До ушей доносятся звуки капающего дождя, громыхающий гром, спина чувствует мягкую кровать, а не бетонный пол. Под головой мягкая подушка, а не курточка свёрнутая в несколько раз, его накрывает тёплое, приятно пахнущее одеяло и от этого уже хочется проблюваться. Тело ватное, но двигаться он способен, голова болит, бьёт по вискам, и он вдруг понимает, что точно не в какой-нибудь катакомбе, даже не в квартире, где они остановились с детьми, и только потом он понимает: «Дети», распахивая глаза, встречаясь с полутьмой в знакомом месте и тихо рычит
— Какого хуя. — Воспоминания сразу же накидываются на его больную голову, где он был зажат демоном, потом вмиг его спасли, сказали ползти, он начал строить сучку и его начали шантажировать детьми. Замечательно, блеск, он начал всё сначала, на ошибках не учатся. А тот, кто говорил, что учатся — тот дебил, великий дебил, потому что говорили ему: «не надо ночью еду искать», ему говорили, а он не слушал, и теперь он вернулся в точку отправления, чтобы снова пройти адские муки или краткое пособие: «Как слинять, чтобы не заметили.» Особенно, когда ты в доме, который окружён демонами, блеск. Он подрывается с кровати, оглядывая комнату, где над кроватью опять возвышается портрет
— Что-то меняется, а что-то остаётся вечным. Например самовлюблённость этого ублюдка. — Ангел оглядывает себя, мысленно ещё больше бранится. — Этот ублюдок меня и переодел. Ох, должен ли я сказать «спасибо» и поклонится в пол? Думаю, нет. — Окей, он остаётся при том факте, что он по жёсткому проебался, когда вообще вышел на улицу ночью, и когда его ориентир ниже плинтуса, потому что у него чёрт возьми дети там одни, а он не знает даже в какую сторону сейчас бежать. Парень находит посреди комнаты свои кеды — Спасибо и на том, что он не вбросил их. — Он продолжает стоять в одной рубашке, большой рубашке, но одной рубашке. — Чё-ё-р-т. — Тэхён опускает рубашку ещё ниже и бежит к шкафу, распахивая его, и складывает руки на груди, теперь понятно почему рубашки, потому что кроме рубашек ничего и нет. — Брюки…брюки…опять брюки…ещё одни брюки…брюки зауженные…брюки чёрные…брюки серые. — Он уже отчаянно опускается на задницу и потирает своё лицо ладонями, он почему-то раньше не замечал, или не хочел замечать, что тот вечно ходил в костюмах, редко можно было увидеть на нём футболку, а спал так вообще без всего, теперь он понимает откуда такой шикарный гардероб, пока не замечает, что внизу шкафа торчит кусочек чего-то черного, явно не брюк, и когда он всё же вытаскивает это, то благодарит всех богов, ибо джинсы, аллилуйя — это чёрные джинсы, которые ему большие, но это потом. Ничего тёплого и подавно нет в шкафу, поэтому придётся бежать так. — Он быстро выходит из комнаты, оглядываясь, в коридоре мрак, свет горит только откуда-то снизу, он быстро спешит вниз по лестнице, где слышит звуки, доносящиеся вроде из кухни, там разговаривают и он узнаёт голос Чимина, что-то внутри него сжимается и душа просто скулит в отчаянии, потому что соскучился, потому что Чимин был хороший, был его другом.
— Юнги, хватит жрать тесто, оставь его в покое. — Он скучал по этому голосу, вроде и мягкому, но с какой-то ноткой резкости, он опять внутренне скулит, его внутренняя псина просто задыхается от этого скулежа, она виляет хвостиком на этот голос и хочет броситься в тёплые объятия этого ангела. Но Тэхён цыкает этому непослушному существу внутри себя и старается быстро проскочить кухню, что удаётся хорошо, и он опять хватается за сердце, ибо страшно. Страшно, что его заметят, страшно, что где-то там его дети одни, страшно если он встретится лицом к лицу с тем, с кем не желает в принципе. До коликов страшно, вроде его внутренний «я» скулит и хочет ласки, нежности, тепла, любви, но реальный он понимает, что этого он не получит никогда. Ему хватает того, что он любит, что его любят дети, что он получает поддержку и тепло от Тэёна, ему кажется этого будет достаточно, однако внутренний он прекрасно понимает, что нет — не хватит.
