Чувствуй

      Она проснулась в полной темноте и сразу, еще на границе сна и яви, вспомнила, где она и зачем. Вот только — чернота… Когда они стояли на пороге, света точно также не хватало даже для того чтобы разглядеть лицо напротив. Казалось, здесь никогда не светлело. Единственный маяк — огромная глазеющая луна за окном. Да и та сейчас не светила. На улице мерно шумел кондиционер. И где-то поблизости темнота была живой, дышащей. Хинако села, напрягая зрение и сумела разглядеть ободранные края чужого дивана. Вчера она так сильно устала, что не смогла доползти даже до своего футона. Но как же… Девушка машинально протягивает руку в сторону, испуганными пальцами прощупывая простынь. Прохладная. Она тихо выдыхает и оглядывается. С боку дивана сидел Какаши и спал в неудобной позе, откинув голову назад. — Вы спите? — спросила она шёпотом.       Спал. Дышал ровно и неглубоко. Вот только предплечье давно соскользнуло бы с колена спящего. — О чём я жалею, так это о том, что не сорвала по дороге ветки или листа из нашей долины. Вот это был бы запах родины, действительно…       Тишина. И вдруг джоунин произносит негромко, но совершенно ясным, не заспанным голосом: — Было бы неплохо, я бы сохранил. А то иногда начинает казаться, что всё это приснилось.       От голосов темнота словно поредела. Вдобавок, какой-то зеленовато-неоновый свет стал просачиваться через шторы. Хинако развела пальцы, глядя на руку. Будто под водой. — Забегаловка открылась. Сейчас греметь начнут, — Хатаке поднялся, встряхнул затекшими руками, теперь его было видно. — Ты бы меня разбудил. Неудобно же на досках спать.       В темноте какое-то всё ненастоящее, поэтому легко говорить на «ты». И говорить можно было о чём угодно. Потому что ты, как во сне, проснёшься — ничего и не было. — Нээ, — отмахивается Какаши, наливая стакан воды. — Не в первой. А тебе перед дорогой выспаться надо.       «Перед дорогой». Значит он всё-таки решил уйти. О вчерашнем они так и не поговорили: негласно решили оставить этот разговор на сегодня. Оба боялись чего-то: он — того, что Хинако обязательно захочет задержаться и помочь «гражданским»; она — того, что Копию придётся слишком долго уговаривать.                     До полудня они так и пробыли в неведение. О миссии больше не обмолвились ни словом. Говорили обо всём сразу и ни о чём: о прошедшем ханами, о дальних знакомых, о здешнем климате. С наступлением рассвета шиноби не смотрели друг другу в глаза, избегали таких волнительных встреч.       И кто знает, сколько бы ещё они промолчали, если бы не оглушительный стук в дверь. Барабанили тревожно и требовательно. Определённо всеми четырьмя конечностями. Хатаке стал догадываться, кто может так стучать только тогда, когда его пальцы коснулись дверной ручки. — Вы должны помочь нам.       Лис.       Ну здравствуйте! Опешивший Какаши проморгался пару, но тут же взял себя в руки, схватил парня за шкирку и втащил в номер. Идиот. Как только мозгов хватило прийти сюда средь бела дня? — Если нас увидят вместе… — цедит Хатаке. Но голос его вздрагивает в какой-то момент: такие слова он мог сказать разве что портовой девке, от чего они сразу показались ему глупыми. — Не смеши, — перебивает его Лис, отряхивая помятый воротник. После чего Какаши в сотый раз подтверждает свою теорию о том, что ему встречаются исключительно проблемные подростки… начиная от собственной команды, заканчивая попадающейся на миссиях шпаной. — Вы выбрали самую мерзкую ночлежку, — сказал он так, будто им было неясно то, что понял бы даже ребёнок. — У старухи Ёку останавливаются одни оборванцы. Ну теперь и шиноби.       