Для Чуи последняя неделя стала ещё хуже, чем предыдущая. Теперь у него не получалось прятаться, поэтому приходилось терпеть Дазая. Даже если тот и не шутил или язвил над ним, то это всё равно было очень напряжённо. Слушать от него комплименты было ещё страннее, чем оскорбления.
Но апогеем всего стали те странные вещи, которые тот вытворял. Чуя уже смирился с тем, что стоит им с Дазаем пойти в одну сторону, как тот сразу же прилипал со спины и устраивал свои ледяные руки под его мантией: то ли грея, то ли обнимая. Как бы то ни было, со стороны это смотрелось, мягко говоря, влюблённо. Хотя Осаму и был "влюблён" в Чую, его поведение всё равно было странным.
Или когда Накахара мирно идет по коридору и, нежданно-негаданно, со стороны появляется слизеринец, вставая перед ним на одно колено и беря за руку, будто бы предложение делать собрался. Пока что, к счастью, ограничивался только своими дебильными подкатами.
— Ох, Чуя, твои глаза, словно два топаза! Такие же прекрасные и такие же холодные.
— Мм, Чу, знаешь, твои волосы очень гармонируют с моей подушкой.
— Помнишь, в средневековье жгли рыжих, ведьм и неугодных? Я бы зажарил тебя не хуже.
— Я пришёл, чтобы передать тебе «привет». От кого? От моего сердца, конечно.
— Не хочешь пойти со мной на свидание? Оно будет таким же ярким, как и твои волосы.
И всегда так по-блядски поигрывал бровями, что становилось в разы более неловко, ведь выглядело так, словно шатен выкинул очередную пошлую шутку, с намёками на дальнейшее развитие событий, далеко не в этом коридоре. Чего уж говорить о взглядах других учеников, проходивших рядом?
Ох, как же Накахара мечтал развернуться и врезать по этой смазливой морде, чтобы все, влюблённые в этого придурка, девичьи задницы, вмиг схватились за свои сердечки и упали замертво. Ревность? Жгучая ненависть.
А когда лез обнимать, сидел Чуя или нет, то непременно крепко-крепко прижимал к своей груди и устраивал голову на макушке или зарывался носом в волосы. И что только гриффиндорец не пытался делать: материл, вырывался, бил по рукам и отдавливал ноги — результата никого. У Осаму слишком сильно понизился болевой рефлекс или просто терпит, чтобы полапать побольше?
— Чуя такой мелкий и красивый, его так удобно обнимать, — слышится бормотание того над ухом, из-за чего хочется вспыхнуть от смущения и от гнева одновременно. От гнева, конечно, больше всего!
Накахара вздыхает в очередной раз, вспоминая последствия, когда ему всё-таки удаётся отстраниться от рук. Слизеринец не теряется в таких моментах и снова встаёт на одно колено, продолжая смущать и так красного старосту.
— Чуя, я люблю тебя, давай встречаться!
Чую буквально передёргивает, и как потом объясняться перед сокурсниками? Сначала он смотрит на Дазая, как на последнего идиота, а после срывается на бег, пытаясь скрыться, как можно скорее. И скрыть при этом ярко пылающие щеки, которые по цвету могли бы сравниться с волосами.
Но скрыться, обычно, удается ненадолго, потому что у Осаму какая-то чертова способность находить рыжего где бы он только ни был. Она только мешала и почему-то наводила ужас: казалось, что даже укрывшись на другом конце света, в самом укромном месте, тот с привычной улыбкой подойдет к нему со спины и повиснет, начиная бурчать что-то привычное о том, какой Накахара бака и вообще трус, раз сбегает.
Даже когда Чуя сидит в коридоре, опустив голову и думая о том, какой он конченный, что решился на такое, сокрушаясь уже по сотому разу и загоняя себя в самую пучину депрессии, чёртов шатен сидит рядом и поглаживает его по коленке, сочувственно кивая головой и после обнимая.
