***
Всю ночь до самого утра она простояла около окна, наблюдая за моими потугами вырваться и убить ее. Я же, устав вопить, просто лежал и бубнил угрозы, периодически постанывая от боли. Подушка, матрац, одеяло, пижама — все насквозь промокло от пота. Меня ломало с такой силой, что тело хотело выгибаться в неестественные позы, лишь бы немного облегчить это состояние. Но чертовы ремни не давали даже на бок повернуться. Иногда моя голова начинала вертеться как у бесноватого, предпринимая попытки открутиться и сбежать из этого ада. В одно мгновение мне показалось, что фиксирующие ремни выпустили шипы внутрь моего тела, и я истошно заорал. Я просил прекратить этот кошмар, просил дать мне дозу или убить к чертовой матери. Терпеть это было невозможно. Системы и вода, которой меня поили, наполняли организм необходимой жидкостью, чтобы я снова мог реветь и пускать слюни и сопли. Кажется, в какой-то момент я даже обмочился под себя. Но это не точно — все было слишком мокрым, чтобы понять, была ли влага водой или мочой. Микаса никуда не исчезла, и я искренне надеялся, что она совершит на моих глазах самосожжение и тоже будет орать от невыносимой боли. Только это сейчас могло облегчить мои страдания. Наконец кто-то решил обратить на меня внимание — дверь открылась, и в комнату вошли. Рядом с кроватью встала женщина в белом халате, которую я где-то уже видел. Она посмотрела на меня и, буквально на секунду, на ее лице отразился шок. — П-п-пожалуйста, помогите. Дайте хоть что-н-н-нибудь, — истерика не позволяла мне выражать свои мысли внятно. Я трясся, как кленовый лист. — А лу-лу-лучше убейте. Я не могу…я не могу… И Микасу. О…она заслуж-ж-жила, — я хотел умереть, но только не в одиночестве. С собой у меня появилось желание утащить и подругу, которая жестоко издевалась всю ночь. Женщина продолжала молчать и глядеть на меня, бредящего в агонии. Я все повторял, что хочу умереть вместе с Микасой, что сил моих больше нет. Постепенно безнадега опять начала перерастать в приступ гнева, и тело затрясло с новой силой: — Да развяжи ты меня уже! Сколько можно держать меня связанным, будто я псих! Отпустите меня! Мне нужно на улицу! Я хочу гулять! Мне нужно выйти! Почему вы держите меня здесь?! Что я вам сделал?! Мы же даже не знакомы! Я хочу видеть маму и папу! А еще труп Микасы! Как я всех вас ненавижу! Только дайте мне выбраться из этих веревок, и я выпотрошу каждого! Я уничтожу вас всех! Спляшу на костях! А головой своего сраного отца я сыграю в футбол! Ненавижу! Ненавижу! А-а-а-а-а-а-а! Я опять сорвался на вопли, но эта женщина, похоже привыкшая к подобного рода угрозам, даже не шелохнулась. Я продолжал извиваться и сквернословить, но, скорее всего, вызывал жалость, а не страх. Я захлебывался в собственной слюне и слезах. Беспомощность выводила из себя, а ремни опять выпустили в тело миллионы игл. Я горел от этой боли и желал, чтобы каждый страдал так же. Мне было трудно даже представить, что это когда-либо кончится. Похоже, я и правда попал в преисподнюю, где каждая минута была эквивалентна десяти годам.***
Так прошло несколько дней, хотя в моем представлении я пережил вечность. Целыми днями я то молил убить меня, то клялся убить всех сам. Меня почти все время лихорадило, тело ломило, а голос в итоге сорвался. Пару раз меня переодевали и, пока это происходило, меняли постель. В эти моменты я пытался вырваться, сбежать, но медбратья, выглядящие как борцы MMA, без проблем пресекали мои действия. Мне ничего не кололи, кроме витаминов и капельниц с физраствором. Кормить меня можно было только принудительно, при помощи расширителя рта и трубки. Хоть и были в моей жизни вещи похуже, но эта процедура казалась мне самой унизительной. Когда я стал сравнительно стабильным и начал меньше ерепениться, ко мне снова пришла та женщина. Возможно, она навещала меня уже раз в десятый, но за желанием всех «разъебать» ее не всегда можно было заметить. — Здравствуй, Эрен. Как жизнь? — она выглядела очень позитивно, от чего меня начало тошнить. — Ты сейчас серьезно, да? — идти на контакт совсем не хотелось. — Ты кто такая? Мой врач, что ли? — она