— Джин до сих пор сидит в комнате со сковородкой в руках, матерится на всех и говорит не подходит? — Видимо, там кто-то кивнул, потому что голоса не было, и Тэхён тихонько улыбается, он и по Джину скучал, по всем скучал, он хочет к ним, кинуться им в объятия, а потом долго и мучительно реветь.
— Джун сказал, что тот пообещал оторвать ему яйца, если только попробует зайти в этот дом. Он до сих пор на улице стоит. — Их кухни доносится громкий смех, и Тэхён узнаёт смех Хосока, какой-то странный, писклявый, с нотками истерики, но это тот самый смех, который он слышал когда-то, ему нравится вспоминать те дни, которые были хорошими, не плохими и ужасными, а именно тёплыми и уютными.
— Он скоро отойдёт, для него это слишком огромный шок. Сто пудова там до сих пор сам себе втирает, что он натурал, сопливо так втирает, со сковородкой в руках. Прям отвечаю, что так и есть. — Ангел вздыхает и про себя думает, что это именно тот Джин, которого он и помнит, упрямого, не желающего принимать правду и жестокую реальность. Он рад, что хоть кто-то счастлив, рад что у всех всё хорошо, рад безумно, что они до сих пор все вместе, только без него… Сейчас он явно не вписывается, он никогда не вписывался, изначально был там лишний, посторонний, слишком неправильный. Со стороны подвала начали раздаваться шаги, громкие и тяжёлые, минутная паника сковывает тело Тэхёна, он смотрит в сторону входной двери и бежит туда, не оглядываясь и не переживая, что его услышат, просто чтобы быстрее сбежать, сбежать из этого дома, сбежать туда, где он нужен, здесь никому он не был нужен и не будет никогда. Входная дверь дома захлопывается и он спиной прижимается к бетонной стене дома и тяжело дышит, на улице холодно, его уже кидает в дрожь.
— Если я снова тебе помогу сбежать, то ты в курсе, что на этот раз я могу правда лишится головы минимум, максимум всего? — Парень вздрагивает и поворачивает голову, встречаясь с глазами высшего демона, который опять на него смотрит слишком укоризненно, осуждающе, но в его глазах он видит, что тот ему поможет, поможет даже тогда, когда под угрозой будет стоять его жизнь. Тот отворачивается, и вздыхает. — Это ради детей, они нуждаются в тебе. — Тэхён кивает, и вздрагивает, когда очередной поток ветра обдаёт его тело, Намджун замечает, но ничего не говорит, сам виноват. Он направляется в заднюю часть дома, демоны все по одному ему кланяются, замечая ангела кто-то даже шипит, на что Намджун говорит заткнутся, и они вновь опускают головы в низ. Они проходят в глубь заднего двора, где ночную мглу освещает только луна, помогая им пробраться сквозь темноту к воротам. Демоны охраняющие территорию кажутся ещё более ужасными, чем в дневном свете, лица изуродованы, взгляд устрашающий, зубы острые, отвратительно. Со стороны дома раздаётся какой-то грохот, и очень громкое «Ким Намджун», оба вздрагивают и поворачиваются в сторону дома, до ворот остаётся два метра, а демоны навострились и уже во всю на них смотрели. Высший демон ускорил шаг, когда они уже подбежали к воротом, вокруг них уже стояло с десяток демонов, направляющие на них алебарды. Намджун щёлкает пальцами и ворота начинают отворяться, он шепчет: «Беги» и ангел срывается с места, выбегая в лес, где ворота тут же испаряются и уже бежит куда глаза глядят, молясь на то, чтобы хоть до Сеула он добрался.