— Ну что ты, Чуечка, не всё так плохо. Тебе ведь нравятся мои объятия, признай, — хихикает и целует в щёку слизеринец, после чего сразу получает по макушке и падает на пол. — Ты так прекрасен, когда злишься! Я сражён!
Сам гриффиндорец чувствует себя смешанно, ему кажется, что его волосы едва ли не летают, напоминая волосы Медузы Горгоны, готовые обратить несносного парня в самый настоящий камень. А после унести куда-нибудь подальше и оставить вдали от себя. Желательно, навсегда, желательно, подольше.
Уходит в библиотеку, привычно бродя между полок и ища те книги, которое бы могли помочь. Конечно, некоторые находятся выше, чем Накахара может достать, но это не мешает оставить их на потом, если бы не одно но. Слизеринец просто протягивал руку наверх и доставал нужные фолианты, чуть хихикая и помогая нести Чуе. Тот сел за стол, поставив гору книг подле себя, начиная их просматривать.
На плечах снова чувствуется чужой вес, а забинтованные руки пролазят под мантию, останавливаясь в районе груди и лениво оглаживая ребра со впалым животом, ледяными подушечками пальцев. Дыхание, которое опаляет затылок и чувствительную кожу шеи.
— Блять, Дазай, свали, — рыкнул голубоглазый, дергаясь от рук шатена на стуле и пытаясь избежать цепких рук.
— Ну Чуууя, — жалобно тянет Осаму, утыкаясь за ухом, оставляя невесомый поцелуй там же. — Не будь бакой, дай пообнимать.
— Иди обнимись с дверью, придурок, а мне не мешай, — все ещё пытается вырваться Чуя, сделав вид, что это не бесполезно.
— И что мне делать? Без тебя мир такой скучный, а твоя красота делает всех остальных серой массой, понимаешь, да?
— Свали куда-нибудь. Погуляй. Я не знаю, чем занимаются такие слизеринцы, как ты, — скрестил руки на груди, с самым воинственным видом, на который только способен.
— Такие слизеринцы, как я, находят себе таких красивых феечек, как ты и проводят с ними все своё свободное время. На свидания там зовут, целуются по углам, запираются в комнате и творят всякие грязные вещи, а после долго и в обнимку спят, — восторженно заявил он, а потом снова погрустнел. — У нас с тобой даже первого пункта не было!
— Потому что, раз, я не феечка, два, мы не пара для такого, мудак, — фыркнул староста, дернув плечами, пытаясь убрать с них слизеринца. — Иди и найди себе феечку, а от меня отстань уже.
— Ты разбиваешь мне сердце, бака.
— Будто бы у тебя там что-то есть! — снова раздраженно заявил Накахара, сдерживаясь, чтобы точно не дать по щам надоедливому Дазаю.
— Конечно, ничего нет. Ты ведь все похитил, мой прекрасный и чудесный фей, — флиртующе промурлыкал над ухом и чуть прикусил то, крепче сжав в объятиях. — А после школы мы с тобой поженимся и заживе…
— Иди нахуй!
Накахара выпутался из рук и отошел от того, пряча алые щеки и отвешивая звонкий подзатыльник однокурснику. Прикрылся волосами и посмотрел в окно.
— Иди погуляй, Дазай, — настойчиво заявил и махнул рукой объект влюбленности. — Так уж и быть, если побудешь хорошим мальчиком, то перед тем, как расколдовать, я поцелую тебя.
Рыжий ожидал услышать чего угодно: от криков радости, до всхлипов, но тишина за спиной только заставила напрячься и повернуться в сторону Осаму. Тот словно окаменел, смотря в одну точку перед собой и, кажется, не веря своим ушам. Староста вздохнул, помахав у того перед лицом рукой.
— Эй, ты жив?
Осаму поднял на него глаза, с расширившимися зрачками и привычно взял одну его руку в свои.
— Мы сразу перескочили ко второму пункту, Чуя, — мягкий поцелуй в костяшки. — Я согласен!