кивнула, как бы поражаясь моей дедукции, а я продолжил свое пламенное приветствие. — Так вот катись. Мне врач не нужен, я не болен. — Эрен, я хочу помочь. Здесь все тебе желают только добра. Меня зовут Ханджи Зоэ, можешь звать просто Ханджи. Я буду следить за твоей физической реабилитацией, смотреть за тем, чтобы ты восстановился как можно быстрее. Твой организм перед… Я хотел заткнуть уши, не желая слушать этот бред, но ремни с рук мне еще не сняли. По крайней мере, убрали парочку с грудной клетки. Да-да-да, все хотели внушить мне, что наркотики — это вредно, что они все рушат. Но никто не хотел у меня спросить, нужно ли было мне это спасение. Меня все устраивало до того самого момента, пока я не обнаружил себя запертым в своей собственной комнате своего собственного дома. Я начал просто кричать, чтобы не слышать всю эту примитивную хрень, которой доктора пичкают своих пациентов. Ханджи поняла это и замолчала. — Значит, ты еще не готов к диалогу. Хорошо, поговорим в другой раз, — она подошла и потрепала меня по голове как какую-то собачонку. Я же ответил ей взглядом а-ля «еще раз так сделаешь, и я откушу тебе руку по локоть». Врача это, кажется, развеселило, и она удалилась, сверкая улыбкой. Я же откинулся обратно на подушку и застонал. Хоть я и привык к этой боли, но уставал крайне быстро. Снова оставшись наедине с собой, но уже в более-менее соображающем состоянии, я плакал. Сколько еще это будет продолжаться? Почему бы им всем не отстать от меня? Я просто хотел навсегда остаться в прекрасном мире героина, а застрял в камере для наркоманов.***
Ночью мою голову пронзила нереальная боль. Казалось, что там лопнула опухоль. Меня парализовало, я даже не мог дышать. Стало страшно, ведь одно дело молить о смерти, а другое — начать отходить в мир иной. Судороги сковали мое тело, пальцы начали кривиться, готовые выскочить через открытые переломы. Грудная клетка выгнулась колесом. Я хрипел в попытках закричать, попросить о помощи. Ничего не выходило, в коридоре было тихо, но ведь должен же кто-то заметить, что со мной что-то не так? На секунду горло освободилось от спазма, и я заорал, что есть мочи. Я кричал, чтобы меня спасли, кричал, что не хочу умирать. На периферии сознания я заметил Микасу в кресле, где еще утром сидела Ханджи. Девушка ухмылялась, глазами говоря, что заслужил. Мои же глаза начали закатываться, голос пропал, дышать с каждой секундой становилось все сложнее. Я успел уловить хлопок двери и чьи-то четкие указания. — Такими темпами скоро свидимся, Эрен, — прямо над ухом холодно произнесла Микаса, и я провалился в блаженную пустоту.***
Я слышал жужжание тонометра и раздражающее шуршание ручки по бумаге. Неприятное ощущение сухости во рту заставило застонать. Глаза открывать не хотелось. — А-а, Эрен. Очнулся. Напугал же ты нас ночью! Даже дежуривший и ко всему готовый Гюнтер оказался не готов. Аха-ха, — эта женщина вообще могла быть серьезной? Я то ли хмурился из-за того, что она меня бесила, то ли щурился от света, который раздражал глаза, но говорить с ней не хотел. — Что-то хочешь? —это был интересный вопрос. Она прекрасно знала, чего я хочу, но уж точно не собиралась мне этого давать. — Может, водички? Я демонстративно отвернулся, намекая, что разговор окончен. Болтать с кем-то было выше моих сил. Я не знал, сколько уже нахожусь здесь, как сюда пробирается Микаса и что я ей сделал, раз она стала такой сукой. Меня все, мягко говоря, расстраивало. Хотелось просто лежать и жалеть себя. Ханджи, чиркнув что-то еще пару раз в моей карте, опять заговорила: — Ну вот, давление уже двигается к более-менее нормальной отметке. Еще чуть-чуть, и бегать будешь, — хотелось показать ей фак, но, что самое странное, мне это удалось. Похоже, мне все-таки освободили руки. Ханджи весело рассмеялась. — Ну, раз показываешь характер, значит можно звать Леви. Бывай. Дверь за ней захлопнулась. Я поднял ладони к лицу и начал их разглядывать: на запястьях виднелись следы от стягивающих ремней — синяки обхватывали их и были где-то ярче, где-то бледнее. Я задрал рукава пижамы и увидел кучу следов от инъекций на сгибе