Внеклассные чувства

      В выходной день улицы старого Киото уже с самого утра наполнились приезжими туристами. Храня в себе многовековую историю, культуры и обычаи этот город по сей день является самым популярным туристическим местом во всей Японии. Прибывшему сюда выпадает шанс не только насладиться видами, невероятной архитектурой зданий и улиц, но и проникнуться атмосферой старой столицы, в которой сконцентрировано самое большое количество синтоистских храмов. От того еще с ранних времен, являясь императорским городом, Киото негласно был провозглашен городом влюблённых. Ни в одном другом месте в стране Восходящего солнце не проводилось столько брачных церемоний, сколько здесь, поэтому почти каждая влюбленная пара, собирающаяся пожениться, обязана получить благословение на этой земле.       ― Столько людей… — Мари не смогла сдержать своего искреннего удивления. — Ты только посмотри, а любовь в наше время действительно пользуется… спросом. Мне даже…       Входящий вызов на ее телефон не позволил ей закончить. Устало вздохнув и опустив взгляд на свою сумку, девушка задумчиво усмехнулась.       — Надо же… Они меня и в этот день оставить не могут. В воскресенье.       ― Не отвечай, у тебя ведь выходной.       — Только посмотрю, кто это, — Мари открыла сумочку и взяла в руки смартфон. — Наш переводчик… Точно. У него же были переговоры с клиентом из Лондона. Я должна с ним поговорить.       — С переводчиком? — задумчиво повторил Итачи, вызвав на лице Мари неловкость. — Ты говоришь на трех европейских языках, но так и не нашла времени для английского?       — Не все умеют распределять свое время, как ты, Итачи-кун. К тому же французский и итальянский намного интересней, чем язык «прогнившего западного капитализма». Здесь я полностью согласна со своим отцом.       — Полагаю, он не ярый сторонник правящих либерал-демократов.       — Да, поэтому еще в студенчестве он вступил в коммунистическую партию. Когда познакомишься с ним, не стоит поднимать тему политики.       — И не обуславливаться о количестве их мест в верхней палате?       — Особенно об этом… — Мари не сдержала тихого смеха, вернув взгляд на Итачи. — Мы с тобой столько простояли в этой очереди… Заполнишь дощечку за нас двоих? А я пока найду место, где потише.       ― Хорошо.       Провожая уходящую Мари взглядом, Итачи не сдержал тяжелого вздоха. Он и сам даже мысли не мог допустить, что согласиться простоять неизвестное количество времени в очереди, которая ведет к каким-то дощечкам. Однако чего только не сделаешь ради этих странных и противоречивых женских желаний? Все же в том, чтобы написать имя своей «избранницы» с целью связать себя и ее на следующие жизни, нет ничего сложного. И даже наглая ложь в лицо богам не так пугает, как расплата за невыполнение этой просьбы. Потому что, если в гневе и в обиде, эта женщина способна на все. Однако прекрасно зная, какой может быть Мари, Итачи вовсе не боится ее расправы. Его также не беспокоит гнев небес, у которых он попросит благословение на союз с женщиной, которую на самом деле не любит. Но даже несмотря на то, что он мало во что верит, все же интерес к тому, работает все это или нет, возник. Поэтому самый большой храм в Японии, уцелевший после великого пожара и считающийся священным местом, поможет ему найти ответы на некоторые вопросы.       Когда его очередь уже подошла, Учиха направился к кумирне, состоящей из каменных изваяний богов и деревянных столбов, на которых висели исписанные именами таблички. Подойдя к лавке с чистым дощечками, где среди молитвенных слов были и места для заполнения имен, Итачи взял одну с красной лентой. Теперь, если он уже дошел до этой кумирни и взял в руку чистую табличку, значит, полдела сделано. Осталось лишь основная часть, для исполнения которой, Итачи прикоснулся к кисти.        «Однажды и ты напишешь имя той, которую полюбишь…» Учиха замер, когда слова матери двадцатилетней давности слишком внезапно и ясно всплыли в памяти. Более того, они прозвучали так четко, словно Микото стояла рядом, пытаясь увидеть имя, которое старший сын впишет в дощечку.       ― Чернила?       Этот голос вывел Итачи из того ступора, который был вызван внезапным появлением слов матери в его мыслях. Учиха поднял взгляд на человека, стоявшего возле него, после чего увидел пожилого мужчину в кимоно служителя. Седовласый старик улыбнулся, снимая старые дощечки для молитвы.       ― Простите… Что?       ― Тебе нужны чернила, чтобы написать имя, — пояснил мужчина, взглянув на чернила, которые стояли там, где Итачи взял кисть.       Хоть уже и мог преступить к написанию их с Мари имен, но Учиха не смог сдержать своего интереса, от того задержал взгляд на старике. Тот с особой осторожностью снимал готовые к молитвам дощечки и складывал их в свою корзину. Он так искренне и по-доброму улыбнулся Итачи, что у последнего сложилось впечатление, словно они уже виделись и даже о чем-то мило беседовали когда-то давно. Густые поседевшие брови монаха приподнимались вверх, когда он что-то находил на дощечках. Служитель тихо вздыхал, но продолжал свое дело и все же временами поглядывал на Итачи. И, когда на кумирни возник сквозняк и ветер потревожил висящие таблички, старик взглянул на изваяния богов.       ― Ты уже привлек их внимание, сынок… — тихо и хрипло заметил служитель, не сдержав новой задумчивой улыбки. — Они ждут.       ― Чернила… — начал Итачи, взглянув на пустое дно чернильницы. — Они закончились.       ― Разве?       Монах не сдержал своего удивления, после чего подошел к чернильнице и заглянул в неё. Не прошло и мгновения, как его губы снова расплылись в задумчивой улыбке.       — Закончились… говоришь? — старик поставил чернильницу на место и поднял на Итачи едва ли не укорительный взгляд подозрения. — Скажи, сынок, а с каким умыслом ты пришел сюда?       ― Я здесь для того, чтобы вписать свое имя и имя моей девушки. Как и все остальные здесь.       ― Твое имя и имя… твоей девушки, говоришь? Хм… Сам обманутый, и других обманом окружить хочешь? Боги этого не любят.       ― Обманом? — с недоумением повторил Учиха. — О чем Вы?       Итачи уже и сам начал хмурить брови, пытаясь мысленно растолковать и понять слова служителя. Однако вместо ответа на его вопрос, тот снова вернулся к своей работе как ни в чем не бывало.       ― Разве чернила кончились?       ― Да, я ведь видел, что Ваша чернильница пуста, — тихо ответил Учиха, снова посмотрев на дно чернильницы.       Совершенно не предвидя этого и не ожидая, Итачи задержал взгляд на черном дне керамической емкости. Он четко видел, что она пуста, и пару минут назад в ней не было чернил. Неужели все дело в том, что он просто переутомился за минувшую рабочую неделю? И к тому же, что вчера, что и сегодня Мари встала слишком рано, не дав возможности ему выспаться. Поэтому, пребывая в своих размышлениях, Итачи позволил своему зрению себя обмануть. Теперь, наконец-то убедившись, что чернила все-таки есть, ему необходимо побыстрее написать ее имя рядом со своим и уйти. А после их непростой прогулки по территории этого храма ему не помешает крепкий кофе. И даже если в старом Киото есть некоторые проблемы с западными напитками, Итачи сделает все, чтобы его найти.       ― Простите… — тихо извинился перед стариком Итачи, окунув кисть в чернильницу. — Я не заметил.       Свое имя он написал так быстро и уверенно, что даже не задумываясь приступил к следующему, но его рука замерла. Он вновь невольно вернулся к детским воспоминаниям, в которых мать рассказывала о важности того, чье имя однажды напишется рядом с его. «Имя лишь той, которую ты…»       — Это ведь глупо…       Учиха не сдержал тяжелого осуждающего вздоха, затем покачал головой. Он уже не ребенок, чтобы верить в то, о чем Микото рассказывала ему во время посещения этого Храма двадцать с лишним лет назад. Поэтому, отбросив остатки своих сомнений, Итачи вновь собрался силами и вывел на дощечке «Риёки Мари».       Отложив кисть, которую уже непросто было держать в руке, Итачи беглым и не самым внимательным взглядом прошелся по дощечке. Однако пусть и старался обращаться к воспоминаниям из прошлого, он все-таки отчетливо и ясно понимал одно. Он только что попросил благословения, тем самым скрепил их связь в молитве, как связь возлюбленных. И если в сделанное ему верится с трудом, то стоит ли вообще ему думать о последствиях? Итачи все равно бы это сделал с ней или без нее. К тому же на данный момент никакое другое имя не могло быть написано рядом с его.       — Никакое, — тихо протянул он, вторя своим мыслям.       Но чем больше он пытался себя в этом убедить, тем крепче его рука сжимала молитвенную дощечку. И, как только в его мыслях мелькнул образ голубоглазой болтливой студентки, Учиха замер. Но быстро вернув контроль над своим телом, Итачи одернул себя. Он должен сделать что угодно, только бы не пускать в свою голову ту неспокойную и дерзкую девчонку.       Учиха в спешке и без особой бережливости принялся завязывать шнурок на крючке, чтобы повисеть дощечку. Хоть он и смог собраться мыслями, однако недовольство все равно по-прежнему беспокоило его тело и проявлялось в каждом его движении. Его руки била неуместная дрожь негодования и злости на самого себя, от которой брови Итачи начали хмурится. И если ему казалось, что у него все «под контролем», то наблюдавший за ним служитель так не думал.       ― А ты уверен, что верное имя написал?       ― Более чем, — Итачи старательно занимался узлом, который ему никак не удавалось затянуть. — Разве я могу в этом сомневаться?       ― Киото еще с древних времен считается городом любви, а этот храм и вовсе… самое волшебное место во всей стране. Ты ведь уже бывал здесь и сам это знаешь.       — Да… Но я, к сожалению, не так религиозен и суеверен, как хотелось бы моей матери.       Закончив с узлом, а затем убедившись в том, что дощечка хорошо привязана, Учиха отступил от нее и повернулся к старику.       ― Могу я поинтересоваться, какое же имя, по-вашему, я должен был вписать?       ― Говорят, дорога в Киото — путь новобрачных, — старик поучительно поднял указательный палец вверх, вновь позволив своим губам расплыться в доброй улыбке. — Если ты здесь не один, то должен написать имя той, с кем приехал сюда. Если мужчина и женщина вместе едут в этот город, они едут за благословением своей любови.       ― Я его и написал. Эта девушка сейчас здесь. На территории этого Храма.       ― И ты уверен, что именно с ней прибыл в Киото?       Увидев мелькнувший ступор на лице Итачи, старик тихо рассмеялся и покачал головой. Ощутив легкую дрожь от собственного осознания, Учиха понял, что совершенно не уверен в своих словах. Действительно, в этот город он прибыл не с той, чье имя написал. И то, что старик успел об этом обмолвиться, вызвало в Итачи легкое недоумение. Однако, не имея желания искать этим странностям объяснение, он решил вернуться к Мари, чтобы обойти оставшиеся храмовые сооружения и вернуться в город.       Подавив в себе чувство ступора и удивления, Учиха тихо извинился перед служителем и попрощался с ним. Итачи направился обратно сразу же, как только получил в ответ понимающий кивок, не лишенный той же задумчивой и теплой улыбки. Оставляя позади себя одно из странных мест, которое он когда-либо посещал, Учиха уже успел погрузиться в мысли о том, какой именно кофе ему сейчас не помешает. Однако лишь отдалившись от кумирни на несколько метров, Итачи ощутил дуновение ветра, а затем услышал треск и стук, раздавшиеся за спиной.       Невольно прекратив шаг и совершенно не понимая причин этого, Итачи обернулся. Ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы взглядом найти ту самую дощечку, которая упала на землю и раскололась на две части. Даже несмотря на то, с каким упорством он затягивал узел на ленте, чтобы привязать эту табличку, теперь на земле лежали две ее половинки. Одна с его именем, другая с именем Мари.       ― Нельзя связать себя с луной, когда уже связан с солнцем, — заключил монах, все так же неспеша занимаясь табличками. — Богов не обманешь. Они видят всё…       Минувший день хоть и выдался утомительно длинным, однако больше казался насыщенным. Обойдя все доступные места того Храма, у Итачи наконец выдалась минутка обдумать всё, что там произошло. И та самая «минута» размышлений наступила для него, когда он и Мари сели в поезд. Как только он встретился с ней после посещения кумирни, она сразу же поинтересовалась тем, все ли он сделал. И его ответ оказался честным, однако без некоторых уточнений. Ведь все-таки он написал их имена, как и обещал, затем привязал дощечку, как и было положено. Но вот рассказывать о том, что при первом же дуновении ветра табличка упала и раскололась, он не стал.       