Царство/Reign

      После отъезда короля Чарльза здоровье королевы ухудшилось — она слегла с ужасной лихорадкой. Кена, несмотря на советы лекарей, два дня подряд дежурила у кровати матери. Появилось какое-то дурное предчувствие, и она волновалась больше обычного. Ночами мать либо бредила, либо неспокойно спала. Кена неустанно держала её за руку и почему-то боялась на следующий день узнать, что происходило в этом кошмар. «Недавно в саду погибло сразу несколько пташек» — пронеслось в голове у принцессы, когда та утром слушала мать, рассказывавшую ей о дурном сне. — Чарльз сидел на троне, а из груди у него сочилась кровь. Её было так много, она стекала с потолка! Я стояла по колено в ней, а на руках у меня плакал младенец, — Елизавета, больше не в силах говорить, закрыла рот рукой, и из её покрасневших глаз полились горячие слёзы. — Маменька, не переживай, это был всего лишь сон, — принялась успокаивать её принцесса, встав на колени рядом с кроватью. — Я сделаю всё возможное, чтобы ты поправилась. Хорошо? Только не плачь. Скоро мы получим весточку от папеньки. Веришь?       Сама Кена ни на каплю не верила своим словам. Наступали ужасные времена, и она это чувствовала всем своим пылающим сердцем.

***

      На следующий день после похорон Мари, ранним утром Джастин приказал привести в свои покои того итальянского художника, который так и не успел закончить портрет фаворитки. — Заплачу столько, сколько пожелаешь, но нарисуй мне её такой, какой она была, — холодно произнёс юный король, откинувшись на спинку кресла, перед которым стоял мольберт. — Как скажите, Ваше Величество, — ответил художник, нервно сглотнув, — но… — Что!? Недостаточно понятно объяснил? Если мне не понравится, умрёшь! Кончай болтать и начинай уже! — от усталости зарычал Джастин и затем метнул фужер с вином в напуганного парня; тот двумя руками схватился за свою сумку так, будто та была его единственным спасением.       Паренёк подбежал к полотну и принялся дрожащей рукой завершать карандашный набросок. С каждым новым штрихом неуверенность уходила, он переставал чувствовать на себе требовательный взгляд карих глаз.       Джастин хотел пристально наблюдать за процессом, но воображение против его воли уносило мысли далеко за пределы покоев. Память воскрешала сияющее личико Мари — он улыбался. Но тут в груди болезненно укололо, а в ушах прозвучал её голос. Казалось, будто бы она звала его. Он отовсюду слышал своё имя. Она шептала, смеялась, кричала то от наслаждения, то он боли. Но все его попытки подняться, чтобы оглядеться и найти её, не увенчались успехом. Ему казалось, будто он начал терять рассудок. Сначала было страшно, но позже он даже подумал, что это «было бы весьма кстати». Его взор устремился в потолок, расписанный красивым небесно-лазурным цветом.       Слухи о трагично закончившемся романе юного короля просочились через толстые стены дворца, которые оказались недостаточно толстыми, на улицы Парижа. Узнали и о том, что Джастин пытался всякими способами убедить главу церкви похоронить возлюбленную в королевской усыпальнице, однако тут же получил резкий отказ и протест со стороны влиятельных мужей Совета. "Бесполезные старики! Именно сейчас им приспичило стать святыми!" думал Джастин, постукивая по ручке столика ритм какой-то известной песенки.       Перед тем, как смешать первые краски художник робко, но с любопытством обернулся. Ему хотелось угадать, зачем королю понадобился этот портрет. Но в кресле увы уже сидел не Его Величество, а простой безнадёжный юноша, коих он повидал за свою жизнь сотни. Он, скорее, походил на тряпичную куклу, оставленную каким-то актёром уличного театра. «Бедняжка, — подумал итальянец, — я бы тоже сокрушался, если бы потерял такую красавицу»       Художник вздохнул, откинув печальные мысли в сторону, и принялся за краски.       Целый день он трудился над портретом, заставляя себя забыть о голоде. А обеспокоенный Ньюансе как назло то и дело приносил подносы с едой. Король каждый раз отказывался, хранитель покоев же не унывал и продолжал нести разные вкусности.       За этот долгий день король из куклы превратился в ледяного мальчика, который бесцельно ходил по покоям, будто бы равнодушно ожидая результата. В какой-то момент художнику показалось, что от него повеяло могильным холодом. Хотя на самом деле то было холодное дыхание осени, которое в этом году заявилось чуть раньше положенного. Но, несмотря на это, король почему-то не разрешал никому закрывать дверь. террасы.       На улице темнело, и слуги принялись расставлять повсюду свечи. — Больше, больше света! — громким низким голосом произнёс Джастин.       С пылающими от азарта щеками художник наносил в этот момент финальные мазки. Услышав голос, будто бы из-под толщи воды, он вздрогнул, вернувшись в реальность из того мира грёз, в котором нашёл образ Мари. — Я закончил, Ваше Величество, — с облегчением вздохнул и объявил итальянец, грязной рукой вытирая пот со лба.       Юный король почти подлетел к мольберту, отталкивая художника. Его взгляд фанатично заскользил по полотну, обращая внимание на каждый изгиб и каждую полутень. У Джастина появилось неумолимое желание прикоснуться к губам такой знакомой, и в то же время чужой девушки, нахально смотревшей на него с полотна. Не успел последний предупредить, что рисунок ещё не высох, как король смазал так удачно подчеркнувшую красоту губ коралловую краску. Какого же было разочарование Джастина, когда тот осознал, что это был очередной мираж. Он усмехнулся над своей глупостью. — Как ...правдоподобно! Очень …хорошо… — с досадой признал Джастин, по-детски шмыгнув носом — Стража!       Художник приготовился получать похвалу и награду за труд, однако услышал совсем не то, что ожидал услышать. — Это настолько талантливо, что будет преступлением отпускать тебя отсюда зрячим, — сказал король и безумным взглядом окинул недоумевающего юношу. — Вот это шутка, Ваше Величество! — нервно рассмеялся он. — Ох, а я не шучу, — оскалился Джастин и знаком указал стражам делать то, что нужно.       Итальянец кричал, моля о пощаде. А король заливался отвратительным пугающим смехом. Именно в этот момент ему нравилось чувствовать себя злодеем. «Даже рисунков Мадонны много, а портрет моей Мари будет единственным в мире, и он будет только моим»       Вдруг крики оборвал мощный удар в дверь. В комнату забежала Кена с окровавленным клочком бумаги в руке. Каждый взгляд подобен молнии, дыхание прерывистое, грудь вздымается, письмо совсем уже стало алым. — Ах, вот что вы делаете, пока ваши люди умирают от рук шотландцев! — прокричала принцесса, со всей силы ударив короля по щеке.       По его телу прокатилась огненная волна, словно в груди взорвался снаряд пушки. Пощёчиной часть её ярости перешла к нему.       Никто не ожидал подобного от принцессы, образ которой был чересчур идеальным и положительным. Стражники замялись и отпустили на пол испуганного художника. Джастин приложил руку к щеке и засмеялся ещё пуще. Кена предполагала, что он хотел сострить, поэтому сразу перешла к делу. — Мой брат стал... предателем. Он последовал за этими чёртовым шотландцем и убил отца. Поэтому прошу, прекратите это напрасное кровопролитье. Прекратите эти ваши стенания и будьте уже настоящим королём. А если убиваете, то пусть от этого будет польза. — Оставьте нас, — с пугающей серьёзностью сказал король; казалось, усмешка навсегда сошла с его губ.