локтя: что-то от наркотиков, что-то от систем. Зрелище малоприятное. Губа опять затряслась, мне снова захотелось плакать. Было ощущение, что мне уже за девяносто и осталось прожить последние часы. Моя былая энергичность казалась далеким сном, сейчас я не подниму и ложку. Я положил ладонь на глаза и начал глотать всхлипы. Погруженный в отчаяние, я не сразу заметил, что уже несколько минут кто-то сидит на этом злоебучем кресле и пристально за мной наблюдает. Мужчина откашлялся, и я вздрогнул, никак не ожидая, что в камере нахожусь не один. Я поднял на него заплаканные глаза и обреченно замычал. Тогда я подумал: «Ну почему из всех именно он притащился сюда и сейчас?» Да, я помнил этого «урода». Именно он обеспечил теплый прием и дал понять, что я попал далеко не в сказку. — Ну, Эрен, как дела? Как самочувствие? — голос, абсолютно незаинтересованный, нарушил напряженное молчание. — Пошел вон, я не настроен на беседы с таким козлом, как ты, — не знаю, почему я надеялся, что он скажет «ладно», встанет и уйдет. Но находиться с ним в одной комнате было паршиво. — Смотрю, все супер. Набираешься сил. Ханджи была права, когда сказала, что ты вновь показываешь зубки. Если мой врач была солнышком, то этот мужик был самой черной из всех грозовых туч. С ним я не чувствовал спокойствия, скорее, наоборот: мне казалось, что я в опасности. Его взгляд, хищный, даже плотоядный, обескураживал. Начни я убегать, он обездвижил бы меня, просто посмотрев в мою сторону. — Кто ты и что тебе нужно? — Ты, наверное, удивишься, но я — твой психотерапевт. Я нервно хихикнул. Ждал, когда он подскочит и заорет «Это розыгры-ы-ыш!». Но ничего не происходило, поэтому смешок вырвался еще раз. А потом еще. И еще. И еще. И вот я уже валяюсь на кровати и запрокидываю голову в приступе неконтролируемого хохота. Это напоминало чью-то дерьмовую, но адски смешную шутку. Я никак не мог успокоиться из-за этой новости. — Погоди-погоди. Ты — низкорослый мужик с лицом серийного убийцы, будешь лечить мои душевные травмы? Ты? Серьезно, блять, ты? — я никак не унимался. Меня накрывало, стоило только представить это светлое будущее. Я хохотал как самый настоящий сумасшедший, вертелся в кровати, бил кулаками по матрацу, а он продолжал следить за мной, не издавая ни звука. И откуда у меня тогда нашлось столько сил? В один момент меня отпустило, и стало понятно, что он не шутит. Не удивлюсь, если шутки вообще не входили в его репертуар. — Закончил? — я почему-то кивнул на этот дурацкий вопрос, подтверждая, что смеяться дальше не намерен. — Как бы глупо это со стороны ни выглядело, но да, я буду заниматься твоей психологической реабилитацией. Мы подберем программу восстановления, наиболее подходящую именно тебе. И если это будет прыжок с парашютом, мы прыгнем, если собирание детской пирамидки, мы будем ее собирать. — А если это банальная доза героина или марка ЛСД, мы будем дружно искать закладки и употреблять? — мое веселье никак не хотело заканчиваться. В передразнивании этого чудовища я нашел новый смысл существования на ближайшее время. — Как остроумно. Может, есть еще какие-нибудь предложения, которые ты хотел бы обсудить? — голос Леви не дрогнул, звучал ровно, уверенно. — Как насчет того, чтобы вам всем взяться за руки и дружно пойти в зад? Просто оставьте меня в покое, — я вымученно выдохнул и отвел взгляд к окну. Леви, наоборот, вздохнул и, что-то для себя решив, двинулся к выходу. Но мой голос его остановил. — Когда меня выпустят погулять? Я не покидал эту комнату вечность. Меня здесь мыли, здесь я ходил в туалет, здесь меня переодевали, ставили капельницы, кололи уколы. Уже тошнит от этих стен. Леви ничего не ответил и вышел за дверь, а меня опять обуял гнев, но выражать его несвязанным было гораздо проще. Я подскочил на ноги и попытался опрокинуть кровать, она же даже не шелохнулась. Затем я попытался поднять табурет, чтобы бросить его в стену, но он не сдвинулся с места. Вся мебель здесь была прибита к полу. Посуду мне не оставляли, а швырнуть в стену подушку не доставило бы никакого облегчения. Единственное, что можно было разрушить, был я сам.***