Какаши пропускает насмешку мимо ушей: — Что ты хотел?       Парень поводит плечами, вытягивается, как струна. Нет, не вышколенное воспитание, просто хочет казаться выше в глазах «убийцы». — Сегодня мы хотим захватить дворец. — Кто «мы»? — без паузы чеканит Копирующий.       В лагере Какаши заметил от силы восемь ровесников Лиса, остальные — дети. Не генины, чёрт их возьми, дети! Одними верёвками и бутафорными мечами не обойдёшься. — Я, Юма, Тору, Хо… — Этого мало.       Парень в пылу глотает ртом воздух и разводит руками. — Наши отцы возвращаются с рудников! — голос его дрожит от волнения. — Послушай, если работа в горах прекратится, им ничего не остаётся кроме того, как сдаться: добыча камня — основной доход страны. Торговцы просто перестанут приезжать! У нас есть план, как проникнуть во дворец!       Но Какаши лишь качает головой: — Меня не интересует ваш план.       Очередные попытки пламенных речей шиноби прекращает решительным жестом. — Мы должны закончить миссию. Не стой на пути, — Копирующий отмахивается от парня и двигается вперёд, но Лис преграждает ему дорогу. Они сталкиваются лоб в лоб, и парень, пытаясь остановить его, упирается ладонью ему в грудь. — Да ты даже не выс…       Но у всех шиноби единый рефлекс на грубую силу: Хатаке сбрасывает руку и с глухим стуком вминает Лиса в стену. — Во-первых, не «ты», а «вы», — ледяным тоном проговаривает Копирующий. — Во-вторых, я могу свернуть тебе шею прежде, чем твой друг на крыше успеет моргнуть, — у парня застыли поджилки: как холодно и чётко, без лишних эмоций может разговаривать он с любым. За вчерашний вечер Лис ни разу не увидел его ни смеющимся, ни раздражённым. Лишь иногда он хмурил брови и тогда задумчиво смотрел в костёр. Это было единственным проявлением его эмоций. И как он узнал про Мичи? Парень умело спрятался на крыше забегаловки напротив. Он тонкий, что его за трубой не заметишь. Будто бы прочитав мысли мятежника, Хатаке хмыкает и тычет пальцем ему под нос. — Ты слишком много на себя берёшь.       Но вместе с Лисом вздрагивает и сам Какаши: Хинако появилась в коридоре слишком неожиданно и не вовремя. — Что ты от нас хочешь? — голос её звучал серьёзно, почти строго. Ниже, чем обычно.       Под гнётом сурового взгляда Копирующий нехотя отпускает парня и отходит к противоположной стене. К огромному сожалению, с появлением Хинако в этой комнате, миссия пошла под откос. — Без вашей помощи мы не можем проникнуть во дворец: нам одним не справиться со всеми мамору. У вас это получится… — Лис косится на Какаши. — лучше.       Чёрта с два! Зубы сжимаются. Хатаке закрывает глаза и напряжённо думает. На случай, если основной план провалится, у Хатаке всегда был запасной. Их план Б — отступление: уйти из города и доложить обо всём совету Пяти Каге, тогда бы власти решили, что делать с политически обособленной страной или же наоборот, что с ней не делать. Так привычка предвидеть возможные изменения событий на протяжении десяти лет была залогом успешной работы шиноби. Залогом выживания. Но что делать, когда все твои планы рушатся в одночасье? — Какаши-сан, — сейчас её вкрадчивый голос кажется для Хатаке пыткой. — нам надо поговорить.       Давно пора.       Джоунин выдыхает и обращается к Лису: — На улице подожди. И пацана своего забери.                     Дверь закрылась. Оба, не дыша, ждали, пока исчезнут шаги в конце коридора. Какаши затылком чувствует, когда она прожигает ему череп. — Прежде, чем что-то сказать, послушай меня, — Хатаке оборачивается и протягивает к ней руки, будто пытается успокоить разъярённого зверя. — Мы должны уйти…       Но эти руки, как для быка красная тряпка. — Мы не можем это так оставить! Они нуждаются в нас! — Это не наше дело. — Наше! Раз отправили на эту миссию.       