Чувствуй

      … Какаши пошатывается, держась рукой за бок. Пальцы его сминают намокшую от крови водолазку. — Сенсей…!       Хинако подрывается с места. Голова ещё идёт кругом, но она, чудом не падая, добирается до Какаши, помогая ему осесть обратно в воду. Она чувствует, как сердце бешено колотится в глотке. Чёрт-чёрт, чёрт-чёрт. Хинако аккуратно усаживает мужчину, боясь лишний раз сделать ему больно. Поднимает край водолазки и сглатывает огромный ком. Осколок от клона разорвал кожу на боку, вспорол мясо, и было непонятно, задето ли ребро. Но, к счастью, кровь быстро сворачивалась и длинная рана едва кровоточила. — Зашивай. — Ч-что? — у Хинако не было проблем со слухом, но эти слова не укладывались в голове. — Тебе надо зашить мою рану, говорю, — вкрадчиво повторяет Какаши. — Прости, сам я не могу, — кривит рот в корявой улыбке.       Она непонимающе моргает, пытается понять, что он от неё хочет. В голове сверлит не своя, а его боль: режущая, треклятая боль. Она чувствует её всем нутром. Что_делать?! — Нитку в иголку можешь вставить? — М-могу.       Теперь он чеканит командно, от чего Хинако автоматически выпрямляет спину: — Тогда в чём проблема?       Нахмурилась. — Ни_в_чём.       Она достаёт аптечку из полувымокшего рюкзака. Копается, спешно пытаясь разыскать ампулу со спиртом. В это время Какаши стягивает с себя водолазку, хрипя, когда она застревает на руке: разорванные мышечные ткани тянут. Хинако помогает ему высвободиться из форменной одежды.       Пару секунд пялится на разорванную рану. «И какого биджу с ней делать?!» Потом плещет спирт на марлю и аккуратно прикладывается к коже, обрабатывая края. Рана шипит, как гремучая змея, пенится, пузырится.       Пытаясь унять дрожь в теле, с остервенением просовывает нитку в иголку, стягивает узел, зубами отгрызает конец.       Всё, на что ты способна.       На Хинако всё заживало, как на собаке. За все три года на миссиях, слава Ками, ни ей самой, ни напарникам не приходилось оказывать срочную медицинскую помощь: либо заканчивали задания целыми, либо сразу в больнице. Среднего не дано. Зашивать такие раны их учили ещё на первом году обучения в Академии, дело по сути своей пустяковое. Пустяковое, если бы перед ней сидел не Какаши.       Хинако прокручивает в голове все нелепые картинки из школьных учебников, но сейчас они для неё нерешаемые ребусы. «Не задеть здоровую кожу… стягивать, но не сильно, чтобы не лопнуло… а рану промыть — иначе загноится…» Вдруг холодная ладонь накрывает онемевшую руку Хинако. — Не дрожи, шиноби.       Какаши всем видом показывал, что тоже умеет улыбаться, как обычные люди, а у Хинако сердце раз за разом пропускало удар.       Небо куда-то бежало, тучи летели. Холодные пальцы Какаши давно отпустили её руку.       Чёрт.       Точно влюбилась.       Опомнившись, она крепче стискивает зубы, с такой готовностью и напором, будто не с медицинской иглой в руке, а с самурайской катаной. Игла утыкается в кожу, проходит под мясо. Какаши поводит шеей, будто хочет выбраться из маски, но не издаёт ни единого писка. Всё то время пока Хинако соединяла швами рваные края, Какаши смотрел куда-то за её плечо. Его взгляд был устремлён к чему-то далёкому, к чему-то, что выше её. И лишь единожды, когда она подняла глаза, чтобы проверить его состояние, он смотрел на неё. На его лице не было выражения. Он просто смотрел. Даже не на неё, а в неё, как будто его детектор нащупал огромнейшую правду глубоко под поверхностью.       Последний стежок. — Стягивай. — Знаю.       Она срезает кунаем конец.                            Хинако буравила взглядом печать, параллельно пытаясь соскрести застывшую на руках кровь. Неподалёку гремели взрывы — скорее всего звуки доносились оттуда, где сейчас находились Наруто, Сакура и Чиё-сама. Радиопередатчик Какаши надсадно зашипел. — Какаши… Какаши? У вас всё в порядке? — волнительный голос Гая прогремел по каньону.       Копирующий сморщился от высоких децибел — голова ещё раскалывалась после взрыва — и убавил громкость на передатчике. — Можно и так сказать. Мы готовы. Осталась центральная печать, — джоунин покрутил колесо, настраивая волну. — Сакура…? Как у вас дела?       Харуно ответила под аккомпанемент взрывов, одновременно гудящих и в радиопередатчике, и в отдалении ущелья. — Поторопимся, Какаши-сан! У нас совсем немного времени.       