В горло высшего демона упираются множество острых концов, которые распарывают его кожу, а по темной тропинке идёт тяжело дышащий падший ангел, излучая всем своим телом тёмную энергию, которой обычно любят питаться демоны и сейчас они берут по максимуму. Намджун не желает то, что делает, он не противник падшего, он его не предаёт, просто хочет, чтобы тот по максимуму ощутил то, что должен, должен сам принять свою любовь, пусть какую-то неправильную, должен его сам найти, а не организовывать специальные организации, которые должны найти
его детей и
его ангела.
Невидимая каменная рука пережимает горло демона, прижимает его к воротам, и давит до синих пятен, до звёздочек, до конца кислорода. Падший ангел продолжает стоять на расстоянии, мыслями лишая кислорода, казалось бы, его верно-служащего и друга, копается у того в мыслях и не находит даже намёка на раскаяние, каменная рука сильнее пережимает горло. Астарот издаёт рык, надвигаясь ближе на демона, и заменяет невидимую руку своей, сдавливая горло сильнее, лишая кислорода окончательно, отстраняет от ворот и резко снова ударяет об ворота. По затылку и воротам стекает кровь, демон уже еле как держит приоткрытые глаза, но нисколечко не готов к раскаянию, он не будет, ему плевать, что с ним сделают, но он тоже упрямый, он заставит понять того, что чёрт возьми тот чувствует. Глаза уже закатываются и сквозь последние силы высший демон шепчет, — Жалко. — Ещё один удар затылка об ветвистые ворота, но резко кислорода становится больше, а Намджун валится на землю, упираясь затылком об ворота, поднимая взгляд на падшего демона и Джина, который стоит спереди его и тяжело дышит, вскоре начинает уже и вовсе истерично орать.
— Спятил? Совсем мозги поехали? Ты чуть его не убил, урод! Если плевать на Тэхёна, то не трогай других. У тебя мозги когда-нибудь вообще появятся, так трудно признать хотя бы самому себе, что любишь? Хватит включать свою защитную реакцию, что когда-то в детстве обидели бедного мальчика, родители его видите ли не любили. Так какого чёрта ты тогда творишь? Заставляешь своего предначертанного судьбою страдать, твои собственные дети спят хрен знает где, и отца в глаза не видели, потому что их папаша больной ублюдок. Сидишь целыми днями пялишься в один и тот же альбом, в котором уже дыру прожёг, но что-то сделать даже пальцем не пошевелил. Думаешь всё так легко? Думаешь, ты притащишь его в дом, и всё станет хорошо? Ты его чуть не убил, ты в тот день мог убить этих чёртовых детей, когда осознал, что есть кто-то, кто полюбил такого больного ублюдка как ты. Чтобы хоть что-то изменилось надо для этого что-то предпринять, самому задницу рвать, а не других посылать. Убеждаешь сам себя, что любовь тебе не нужна, так оставь тогда его в покое, а если что-то всё-таки торкнуло, то, блять, пиздуй за ним, он потеряется, придурок! — Высший демон поднимается на ноги и обнимает парня со спины, кладя подбородок тому на плечо и в успокаивающем жесте поглаживает живот, на что тот успокаивается, а Чонгук шипит, брыкается, ненавидит, хочет прикончить обоих, но выбегает за массивные ворота, чертыхаясь, потому что не уверен, потому что не знает, потому что не чувствует ангела.