К тому же вдаваться в подробности у него уже не было сил и возможности, так как к этому времени Итачи решил вернуться к причинам того, почему вспомнил слова Микото, которые она говорила ему больше двадцати лет назад. Тогда он был уже достаточно взрослым ребенком, чтобы говорить и рассуждать о богах, о силе вере и о семье. Но в тот вечер Итачи столкнулся еще с одной вечно обсуждаемой темой среди людей, которая, как сказала бы Мари, всегда была «в моде».       Вполне возможно, что его прибытие в Киото оживило те воспоминания, а сам Храм заставил к ним обратиться. Итачи даже сейчас помнил все так, словно это было вчера. Ему и труда не составило воспроизвести ту атмосферу священного праздника, который они отметили всей семьей в Киото двадцать три года назад.       ― Итачи… — женщина в белом кимоно, ушитом красными цветами, склонилась к своему десятилетнему сыну и протянула ему два конверта. — Напиши в одном то, чего бы ты хотел попросить у богов и помоги написать это своему брату.       — Мой карандаш…       Итачи бросил взгляд на черные волосы матери, собранные в высокую прическу, в которой помимо кандзаши был и простой карандаш.       — Ах, да, — Микото опомнилась и вытянула из своей прически карандаш сына.       Вновь встретившись взглядом с глазами, что, вопреки их мраку, излучали проницательность и тепло, Микото неловко улыбнулась Итачи.       — Прости, чуть не забыла… Держи.       — У тебя столько заколок, но ты все равно используешь мои карандаши.       — Это вышло случайно. Если бы убрала его в сумку, то и ты бы про него мог забыть.       — Но ты делаешь так и дома, — тихо заметил сын, взяв за руку пятилетнего брата. — Собираешь волосы первым, что попадется под руку. Иногда мне кажется, что из нас двоих ребенок не я, а ты, мама.       Микото вновь не сдержала улыбки, которая в этот раз оказалась больше понимающей, чем неловкой. Полностью разделяя мнение со своим старшим сыном, женщина не решилась с ним спорить.       ― Мы с отцом будем у той кумирни, — Микото указала в сторону изваяний возле главного здания храма. — Как закончите, приходите к нам. Встретимся у тех ворот, хорошо?       — Хорошо.       ― Нам надо успеть, братик! — Саске потянул брата за руку, подняв на него свои горящие нетерпением глаза. — Идем скорее!       ― Нам некуда спешить, Саске. Боги никуда не денутся.       На территорию самого крупного синтоистского храма Киото опустились вечерние лучи. Улицы постепенно начали освещаться фонари и огнями гирлянд. Приближалось открытие ярмарки, которая с каждым часом собирала все больше людей. Среди прихожан и паломников, как и на любом другом празднике, были и дети. Бегающие с ветреными ловушками и воздушными змеями сорванцы разбавляли праздничную атмосферу своим заразительным смехом. Теперь в каждой лавке со сладостями и игрушками появлялись очереди. Самые маленькие и нетерпеливые прихожане этого храма пытались успеть подбежать и оценить каждый прилавок. И Саске не оказался исключением. Мальчик так был впечатлен происходящим, что не мог определиться, смотреть налево или направо. Однако, что бы он ни выбрал, смотрел Саске куда угодно, но только не под ноги.       — Саске… — Итачи в очередной раз удержал его за руку, когда тот споткнулся. — У тебя еще будет время разглядеть эту ярмарку, старайся смотреть вперед. Тут камни.       — Но братик держит меня за руку, значит, я не упаду… Тут столько шариков. А скоро мы загадаем желание в конвертике, Нии-сан?       ― Загадаем уже сейчас, — ответил Итачи, остановившись перед кумирней, к которой они подошли.       Саске с интересом перевел взгляд с брата на каменные столбы и изваяние, окружающие небольшую деревяную постройку в виде домика. Подбегающие к нему дети сбрасывали в него свои записки и конвертики, после чего складывали ладошки на груди.       — Что написать на твоем конверте? — закончив со своей запиской, Итачи взял конвертик брата.       ― «Шарик».       ― Шарик? — Итачи перевел удивленный взгляд на Саске. — Все, чего ты просишь у богов в этот день, это шарик?       ― А ты бы хотел шарик? Можешь написать два. Один мне, другой тебе.       ― Воздушные шарики очень вредны для животных и природы, поэтому…       ― Вечно ты такой, Нии-сан! — Саске с обидой поджал губы и недовольно сложил ручки на груди. — Все равно хочу шарик! Я не буду выпускать его из рук… Правда-правда.       ― Но если ты знаешь, что сегодня получишь шарик от родителей, зачем просить об этом у богов?       ― Чтобы мама с папой не забыли мне его купить. Братик, напиши «шарик»!       ― Уже написал, — Итачи протянул брату конвертики. ― Можешь сбросить и мой.       — Хорошо!       Черные глаза мальчик вновь нетерпеливо засияли предвкушением. Подбежав к ящику с письмами и желаниями, Саске по одному сбросил в него их с братом конверты. Затем, едва успев приложить ладони к друг другу на груди, мальчик вернулся к Итачи.       — А теперь нужно скорее идти к маме с папой, чтобы желание поскорее исполнилось!       Наблюдая то, насколько сила веры ребенка непоколебима, Итачи позволил своему удивление проявиться на его лице. Впрочем, она сильна, как и вера любого, кто верит. Невольно вспомнив, что Саске и в прошлом году загадал шарик, а потом попросил его у родителей, Учиха задумчиво улыбнулся. Наверняка, если бы все это произошло в обратной последовательности, Саске бы точно застыл в долго искреннем недоумении.       По пути обратно к месту встречи с родителями Саске, к удивлению его старшего брата, шел спокойно и даже осторожно. Пытаясь понять, почему ветренные ловушки и шарики больше не привлекают внимание младшего, Учиха уже хотел к нему обратиться, однако тот решился на вопрос первый.       ― Нии-сан?       ― Да? — ответил Итачи, даже не подозревая о том, о чем будет их разговор.       ― А почему мы загадываем желания в разных местах?       Саске задумчиво смотрел вперед, разглядывая храмовое сооружение, к которому они подходили, чтобы встретиться с родителями.       ― Там живут боги, которые им нужны.       — Значит, те боги, не дарят шарики? — мальчик с удивлением поднял голову на старшего брата. — А дарят только те, к которым ходили мы?       — Саске, боги дарят не только шарики, но и многое другое.       — А что еще?       — Ну… — Итачи задумался, стараясь подобрать подходящие слова для младшего брата. — Они дают людям то, в чем они нуждаются. Кто-то просит счастья, кто-то друзей, возможно, кому-то нужны силы или терпение.       — А что нужно маме и папе? Чего они просят у богов.       — Наверное… любви? — сделав такое предположение, Учиха уже наблюдал очередной возникший интерес на лице брата.       — Значит, папа и мама просят у богов любви? Братик… Они что… нас… не любят? — Саске остановился, невольно погрузившись в поток своих детских мыслей. — Нии-сан, а если они попросят… новых детей?       Едва не сдержав желание рассмеяться, Итачи поднес кулак к губам и тихо прокашлялся. Давненько не слыша от брата подобные милые и глупые мысли, Учиха понимал, что сейчас должен сохранять спокойствие и серьезность, чтобы его переубедить.       — Им не нужны новые дети, Саске. У них есть мы. Мы те самые дети, которых наши мама и папа просили у богов очень давно, поэтому они нас любят больше, чем кого-либо. И других им не надо.       — Правда?       — Правда.       — Уже закончили?       Раздавшийся знакомый мужской голос у ворот в храм заставил Саске обернуться. Увидев подходящего к ним отца, мальчик бросился к нему, уже согнав остатки своего минувшего настроения.       ― Папа!       Фугаку улыбнулся, склонившись к подбежавшему сыну.       — А можно мне шарик?       ― Конечно, — взъерошив волосы младшего, Фугаку усадил его себе на плечи. — А небесный фонарик? Хочешь запустим его в небо?       ― Хочу!       ― Они ведь… тоже вредят природе, — тихо и с легким укором заметил Итачи, наблюдая за тем, как отец направился с братом к лавке с шарами и фонариками.       ― Он шарик не выпустит в небо, а небесный фонарик сгорит. Не волнуйся, — задумчиво начала Микото, подойдя к сыну. — Не лишай его таких радостей. Саске совсем еще ребенок. Значит, он снова загадал шарик? Веры и наивности в нем больше, чем в ком-либо. Он так не похож на тебя в те же годы…       ― Почему вы с отцом приходите сюда?       Своим вопросом Итачи отвлек мать от ее мыслей и размышлений. Учиха с интересом рассматривал изваяния богов и деревяные таблички на кумирне, возле которой они остановились.       ― Здесь находится дом Оконинуси-самы, — ответила Микото, проследив за взглядом сына. — Он бог любви и семейного счастья. Мы просим защиты для нашей любви и для Вас с Саске.       ― Но ты не брала молитвенные конверты, — заметил мальчик, вернув взгляд на мать.       ― Они нам и не нужны.       Женщина подошла к висящим деревянным дощечкам на перекладинах, после чего подозвала сына к себе, чтобы кое-что ему показать. Все еще испытывая желание разобраться в его возникшем непонимании, которое зародилось из-за вопроса Саске, Итачи последовал за Микото.       — Вот. Мы написали их в такой же табличке. Здесь каждый вписывает свое имя и имя своей любимой.       ― И потом по этим дощечкам служители будут молиться? — Итачи рассматривал множество имен, попадающиеся ему на глаза. — Монахи снимают их для молитвы.       ― Верно… — Микото задумчиво улыбнулась. — Когда-то и ты напишешь имя той, которую полюбишь.       ― Нет, — категорично возразил Итачи, взглянув на удивлённую мать. — Я не хочу вписывать ничье имя.       ― Что? Но почему? Ты ведь обязательно кого-нибудь полюбишь, Итачи. Эта женщина наполнит твою жизнь теплом и счастьем. Она подарит тебе таких же чудесных детей, как у нас с Фугаку.       ― Нет, — вновь протянул мальчик, чем вызвал на лице матери недоумение. — Единственная женщина, которую я всегда буду любить, это ты.       — Ох…       Микото вздохнула, не справившись со своим искренним удивлением, которое нередко в ней вызывали сыновья. Но когда дело касалось старшего, то в ее ступоре и удивлении ей приходилось пребывать значительно дольше.       ― Как мать… я очень счастлива слышать такое, но как женщина… Разве я могу лишить ту девушку шанса быть любимой тобой? Я не могу этого принять. Ну, что… если она будет похожа на меня? Ведь такую ты полюбишь?       ― Не знаю… — задумчиво и серьезно начал Итачи. — Ты настолько непохожа на других, что… Я уверен, такой как ты… больше нигде нет.       ― Есть, — уверила сына Микото, коснувшись губами его лба. — И ты обязательно ее…       Отстранившись от сына, женщина не справилась со своим озарением, поэтому потеряла мысль. Внезапно кое-что вспомнив, Микото только сейчас осознала, в каком месте они находятся. Под немое недоумение сына, который пытался понять, что с ней случилось, женщина взяла его за руку и повела его в обход изваянии.       — Идем, кое-что проверим.       ― Что… — Итачи задержал взгляд на табличке «вход запрещен», мимо которой они прошли. — Но ведь… Туда нельзя… Мама?       ― Они еще не закончили реставрацию этой кумирни. Но там все равно никого нет. Не волнуйся. Твоя бабушка однажды показала мне, как узнать, насколько далеко от тебя человек, что держится за ту же нить судьбы, что и ты.       ― Нить судьбы? — Итачи не сдержал тяжелого вздоха, убедившись в том, что недавно услышал. — Отец был прав… Ты слишком суеверна. И свою чрезмерную детскую наивность Саске унаследовал именно от тебя.       ― Что? — Микото повернулась к сыну, вскинув брови от удивления. — Фугаку так говорил?       — Нет. Последнее сказал я, а не он.       Преодолев свое очередное удивление, Микото лишь улыбнулась и вернула взгляд на закрытую кумирню, к которой они подошли. Стоило им оставить позади фестиваль и всех присутствующих на нем, как вместо шумного гула, наполнявший храмовую территорию, они столкнулись с тишиной. За зданием одной деревянной постройки, за угол которой они зашли, царили природное молчание и покой. Даже несмотря на то, что к этой кумирне пока не допускали прихожан и паломников, священный огни и благовонии все-таки были зажжены.       — Вот, тот самый камень, — Микото подошла к невысокому каменному столбу, исписанному древними молитвенными текстами. — Он показывает, насколько близко к тебе находится человек, с одной судьбой, что и у тебя.       — И как это может показать обычный камень?       — Он необычный, Итачи, — Микото указала на округленные края столба. — Он стоит здесь уже не одну сотню лет и показывает людям, где их судьба.       — Выходит, ты веришь в это не одна? — заметил Итачи, чем заставил мать засмеяться.       — Есть люди суевернее, чем я. Но в это верили мои бабушка и дедушка. Вышло так, что, когда еще не были знакомы, они в один день и почти в одно и тоже время были здесь и прикасались к этому камню. Помимо молитв, на нем изображены направления частей света. Символы указывают на то, как далеко от этого храма твоя судьба. Так бабушка узнала, что ее судьба была рядом с ней в тот момент, когда она прикоснулась к камню.       — Женщины довольно впечатлительны, от того им охотнее верится в то, чего они объяснить не могут. Она просто не оставила выбора прадедушке, поэтому он тоже поверил.       — Нет, все было с точностью да наоборот. Первым кто во все это верил был он. Подойди ближе и сам убедишься в том, что все не так просто, как кажется. Нужно закрыть глаза, сосредоточиться и протянуть руку вперед. Если твоя ладонь прикоснется к центральным символам в первом кругу, значит твоя судьба находится недалеко от Киото. Если коснешься второго круга, значит, она значительно дальше, а если твоя ладонь попадет на третий круг, то твоя судьба скорее всего на одном из материков.       ― На одном из материков? — повторил мальчик, задержав взгляд на столбе перед ним. — Но ведь это… глупо. Что сложного в том, чтобы прикоснуться к этому изваянию и попасть в самый центр? Мама… это ведь просто городская легенда.       — А ты попробуй.       Микото присела позади сына и обхватила его плечи, чтобы тот встал прямо напротив храмовой реликвии. Понимая, что спорить бесполезно, Итачи позволил ей подвести себя ближе к камню.       — Это странно, — вновь не сдержался мальчик, громко вздохнув. — Мало того, что мы проникли на территорию, которую закрыли на реставрацию, так мы еще…       — Не забывай, что ты сын не только Фугаку, но и мой. Так что сегодня не будь таким, какой ты обычно. Дети не должны быть такими серьезными.       — Ты меня таким родила, — заметил Итачи, увидев ладонь матери, которой она накрыла его глаза.       — Да, и горжусь этим. А теперь закрой глаза и не подглядывай, хорошо?       — Хорошо.       Послушно прикрыв глаза, но до сих пор держа в памяти образ камня и его символов перед собой, Итачи почувствовал, как мать убрала свою ладонь и отпустила его плечо. С легким нетерпеливым предвкушением, какое нередко испытывает ее младший сын, Микото следила за тем, как старший протягивает руку к камню. Но как только ладонь Итачи начала приближаться к одному из центральных рисунков, она ушла в сторону так сильно, что вызвала недоумение не только у женщины.       ― Что? — чувствуя, что ладонь прошла мимо камня, так и коснувшись его, Итачи открыл глаза. — У меня, что… нарушена координация… движений?       Мальчик нервно сглотнул, посмотрев на свои ладони. И, заметив его видимое беспокойство, Микото поспешила его успокоить:       ― Вовсе нет. Может…       ― Тот человек еще пришел в этот мир?       Услышав голос позади них, Итачи и Микото обернулись. Следящий за ними служитель, держал в руке зажженную лампу, осветив лица удивленных прихожан. Осознав, что вызвал своим появлением в них легкое оцепенение, мужчина задумчиво улыбнулся и решил продолжить.       ― Человек, в чьей руке та же нить судьбы, что и у тебя, еще не появился на свет. Поэтому твоя ладонь не коснулась камня.       ― Добрый вечер, ― Микото почтительным поклоном поприветствовала служителя Храма. ― Извините, что…       ― Ох, всё в порядке, — служитель отмахнулся, подойдя ближе к женщине и ребенку. — Не извиняйтесь. Боги рады нам в любое время и в любом месте. Это Ваш сын?       ― Да, старший. Итачи…       ― Здравствуйте, — тихо протянув свое приветствие, мальчик поклонился подошедшему монаху.       ― Здравствуй… — ответил тот, когда вновь встретился с ним взглядом. — Даже в наше время в этом мире есть место вещам, происхождение которых невозможно объяснить. Не стоит этого бояться, Итачи. Порой в необъяснимом, что тебя пугает, может быть правда, которую ты ищешь.       Тогда он и не сомневался, что получит объяснение соответствующие образу, с которым монах появился у той кумирни. Все же нетрудно догадаться, какой была бы реакция у другого служителя, если бы он увидел, что кто-то проник на территорию, которая еще не готова для молитв. Из того вечера Итачи запомнил буквально все. И даже ту улыбку, с которой служитель встретил «нарушителей». Слишком добрая и задумчивая. Прямо такая же, с которой его сегодня встретил…       Учиха нахмурил брови, как только образ монаха из детства буквально слился воедино с образом того, с кем он разговаривал сегодня. Тот же храм, почти то же место и тот же день, но только с разницей в двадцать с лишним лет. Возможно ли, что тот монах из далекого прошлого и есть…       ― Этот старик…       ― Что? — Мари оставила чтение книги, которую купила в храме, и повернулась к Итачи. — Ты что-то сказал?       ― Нет. Просто задумался.       ― Задумался? Хорошо… Я тоже думаю о том, каким выдался сегодняшний день… Кстати, я так и не спросила тебя. Что ты делал, пока ехал в Киото?       Закрыв книгу, Мари положила голову ему на плечо и взяла его под руку. Ощутив легкое волнение, которое вызвал ее вопрос, а не прикосновение, Итачи постарался не вдаваться в подробности своих очередных воспоминаний.       — Не утомился?       ― Нет. Я спал всю дорогу.       Итачи отвел взгляд в сторону, пристроив его на окне, за которым шел дождь. Из-за скорости, которую поезд набрал за считанные секунды, капли дождя параллельно горизонту, как струны растекались по стеклу. Чем больше состав отдалялся от Киото, тем гуще и темнее становились тучи. И дело даже не в позднем вечере, который близился к завершению, а в городе, что остался позади. Старая столица заслуженно называется не только святым местом, но и одним из самых солнечных городов страны. От того еще с самого детства он ассоциировался у Итачи с ясностью и покоем.       ― Ты ведь как-то говорил, что и в детстве тяжело вставал, — вспомнив один из его рассказов, Мари задумчиво улыбнулась. — Хоть ты давно уже взрослый мужчина, однако иногда… напоминаешь мне ребенка. Это слишком мило… Как и твоя слабость к сладкому. И, помимо данго с мотти, которые мы заказывали в той лавке, что тебе больше всего понравилось в Киото?       Дорога до него и глупая игра «кто кого переглядит». Из всей поездки он сейчас помнит только это. Даже странности, произошедшие в храме недавно его не так беспокоили, как воспоминания о совместной поездке до Киото с ней. Итачи впервые задумался над тем, с какой осторожностью впускает ее в свои мысли, не обращаясь к ней по имени. Однако ему и в жизни еще не довелось назвать его несмотря на то, что он уже давно с ним знаком. Но все это становится неважным, потому что, как бы к ней ни обратился, в ответ он все равно услышит тихое и робкое «сенсей».       