Голос её был уж крайне беспокойный, запыхавшийся. Значит бой ведут давно. Акацуки и их не оставили в покое. Взялись сразу за всех. Какаши начинает волноваться.       Он кивает Хинако, и та берётся за край печати. — На счёт «три», — командует он. — Раз, два…       Секунда тянется слишком долго. У Хинако желудок успевает скрутиться в тугой узел, и в голове сразу всплывают слова Чиё-самы: «Не успеете сорвать одновременно — не сработает». И тогда зря они это затеяли, и семпай пострадал напрасно. — … три!       Хинако быстро срывает печать. Кандзи «взрыв» вдруг шипит, золотится мелкими искрами и пропадает, превращая печать в обычный лист бумаги. И что это значит, чёрт возьми? На мгновение звуки борьбы утихают. Какаши и Хинако смотрят друг на друга, а сами прислушиваются: тишина, даже птица не поют. Будто всё вымерло разом. Так будет ещё пару секунд, пока не раздастся громогласный треск, и Сакура не прошепчет с отдышкой: — Получилось… барьер снят.                     Вернувшись к пещере, Хинако и Какаши не узнали место, откуда уходили. Вход в убежище Акацуки разворотило вместе с каменным сводом. Внутри — пустота и разруха, никаких следов пребывания в ней нукенинов. Обломки камней разлетелись чуть ли не до самого берега; с воды торчали гранитные развалины, с земли, — извиваясь и скручиваясь, поднимался дым от догоравших взрывных печатей.       Единственное, что Хинако смогла разглядеть под обломками — падшего нукенина. Целой осталась одна лишь рука, будто искусственная, она тянулась к шиноби из-под гранитного валуна. Сасори из Красных песков. Один из похитителей Казекаге. Чиё-баа-сама и Сакура стояли подле него по колено в воде. Харуно, подрагивающая от перенапряжения, всеми оставшимися силами поддерживала женщину, которая, казалось, вот-вот упадёт рядом с внуком. Состояние Чиё-баа-сама было критическим.       Наруто же на берегу, создав тройку теневых клонов, пытался пробить тело глиняной птицы. Той самой, на которой сбежал из ущелья беловолосый нукенин. Узумаки в ярости молотил всем, чем попало по её глиняной броне. Сбил кулаки в кровь, порезал до самого мяса, а сам кричал: «Он там! Внутри!.. Гаара внутри этой твари!»       Шиноби подошли ближе. — Человек на белой птице скрылся, — сообщает Сакура, выводя женщину на берег. — Ему оторвало обе руки, поэтому он не мог далеко уйти. — Мы столкнулись с ним в ущелье, — согласно кивает Какаши. — Но нам нет смысла его преследовать.       «Состояние группы слишком тяжёлое. Будет не разумно снова подвергать опасности весь отряд. Чиё-сама передвигаться не сможет, Сакура её одна не донесёт. Это нас только замедлит… Нукенин уже не представляет опасности, тем более цель достигнута,» — Хатаке выходит на берег и садится на траву неподалёку от Наруто. Рана ноет.       Три клона во главе с Узумаки добрались до нутра птицы. Наруто, застонав, запускает трясущиеся руки в птичью глотку и высвобождает из неё Гаару. Кожа у Казекаге посерела, покрылась трупными жилками. А они, чернильно-синие, скрутились и набухли.       Не было в нём дыхания.       Хинако чувствует один лишь холод. Энергия не пульсировала. Тихо и пусто у Казекаге внутри. «Смерть сушит горло…» Вторя этой мысли, безвольное тело Гаары неподвижно обмякает на руках Наруто. «Ты подожди, сейчас всё хорошо будет, — шепчет он. — Ты только подожди…» — и аккуратно кладёт безжизненное тело на песок.       Сакура опускается рядом. Растирает ладони и с глубоким вздохом ведёт ими вдоль тела. Зелёная ирьёнинская чакра слабо подрагивает. Харуно пытается найти пульсирующие танкетсу, но ведь сама знает, что это бесполезно. Она вытащила Канкуро с того света, но Гаара уже давно не там. Руки обречённо опускаются.       Наруто снова бросается к телу, отталкивая девушку. Трясёт Гаару за плечи, тянет за потрёпанную одежду. — Да очнись же ты, даттебайо! — всё перед глазами черно, он задыхался от слёз и обиды. Вся горечь, копившаяся годами в сердце, теперь выливалась слезами. — Не успел… не успел… — шепчет он. — Успокойся, Узумаки Наруто, — строго говорит Чиё-сама, поднимаясь с земли. — Замолчите! — гаркает ей в ответ. — Это вы виноваты. Если бы в Песке не запихали монстра в него, этого бы никогда не произошло! Вы хоть знаете как тяжело ему было?.. У вас нет прав клеймить и использовать нас!       