По пятам за тенью

      Ночной город. Мегаполис. Неугасающие звуки скрипа автомобильных шин об асфальт, рёва мотора, отдалённых вскриков – то ли удивлённых, то ли испуганных.       Стоя на крыше высотки, ощущаешь возвышенность, непричастность к происходящему внизу. Словно мир, представленный ниже, не принадлежит тебе, а ты не принадлежишь ему.       Внезапный звук совсем рядом привлекает внимание. Обернувшись, слышишь щелчок.       Тимур смотрит в экран фотокамеры.       “И давно вы здесь?”        - Некоторое время, – отвечает он.       Конечно, Ларионов говорил, что любит работать без внимания публики, но такая незаметность не может не пугать. Мужчина протягивает камеру, показывая получившийся снимок на экране.       На фоне ночного неба в полуразвороте самому себе можно подивиться – будто на снимке кто-то другой. Тимур определённо выдал своё присутствие намеренно, чтобы заполучить хороший кадр, но стоило ли оно того?       “Красиво. Совсем не похоже на те фотографии с выставки”.        - Да, не похоже, – он подошёл к краю крыши и опёрся руками на ограждение.       “Почему вы не выставляете подобные снимки? Настолько не любите людей?”       Тимур усмехнулся и устремил взгляд на ночной город.        - Нет. “Фотографировать людей” – моя работа. Такие снимки не увидишь, так что и выставлять их нет смысла, – он повернулся лицом к собеседнику и постучал пальцем по виску. – Они все здесь, в моей голове.       “Вы имеете в виду… убийство?”       Какое-то время он молчал, то прищуривая глаза, то смотря в пол. Камень в глазнице Ларионова поблёскивал и переливался, придавая мужчине, как и при первой встрече, непередаваемый шарм и загадочность. Он был всегда прямолинеен, если того хотел. Не подавал голоса, если не думал, что это необходимо в данный момент. Но порой… Тимур не находил, что сказать. Слишком мало было встреч, чтобы заметить последовательность, но иногда наёмник долго молчал, размышляя, как сформулировать свой ответ. Тщательно подбирая слова, словно изначально мысль или воспоминание, которые стоило представить в виде вербального ответа, не были предназначены для какой-либо публики вообще.       Ларионов мог иметь славу Дон Жуана, однако не обходилось без случаев, когда ему сложно давалось выразить свои чувства и эмоции. Просто потому, что ранее он не находил в этом нужды.        - Мой отец, Андрей Ларионов, был частью братвы в своё время. Три поколения его семьи посвятили себя криминальному миру: от безобидного сбыта санкционного товара до соучастия в государственном перевороте. Ларионовы считались преступной элитой, надёжной, способной и никогда ни в чём не отказывающей своим нанимателям. Можно сказать, что мой образ жизни передан мне с генами, а умение хладнокровно убивать разный сброд течёт по такой же холодной крови, – Тимур сделал паузу, сглотнув. – Но это не так.       Стало зябко.        - Я не знал… не помнил отца, по крайней мере. Мне было 4, когда он исчез из нашей жизни. Помню только, что мать была очень напугана, пока мы стояли посреди вокзала и ждали кого-то. Но так и не дождались. История на другой раз, но мораль в том, что я не касался криминала до момента, пока не встретил отца в Намимори. Толком и спортом не занимался до этого, так, физкультура в школе, рутинные прогулки за продуктами и бегство от местной шпаны, которая и печёнку бы твою продала на чёрном рынке, если бы могла.       “Вы были удивлены встрече с отцом?”        - Сначала - конечно, – без промедлений ответил он. – А потом я сложил несколько фактов вместе и понял, что мать не просто так настаивала на моём обучении “по обмену” в Японии. Правда, отец навряд ли мог знать об этом, как и Аяне. Оба они были тоже слегка в шоке, если можно так выразиться. Ни одна мыльная опера, которую вы могли видеть, не сравнится с таким опытом семейного воссоединения.       