Накахара выдохнул, радуясь такому повороту событий и выдергивая свою руку из чужих. Согнал со своего места, садясь обратно на стул и беря книгу, которую не успел даже начать читать. Краем уха услышал только то, что парень отдалился и выдохнул в разы спокойнее, все-таки, этот Дазай умеет довести до ярости и смущения одновременно. Гадкий и самовлюбленный тип.
Раздражает.
***
Дазай ленно шел по коридору, в сторону подземелья Слизерина. В голове витало множество мыслей, но большинство из них были конечно же о Чуе. О таком прекрасном, милом, любимом, фантастическом, совершенном… Чуе. О его прекрасных рыжих волосах, бездонных голубых глазах, в которых словно плавали частички льда, о его мягких алых щеках и тонкой полоске губ, к которым хотелось прислониться и зацеловать того.
Издал влюбленный вздох. А ведь Чуя согласился его поцеловать! Так волнительно, что хочется снова зажать в углу и смотреть, смотреть, смотреть,
но не трогать. Иначе спугнет и все попросту рухнет, словно карточный домик.
Хотя потрогать хотелось
везде и всюду, заставить выгнуться и подставиться, исследовать каждый миллиметр кожи губами и оставить множество своих следов, неких созвездий, чтобы каждая проходящая сучка видела, знала, что этот чертов мелкий староста его.
Только его. Чтобы сам Накахара и не посмел посмотреть в чью-либо сторону, и эти губы целовали только его. Улыбаться, правда, только себе не заставишь, но хотелось.
Мысли стали каким-то одержимыми, крутящимися вокруг только одного человека. Но тот достоин того, чтобы его любили, чтобы хвалили и ласкали. Нести груз ответственности в одиночку так тяжело.
Осаму осматривается в подземелье и называет пароль, проходя в хорошо обставленную гостиную. Сел на диван, смотря на однокурсников и вскоре подползая немного ближе, садясь с другой стороны дивана и смотря прямо на Федора, который сидел в кресле, спокойно листая учебник. Пристально наблюдает несколько секунд и после сладко улыбается.
— Ээй, Дост, привет, — протянул шатен, подперев голову рукой. Чуть прищурился, когда парень повернулся к нему.
— Привет, Дазай, — усмехнулся, движением руки отбрасывая прядь волос за спину. — Тебе что-то нужно? Хотя глупый вопрос, понимаю.
— Мне всегда нравилась в тебе твоя проницательность, — мило улыбнулся, — Можешь мне помочь в одном деле? Как добиться внимания парня. Гриффиндорца. Ты же разбираешься в этом.
— А, ты про того, за кем постоянно бегаешь, — хмыкнул Федор, — Давай расставим все точки над i. Ты — разбираешься в девушках, — тыкнул пальцем в грудь, — А я разбираюсь в Гоголе.
— Ты просто «в Гоголе», — хихикнул Николай, обнимая Достоевского со спины и немного посматривая на Дазая. — Так что вряд ли он тебе поможет, пока~
— Могу дать совет, — чуть погладил блондина по волосам и улыбнулся Достоевский, посмотрев на Осаму. — Типично: подари ему подарок. Все любят подарки, это факт.
Дазай задумался о том, что можно было бы преподнести Накахаре, чтобы увидеть его улыбку или услышать хотя бы благодарность. Потому что это так красило лицо Чуи, что шатен буквально задыхался от умиления и пытался сдержать себя в руках. Ну как не зацеловать такое чудо?
— Ну, как бы тебе сказать… — протянул Осаму, неловко усмехнувшись. — Он постоянно готов ударить меня, а ещё орет и недовольный. Но я-то знаю, что он очень хороший, и просто не показывает этого. Я не знаю, что ему подарить.
— Кактус.
— Что?
— Как-тус, — повторил Федор более медленно. — Подобных ему людей называют розами: прекрасных, но колючих. Но розы это так заезжено. Поэтому кактус. Колючий, но и на нём распускаются цветы.
