В логове льва

      Этой ночью ей снилось пламя. Огонь, кровь и волки, воющие в ночи. Ей снился смех и плеск воды — но далекие, спрятанные за огнем, окружающим ее. Уже много месяцев ей не снились подобные сны — она в принципе уже давно не видела снов. Первые два месяца, проведенные в Королевской Гавани, почти каждую ночь она пила сонное вино, чтобы избежать кошмаров; в итоге сны и вовсе оставили ее.       Но сегодня они вернулись, чтобы отомстить.       Она бежала по коридорам Красного Замка, бежала, бежала, бежала одна; сорочка и халат хлестали ее по ногам. Она шлепала босыми ногами по теплому каменному полу — огонь был позади нее, вокруг ее и перед ней. Она не могла сбежать от него. Она не плакала и не паниковала — просто понимала, что должна куда-то убежать и кого-то найти. Коридор подходил к концу, и перед ней появились три двери. Ей нужно пойти направо. Ей нужно убежать.       Правая дверь охотно подпрыгнула к ней; ее ручка была скользкой и горячей. Кейтлин немного поколебалась, но все же распахнула ее.       В следующий же миг ей захотелось кричать, но из горла не вышло ни звука.       Робб… Ее мальчик. Она знала, что это он, хотя к его шее была пришита волчья голова. Его корона, такая тяжелая на вид, криво покоилась на голове Серого Ветра. Он был одет не в тот наряд, в котором умер, а в одежду, которую носил в Винтерфелле, но и она была полностью пропитана кровью. Его кровью, кровью Серого Ветра, кровью Королей Зимы, кровью его отца. Он протянул к ней трясущиеся окровавленные руки и, пусть волчья голова и не открыла пасти, Кейтлин слышала вой и слова:       — Мама, мама, как ты могла так предать меня? Как ты могла выйти замуж за моего убийцу? Как ты могла предпочесть этого монстра своей душе и любимым детям?       Она отпрянула, закрывая ладонями рот, и покачала головой.       — Робб, ты должен понять… — умоляла она, трясясь всем телом. — Ты должен понять, что у меня не было выбора. Я должна была… Защитить семью, которая у меня осталась. Робб, сынок…       — Любить его ты тоже должна была?       — Я не… Я не… Прошу, Робб, ты должен меня понять.       — Как? Я мертв, а мертвым не нужно понимать живых.       Дверь закрылась, и пламя облизнуло ей пятки, призывая выбрать другую дверь. На миг ей не хотелось делать этого. Она хотела упасть в огонь, умереть в нем и вновь быть со своей семьей. Живот слишком сильно болел, и ей хотелось, чтобы эта боль ушла. С каждой секундой ее все сильнее крутило, кололо и мучило. Но она вытерпела, повернулась и открыла вторую дверь.       Там был Риверран. Она вернулась домой. Это было совершенно абсурдно, но ей было плевать. Здесь ярко светило солнце; все вокруг зеленело и полнилось синими и красными цветами. Ее охватил нежный ветерок, который растрепал ей волосы. Она вновь услышала плеск и увидела реку, в которой плавала в детстве. Приглядевшись, она увидела в реке детей. Она увидела себя — а заодно Лизу, Петира и Эдмура. Он тогда был таким маленьким. Она невольно улыбнулась. Он всегда побаивался воды и ходил по мелководью, протягивая к ней руки.       — Я здесь, Эдмур, — позвала маленькая Кейтлин, подплывая к брату. Она увела его за собой в холодную воду; поначалу Эдмур морщился, но другие дети смеялись, и он стал смеяться вместе с ними, хлопая ладонями по воде. Лиза начала плескаться в Петира, и он бросился на нее, а она радостно и притворно испуганно завизжала.       Кейтлин смотрела на себя и Эдмура, наблюдающих за игрой. Эдмур притих, посмотрел на сестру и робко улыбнулся.       — Мама, — сказал он, прижимаясь лицом ей к шее; его мокрые рыжие волосы наверняка щекотали ей подбородок. Она не стала поправлять его. Боль в груди усилились — это почувствовала и девочка в реке, и женщина в замке.       Это больше не ее мир.       Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Огонь уже был повсюду; он уже охватил первую дверь и теперь приближался ко второй. Воздух был полон дыма, забивающего нос и рот. Кейтлин подошла к последней двери. Это точно правильная. Она — последняя. Она уже так устала. Дым кружил ей голову, сбивал с толку. Она схватилась за ручку и прижалась лбом к горячему дереву. Ей казалось, что у нее не осталось даже желания открывать эту дверь. Что она встретит теперь? Что еще осталось? Но она все же распахнула ее, потому что понимала, что сдаваться нельзя.       Зайдя внутрь, она упала на колени.       Перед ней стоял Тайвин Ланнистер, облаченный в золотые и алые доспехи дома Ланнистеров. (Как странно — она же никогда не видела его в них.) Он выглядел впечатляюще, великолепно и одновременно ужасающе. В каждом его движении, каждом слове, каждом взгляде чувствовалась мощь. Но он стоял к ней спиной.       — Тайвин, — выдохнула она; огонь охватывал ее, обжигал теплом; она задыхалась от дыма. Он обернулся к ней, и она громко вскрикнула, вдыхая еще больше дыма.       Тайвин держал на руках новорожденного ребенка. Младенец был завернут в покрывало и громко и жалобно завывал. Она сразу поняла, кто это (Мой первый сын, мой последний сын). Она опустила дрожащие руки на каменный пол. Тайвин внимательно посмотрел на младенца и бесстрастно наклонил голову. Его зеленые глаза ничего не выражали — ни заботы, ни доброты, ни ненависти, ни печали. Просто ничего.       — Ты подвела меня, — сказал он, не смотря на нее. Она молча покачала головой, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — У тебя было одно задание. И ты подвела меня. Я не терплю ошибок. И что мне с этим делать?       — Прошу, Тайвин, я… Я не подводила тебя, я не могла, я не… — опять она умоляет. Она ненавидела это, ненавидела больше всего на свете. Ей хотелось скорчиться от презрения. Как она стала такой? Она всегда была сильной, всегда. Когда узнала о помолвке, когда умер Брандон, когда вышла замуж за незнакомца, когда случился первый выкидыш, когда упал Бран, когда уехали Нед и девочки, когда все покатилось по наклонной и она забыла, что значит жить. Она была сильной.       — Однажды я простил ошибку, и это почти что стоило мне жизни, — сказал он. — Больше я такого не допущу.       Он держал ребенка одной рукой; его плач эхом отражался от стен. Жар пламени колол ей спину. Младенец скинул с себя покрывало, и Кейтлин увидела, что это девочка, красивая маленькая девочка с пушистыми светло-рыжими волосами и зелеными глазами. Блеснуло серебром — это Тайвин вытащил кинжал из ножен.       — Нет! — крикнула она, закрывая руками живот.       И тут она поняла, что что-то не так. Неправильно. Иначе. Она опустила взгляд, убрала руки от живота и увидела, что они красные от крови. Она задохнулась и задрала сорочку. Ее живот вновь был маленьким, почти плоским, пустым — прямо как глаза Тайвина. Она вскинула голову и попыталась подняться на ноги, но пол стал скользким от крови, и она поскользнулась, больно ударившись коленом и руками. Послышался вскрик — то ли ее, то ли ребенка. Зловеще блеснул серебряный кинжал, занесенный над ребенком…       — Кейтлин! Кейтлин, успокойся! Кейтлин!       — Нет! Прекрати! Прошу, прекрати!       — Кейтлин, послушай, это просто сон! Послушай меня!       