Голос его эхом разносился по каньону, распугивая птиц, с диким карканьем и щебетом разлетавшихся с веток. — Ты прав, мальчик, это мы виноваты, — женщина обходит Наруто и кладёт руку ему на плечо. — Тогда позволь мне искупить вину.       С трудом сгибая ноги, она опускается на колени подле Казекаге; уверенно расстёгивает облупившиеся пуговицы на его плаще, тихо приговаривая: «Ничего, милок, ты потерпи немного». И, добравшись до груди, умело нащупывает светящимися от бледной чакры пальцами несколько точек. — Что вы делаете? — Наруто утирает рукавом глаза. — Зачем вы…       Но сильная рука сжимает запястье Узумаки, заставляя его замолчать. Сакура качает головой: «Не надо». У Харуно глаза тускнеют, точно хмурое небо над их головами — давно поняла в чём тут дело. Как никак единственный медик в команде. Наруто не понимает, стесняется от её взгляда. Боится. — Чиё-баа-сама, эта техника… — губы девушки немеют, неспособные высказать страшную догадку. — Не беспокойся, Сакура, — голос женщины ветер уносит далеко за зелёные холмы. — Ты поступила бы так же.       Чакра приобретает бирюзовый оттенок, растёт и пульсирует. Бьётся быстрее и быстрее. Женщина закрывает глаза, веки наливаются морщинистыми складками, лицо напряжённо морщится.       Хинако слышит тяжелый вздох рядом с собой: «Это будет стоить ей слишком дорого». Какаши придерживает хитай на левом глазу, то и дело промокая его платком. Сил с земли подняться нет, поэтому он сминает пальцами пожухлую траву. «Неужели она… — Хинако будто проглатывает сгусток мутного воздуха. — … отдаёт собственную жизнь?» С неба накрапывает колючий мелкий дождь; сразу заваливается за шиворот и заставляет поёжиться. «Достойная смерть, достойного шиноби… Она жертвует собой ради Казекаге, да и пожертвовала бы ради каждого, я уверена. Ради Сакуры, Наруто, меня…»       Женщина кашляет страшно, надсадно, вдыхает с трудом, но рук не отрывает — синеватая чакра подрагивает, но не гаснет. Жизнь медленно исходит из неё. Сакура садится рядом, поглаживает Чиё-сама по спине: пытается облегчить её тяжкую ношу, хотя бы избавя от кашля.       Напрасно.       К горлу подходил спазм, похожий на рвотный. Хинако покачнулась, но Какаши крепко ухватил её лодыжку, не давая потерять землю под ногами. Девушка трясёт головой, промаргивается, пытаясь восстановись дыхание. Какаши до сих пор держал её ногу, и от того ей казалось, что она намертво прибита к земле. — Сюда идут, — туман в голове накрывал второй волной, и она уже слушала свой голос, будто чужой. — Нукенины? — уточняет джоунин. — Нет.       Сквозь мутную пелену в глазах Хинако видит, как догорает последний сгусток синеватой чакры, и венистые руки Чиё-сама безвольно опускаются на землю. Сакура, поддерживая женщину за плечи, аккуратно опускает её себе на колени. Губы девушки подрагивают, и она нежно убирает седую прядь с застывшего лица.       Теперь твоё сердце в безопасности, Казекаге.                      — Из тебя сейчас дождь польётся, подруга, — Наруто дотрагивается до костлявого плеча.       Пески далеко за спиной, Коноха — за густыми кронами. Предрассветная темнота постепенно рассеивалась, окутывая долину липким мутно-синим туманом. И всюду была роса — на траве, на листьях; приятно холодила ноги. — Не трогай, — девушка мотнула головой и наверное сломала бы парню нос, если б он в последний момент не отвернулся.       Хинако больше всего в жизни (а прожила она уже целых шестнадцать лет и поэтому могла судить достаточно обширно) ненавидела две вещи: ощущение собственной бесполезности и самокопание. И порой, к её сожалению, эти две ужасные вещи соединялись в одну. Миссия по спасению Казекаге стала апогеем обострения этих чувств. Сражение с нукенином и его клоном показалось ей бесполезным маханием кулаками, не принёсшим для задания никакой пользы, а зашивание брюха командира — детскими недостараниями. Хинако ругала себя за беспомощность и вдруг накрученную себе профнепригодность, твердила, что в следующий раз иголка с ниткой ей не помогут. Сакура обезвредила сильнейший яд, Чиё-баа-сама отдала свою жизнь. Чем она сможет помочь близким в следующий раз? Наклеит пластырь на сквозную дырку?       