Кажется, она хочет завизжать, как маленькая девочка, затопать ногами и перебудит соседей, но стержень шиноби не позволяет, сдавливает горло. Поэтому она шипит, как тысяча гремучих змей. Какаши мог поклясться, что видел её раздвоенный язык.       Он берёт её за запястье и пытается говорить, как можно более вкрадчиво: — У нас есть конкретное задание. Мы не можем отклоняться от устава, тем более лезть в дела чужой страны.       И вот почему он не бросился спасать Рин — он всегда действовал только заданным порядком, не умея придумывать собственные правила, даже под угрозой потери близких. У него никогда не было своей воли, вот почему он «идеальный ниндзя». Эти мысли проносятся в голове Какаши, пока он пытается доказать Хинако обратное. — И превратиться в тех, кого они так боятся? Я действительно начинаю задумываться, что мы такие и есть. — Этим должен заниматься совет Пяти Каге, — Какаши поворачивается к ней спиной, явно давая понять, что разговор окончен. Но Хинако швыряет ему в догонку валик с дивана, который Хатаке рефлекторно ловит одной рукой. — Когда до них дойдёт, будет уже поздно! — она подходит ближе, размахивает руками, так и норовя залепить Копирующему куда-нибудь под нос. — К вашему сожалению, сенсей, это вы научили меня думать прежде, чем делать.       Какаши монотонной жвачкой проговаривает слова: — Неповиновение командованию…       Но О’Хара не ведётся на безразличный тон и вздохи между предложениями: — Я вам что, девятая собака? — Руками не маши. Если только ты не научилась заговаривать также хорошо не только зубы, но и раны, — Хатаке говорил про не так давно вывихнутое плечо. Сустав, которым Хинако сейчас активно работала, мог вылететь в любой момент. — Зови своего мученика.       Иногда ему казалось, что даже не обладая Шаринганом девчонка может убедить солнце не вставать и дождь не проливаться на землю.       

***

      До встречи с повстанцами оставалось не меньше полутора часов. И шиноби не нашли ничего другого, как пойти в чайную подальше от их пресквернешей ночлежки. Хозяйка, женщина со смуглыми умелыми руками, усадила гостей за столик в углу. Они, как и обычно, представились торговцами, гостями прибыльными, но, как известно, изворотливыми. От еды отказались, попросив лишь чайник зелёного чая. Заведение было пусто, лишь пара старцев сидела в другом конце зала и пила чифирь под разговоры об игральных костях.       Горячая пиала грела замёрзшие руки: на улице ни с того ни с сего поднялся ветер. Какаши не был суеверен, а Хинако считала, что их ждёт что-то нехорошее.       Сенсей был хмур. И даже горячий чай не согревал его мысли, скорее кипятил их ещё больше. Глубокая морщина на лбу предупреждала о том, что джоунин размышлял о предстоящем и будущее спасителя «славного народа» его никак не радовало. Конечно, по его мнению миссия была на грани провала. Но Хинако думала совершенно иначе. Шиноби должны вершить справедливость, правосудие. Не убивать бездумно невинных людей, даже если тебе приказали. Цунаде-сама умная женщина, она должна всё понять. — Есть хочешь? — спрашивает Какаши и подвигает к ней пиалу риса: угощение от хозяйки. — Не голодна.       Хатаке пожимает плечами. Всё у них сегодня не вяжется.       Сенсей был очень напряжён: Хинако чувствовала это на собственных костях. Внутри Хатаке сидел тёмный сгусток беспокойства, а у О’Хара всё зудело, как у престарелой невротички. Она ёрзает на месте и пытается сглотнуть подступающий к горлу ком. Каждый раз ей хочется крикнуть: «Кай!», как только чужые растревоженные волны чакры лезут ей в сознание. Казалось бы, зачем себя мучить? Раз подвластны контроль и самообладание. Но Хинако намерено не закрывалась от Копирующего.       