Когда он изнасиловал Тэхёна, то нить порвалась, которая связывала их в моральном плане, связывала их души, чтобы они могли искренне и честно любить друг друга, чтобы когда была беда, то без проблем смогли бы найти, мгновенно, без проблем. Он противился этой связи изначально, потому что когда они только встретились, ему хотелось защитить, приласкать, обнять и не отпускать. Когда он начать осознавать это, то понял, что что-то не так, не понимал почему он так делает, почему к нему тянется, даже его душа нервничает рядом с ним. Это пугало, пугало это чувство, потом он оградился, стал причинять боль и получал удовольствие, когда причинял боль, а потом скрежет сердца, души, внутреннее раздирание в клочья, это всё прикрылось удовольствием, потому что ему нравилось это, однако вместе с этим он понимал, что ему невыносимо, внутри него пожар. — Тэхён? — Он правда считал чувство «любовь» чем-то ничтожным и низким для него, но когда ты с такими понятиями идёшь всю жизнь, и когда начинаешь испытывать что-то необычное, такое притягательное, когда во все органы по иголочки впивается что-то до передергивания, когда ангел находился рядом, то теряешься. Теряешься в себе. — Тэхён?! — Но в какой-то момент это перешло все границы, когда он порвал самолично эту их нить, которая оказалась слишком тонка, то он сразу же почувствовал свободу своей души, что стало легко, его освободили от оков предначертанности, однако хоть на душе и стало легко, то вместе с этим стало пусто, а вместо пряного чувства внутри — его раздирала невыносимая боль, которая обвивала его тело, если там иголки впивающие во внутренности вызывали трепет, то потом они причиняли адскую боль, мучительную и невыносимую, от которой тебе казалось, что ты сейчас сдохнешь. — Тэхён-а, умоляю, где ты? — А потом, постепенно, хоть этих оков уже и не было, он всё равно начинал что-то чувствовать, те раннее испытуемые иголки вновь начали впиваться во внутренности, и тогда он начал пугаться по настоящему, потому что это уже были не навязанные судьбою чувства, а свои собственные, это стало отправной точкой, он противился, отмахивался, брыкался. Но не мог до конца этому противиться, потому что в дрожь бросало, потому что было невыносимо смотреть на съёживающегося от холода ангела на полу. Хотелось его рядом, под бок, под одно одеяло. Он начал осознавать, что ангел был создан для него, его тело, его душа, лицо, нравилось, бросало в дрожь, когда он втрахивал его в кровать, но иголки впивались так глубоко, что уже причиняли не трепетную боль, а вновь адскую. Ему хотелось в какой-то мере это взаимно, чтобы и ангелу нравилось, потому что в те моменты и он себя чувствовал полным ублюдком. — Малыш, где же ты? — В тот день, когда он не обнаружил ключи, то испугался, напридумывал столько всего, колени подкашивались, но в мозгу начало бить красным «он хочет сбежать», он взбесился, не контролировал себя, не понимал что творит, просто в голове стояли слова отца, что сбежит он, что он потеряет его, а он не хотел, он хотел навсегда. Чтоб под боком был, чтобы они так же вместе ели, смотрели телевизор, чтобы всё было взаимно. Он думал об этом, однако не сдержал свою агрессию, когда откинул того об стену, тогда он занёс себя в ещё большие ублюдки, наговорил всего, чего не хотел. Он ненавидел себя, проклинал и мысленно сам себя отправил по кругам Ада, ведь он медленно, но верно каждый раз, смотря на ангела влюблялся. Без навязанности, а сам, по собственной воли, потому что не мог не влюбиться, он был слишком прекрасен, слишком для него. — Я не могу без тебя, я слишком погряз в тебе, чтобы ты сбегал, чёрт возьми, Ким Тэхён! — Сложнее всего принять в себе это, чувства эти, нарушить свои принципы, потому что в какой-то момент понимаешь, что это его «неправильная любовь» намного дороже его принципов, которые и не принципы вовсе, а так как и сказал Джин, детская обида на всех, что его не любила родная семья, ненавидела и опускала на дно. Он вроде и искал, но вроде не искал и вовсе, опять же Джин был прав, что если бы он хотел, то нашёл бы давно, а не посылал недоразвитых демонов с одной извилиной — он никогда не простит себе упущенное время и то, что сотворил. Он ещё не до конца понял и принял, но факт того, что он действительно без него не может — остаётся.