Майто Гай, в отличие от младшего товарища по команде, не любил заниматься самобичеванием и всю дорогу домой бодро тащил обессиленного Какаши на себе. Он считал своей главной обязанностью подставить товарищу дружеское плечо. Но, кажется, даже Зелёный Зверь Конохи умеет уставать, потому как на третий день пути лицо Майто-сана с каждым шагом кривилось всё больше и больше. Капли пота нещадно затекали в глаза, а туша Какаши, кажется, становилась всё тяжелее. Не вытерпев, Гай остановил процессию. Сиюминутная слабость в виде короткой отдышки быстро прошла, и он с сияющей улыбкой предложил Копирующему залезть к нему на спину.       С Гаем спорить бесполезно, тем более, что у Копирующего просто не было на это сил. Он ещё с молодости уяснил, что, если его порывистый друг что-то затеял, то отговорить его будет практически невозможно. Поэтому Хатаке, обречённо закатив глаза, поддавался всем манипуляциям, которым начал подвергать его Майто. — Гай, пожалуйста, — булькает Какаши, пока товарищ закидывает его к себе на спину. — … пожалуйста, не тряси меня… — Не дрейфь, друг мой! Долетим до Конохи ещё до рассвета! — Гай-сенсей, мне кажется, это плохая идея… — качает головой Тен-Тен. — Это отличная идея! «Старики решили поиграть в скачки? — Хинако чуть заметно перекосило. — На деле это даже хуже, чем звучит».       Странно, что Майто-сан не попросил Какаши его пришпорить, потому как он резко сорвался с места и, поднимая клубы пыли, понёсся куда-то за пригорок. «На бегу смотрится ещё хуже,» — О’Хара провожает взглядом трясущуюся пепельную гриву семпая. — Я так понимаю, двух бойцов мы потеряли, поэтому предлагаю ускор…       Над ухом жалобно пищат: — Х-и-и-ико-чан? — Даже не думай, Наруто.                            По прибытие отряда в деревню, Какаши сразу определили в отделение интенсивной терапии. До самой палаты его пришлось вести в инвалидном кресле, потому как Копирующий отключился ещё на плече у своего друга. Шаринган поедал его изнутри и бередил старые раны. Чужеродный глаз воспалился, попутно перенося заразу во второй. Медики не знали, как быть и за что хвататься. В этот период для деревни жизнь гениального ниндзя Конохи была особенно важна.       Особенно важна для одного человека.                            «Ты мне слово давал, — думала Хинако, шагая по больничному коридору. — Обещал, что рядом будешь». Стук сандалей гулким эхом отдавался в высоких потолках. В коридорах сонная тишина — больных в этом месяце мало, а те, кто есть — на покое.       Если бы Хинако не узнала человека, выходящего из палаты семпая, то подумала бы, что за головой великого Копирующего ниндзя пришёл головорез. Но это был всего лишь Асума-сенсей. Огромный, гигантский Человек. — Ну как он? — обеспокоено спрашивает девушка.       Хинако надеется услышать лучшее, но у Асумы слишком тяжёлый вид для хороших новостей. Мужчина чешет бороду и пожимает плечами. — Спит. Худой, как смерть. Кормят изверги протёртой кашей. Так любой помрёт…       Сарутоби искренне переживал за друга и его отвратительный по меркам нормального человека рацион, но Хинако от его слов мрачнела с каждой секундой. Застывшая девушка больно прикусывает щёку изнутри. Асума, поняв, что наговорил лишнего, сочувственно улыбается. — Да ты не волнуйся, — тяжёлая рука ложится на девичье плечо, — на этом засранце всё, как на собаке заживает.       Тёплый грудной голос немного успокаивает Хинако и она утирает моментально взмокшие ладони. Асума, всегда спокойный и проницательный, лишь улыбается и грубовато треплет её по голове: «Бывай». — Передать, что вы заходили? — интересуется она, глядя в широкую спину удаляющегося сенсея. — Не надо. Останусь инкогнито.       Большой Человек добродушно улыбается.                     Хинако тихо закрыла дверь в палату. Какаши выглядел худым и измождённым, как и положено выглядеть человеку, измотанному Шаринганом и с распоротым животом в придачу. Его кормят внутривенно, подпитывают чакрой и ставят капельницы с витаминными растворами.       Хинако обходит кровать, садится на стул подле неё. Она приходит сюда каждый раз, с того дня, как они вернулись в деревню. А безвольные руки всё так же лежат поверх белого покрывала. Какаши спит в одном положении, ему нельзя переворачиваться: швы могут разойтись в любой момент.       У шиноби чуткий сон, но в больнице Какаши спит долго. Неспокойно. Ему не снятся сны, он лишь болезненно хмурится и сипло дышит.       