И, задумавшись о том, что приветствуют друг друга чаще всего слишком неожиданно и резко, Итачи задался очередным вопросом. Как же им удалось случайно встретиться уже во второй раз? Ничего не предвещало тех встреч, как они тут же наступали. Что и произошло утром вчерашнего дня. Удивительно, но поговорить с ней Итачи хотелось не меньше, чем закрыть глаза и наслаждаться началом своих выходных. Но даже в разговоре с ней Итачи выделил незначительный, но все же недостаток. Обсуждая дела его класса, он только чаще вспоминал о том, что приходится ей учителем, после чего каждый раз в его мысли прокрадывалось сожаление. И Учиха лишь сейчас осознал — оно было о том, что он обязан быть тем, кто никогда не должен нарушать дистанцию и делать то, чего хочет больше всего.       Ему достаточно лишь просто коснуться ее лица. От теплоты ее кожи ладонь будет гореть огнем, от чего Итачи осторожно ее расправит, проведя большим пальцем линию вдоль ее скул. Он сделает это и увидит реакцию на свое прикосновение. Уже невыносимо предполагать, что же она предпримет в ответ. Застынет и молча будет ждать, когда он ее отпустит или чувственно нахмурится, прикрыв глаза и со смущением накроет его ладонь своей? Он так ясно и детально все это представляет, что в его мыслях она кажется ему не менее реальной, чем в действительности. Поэтому, чем больше Итачи погружался в подобные размышления, тем чаще приходил к одному заключению — мысли о том, чтобы увидеть ее реакцию на его прикосновение, для него самые желанные и приятные в данный момент.       ― Итачи-кун? — так и не дождавшись от него ответа, Мари напомнила о себе. — Снова о чем-то задумался? Ты так и не сказал, что тебе понравилось больше всего.       ― Мне понравилось всё, — ответил Итачи, вернув на нее взгляд. — Начиная от храмовых построек, заканчивая твоей юкатой.       ― Ох, это было нетрудно. Я знала, что тебе нравятся белые наряды, поэтому не удержалась. Ну, если тебе понравилось, значит, я все верно сделала. Но ты ведь не только об этом думал, верно? Скажи, о чем еще?       ― Разве, это важно?       Вновь против своей воли вернувшись к размышлениям о том, что ему позволено, а что нет, Итачи отвернулся к окну. Пусть эти мысли отчасти не нравились ему и даже напрягали, он не мог их прервать. Без конца мучащий его вопрос об отношениях учителя и студентах уже грозил довести его до бессилия и головной боли. Учиха хоть и старался держать на расстоянии от себя «непозволительное» и «запрещенное», однако оказался беспомощным перед самим собой.       — В моей голове слишком много ненужных мыслей…       ― Много ненужных мыслей? Тогда это еще как важно, — Мари с беспокойством склонилась к нему, прикоснувшись к его плечу. — Может быть, я помогу тебе разобраться в том, что тебя беспокоит и избавиться от этих… мыслей?       ― Хотелось бы…       — Тогда расскажи мне, о чем ты думаешь? Если тебя это выматывает и забирает твои силы, этим нужно поделиться, а не держать в себе. Тебе необходимо ослабить эмоциональную нагрузку.       — Эмоциональную нагрузку? — повторил Итачи, повернувшись к Мари. — Ты финансовый аналитик или психолог?       — Иногда полезно быть тем и другим. А если серьезно, то подобный совет я слышала от твоего друга, когда он приходил к нам офис, чтобы пойти с тобой на матч. В холле собралось столько людей. Он рассказывал, как правильно высвобождать и контролировать эмоции.       — Ты не видела то, как он смотрит футбол. Он, может, и хороший психолог, но контролировать свои эмоции совершенно не умеет. Однако пытается научить этому других.       — Даже если это так, Итачи-кун, это не меняет того, что эмоциональная разгрузка тебе нужна. Так что… рассказывай. Поделись со мной своими мыслями и тебе станет легче.       Фраза «тебе станет легче», к его удивлению, прозвучала для него довольно заманчиво и привлекательно. Испытывая в последние дни не просто моральное утомление, но и физическую усталость от этих размышлений, Итачи всерьез задумался над тем, чтобы в общих чертах поделиться им с Мари. Ведь есть же хоть малая вероятность того, что она подтолкнет его на верный путь и приведет к правильному ответу. И, в конце концов, не стоит забывать о народной мудрости, которая проверена веками: одна голова хорошо, а две лучше. Поэтому в любом случае хуже не станет, если он расскажет ей о том, что не дает ему покоя.       — Хорошо… — сделав глубокий вдох, начал Итачи. — Хоть и звучит это довольно необычно и странно, но… в последнее время я думаю о том, что заставляет людей решаться на то, что им… запрещено.       Разумеется, ему пришлось умолчать о том, что теперь среди тех людей мелькнул и он. Всю свою жизнь являясь тем, кто не нарушает правила, он все чаще ловит себя на мысли, что хотел бы это изменить. И он уже был готов на это решиться, находясь в одном поезде со своей студенткой. Тогда представления о том, как он переступит черту и приблизится к ней, не казались ему вызывающими и неправильными.       ― Ты имеешь в виду преступления? — своим вопросом Мари вновь не позволила ему углубиться в его воспоминания. — Убийства, грабежи…       ― Нет… Я говорю о других запретах. Что людей заставляет перейти рамки дозволенного, переступить через грань, что установило для них положение, работа и прочее?       ― Вот как? — брови Мари в легком озарении потянулись вверх. — Так ты про такие грани? Знаешь, а мы ведь сегодня слушали кое-что подобное. Паломник из Китая говорил о том, что над долгом преобладают чувства, если они действительно истинные, поэтому такой проступок, когда грани дозволенного нарушены, может быть прощен.       ― Разве? Этот монах просто рассказал одну из легенд поднебесной. Ты ведь сама в такое никогда не верила.       ― Но было очень интересно и даже… романтично, — Мари не без грусти в глазах вернулась к рассказу, который сегодня услышала от паломника. — Генерал, служащий у императора, влюбился в молодую принцессу, которая должна была стать императрицей, выйдя замуж за их политического союзника. Он знал, что связан долгом перед все страной, но ответные чувства принцессы не оставили ему выбора. Но немного позже она заболела. Болезнь оказалась смертельной и неизлечимой. Однако ценой своей жизни генерал смог достать для нее лекарство. Его любовь была настолько велика, а желание ее спасти таким сильным, что когда она отпила лечебной воды, то не просто излечилась, а стала бессмертной. Поэтому… никто и не подумал бы осуждать генерала за его любовь, которая была запретной.       ― И что стало с принцессой?       ― Уже тысячу лет она странствует по миру, в надежде найти ее генерала.       ― Но ведь он умер.       ― Да, но он может снова родиться, чтобы тоже найти ее… — уже прекрасно понимая, что эта история ничем его не впечатлила, Мари нахмурилась. — Итачи-кун, даже я не способна испортить эту легенду, как ее портишь ты.       ― Хорошо. Одного примера недостаточно, чтобы убедиться, что ради любви можно переступать рамки дозволенного.       ― Но это далеко не единственный пример, — вновь возразила Мари, да еще с такой решительностью, что Итачи вскинул брови от своего легкого замешательства. — Вот… Где-то здесь…       Итачи опусти взгляд на колени Мари, на которых она листала книгу истории старого Киото и усердно пыталась найти какую-то статью. И, когда почти половина легенд уже были пролистаны, девушка накрыла ладонью ту, которую искала.       — Нашла. Период междоусобиц и противостояния императора с сегуном. Это самый яркий пример того, что ради любви можно пойти на все. Знаешь, когда Хейан стали называть городом любви?       ― После великого киотского пожара?       ― Не совсем… — Мари задумалась, вчитываясь в строчки статьи. — Это еще было в шестнадцатом веке. Первое свержение императорской власти и установление одной столицы Токио.       ― Ты хотела сказать… Эдо?       ― Да, Эдо, — Мари вновь нахмурила брови, с обидой поджав губы. — Дослушай сначала… Перед междоусобной войной сёгун отправил своего воина на службу императору, чтобы втереться в его доверие под предлогом мирных намерений от дома Ходзё.       ― Что-то не помню информации из книг, чтобы император того времени доверял кому-то из Эдо. Я надеюсь, этого материала нет в учебниках истории.       Итачи не сдержал своего учительского недоумения и потянулся к этому сборнику, чтобы посмотреть издательство и авторов. Еще с ранних лет отдавая предпочтения книгам, в которых нет места догадкам и выдумкам, Итачи и сейчас не смог изменить свой привычке. Однако стоило ему прикоснуться к книге, как Мари прижала ее к себе.       ― Ты учителем отработал лишь неделю, а такое ощущение, что уже лет… десять. Итачи-кун, дай мне рассказать.       ― Хорошо, — Итачи тяжело вздохнул и снова прижался спиной к креслу. — Я тебя слушаю. Больше не перебью.       ― Ты и в детстве был такой занудой, верно? Я даже в этом… не сомневалась.       ― Я тебя слушаю. Правда, — Учиха опустил взгляд на страницы книги, уже искренне желая узнать заключение той истории. — Весь во внимании.       ― Хочешь, не хочешь, но тебе придется смириться с тем, что император поверил им. Он даже возвел того самурая в ранг генерала.       ― Возвел вражеского самурая в ранг генерала? — Итачи попытался представить подобную ситуацию. — Неплохо… Хоть и неправдоподобно.       ― У императора была единственная дочь. Многие поэты восхваляли ее красоту и скромность. Тем, кому удавалось ее увидеть, не верили в то, что она земная принцесса. Красива, умна, добра…       Мари перелистнула страницу, в поисках того момента, который искала. Увлеченно вчитываясь в строки легенды, девушка водила пальцем по странице, чтобы не пропустить самую интересную часть. И, когда основные события попались ей на глаза, она задержала палец на одном абзаце.       — Ей пророчили наследие императорского титула, потому что она была единственной наследницей. Но с приходом новой власти, у нее забрали эту возможность. Потому что власть захватил сёгун, а когда попытался схватить принцессу, то попал в окружение солдат того самого императорского генерала, который служил и сёгуну.       ― И какой же самурай пойдет против своего господина? — с очередным сомнением поинтересовался Итачи. — Он стал отступником, когда только подумал об этом.       ― Но он пошел на это, потому что любил…       ― Принцессу? — на свое предположение Итачи получил от Мари кивок. — Но это уже не просто легенда, а какая-то сказка, не находишь? Ни один уважающий себя самурай не стал бы ронином добровольно из-за женщины.       ― А он стал, потому что обрел в ней госпожу и решил служить императорскому роду, — Мари до сих пор заинтересованным взглядом проходилась по строчкам статьи. — Теперь ты понимаешь, Итачи-кун, что на самом деле заставляет людей делать такие вещи?       ― Любовь, в которую ты так не верила?       ― Я верила в любовь, — возразила Мари, повернувшись к Итачи. — Но просто… отказывалась от нее. А сейчас я многое… поняла. Оказывается, любовь уже давно была… «в моде».       ― И чем же кончилась та история? — коснувшись взглядом заключения той самой легенды, Учиха не сдержал усмешки. — Значит, сам поплатился за предательство и ее погубил? Печальный конец.       ― Зато… великий. Если чувства истинны и крепки, то любой проступок будет отпущен. Я бы сказала, если и мотивы такие же, то можно отпустить и любое деяние. Как думаешь?       ― Если слепо идти за чувствами, даже с хорошими намерениями, можно пострадать от непредвиденных последствий. Иными словами, если думать сердцем, а не головой, то провал обеспечен. Нужно оставаться тем, кем ты являешься, а любые… «чувства» могут лишь всё испортить.       И эта поездка позволила ему в этом убедиться, а также найти ответ на постоянный и беспокоящий его вопрос. Есть ли в нем, то желание попробовать то, что ему запрещено? Разумеется. Однако убедившись в том, что людям свойственно тянуться к границам дозволенного, Итачи лишь смог принять это и в себе. Помимо этого, он убедился и в том, что его желание отчасти вызвано обычным любопытством. Ему ничего не помешает помнить о том, что даже если по другую сторону находится то, к чему он хочет приблизиться, он должен бороться до последнего. Даже если ему когда-то придется пойти на жертвы, ему нужно сделать все возможное, чтобы не перейти те самые грани. А лучше просто постараться убедить себя в том, что на его прежней стороне ему всегда будет лучше. Ведь те яркие примеры, которые привела Мари, объединяла лишь одна реальность — самая беспощадная опасность, которая может грозить мужчине, это женщина, находящаяся на другой стороне.       