— Тэ! — Кричит Чонгук, видя около дерева съеживающего ангела, который дрожал, капельки дождя скатывались с него, весь насквозь промокший, похожий на потерявшегося и побитого котёнка. Парень сразу же окунается в прошлое, где он точно так же сравнивал ангела, когда тот валялся безжизненной тушкой в подвале, сидел в углу и морально рушился. Ангел дёргает головой в сторону и по щеке скатывается толи дождь, толи слеза — неважно, плевать. Тэхён быстро поднимается с холодной земли, снова передёргиваясь от холода и теперь уж точно начинает рыдать, невыносимо, захлёбываясь в собственных слезах и чувствах, он скучал, ему холодно, его дети одни. Чонгук начинает подходить ближе, и с каждым шагом рыдания ангела будто усиливаются, разрывая сердце на части. Тэхён поднимает взгляд на падшего ангела и выдыхает, делая оставшиеся два шага и прижимаясь к тёплой, до ужаса родной груди, по которой он скучал невыносимо, болезненные воспоминания сразу уходят на второй план, потому что сейчас он получает тепло, о котором мечтал, которое хотел всеми фибрами души. Он подрагивает, надрывно рыдает, упираясь лбом в грудь, а потом чувствует, что его тоже сжимают в объятиях и становится сразу же так хорошо, так правильно, так невыносимо прекрасно. Чонгук целует парня в макушку и носом трётся о волосы, сырые от дождя, но
его ангела. — Прости, прости меня, пожалуйста прости, мой маленький ангел. — Многочисленные извинения, многочисленные рыдания, кажется сейчас у них примерно всё хорошо. Тэхён сквозь некоторое время успокаивается и заикаясь, еле как проговаривает.
— Придурок, у тебя нет ничего тёплого в шкафу. — Падший ангел должен посмеяться и он правда смеётся, прижимая к себе ангела крепче, сильнее щекой прижимаясь к макушке, так правильно и уютно. — Что лыбу давишь? Я так намекаю, чтобы этот пиджак сейчас оказался на мне, а не тебе. — Правда всё хорошо? Это правда конец их страданиям, душевным мукам и хождению по лезвию ножа? Астарот снимает с себя пиджак и накидывает сверху на плечи ангела, но не укутывает, потому что и пиджак сырой, теплее не станет, но будет примерно. — Ты был правда мне необходим. — Они примерно счастливы.
***
— Со мной только что связался Люцифер. — Высший демон делает паузу, все настораживаются. Тэхёна трясёт, он чувствует, что произошло что-то ужасное всем своим сердцем, душой чует неладное. Невыносима эта пауза, он уже хочет набросится на этого чертово Намджуна, но он продолжает разговор. — Двойняшек забрали ангелы, та самая организация ангелов, которая под покровительством божества. И они те, кто думают так, что эти парни вообще не должны были даже появляться на свет. — Мир Тэхёна останавливается.
— Как двойняшки?! Не девочка? Двойняшки-парни? У меня два парня?
— Как двойняшек забрали? Тэён, он же с ними был, как?
— Он там же, его обвиняют в сокрытии и предательстве неба.
— Так, блять, ты мне так не объяснил, что это за уёбок с тобой рядом был?
— Блять, Чон Чонгук, по другому ваше величество Астарот, твою мать, твоих детей забрали какие-то небесные фанатики, для которых союз между нами ошибка вселенной, и они их прикончат к херам, твою мать, моих детей прикончат. Сделай уже что-нибудь, иначе я чё зря корячился эти грёбаные шесть лет и 12 месяцев, иначе мне плевать, я оторву яйца тебе. У них дети! Мои дети! Наши, чёрт возьми, дети! — Сбоку причитает Джин, поглаживая Тэхёна по спине.
— Ничего, Тэхён, вот спасём пацанов, мы им всем хуи поотрываем, чтоб неповадно было. Детей-то сделают, а вот ответственность за это просрут по пути деления клеток. Чё уставился, иди вместе с ним вычислять, где это логово психов-фанатиков находится.
— Да поняли мы. — Проговаривают парни в унисон и два парня уходят на второй этаж. Один из которых причитает: «Бабы», а второй: «У меня пацаны.»
Всё ведь было примерно хорошо? Почему эта добавка «примерно» в предложении так становится некстати.