Каждый раз Хинако приходит, садится на хлипкий стул и смотрит, пока он не проснётся. Она не знала, стоит ли ей бояться за него, потому что хорошо знала Какаши и его навыки; святая уверенность в умения сенсея всегда была монолитной. Но как только она заходила в палату и видела осунувшееся лицо Хатаке, к горлу подкатывал ком неуверенности. «А что я буду делать, если…»       Хинако сидит так около получаса, пока багровые лучи заката наискось перерезают палату и хоть сколько-то придают цвет побледневшему лицу джоунина. Она ходит кругами, оглаживает рубашку, поправляет одеяло и несколько раз задерживает пальцы под грудью и на шее — несмотря на тихое сопение, хочется собственной кожей почувствовать, как бьётся чужая жизнь. Медсёстры наверняка делают это по несколько раз на день, но Хинако не может просто сидеть сложа руки, глядя на неподвижное тело сенсея.       Молча постояв в изножье кровати, девушка вновь опускается на стул, отодвигается подальше и облокачивается на койку. Устало вздыхает, — скорее скулит, как брошенная собака, — и кладёт голову на руки. Тишина… Пальцы у Какаши тонкие, похожие на птичьи. Красивые руки, сильные. Хочется прикоснуться к ним, взять покрепче… Хинако начинается медленно водить пальцем по узловатым венам, белёсым костяшкам.       До скрежета в зубах хочется остаться рядом, свернуться в изножии кровати и просидеть так до утра, вслушиваясь в искрящиеся беспокойные потоки чакры и хриплое дыхание.       Хинако поднимает глаза и в ту же секунду дёргается от неожиданности. Какаши смотрел на неё. Спокойно наблюдал, чуть сощурив серый глаз. От заразы ли, или он улыбался? И давно ли не спит? — Какаши-сан, как вы себя чувствуете? — девушка выпрямляется, спешно потирая помятую щёку. — Что? Совсем паршиво выгляжу? — решил отшутиться Какаши, и неумело изобразил натянутую улыбку. — Совсем, — с горечью в голосе признаётся Хинако, всматриваясь в заспанное лицо Хатаке. — Да и пахну, наверное, так же, — весело кряхтит Какаши, привставая на локтях. — Ну-ка, — он кивает на термос, стоящий на тумбочке. — Горло сушит.       Хинако открывает крышку, но прежде, чем отдать, принюхивается. Знакомый запах. Знакомый настолько, что она морщит нос и улыбается сквозь хрипучий кашель. — На огурцы же похоже. — Я тоже так однажды сказал, — джоунин печально усмехается, смотря на своё отражение в стальном покрытии. — Но это не они: шиитаке*. — Кто-то вам посоветовал? — Знакомая. — Врач?       Какаши смотрит мимо, не моргая, и пожимает плечами. — Нет.       Задумался о чём-то. Мутный до селе глаз проясняется. — Она спасла меня однажды, поэтому я доверился ей и, — пауза, Хатаке шевелит большим пальцем от пронзительного взгляда напротив. — выпил это. Как видишь, не отравился. — Хорошая женщина. — Была. — Сочувствую.       Какаши привычно улыбается, но Хинако чувствует фальшь за чёрной маской.       Улыбка — наглое враньё.       Девушка нервно постукивает ногтями по коленке. — Кормят, говорят, плохо? — Кто говорит? — Ас… Да и так понятно, — отмахивается она, судорожно браня себя за длиннющий язык. — Значит, я совсем хреново выгляжу, — Какаши чешет в спутанных волосах на затылке. — Да не-е-ет… Ну вы что? Ну чего ж… Я не это… — Хинако даже со стула привстала, спешно приложила руку к груди и быстро оттарабанила. — Вы меня не так поняли, сенсей! — Успокойся, — Какаши старательно растянул под маской губы в одобрительной улыбке. — Еда и правда помойка, но мне по-другому нельзя. — Ничего. Поправитесь — будете домашнюю еду есть, — Хинако усаживается на подоконник, подальше от злосчастного стула, на котором она сутками отсиживала кости. — Да я как-то дома и не готовлю… — пепельноволосый пожимает плечами, всерьёз задумавшись над причиной. — А где вы продукты покупаете? — Да нигде, — смутился мужчина − ему было раз плюнуть проводить переговоры по обмену заложниками, но он совершенно не знал, как вести себя в магазинах и на рынках. — Раньше я стоял на довольствии в АНБУ, там и кормили. Теперь в штабной столовой питаюсь. — Ой, — недовольно фыркнув, махнула рукой Хинако. — В этих столовках никогда нельзя быть уверенным, что всё свежее. Вот пошла я туда однажды с Шикамару, так мне попался баклажан с плесенью в салате. Представляете? — Не представляю, — растерянно пробормотал Какаши. — А хотите… — неожиданно переключилась Хинако, — вместе будем за продуктами ходить? Я на рынок прибегаю три раза в неделю, как на работу. Лучше чаще, но зато всё свежее брать. — Хочу, — кивнул Какаши, слабо отдавая себе отчёт в том, на что он подписался.       