Она хотела чувствовать его.       Каждую фибру.       Каждый его вдох.       Хатаке Какаши всегда был механичен в своём поведении. Трудно с такими сходиться. Хатаке Какаши всегда был белой вороной. Трудно такого понять. Сенсей-Мааа. Сенсей-с-запретной-книжкой. Сенсей-руки-в-карманы. Он, уткнувшись в рыжий томик, ходил равномерной походкой человека, привыкшего не смотреть никуда: открывал перед собой двери, поднимался по ступенькам, сторонился проходящих. Это тоже привычка. Взгляд воина ни на чем не концентрируется — никуда специально не смотреть и видеть при этом все разом. Интересно, сколько их, знающих о нём правду? — Какаши-сан, — начала девушка после недолгого молчания. — Что вы про нас подумали, когда увидели в первый раз? — Маааа… — на секунду его глаза проясняются, бровь изгибается и ползёт вверх. Интересно, что он вспомнил первым делом: как Наруто уронил ему щётку на голову или как тройка перегрызлась на первой же тренировке? — Очень странные дети. — Семпа-а-ай.       Хатаке невинно пожимает плечами. — Идиоты. — Зуб даю, что это только из-за Наруто.       Засмеялись наконец. Хинако в голос, Какаши — своим глуховатым смехом. Что это за смех такой у взрослого мужчины: «хе-хе-хе»? Хинако хочется его хорошенько пощекотать, чтобы он заржал в полный голос.       Как же это поэтично: предаться воспоминаниям под чашечку горячего чая. Лучший способ отвлечься и не думать о гнетущем. Это помогало много раз прежде, поможет и сейчас… События минувших лет за прошедшие годы поистёрлись из памяти, стали хрупкими и рассыпчатыми, как страницы архивных книг.                     Хинако почувствовала вонь. Не естественный запах, его не уловит даже самый чуткий нос клана Инузука. Это была вонь имманентная, внутренняя. Кто-то приближался к чайной. Чакра у этой субстанции была слабая, развитая хуже, чем у любого младенца Конохи. Такую Хинако чувствовала дважды: у эмбриона в животе беременной соседки и по приезде в эту деревню.       Увесистые шаги подтверждали догадки: мамору в переливающихся доспехах вальяжно зашёл внутрь. — Ка-а-амэ! — с порога басит он и поднимает забрало, обнажив блестящее от жира лицо. — У твоего порога мужик валяется. Поди, помер. Надо бы убрать его с улицы. — Хорошо, Маширо-доно, — покорно гукает женщина, не поднимая глаз.       Пока мамору движется к хозяйке, ниндзя стараются не дышать. В таком виде они легко сойдут за простых голодранцев: одежда гражданская, на столе одинокий комок риса. Более того, этот болван и по сторонам-то не смотрит. Кого здесь увидишь? Старики, да оборванцы. Иногда ещё дети забегают за куском сладкой сдобы.       Какаши прислоняется к стене, сгорбливается, Хинако ещё глубже зарывается носом в чашку, и лишь два суженных глаза пристально следят за происходящим. — Что там? — тихо спрашивает Хатаке. — Катана и… — она успевает зацепиться за кольцо на пальце мамору — слишком простое и увестистое для обычного украшения. — какутэ*?.. Думаю, ничего больше.       Какаши кивает. Постовые были вооружены гораздо сильнее. Эти же считают необходимым держать при себе одну лишь катану — да и была она на случай «пожарный»: крыс, да бродяг пугать. Значит в городе им опасаться нечего: повстанцы — Какаши поджимает губы — действительно не нападают.       Тем временем хозяйка хочет скрыться в подсобке, но мамору, зазвенев доспехами, грузно опускает ладонь ей на плечо.       Руки женщины надламливаются, она сжимает тряпку, будто ею хочет защититься от стражника. — Что вам угодно? Я ведь уже заплатила… — Налоги удвоились. Ты же не хочешь пожара, верно?       