После отбоя мне не удавалось уснуть. Свет везде был отключен, но в глаза будто вставили спички. Сгибы локтей адски чесались и требовали как можно скорее воткнуть туда иглу. Днем необходимость дозы ощущалась не так остро, как ночью. В голове зудела мысль, что утро, которое наступит через несколько часов, и гроша ломаного не стоит, если не ощутить приход прямо сейчас. Мне срочно требовался хотя бы самый простой косяк или грамм кокса, чтобы хоть чуть-чуть почувствовать себя человеком. Я чесал места инъекций, не осознавая, что из них уже крупными каплями стекает кровь. — Ох, Эрен, твоя кровать завтра напугает весь персонал. Они точно подумают, что ты пытался покончить жизнь самоубийством посредством ковыряния вен. — Заткнись, Микаса. Я тебя еще не простил. И вообще, проваливай, у меня отбой. Девушка засмеялась, и я замер, рассматривая такой приятный профиль в лунном свете. Она выглядела как раньше, будто не было целого года наркотиков и загулов. — Эрен, я ни за что не оставлю тебя, ты же знаешь. Куда ты, туда и я. Тем более смотри, что у меня для тебя есть, — я даже привстал в предвкушении. Из-за спины как фокусник Микаса достала что-то маленькое. Это была марка. Мои глаза заблестели от счастья, и я кинулся к подруге, которая протянула мне руку с заветным лекарством от всех болезней. Запнувшись о покрывало, которое лежало на полу, я отвлекся, а когда повернулся обратно к окну, Микасы там уже не было. Я начал носиться по комнате в поисках девушки, но ее нигде не было — ни под кроватью, ни за окном. Я искал Микасу даже под подушкой. Ну, если не ее, то хотя бы марку. Разочарование затопило меня по самую макушку, и я опять расплакался от обиды и негодования. — Зачем ты так со мной поступаешь? Даришь надежду, а затем отбираешь ее. Что я сделал? Мы ведь лучшие друзья. Я сел на пол и качался, причитая, что это все нечестно. Кажется, я так и заснул на холодном линолеуме в ожидании чуда, надеясь, что подруга материализуется из воздуха и даст мне то, что так необходимо.***
Мой ослабший организм не справился с холодным полом, хотя странно, что я не заболел раньше, ведь валяться ночью посреди улицы или засыпать на детских площадках под открытым небом для нас с Микасой было в порядке вещей. Мы жались друг к другу, как бездомные котята, тем самым согреваясь. Сейчас, вспоминая это, меня не одолевает ужас, что я так жил. Тогда и там, в детской избушке, ночью, в разгар ломки мне было уютнее, чем в этом карцере. Потому что тут тоже ломает, но там была ласковая Микаса. Я проснулся без голоса, с диким сушняком и зашелся кашлем. Подняться с пола я отнес к разряду «миссия невыполнима» и постарался потеплее укутаться в плед, о который споткнулся ночью. Меня знобило, я был холодный, но во всю потел. Сейчас хотелось, чтобы кто-нибудь зашел и спросил, как мои дела, а я бы послал его. Потому что дела мои были неважными. Мысли о суициде начали перевешивать даже мысли о дозе. Конечно, если бы у меня в руках оказался даже гребаный крокодил, я бы, не задумываясь, его вколол, но за неимением ничего даже отдаленно напоминающего наркотики приходилось рассматривать другой вариант. Я не хотел бороться за свою жизнь, я хотел только кайфа на дорожку, а там и до космоса рукой подать. Мои уши заложило, поэтому я не услышал, что дверь открылась, и не увидел, потому что лежал к ней спиной, но по ветерку, обдавшему затылок, понял, что кто-то зашел. Смотреть на эти назойливые морды не хотелось, но меня здесь не особо спрашивали о желаниях, поэтому я повернул голову, чтобы увидеть Ханджи, которая, склонив голову, глядела в ответ. Она что-то говорила, но я не мог разобрать. — Уши заложило, не понимаю, что ты там несешь, — и отвернулся обратно, наблюдая за тем, как ничего не происходит под моей больничной койкой. Она вышла за дверь, а затем чьи-то сильные руки уверенно подняли меня с пола и уложили на кровать. Теперь я был под прицелом двух взглядов: одного понимающего и одного оценивающего. Но мне было все равно, я ничего не чувствовал, кроме желания подохнуть здесь и сейчас. Ханджи что-то лепетала о том, что тоже любит спать на полу, потому что он твердый и