Она распахнула глаза и съежилась от боли. Кейтлин резко выдохнула, задыхаясь от свежего воздуха, и вскрикнула. Перед ней появились зеленые глаза, полные чего-то, похожего на беспокойство. Она чувствовала, как он держит ее за руку и за живот. Она простонала, откинула голову на подушку и накрыла ладонью его руку, лежащую на животе.       Он все еще здесь. Ее ребенок все еще внутри.       Она бы начала плакать от радости, если бы ее не пронзил новый приступ боли. Она напряглась всем телом и посмотрела на мужа. Он помрачнел и заметил знакомый испуг в ее взгляде.       — Нет, — сказал он. — Слишком рано.       Она невольно вскрикнула от нового приступа боли.       — Тайвин…       (Она ошибалась, думая, что ей было страшно в кошмаре. Ужасно ошибалась.)       Тайвин за секунду встал с кровати и ушел. Кейтлин всхлипнула, протягивая за ним руку, а другой держась за живот. Почему он ушел? Он нужен ей здесь, рядом. Когда у нее случился выкидыш, Нед всегда — к ее стыду — был рядом, неловко держал ее за руку, гладил по волосам, целовал ее горячий вспотевший лоб. Она думала, что хотела побыть одна, но на самом деле это бы убило ее. Она слышала, как Тайвин что-то кричит за дверью.       А потом он уже сидел рядом с ней на кровати. Он держал ее за руки — он уже давно так не делал. Обычно они брались за руки только на людях и при необходимости — не из нежности или заботы.       — Я послал одного из золотых плащей за мейстером Пицелем, — сказал он.       Кейтлин глухо рассмеялась.       — За этим стариком? — она покачала головой. — Как хорошо, что я… — она вздрогнула от боли. — Как хорошо, что я не при смерти и не рожаю. Он же сюда доберется только, — она выдохнула, — к следующему веку, — она попыталась сглотнуть и закрыла глаза.       — Не закрывай глаза, — раздался его голос.       — Я устала. Я так устала.       — Кейтлин, посмотри на меня.       Она открыла глаза. Тайвин смотрел на нее. Даже в темноте она видела, насколько зелеными были его глаза. Я боюсь, хотелось сказать ей, но слова застряли в горле. Она не желала признаваться мужу в своем страхе.       — Расскажи, что тебе снилось.       Она покачала головой, но, заметив его взгляд, решилась рассказать.       — Огонь, — прошептала она. — Он был везде, по всему Красному Замку. Я убегала от него, но не могла скрыться. Там были… Двери. За первой я слышала вой и… — она съежилась от боли, пытаясь не закричать. — Робб… К нему была пришита голова его лютоволка. Он был… Расстроен, — она до крови прикусила губу. — За второй был Риверран, глупое воспоминание из детства, как мы с сестрой, братом и Петиром играли в реке… — из ее глаз невольно потекли слезы. Она не хотела продолжать, но боль от кошмара заглушала боль в теле. — За третьей дверью был ты. Ты держал ребенка, нашего ребенка… — она всхлипнула. — Ты хотел его убить, потому что это была девочка, потому что я подвела тебя, и я б-была вся в крови, и… О, боги, Тайвин, я не хочу потерять этого ребенка. Я сойду с ума, если потеряю его.       — Мы не потеряем нашего ребенка, — сказал Тайвин — яростно, покровительственно, злобно. Но он был зол не на нее — скорее, он был зол на богов. Кейтлин вспомнилось, как Джейме говорил о том, как зол был его отец, когда боги забрали Джоанну.       — Милорд? — раздался старческий голос из-за двери.       Тайвин отпустил Кейтлин, и она закрыла глаза, упрашивая его вернуться, остаться с ней. Она почувствовала, как ее коснулись чьи-то холодные руки, услышала чьи-то голоса, которые просили ее открыть глаза, но, боги, она так устала. Так вымоталась. Голоса говорили, что она переволновалась.       — Хочу к Эдмуру, — пробормотала она в темноту. — Хочу…       И наступила темнота.