Дазай закивал и поднялся. Поблагодарив, он вышел из гостиной, забрав деньги и уходя в Хогсмид. Какая вероятность того, что там есть эти самые пресловутые кактусы? Как бы то не было, Осаму один такой нужен был позарез!
Слизеринец хмуро идет по заснеженной улице, раздумывая о том, куда бы лучше зайти, чтобы уже к вечеру принести Накахаре его подарок. В самом деле Осаму это казалось лучше, чем ничего. Может быть Чуя даже потеплеет от этого и Осаму выпросит у того свидание. Ах, ах, сладкие мечты.
Бродит добрые два часа, пока наконец-таки не натыкается на нужную лавочку и не проходит внутрь. Осматривается, замечая великое множество цветов: и в букетах, и в горшках. Улыбнулся продавщице и стал ходить между рядами, высматривая нужное ему.
— Извините, молодой человек, вам помочь?
Слизеринец вздрогнул от неожиданности и кратко пояснил, что ему нужно. Девушка кивнула и провела за собой, являя взору парня целую полку кактусов. Дазай поблагодарил и принялся выбирать, прикладывая руку к подбородку и бродя взглядом от одного горшочка к другому.
Его выбор пал прямо на небольшое растение. Но у этого не сколько колючки, сколько приятный на ощупь пушок и большой белый цветок прямо по центру. Чем-то и правда похож на Чую.
Хихикнул и оплатил покупку, заворачивая и сразу уходя в замок. Уже ждет не дождется, увидеть выражение лица старосты. Но уже ближе к библиотеке Дазай понял — неважно, какая будет эмоция: будь то гнев, удивление, радость, счастье, недоумение — он впитает их всех, потому что безгранично любит.
Коридоры совсем опустели, и только редкие ученики проходили мимо. Осаму не сделал домашнюю работу, но не жалел об этом, ведь он потратил время на более полезное занятие. Все что связано с Чуей — автоматически становится полезным и правильным.
Проходит в пустующий зал, подходя к гриффиндорцу со спины. Накахара перебрал уже часть книг точно, скользя по одной из них взглядом. Дазай невольно выдохнул и снова повис на спине, прижавшись холодной щекой к шее, получив по лбу и мелкую дрожь от прохлады.
— Все также постигаешь граниты науки, Чуя?
— Ищу способ, как от тебя избавиться, — закатил глаза тот. — Чего пришел, грешный? Снова приставать? Заебал, честно.
Чуя снова почувствовал прилив раздражения и то, как напряглись собственные плечи, под чужим весом. То была уже машинальная реакция на этого придурка. Спина сама выпрямилась, неслышно, зато ощутимо хрустнув, потому что староста сидел неподвижно не один час. Может два? Три? Скорее всего, все то время, которое Осаму отсутствовал.
— Ууу, какой жестокий, бака Чу, — сделал вид, что надулся. — Я тебе подарок принес.
Хихикнул и поставил прямо перед ним, на книгу, пакетик. Накахара недоверчиво посмотрел на подарок кареглазого и все-таки залез одной рукой. Удивился, почувствовав не ловушку, а что-то приятное. Посмотрел на растение и невольно расплылся в улыбке.
— Красивый.
— Ты все равно лучше.
Вспыхнув, гриффиндорец посмотрел на того и погладил по голове. В голове сразу загорелись множества мыслей, которые не давали рыжему отвести взгляд от слизеринца.
"Как странно."
"Неожиданно с его стороны."
"Я люблю кактусы... как он узнал?"
"Какой милый."
— Спасибо, — староста улыбнулся ему так, что Осаму попросту не мог не улыбнуться в ответ. Это было, как цепная реакция, запущенная самим Чуей. Сейчас все улыбнутся ему, словно милому и шебутному ребенку. Хотя в библиотеке, они были почти что единственные, не считая старую библиотекаршу, которая и в сторону-то их и не смотрела. И не повадно. Чуя его.
Дазай уверен, что это самая лучшая в мире улыбка.
