорожку. Она смотрела то на кровь, то на невозмутимое лицо барона, которому, очевидно, не в первый раз приходилось участвовать в подобном. Это был уже не тот Вильгельм, который прогуливался с ней в павильоне, читал ей стихи и смеялся над её шалостями, однако нельзя было сказать, что эта сторона юноши отталкивала, скорее, она ставила в тупик. Тогда он предстал перед Кеной не как друг, а как верный слуга, готовый выполнить любую грязную работу. Он вернулся в опочивальню, пытаясь очистить руки какой-то тряпкой. — Кена, поднимайся, нужно избавиться от белья, — почему-то шёпотом сказала Катарина, бережно подхватив девушку под локоть. Принцесса слышала её приглушённый, словно со дна озера, голос, но никак не могла заставить себя подняться. Она сидела на окровавленных простынях, сжимая в кулаках ткань ночной сорочки, и беспокойно поглядывала по сторонам. Несколько свечей изо всех сил старались осветить комнату своим прерывистым, дрожащим пламенем. Удивление Кены понемногу разряжалось, а когда Вильгельм заговорил, то и совсем испарилось, давая дорогу новому чувству, которому она тщетно пыталась дать имя. — Катарина, иди и принеси Её Высочеству чистую одежду (чем проще, тем лучше) и два таза с водой. С остальным я сам справлюсь. А ты лучше иди в павильон, там тебя ждёт мой человек, он скажет, что именно нужно делать. Катарина ответила коротким «да, сер», и поспешила в соседнюю комнату. Через пару минут Вильгельм принял из рук последней всё необходимое и присел рядом с принцессой, кладя вещи на прикроватный столик. Он осторожно, словно боясь ожечься, прикоснулся к сжатой кисти принцессы, пытаясь успокоить, но это лишь больше встревожило принцессу. Вильгельм смотрел в её голубые глаза и в первый раз за всё их знакомство не мог понять, что она чувствовала. Только Кена услышала тихое кляценье закрывающейся двери, как подорвалась с места и стала дрожащими руками наливать воду из серебряного кувшина. С горем напополам закончив, она составила таз на пол и принялась судорожно оттирать пятно. Барон немедля бросился на колени, желая остановить её. Он с силой забрал у неё клочок ткани и бросил обратно в таз. Она, было, снова потянулась за ней, но Вильгельм удержал её за плечи. Принцесса поняла свою беспомощность и разразилась громким рыданием, заставившим барона скривиться от давящего ощущения в груди. Он медленно поглаживал по спине принцессу, содрогающуюся от каждого всхлипа. Через некоторое время, она успокоилась и тяжело вздохнула. Вильгельм отпустил её, чтобы достать из внутреннего кармана простенький хлопковый платочек. Он осторожно дотронулся до подбородка принцессы, приподнимая покрасневшее лицо на себя, и принялся утирать остатки слезинок. — Если доверишься мне, то я расскажу тебе секрет. — Какой? — охрипшим голосом спросила девушка. — Сначала разберемся с этим. Ты иди переодевайся, а я быстро приберусь, — ответил Вильгельм, в последний раз дотронувшись платком до её щеки. Кена кивнула и на обмякших ногах направилась к ширме. Тогда она впервые обратила внимание на то, во что превратилась её сорочка, и ей почему-то стало стыдно.***
Художник линия за линией уверенным, быстрым движением карандаша раскраивал пустоту холста, стремясь передать особую красоту девушки, стоящей неподалёку. В это время хищный взгляд карих глаз цеплялся за мелькающий грифель, не уставая следить за точностью исполнения; карандаш стал чем-то вроде маяка, а карие глаза обратились в лодочку, которая сквозь ревущие воды отчаянно пыталась разыскать тихую гавань. Джастин сидел в кресле, расположив скрещенные ноги на маленькой скамеечке, и любовался тем, как Мари наполняет хрустальный бокал гранатовым вином. Копна иссини чёрных волос была перекинута на левую сторону, позволяя Джастину задержаться на красивой линии шеи. Нагота скрывалась под одной лишь шёлковой простынёй, небрежно завязанной на плече. Всякий раз, когда лямка спадала с плеча, на щеках у юного итальянца появлялся румянец, а губы шептали нечто среднее между молитвами к Святой Марии и комплиментами. — За то короткое время, которое мне дали, Ваше Величество, я смог исполнить лишь набросок. Хотелось бы ещё немного времени, чтобы нанести краски, — сказал художник, нервно сглотнул и слегка поморщился, как будто почувствовал горечь своей неловкости на кончике языка. Джастин лениво отпил вина и, кончиками пальцев стерев его остатки с уголков своих губ, заполнил комнату своим звенящим смехом. — На сегодня достаточно. Как вы в Риме говорите? Basta? К тому же, если увидишь лишнее, мне придется выколоть тебе глаза. Свободен, Джованни, — сказал он, жестом указывая ему собирать вещи. Художник стал судорожно исполнять немой приказ, наблюдая из-под ресниц за тем, как король указательным пальцем подзывает к себе фаворитку, и за тем, как последняя легко, почти невесомо подходит к его креслу, присаживается к нему на колени. Джастин оставил поцелуй на её плече, и Мари от наслаждения прикрыла глаза. Тут напряжение кипятком забурлило в жилах смущенного художника, и банка с неиспользованными кистями выпала из его рук, оглушая влюблённых своим шумом. — Ты всё ещё здесь? По-французски не понимаешь? Grazie, выметайся. После упрёка короля взволнованный художник подхватил все вещи, небрежно сунул их в сумку и пулей полетел к двери. Лишь у самого выхода, когда слуги уже растворили двери, одичавшее любопытство взяло верх над порядочностью. Его глаза поймали момент того, как, не разрывая поцелуя, Джастин развязал тот узелок, на котором держалась простыня. Слуги заметили, что художник задержался, и поспешили вывести его из покоев короля.***
— Помнишь, ты просила меня помочь выйти в город? — спросил Вильгельм, когда они покинули стены дворца. — Разве сейчас это возможно? — смущаясь при виде яркого огонька в глазах юноши, произнесла Кена с акцентом на слове «сейчас» — Могу догадаться, что тебе сейчас нелегко, поэтому предлагаю то, что помогает мне при… подобном, — Вильгельм не понимал, почему слово «убийство» в тот момент встало комком в горле. — Странные вещи обычно происходят в такие дни, как сегодняшний, однако охрана лучше от этого не становится. Что я хотел сказать… когда происходит что-то удручающее, нет ничего лучше кружки хорошего эля. Кена смотрела на мечущиеся от волнения глаза юноши на против, слушала редкие неловкие смешки, прерывавшие мысль то одного, то другого предложения, и с трудом могла поверить, что пред ней был тот самый Вильгельм, который холоднокровно отдавал приказы час назад. «Хочу я того, или нет, мне придётся войти в настоящий мир дворца. Какое же благословление на пороге этого мира иметь рядом с собой его, такого человечного и сложного!» — Я понимаю тебя, Вилл. И я согласна. Слёз на сегодня достаточно, пойдём, — заявила Кена и крепче сжала ладонь барона. — Знаешь, ты сейчас мне напомнил моего старого дядю Тома, который верил, что в мире нет ничего, что нельзя было бы поправить элем. Вильгельм, как обычно добро, усмехнулся и дальше повёл её за собой. «Всё-то ты понимаешь! Не хочется втягивать тебя в эту жизнь, но уж лучше я помогу, чем кто-нибудь исподтишка…»