Хинако непроизвольно оскалилась во все тридцать два детской, радостной улыбкой. И в этот момент Какаши ловит себя на мысли, что внутри у него что-то сворачивается, ну, там, в районе груди. Она всегда улыбалась ему так приветливо, что Какаши хотелось взять и унести её улыбку с собой.       Время летело незаметно, и Хинако охнула, только взглянув на часы. Восемь. Сегодня ещё многое нужно успеть, а она уже задержалась. — Простите, бежать пора, — девушка соскакивает с подоконника, и направляется к выходу, поправляя напоследок край одеяла, откуда непослушно высунулись Какашины пальцы. — Передавай Наруто привет. Пускай не делает глупостей. — Да вы не волнуйтесь, — Хинако задорно блестит глазами. — Он к вам заглянет ещё. Вы ж тут не шибко устали?.. И кстати, — она останавливается у самой двери. — Пока вы тут лежите, нам назначают нового капитана.       Эти слова звучат, как укор, потому Какаши виновато отводит глаза, и с бессильной досадой бурчит себе в маску: — Мне еще не докладывали, кто это будет. Цунаде-сама сказала, что ручается за этого человека и сама выберет кандидатуру, поэтому я уверен, что за вами присмотрит хороший шиноби. И…       Хинако молча наблюдала за меняющимся лицом джоунина. — Я это к тому, — щёки её чуть заметно краснеют. — чтобы вы поправлялись быстрее.       Какаши усмехнулся и затряс головой. — Заскучать боишься? — Хотя… — начинает Хинако, но сталкивается с появившийся в проходе медсестрой, тащившую сменную капельницу для вечерних процедур. Ловко увиливая от болтавшихся проводов, О’Хара продолжает, но уже по ту сторону порога. — может хоть этот опаздывать не будет.       Рассмеявшись, Хинако исчезает в коридоре. Не вставая с кровати, Хатаке глядит ей вслед: удивительно изящно и естественно она ходит. Какаши не знал, как сказать, но в её манерах и движениях было что-то особенное. Повернувшись спиной, она точно хотела передать ему что-то. То, чего не выразишь словами. Не передашь, когда стоишь лицом к лицу. Но он не понимал, что именно она хотела ему сказать. Он вообще многого не понимал.                            Лифт гудит надсадно, и каждый этаж конвульсивно дёргается, дребезжа разболтанным механизмом. Худощавый молодой человек внимательно смотрит на попеременно загорающиеся лампочки: первый, второй, третий… Минус шестой этаж — холод, сырость и вечный запах плесени. Как они здесь работают? Словно услышав его мысли, сопровождающий несколько раз кашляет в кулак.       Парень украдкой косится на него — тусклые волосы, землистое лицо, запавшие глаза и хриплое дыхание. Натренированное воображение тут же рисует подробную картину изъеденного аспергиллезом нутра: пораженные паразитирующими наростами лёгкие, алые от воспалительных процессов дыхательные пути, внутренности в щедрой россыпи грибка…       Лифт останавливается, двери распахиваются, огласив узкий коридор дежурным звонком. Молодой человек пропускает сопровождающего вперёд, хотя и сам прекрасно знает дорогу. Перед нужным кабинетом он замирает, прежде чем ударить костяшками пальцев в тяжелую дверь. — Входи.       Он поворачивает отполированную чужими руками латунную ручку и делает шаг вперёд. Болезненный чунин остаётся за порогом, тоскливо сверля стену слезящимися глазами. — Садись.       Парень послушно опускается на металлический стул. Помня о предыдущих посещениях, он не опирается на спинку, чтобы не морозить недавно травмированную поясницу о сталь. — Слушаю, Данзо-сама. — Тут, понимаешь, сложное дело, — мужчина, перемотанный на один глаз, открывает ящик стола и выкладывает перед собеседником три папки. — Ты, говорят, хорошо играешь.       Молодой человек равнодушно пожимает плечами. — Как учили.       В чужих глазах мелькает что-то похожее на одобрение. — Ты станешь новым членом команды Хатаке Какаши, — Данзо подвигает вперёд первое досье. — Тринадцать лет в АНБУ под патронажем Третьего. С двумя остальными ознакомишься.       Молодой человек кивает, но не двигается. — Это ведь не всё? — Ты сообразительнее, чем остальные, — хмыкает Шимура и достаёт из внутреннего кармана накидки конверт. — Должен будешь передать его одному человеку. Внутри всё сказано.       Молодой человек прячет письмо в сумке и встаёт со стула.       Уже у двери его окликают: — Ты всё понял?       Кивок. — Корень в приоритете.                      — Говорят вас переформируют? — потягивается Шикамару.       Сегодня в Конохе необычайно тихий вечер. Над деревней догорал багровый закат, золотя нежными лучами песок, оконные стёкла и крыши вокруг. Всё до самого горизонта было освещено этим оранжево-розовым светом. От красоты захватывало дух, и дышалось совсем по-другому. — Говорят… — нерадостно вздыхает Хинако. — В команду нужен третий. И пока Какаши в больнице нам приставят другого капитана. — Спецджоунина какого? — Да чёрт их знает, — пожимает плечами. — Будто у спецов дел других нет.       Всё это время она украдкой косится на Узумаки. Разговоры о переформировании седьмой команды даются ему нелегко. И чем быстрее они становятся не простой болтовнёй, а делом, тем больше он заводится. Но противится решению Хокаге не имеет смысла: как ни крути, без третьего они уже не команда, и место Саске кто-то занять обязан.       Компания останавливается в тени забора. Улочка узкая, всегда тихая. Скоро здесь построят лавку каллиграфа, поэтому тут десятком наложены отшкуренные доски. Чоджи с хлопком раскрывает пачку чипсов и садится на одну из тесин. — И когда вы обо всём узнаете?       Запах жареной курицы витает в воздухе. — В девять двадцать у библиотеки. — Не нравится мне это… — подаёт голос Узумаки. — Таковы правила, Наруто, — педантично оповещает Шикамару, но тут же вставляет. — хотя мне тоже это не нравится.       Нара пытается встать так, чтобы солнечные лучи не слепили глаза. Но вдруг Чоджи, запихивающий в себя очередную горсть чипсов, подрывается с места, отбросив ценную пачку жаренной картошки, и отталкивает друга назад. Его гигантский кулак в мгновение растёт и, рассекая воздух, пробивает насквозь белое животноподобное чудище, появившееся словно из воздуха. — Что за…       Ото льва брызгают чернила и он растворяется в воздухе, оставив после себя лишь мазутные пятна на земле. — … это что за хрень?!       Хинако щурится от багрового солнца, но сразу замечает на одной из крыш бледную фигуру. Она спокойно сидит на черепице, разложив на коленях боевой свиток. Ток прошибает девичий хребет, отдаёт в позвонках на шее. Странное чувство — его просто нет. Хинако не ощущала этого парня, не чувствовала, будто его вовсе здесь не было. Будто он мираж, который вот-вот, и исчезнет в золотистых лучах заката. Пусто. — По-моему, — она по-прежнему не отрывает глаз от незнакомца. — у нас новый товарищ на три часа.       Шиноби оглядываются, быстро определив местоположение цели. — Протектор Листа? — щурится Наруто.       Точно. Сложно не узнать знак родной деревни на хитае незнакомца. — Тэмаэ, даттебайо! Ну я ему сейчас…       Ещё мгновение, и Наруто, вырисовывая зигзаги на песке, несётся к атакующему. Цель в свою очередь чинно встаёт, аккуратно сворачивает свиток — легко, в одно движение, но предельно нежно, — и шагает навстречу Узумаки. Хинако сразу поражает, насколько мягкие его шаги, никаких рваных движений — парит. Чакра, должно быть, равномерно распределена по всему телу. Он контролирует всё: от кончиков пальцев до самой макушки. Это умелый шиноби, и возможно Наруто зря не остался на месте.       Кунаи лязгают в десяти метрах от тройки, но ни один из них не достигает цели. Металл трещит под напором, искрится от злобы; ноги предательски разъезжаются на песке, но ни один не готов уступить. — Ты кто, тебайо, такой? — Наруто выплёвывает слова в лицо незнакомцу, готовясь отгрызть ему голову.       Но тот в ответ лишь… улыбается? Не ослабляя хватки, неизвестный тянет рот в широченной улыбке. Настолько ладно это выходит у него, что Хинако кажется, будто он механический. И говорит вдруг: — Товарищ.       Наруто, опешивший, поддаётся эмоциям и расслабляет опорную ногу, незнакомец, ловя момент, толкает его назад. Наруто, в последний раз махнув кунаем, пытаясь задень противника, валится на землю. Тот же быстро делает пару шагов назад и снова тянет рот. — До скорой встречи, Наруто-кун, — он поднимает глаза и чуть клонит голову. — Хинако-чан.       И тут же перемахнув на соседнюю крышу, исчезает.                      — Ещё раз его увижу, башку скручу!       