это полезно, а Леви придирчиво рассматривал мое лицо, иногда кивая ей. Из кармана женщина достала пузырек и закапала мне в уши. Я никак не реагировал на прикосновения, что ее удивляло не меньше, чем концовка фильма «Семь», и она решила занести в мою карту рекомендацию к антибиотикам. Странно, что когда не пытаешься вслушиваться, даже через этот белый шум в заложенных ушах все слышишь и понимаешь. Потом она начала причитать, что вся простынь в крови. Леви достал из-под пледа мою руку и неодобрительно помотал головой. Женщина сказала, что бинты захватит тоже. Я искренне надеялся, что дипломированная Ханджи, которая тут же отправилась за препаратами, перепутает пузырьки и вколет мне яд. Но лучше все-таки морфий или хотя бы наркоз. Жуткий мужик по имени Леви не спускал с меня глаз, а я не нашел занятия интереснее, чем пялиться на него в ответ. Кажется, я пытался мысленно до него донести, что готов умереть и буду благодарен, если это произойдет прямо сейчас от его руки, пока меня не успели спасти. На мой умоляющий взгляд он только изогнул бровь, но смотреть не перестал. Когда вернулась Ханджи, я разочарованно выдохнул, понимая, что сейчас мне что-то введут в кровь, но далеко не то, о чем я мечтал. Я ощущал такую пустоту внутри, которую даже десять шприцов и тридцать марок не смогли бы заполнить. Хотя я перегнул. И один косяк справился бы с ней прекрасно, но никто, как будто, этого не понимал. Или у них было такое хобби — мучить меня. Расправившись с уколом, обработав и перевязав мои раны на сгибах локтей, померив давление и температуру, возмутившись, что и то, и то выше нормы и все записав, Ханджи покинула эту комнату, пообещав зайти после обеда. Леви же остался, сев в кресло с моей картой. Мои уши слышали почти нормально, но я надеялся, что он не заговорит. — Что ж, Эрен Йегер. Поздравляю, вчера ты стал совершеннолетним, — что-то там вычитывая, произнес Леви, а затем поднял на меня свой изучающий взгляд, ожидающий хоть какой-то реакции. Я заторможено поблагодарил, а потом осознание вцепилось в мою голову длиннющими когтями. Вчера настал тот день, которого я ждал долгие годы, а я даже не заметил. Да и как я должен был? Я не знал, какой был день недели, месяц. Да что уж там, я сомневался в том, какой был год. Я спрашивал много раз, но все время забывал, что мне отвечали. Петра, та милая медсестра, обещала, что когда я начну поправляться, она принесет мне электронные часы, которые показывают дату, чтобы я всегда был в курсе. Помню, как послал ее тогда отсосать старому охраннику, который иногда прибегал на помощь медбратьям, когда они со мной не справлялись. Она тогда грустно улыбнулась и ушла, закрыв за собой дверь. — Меня выпустят погулять в качестве подарка на совершеннолетие? — не знаю, как такое прагматичное решение пришло мне в голову, когда я был так расстроен, но я решил не терять шанса. — Хм, погулять хочешь, значит. Хорошо, я возьму на себя ответственность вывести тебя на улицу, — я уже было обрадовался, когда он добавил, — но только после того, как ты оправишься от простуды. Так что в твоих интересах сделать это быстрее. — Но я хочу сегодня! — я схватил его за запястье, а мой крик больше напоминал детский каприз. — Пожалуйста, — последнее я прошептал. Я готов был броситься к нему в ноги, лишь бы он не откладывал нашу прогулку на потом. Мне хотелось выбраться из этой страшной комнаты, которая пыталась врастить меня в себя. Несложно было заметить, что Леви не доставляла удовольствие моя хватка, но мужчина тактично промолчал, во избежание еще одной истерики. Испытующе посмотрев на меня своим тяжелым взглядом, который я не выдержал, он все же ответил: — Черт с тобой, я посоветуюсь с Ханджи, и если не возникнет вероятности осложнений, мы немного прогуляемся вечером. И еще одно условие — ты должен поесть. Сам. Используя столовые приборы, — я с благодарностью посмотрел на своего психотерапевта и закивал как болванчик. Сейчас я мог согласиться даже пробежать марафон, не то что поесть с помощью ложки. Уверенность, что моя позитивная доктор-врач не откажет, не покидала. Она просто не могла так со мной поступить.