Хинако напряглась, но по взгляду Какаши сразу усекла, что сидеть надо смирно. Дёрнешься — сорвёшь план, ради которого он жертвует своим рангом и присущей каждому шиноби амбициозностью. Губы его плотно сжаты, пальцы рук непроизвольно пошевеливаются в карманах, будто что-то ищут — соображает.       Хозяйка проскользнула в подсобку и вышла оттуда уже не с пустыми руками: пальцы трепетно сжимали холщовый мешочек. — Вот, — она гордо вздёрнула подбородок и отдала деньги, которые тут же исчезли в стальном кулаке. — Так-то лучше.       Она пытается не дрожать, но широко раздуваемые ноздри выдают её волнение. Как только мамору скрывается в холодной уличной тьме, хозяйка прикрывает глаза и опирается на дубовую стойку. Фиолетовые капилляры наполняются кровью уставшей женщины. Но постепенно ощущение реальности возвращается к ней, и она поднимает тяжёлые веки. Посетители не ждут. Вон, те двое уже и чай допили. Женщина подходит к столу, где сидели шиноби, делает вид, будто ничего не произошло: Маширо-доно, эта бесстыдная свинья, наведывается сюда каждую неделю. — И часто у вас люди на улицах загибаются? — интересуется Хатаке. — Неделя не проходит, чтобы не закапывали кого-нибудь, — равнодушно отзывается женщина, усердно натирая стол.       Сколько ещё доводов надо привести чтобы он поверил в правильность их решения. Сколько ещё людей должно умереть, чтобы Какаши Хатаке отклонился от своей установки.                            Как и обещал Лис, численность повстанцев возросла: около тридцати человек внимали плану захвата, стоя в укрытии за стенами города. Теперь здесь не было детей, только те, что постарше и взрослые мужчины, пришедшие с рудников. Уголь настолько въелся в их кожу, что оттереть его теперь было невозможно. Но какая польза от вновь прибывшего пушечного мяса? Они не войны… И никогда ими не будут.       Какаши стоял в стороне, заложив руки в карманы, и наблюдал за действиями команды. Ни согласия, ни поправок, ни предложений. Может, хотя бы одобрительная оценка уровня подготовки? Нет. Полный ноль. — Сегодня они патрулируют город: налоги собирают. Значит за Малой стеной их не больше тринадцати, — Лис делает какие-то пометки на развёрнутой карте. Потом скребёт пятернёй затылок и поворачивается к чужеземцу. — Наверное, сначала стоит избавиться от тех, что… — Это не твоя забота, — отрезает тот, вызывая у парня и всех окружающих мимолётное желание спрятаться.       Парень спешно отводит глаза и кивает. Он благодарен, но сейчас не время для сантиментов. — Делимся на две группы. Первыми заходят… — Лис ищет обтекаемое слово. -… наши «союзники». Устраняют часть мамору и открывают для нас ворота дворца. Следом идём мы… — Три группы, — холодно вставляет Какаши. — Ч-что? — Лис отрывается от своих записей и глупо хлопает ресницами. — Делимся на три группы. Последняя на подхвате.       Хатаке замолчал также неожиданно, как и начал говорить.       Видя непонимание в глазах повстанцев, Хинако, сидевшая подле учителя на корточках, поясняет: — Патрульные мамору могут вернуться в любой момент. Поэтому третья группа будет в тылу и задержит их в то время, пока мы ликвидируем тех, что во дворце.       Лис снова кивает головой. Было в этих людях что-то особенное, что мешало им возражать. — Хорошо. Тогда третья группа пойдёт с вами, Таши-сан.       Он обращался к широкогрудому мужчине с редкой бородкой. Пигментные пятна на его лице говорили о том, что он большую часть своей жизни отработал под землёй. Краем уха Хинако слышала, что он был начальником одной из бригад на рудниках. — Выступаем, как только вернутся разведчики.                      — Вы уйдёте из города через южный тоннель, — три тени шли сквозь темноту улиц и дворов. Шли, растворяясь во мраке узких переулков. — Свернёте за прачечной направо, — рыжеватый свет фонаря маячил под ногами. — Сюда… аккуратней… — через разбросанный всюду мусор пробираться трудно, ещё труднее — не запутаться в какой из переулков идти. — Юкинори встретит вас там и передаст вещи.       Белокаменная стена выросла из сумерек внезапно — возникла из ниоткуда и затмила полнеба. Путники остановились в нескольких десятках метров от неё и притаились за углом одного из домов. Двое в тёмных плащах, капюшоны натянуты до бровей, одеты по форме: чёрные водолазки, зелёные жилеты, а главное — хитайте Листа. Лишь один отличается: простая коричневая рубаха с воротников до подбородка, голова мокнет, за спиной — два крючковатых меча. Но чужой здесь не он. — Как и договаривались. Всё по плану, — кивает Лис. Шиноби согласно моргают и запахивают плащи. — Удачи.       Только он успел сказать эти слова, как заморосил дождь. Нудно и мелко, словно хозяйка сквозь сито сеяла муку. Город намокал, тяжелел. Того и гляди, не удержится на раскисшей почве и осыпется в подземные тоннели. Небо посерело, нахмурилось; на его фоне изумрудная черепица дворца переливалась, точно кожа огромной рогатой ящерицы.       Две тени вышли из темноты и направились в сторону постовых, охраняющих ворота. — Кто идёт? — эхом разнеслось по улице.       Стражник поднял фонарь повыше, присматриваясь. Дрожащий свет озарил лица двух ниндзя, кладя на них резкие чёрные тени. — Шиноби из Страны Огня. Нам нужно передать Префекту важную информацию, — Какаши стянул капюшон ниже.       Стражники хмуро переглянулись. Сомнений не было — это они. Здесь таких лиц не водится. Скуластые, худощавые. В пляшущих бликах фонаря они казались ещё более суровыми и непроницаемыми. — Проходите.       Ниндзя переступили черту, образованную тенью стены. Но никто так и не заметил, как белый клочок пергамента скользнул у Хинако под рукавом и очутился на столбе в основании ворот; а едва уловимый запах гари, поднявшийся в воздух, мог почувствовать только самый чуткий нос шиноби.       По мощёной дорожке до самого входа их сопровождал один из мамору — охранник при дворце. Вокруг — ни души. Вишнёвые деревья в садах гуаней поникли, наливные крупные ягоды почернели. Дождь усилился и троица ускорила шаг.       Двое мамору с трудом открывают массивные двери дворца. Гул от них эхом разлетается по парадной зале и уползает под самый потолок. Шиноби делают шаг вперёд; у мамору руки наготове: пальцы спокойно поглаживают рукоять меча. Через несколько минут Префект спускается в сопровождении трёх воинов. Он был облачён в спальную юкату, и, по всей видимости, незваные гости вытащили правителя из кровати. — Надеюсь, вы пришли с хорошими новостями, — он улыбается так же мерзко и искусственно, как и в тот раз. — Что же вы мне расскажите? «Что через каких-то десять минут ты лишишься всего, жалкий ублюдок», — Хинако отрывает пятки от пола, уводя взгляд в бесконечный потолок. — Безусловно, — Какаши врёт убедительно, а в голове считает: двое мамору при входе, ещё трое подле Префекта, сложить печати и минус те двое у ворот. Значит семерых можно устранить сразу. Остаются трое в пределах стены, но с ними справится группа Лиса. — Враг найден и обезврежен. Сейчас он в надёжном месте, откуда ему уже никогда не выбраться.       Ларчик захлопнулся. — Прекрасно! — глаза Префекта загораются, словно раскалённые угли. — И кто же предатель?       Имя! Ему нужно имя. — Вы.       Тишина.       