У Наруто вид цепной собаки, которую раздразнила дворовая кошка: настучала лапой по морде и скрылась. А у собаки поводок короткий. — Откуда он вообще взялся, говна кусок…       Парень хлопает по железному забору так, что плетёная сетка ходуном ходит. — Был бы он вражеским шиноби, в деревне уже давно вой подняли, — Хинако закусывает губы и в сотый раз поправляет Наруто съехавший костюм. — А если наш, то зачем он так?.. — Да дегенерат потому что! Что так?! Де-ге-не-рат!.. — Да не кричи ты! Помилуй Ками… — парню с размаха прилетает в плечо, и злосчастный оранжевы комбинезон снова съезжает куда-то в бок. — Вон, нас ждут уже.       В тени библиотечного крыльца стояла фигура в джоунинском жилете. Завидев приближающихся шиноби, незнакомец сделал жест рукой, приглашая подняться на крыльцо. Подойдя ближе, товарищи увидели мужчину лет тридцати, и теперь Хинако могла хорошенько рассмотреть его лицо — волевое, умное, породистое лицо. — Приветствую, — кивает он. — Ямато, с сегодняшнего дня ваш новый командир. Выхожу на замену Какаши-сану.       Он выговаривал всё предельно вежливо и чётко, что Хинако становилось не по себе. Хотелось послушно кивать и кланяться. За годы работы с Хатаке, от такой официозности она отвыкла. Семпаю можно было махнуть рукой и даже наругать за опоздание на пол часа. Но он был родным. А это чужой человек, старше по возрасту и званию. Человек, перед которым нельзя была ударит в грязь лицом. — Так уж получилось, — добавляет он и виновато разводит руками.       Нет, всё-таки было между ними что-то общее. — Спасибо, что взяли командование. О’Хара Хинако, — она тянет руку и после крепкого рукопожатия кивает на стоящего за спиной друга. — Узумаки Наруто.       Но Наруто в отличие от Хинако такая учтивость не поражала, да и вообще на новоиспечённого наставника внимания он особо не обращал. Лишь угрюмо тёрся на ступеньках, бурча себе что-то под нос. После своего чётко отрапортованного имени боязливо косится на Хинако, точно нашкодивший сын на строгую мать, и мазано кивает. — Я.       И дальше продолжает буравить запачканные пальцы в сандалях. — Случилось что? — аккуратно спрашивает джоунин. — Или он… — Всегда такой? — перебивая, отшучивается Хинако. — Пустяки. Скажите лучше, кого Цунаде-сама третьим назначила? — Меня, — звучит откуда-то сбоку.       Голос знакомый и, кажется, Хинако его уже где-то слышала. Монотонный и чистый, он будто бы был лишён всяких всполохов интонаций.       Холодок пробегает по кончикам пальцев, заставляет их невольно подёрнуться.       Отвратительное чувство. — Ты, — не менее бесцветно констатирует О’Хара.       Облокотившись о колону, бледное тело сверлило заднюю стенку её черепной коробки. — Я думал, ты заметишь меня раньше.       Издевающаяся улыбка снова тянет рот. Но она так неестественна, что похожа на уродливый шрам на теле прекрасной девушки.       Колючее молчание длится пару секунд, -Хинако кажется целую вечность, — и Ямато, чувствуя неловкость момента, звучно хлопает себя по нагрудным карманам жилета. — Уже знакомы с Саем? Сла-а-авно… — ТЫ ЗАЧЕМ НАПАЛ НА НАС, ПСИХ?!       Наруто, брызжа слюной, уже несётся вверх по ступенькам. Джоунин, среагировав быстро, одной рукой ловит орущего парнишку и скручивает мельтешащие лапы ему за спиной. Но тому, кажется, всё равно, по тому как в ход он пускает ноги. Вот шальной, чёрт бы его побрал! Ямато приходится вывернуть ему запястье посильнее, и тогда парень, рыкнув, заметно притихает.       Поводок снова натянут.       Сай делает шаг вперёд, не выходя из тяжёлой тени. — Я просто хотел узнать, на сколько ты силён. И понял, что ты бесполезный кастрат.       Все трое давятся слюной: Узумаки от злости, Хинако от возмущения, джоунин от того, что пацан с силой придавливает ему пальцы на ноге. — Ты чё сказал, хер огородный?!       Собачья цепь звенит и натягивается до упора.       Хинако тянет брови вверх, не моргая наблюдая за кукольным лицом незнакомца. Оно было тонким, слабым, болезненным. Очень совершенным и в то же время каким-то неправильным. Аккуратный нос, маленький рот с нежными губами, остренький выступ подбородка направлен вниз, нижняя челюсть немного западает. Такое лицо могло быть у ребёнка или у симпатичной женщины. Но никак не у мужика. Мимика, вот, что было совершенно невозможным. У этого лица была неустойчивая мимика. Два или три выражения попытались собраться, как собираются дождевые тучи, но дождя не вышло, и лицо окаменело. — Ну ты задница, — наконец изрекает она. — А ты, — Сай клонит голову набок. — сука.       Ямато едва успевает поймать Хинако второй рукой.