Ночь шла степенно, рассказ продолжался вместе с её ходом. Не сказать, конечно, что он приносил много удовольствия Ларионову, однако тот временами хмыкал и даже жестикулировал, проявляя – для кого-то вроде него – невероятно много эмоций и энергичности. Радовало, что у мужчины были хоть какие-то хорошие воспоминания.        - Отец обучал сестру “определённым” навыкам самообороны и владению огнестрельным оружием. Даже когда она стала ходить в школьный клуб бокса, их занятия не прекращались. Собственно, узнал я об этом тоже случайно – не вовремя вошёл в гостиную с утра пораньше, обзаведясь синяком под глазом. Мне тоже предлагали эти “увеселительные уроки”, но я отказался. Правда, когда Саваду хотели короновать в первый раз, в Намимори стал стекаться всякий сброд, которому я однажды подвернулся под руку. Аяне вступилась за меня, а потом оттащила в больницу к Шамалу. Не сразу я понял, что злой рок под именем Вонголы вернул мою семью к истокам своего ремесла. Поздновато, но я осознал, что очень похож на отца в молодости, а значит, могу снова стать лёгкой мишенью. Пришлось радикально поменять свои взгляды на жизненный обиход отца и сестры.       “То событие вынудило вас взять в руки оружие?”       Тимур тяжело вздохнул и облизнул пересохшие губы. Сложное переплетение судеб привело Ларионова сюда, на крышу, с фотоаппаратом в руке, дырой в глазу и горой трупов за плечами. Винит ли он в этом Вонголу, отца или себя – вот в чём вопрос.        - Нет, – отвечает Анжелико, – я взялся за оружие гораздо позже – когда началась заварушка с Аркобалено. Я тогда ещё не являлся частью “банды” Рейчел, но так или иначе узнавал все новости от сестры. Раймонда была к тому времени сыта по горло мафией и кровью, поэтому наотрез отказала Колонелло в просьбе биться вместе с ним за возможность снять проклятие пустышек. Однако город от хаоса это не спасло. Как и меня.       Ларионов снова взглянул на экран фотоаппарата. Вертел предмет в руках, щёлкал кнопками настроек. Он так внезапно стал вести себя отстранённо, что сложилось впечатление, будто он напрочь забыл о беседе, о своих воспоминаниях, застрявших на кончике языка, о другом человеке, стоящем рядом и слушающем его.        - Раньше фотоаппараты были другие, – заговорил Тимур тихо, будто слова давались ему нелегко. – Помню, мама достала где-то замызганный полароид и плёнку после того, как я сказал, что мне очень нравятся фотографии в газетах и я не прочь сам делать такие. Долго думал, каким будет первый снимок, а потом в порыве вдохновения истратил всю плёнку за раз. Носил эти фотокарточки с собой, смотрел на них, размышлял. В моём полароиде нельзя было посмотреть снимок, отретушировать его или удалить. Ты фотографируешь кого-то, понимая, что у тебя есть этот единственный момент, который нельзя упустить… – он резко замолчал, когда его голос начал ломаться.       Пронзительная исповедь мужчины ранила сердце. За ней крылась темнота, которую не каждый мог преодолеть, чтобы добраться до света. Смотря на Ларионова со стороны, казалось, словно он обычный человек. Обаятельный, привлекательный. Загадочный, когда вместо ответа улыбается на торопливые вопросы или прищуривает глаза от комплиментов. Узнавая его, понимаешь, что такой образ жизни не мог стать для него типичным просто так. К этому моменту представление о Тимуре будто бы разделилось на две части: что было до Анжелико и что было после. Или же нечто иное переломило парня и сделало из него безжалостного киллера?       На улице кто-то яростно засигналил, заставляя вздрогнуть ненароком. Мужчина даже не пошевелился.        - Мне не нравились мои фотографии людей.