Очередная горячная речь застревает у Префекта в глотке, отчего из неё выходит непонятный гортанный звук. — Что?.. — кажется, ему послышалось, потому что наёмник стоит как ни в чём не бывало. Но девчонка вдруг поднимает руки и и в странном жесте сплетает перед собой пальцы. — Да что вы творите?!       Ручная печать. Змея.       В ту же секунду до них доносится оглушительный взрыв. Окна озаряет короткая вспышка.       Префект в ужасе пятится назад, наступает на собственный подол и валится на пол. — Схватить их! Схватить! — голос его срывается до истошного крика. — Немедленно! — кости немеют и он не может больше подняться, только ползти и прятаться за стражников подле.       Мамору двинулись. Синхронно, точно зеркальные отражение. Лязгнул металл. Запахло сталью. Это густой, режущий слизистую запах. Хатаке без промедления использует Катон. Поток огня опаляет одного из воинов, защищавших Префекта. С гаркающим вскриком он сбрасывает с себя шлем: доспехи накалились до невозможного и обожгли красное мясистое лицо. На мгновение катаны застыли в воздухе, и шиноби увидели безумные, оловянные глаза мамору. Невозможно! Демон изрыгал пламя из своего рта! И тут же, прямо из облака дыма появляется второй, точная копия пепельноволосого наёмника. Опомнившись, два война бросаются на Хатаке и его теневого клона. Джоунин успевает уклонится от удара, но лезвие, точно бритва срезает ткань с его плаща. Несмотря на то, что шиноби удалось застань мамору врасплох, Какаши отметил, что двигались они, как люди, годами отдававшие кендзюцу большую часть жизни: плавно и чётко одновременно, разворачиваясь в один шаг. Невероятно. Смертельно.       Тем временем Хинако скользнула к дверям: требовалось использовать ещё одну взрывную печать, чтобы освободить вход для повстанцев. Но путь ей преградили два война. Одного вышибло сразу: Райтон пробил доспехи и парализовал мамору на некоторое время. Катана второго прошла в опасной близости с головой Хинако — девушка ушла в кувырке, успев закрепить печать на дверях. О’Хара отбежала на безопасное расстояние, уклоняясь от стремительных ударов мамору. Ещё одна Змея и парадные двери разворотило после оглушительного хлопка. Щепки от них отлетели в стражника, замедлив атаку, и Хинако, воспользовавшись этим, ногой выбила катану из его рук. В ту же секунду обезоруженный воин лишился своего шлема.       Какаши чувствует, как его собственный клон с характерным звуком исчезает, а вонзивший в него катану мамору застывает, парализованный молнией, высвободившейся после уничтожения клона.       Зал наполняется дымом и едким запахом гари. Пыль и щепки от раскуроченной двери залетают в глаза. В ушах омерзительно звенит. Выбитый на мгновение Какаши оглядывается: ни один противник больше не двигался. Все лежали неподвижно. Все, кроме одного. Префект, обезумевший от страха, метался по полу, пытался подняться и скрыться по лестнице на второй этаж. Жалкое зрелище.       Боковым зрением Копирующий видит движение: Хинако хочет нагнать Префекта, но джоунин останавливает её, схватив за плечо. — Оставь его. Они с ним разберутся.       В эту же минуту во дворец врывается отряд повстанцев во главе с Лисом, а за ними и оставшиеся внутри Стены мамору.       План выполнен: дворец взят. И больше они ничем не обязаны. — Уходим.       Перед тем, как выйти за пределы, Какаши встречается взглядом с Лисом. Благодарность в его чёрных агатовых глазах заменяло каждое слово. Спасибо. Мы свободны.                            