Слишком прямые, не говорящие и слова о человеке – не похожие на те, что были в газетах и на фотовыставках. А вот отец, когда увидел их, восхитился тому, как ловко я ловлю человеческий образ с практически любого места и дистанции всего лишь одним кадром. Не в смысле искусства, конечно, а в сравнении с прицелом винтовки. Навряд ли он был только снайпером, пока жил в России, нет, отец имел славу человека многих талантов. Он видел в людях силу, любовь, страсть. Учил их превращать это в оружие. Андрей Ларионов был революционером, а Тимур Ларионов - трусом. Мои руки дрожали, глаза слезились, сердце билось с бешеной скоростью. Но он всё равно говорил: “Не бойся, сын. Закрой глаза на секунду и представь, что в твоих руках не снайперская винтовка, а старый полароид. И ты делаешь фотографию, самую последнюю и самую лучшую в их жизни. Сохрани её в своей памяти и не сожалей”.       “Очень сомнительно, что он говорил так, потому что хотел научить вас защищать себя”.        - Нет, он хотел научить адаптироваться и прогибать мир под себя, пока тот прогибает других. Отец знал, что впереди нас ждёт долгая дорога. Что бремя моей семьи будет преследовать меня и сестру из-за его ошибок, потому что он так и не смог окончательно оборвать связи с братвой. Его раскаяние не делало ему чести, но и не отнимало веры в то, что Ларионовы выживут несмотря ни на что.       “И где ваш отец сейчас?”        - Мёртв.       Тимур достаёт пачку сигарет из кармана пиджака, мнёт её в пальцах и кладёт обратно.        - Если бы я только мог стереть из памяти одну единственную фотографию, напоминающую мне о своей недальновидности в юные годы. Отец хотел, чтобы выжили именно мы с сестрой. Понимал, что его конец близок, и потому так торопился узнать сына, который сам не знал себя.       Ветер стих. Часть городских огней погасла. Бессонная ночь сменялась ранним утром, осветляя небо. Ларионов вроде как закончил свой рассказ, но продолжал стоять на том же месте, перелистывая кадры на фотокамере. Он даже не смотрел на них, разглядывая что-то вдали - что-то знакомое и потерянное.       “Но вы ведь переняли от него навыки, раз сказали, что взялись за оружие ещё тогда? Не понимаю, почему вы назвали себя недальновидным”.        - В том-то и дело, – уже в своём обыденном тоне сказал он на выдохе, – что я наоборот решил отдалиться от этого, сбежать. Пока мир внутри меня рушился, я строил новые стены. А убивать я научился, когда нашёл того ублюдка, что перерезал моему отцу горло.       “И поэтому вы не любите фотографировать людей?”       На улице снова кто-то посигналил, словно бы карма намекала, что вопрос был глупым.        - Как я сказал, фотографировать людей – моя работа. Нужно разделять досуг и быт, насколько бы близко они не стояли друг к другу.       Внезапно он сам резко придвинулся, обжигая своим дыханием чужие щёки и губы.        - Но это ведь наш секрет, правда? – шепчет мужчина на ухо.       На плечо опускается рука Ларионова. Сердце пропускает удар. Едва заметное, но острое, как игла, прикосновение пальцев о голую кожу шеи заставляет рой мурашек пробежаться по телу от пяток к макушке и обратно. В горле застрял ком, дышать стало нечем, ладони вспотели.        - У меня есть ваше фото, а значит... – он посмотрел прямо в глаза, не отрываясь, – ваша жизнь принадлежит мне.       Тимур медленно делает шаг назад.       Многих усилий стоило после этого удержаться на ногах и не рухнуть на подгибающиеся колени.        - Помните об этом, когда чувствуете взгляд на затылке, – с усмешкой вымолвил он. – Ведь я не рассказываю подобные откровения кому попало.       “Это угроза?..”       Ларионов улыбается, щуря глаза. В гранях драгоценного камня в его глазнице отражаются лучи восходящего солнца.       Оглянувшись назад, понимаешь, что утро действительно наступило, светом заливая здания. Мегаполис, не успевший толком заснуть, просыпается и возвращается постепенно в свой бешеный темп. Этот вид на пару мгновений завораживает. И их хватает, чтобы скрыться с крыши многоэтажки, оставив после себя смешанные чувства и определённое желание знать больше о Тимуре Ларионове.       Да где его только теперь искать?