Лужи хлюпали под ногами, вымокшие насквозь сандали разбрызгивали чёрную грязь по сторонам. Дождь только усилился: нещадно бил и хлестал беглецов; ветер швырял им в лицо слипшиеся пряди, которые мерзко липли к щекам. Они не знали дорогу, бежали по наитию. Вслушивались, внюхивались. Но стена дождя гудела, будто водопад, перекрывала все звуки и запахи. Мир выцвел, посерел. И лишь слабый дрожащий свет вывесок, пробиваясь через непроницаемую завесу, указывал путь. Они бежали по центральной улице — широкой мощёной дроге. Как крысы в лабиринте с безумными выпученными глазами-бусинами пытались найти свой кусок сыра. И наконец нашли. «За прачечной направо», — напомнил голос Лиса.       Они синхронно свернули в переулок. Дождь не мог сюда пробраться, лишь пара капель напоминающе брякала по мусорным бакам. Запахло плесенью. Шиноби, как и положено, сворачивают направо и видят в конце узкого проулка тень. Или это мираж? Но она машет им рукой, зовя вслед за собой. Юкинори.       Мальчишка безмолвно ведёт их по темноте и останавливается лишь на заднем дворе какого-то магазина. Тут накидана груда деревянных ящиков, они упираются в самую стену, стоит старенький ржавый велосипед. Юки снимает мешковину, которой бережно укрыл рюкзаки беглецов, двигает один из ящиков, под которым скрывался люк — выход из проклятого лабиринта.       Вот и всё. Пора прощаться. Миссия выполнена, их больше ничто здесь не держит.       Какаши открывает свой рюкзак, проверить, всё ли на месте. Возвращаться сюда за забытой железячкой как-то не хотелось. Аптечка, кунаи, взрывные печати… — Уходи отсюда, — бросает он мальчику, не поднимая глаз. — Скоро здесь будет опасно.       … карта, фляга с водой… — Нет! Я должен помочь остальным. Мамору очень опасны!       …запасная мас… — Совсем рехнулся? — Какаши вскидывает голову. Шаринган мгновенно вспыхивает под тонким веком. — Тебя убьют. Ты будешь полезней, если пойдёшь к своей матери и больше не высунешься на улицу, — Какаши встаёт и перекидывает оба рюкзака за спину. — Не будь дураком, Юкинори.       Мальчишка глядит исподлобья, но покорно соглашается. Наверное, этого Человека стоит послушать. Он из кровожадного, страшного племени, но несмотря на это согласился остаться и помог им.       Какаши кивает спутнице: дорога не ждёт. Девушка вздыхает и опускает на колено перед понурившимся Юки. — Береги себя, — кладёт руку ему на плечо. — Ты очень храбрый. И смог бы стать прекрасным шиноби. — Я не могу им быть, — почти шёпотом отвечает мальчик, внимательно разглядывая собственные грязные пальцы, выглядывающие из сандалий. — Тогда меня будут презирать в деревне. — Решать тебе.       Хинако треплет его по курчавой макушке и поднимается с колен.       Юки хмурится, а потом, вдруг, словно что-то для себя решив, широко улыбается, от чего его светлые волосы и веснушки на лице становятся в несколько раз ярче. — Мне.       Хинако первая спускается в тоннель. За ней — Какаши. Он уже тянется к крышке люка, но мальчишка вдруг громко охает, шебуршит одеждой и достаёт из-за пазухи небольшой мешок. — Возьмите с собой! — машет он и, подбежав, передаёт Хатаке.       Какаши смотрит — яблоки.       Джоунин благодарно кивает и спускается вниз на несколько ступенек. Останавливается. Старый дурак! Совсем и забыл. Хатаке запускает руку в карман жилета, перебирает пальцами. Вот она… — Пострел! — окликает он мальчика. — Кажется, это твоё.       Юкинори хлопает ресницами, видит — что-то летит к нему в ладони. Ловит на лету и не может поверить глазам — его браслет! А он-то думал, что потерял. Весь дом обшарил, ни во дворе, ни на улице. Неужто нашёлся! — Как же… Это… Это отца подарок…       Мальчонка на радостях поднимает глаза, чтобы поблагодарить чужеземца, но переулок уже опустел. Ни души. И крышка люка плотно закрыта.       Будто и не было никого.