Это казалось невероятным, однако в Итачи возникло терпение и даже появились силы. Теперь он мог здраво размышлять о том, что не давало ему покоя. Да, ему понравилась его собственная студентка, поэтому в нем и возникает желание к ней прикоснуться. В таком случае не стоило так сильно удивляться тому, что во время близости с Мари, он допустил мысли о другой и пустил свою фантазию в расход. Однако правда жизни сводится к тому, что чего бы он ни хотел, он может об этом только мечтать. Он должен оставаться тем, кем является, находясь там, где должен быть. И помимо все прочего, ему стоит делать лишь то, что правильно. А правильно, в его случае, это ехать на одном поезде не со своей студенткой, а с той, с которой он провел свои выходные.       Неплохо проведя время в одном из самых спокойных и тихих городов страны, в понедельник Итачи с рабочим настроением отправился в школу. С приятным удивлением заметив то, что минувшей ночью его сны никто с голубыми глазами не беспокоил, Учиха мысленно поблагодарил Мари за эту поездку. Все-таки, как она и говорила, эмоциональная разгрузка дала свои плоды и действительно ему помогла.       ― У нас в этом году трое новеньких… — разбирая списки новых прибывших учеников, Маи принялась пролистывать их личные дела. — Куда кого определим?       Перед началом первого урока Итачи уже сидел в учительской. Кто-то из коллег обсуждал свои прошедшие выходные, кто-то предстоящие каникулы, а сам он составлял учебный план эту неделю. Но когда Маи обусловилась о новых учениках, Итачи все же оторвал взгляд от своих записей, посмотрев на ее стол.       ― Что там по оценкам? — Акава подошел к женщине, чтобы посмотреть на прошлогодние баллы студентов. — Хм, неплохо… О, Итачи-сан, тут твой однофамилец.       ― Однофамилец?       ― Да, Учиха… Шисуи. Весьма способный ученик. Идеальный английский, судя по его… сто баллам. Интересно, как же он…       ― Он учился в Англии со средней школы, — ответил Итачи, поднявшись со стола, чтобы подойти к коллегам. — Но старшую решил окончить здесь.       ― Так ты его знаешь?       ― Да. Он мой кузен.       Пока в учительской обсуждались рабочие вопросы, коридоры школы постепенно наполнялись студентами, как и двор, через который проходили только что прибывшие. Подходящие к школе ученики, среди которых были и ученицы приметили незнакомого черноглазого брюнета. Смущенные улыбки и перешептывания сразу привлекли его внимание. Однако стоило ему повернуть голову в сторону тех, кто о нем говорил, они сразу же замолкали.       — Ты когда-нибудь видела его у нас в школе? — тихо поинтересовалась девушка, идущая с подругой позади незнакомца.       — Не уверена… Такой высокий и… спортивный. Я бы запомнила.       — Значит, новенький?       Решив вновь что-то добавить на ухо своей подруге, девушка не заметила, как идущий впереди них парень остановился. Ощутив, что кто-то уткнулся ему в спину, незнакомец обернулся и встретился с парой растерянных карих глаз.       — П-простите… — девушка виновато опустила глаза, затем заметила, что выронила книгу из рук. — Ох…       — Это я приношу Вам свои извинения. Надеюсь, Вы не ушиблись.       Позволив его голосу и словам впечатлить себя, девушка замерла. Пока получал в ответ их молчание и смущенные взгляды, парень поднял сборник стихов с земли. Приятно удивившись тому, что держит в руках стихи английских поэтов в оригинале, он протянул книгу той, с которой столкнулся.       ― У Вас отменный вкус…       — Ч-что… — тихо протянула девушка, с непониманием опустив взгляд на свою книгу, которую он ей подавал.       — Ваш сборник. На мой взгляд, это лучшее отражение всей английской поэзии. К тому же Вы читаете их в оригинале, что заслуживает отдельной похвалы и восхищения.       — О, — не скрыв нового смущения в своих карих глазах, девушка нервно сглотнула и взяла в руки сборник. — Д-да, я… Я хочу поступить в педагогический. На факультет… английского языка.       — Это отличный выбор. Я уверен, Вы будете замечательным учителем.       — Спасибо… — девушка взяла под руку свою одноклассницу, чтобы справиться с растущим смущением. — Мы… пойдем. Скоро звонок…       — Ах, да, — он отступил в сторону, пропуская девушек. — Простите, что задержал.       Получив и от них в ответ тихие извинения, парень остался на прежнем месте и проводил заходящих в школу девушек взглядом. Вспоминая то, как парой фраз заставил одну смутиться, он задумчиво улыбнулся.       ― Какие милашки, — протянул он, закинув рюкзак на плечо. ― Надеюсь, сегодня все пройдет… как надо.       Не сдержав легкого волнения и предвкушения перед тем, как войти в новую школу, он ладонью прошелся по своим коротким черным волосам. Мысли о том, по какой причине он остановил свой выбор именно на этой школе, заставили его кое-что вспомнить. Сунув руку в карман своего пиджака, он нащупал небольшую карточку рядом с его проездным. Не сдержав желания снова ее рассмотреть, парень вытянул ее из кармана, после чего увидел фото студентки старшей школы.       — Сегодня я с тобой наконец-то встречусь, — всматриваясь в лицо своей будущей однокурсницы, он не сдержал усмешки. — Время платить по счетам. Стерва…       С самого утра стараясь собраться с мыслями и силами, чтобы настроиться на новую учебную неделю, Куруми все еще мысленно пребывала в том поезде. Однако, как только встретилась с Юи на станции, она смогла привести свое нестабильное настроение и чувства в прежнее состояние. Разумеется, ей в любом случае придется вновь увидеться с учителем, поэтому лишнее беспокойство и волнение ей ни к чему. Пусть ее и не отпускал их последний разговор, она всеми силами и упрямо продолжала стараться думать о чем-нибудь другом. Но полученное ею сообщение от старосты изменило ее планы и создало лишь новую причину для её беспокойства.       ― Надзуки заболел, — прочитав сообщение от Рё, Куруми не сдержала тяжелого вздоха. — Как же так…       ― Чего это он? — поинтересовалась Юи, подходя с подругой к школе. — Он ведь никогда не болеет. Все три года идеальная посещаемость.       ― Он написал, что у нас будет учиться один из новых студентов. Мне нужно будет показать ему школу и привести его в класс. Так и знала, что следовало бы остаться у бабушки еще… на денек. Прогулять лучше, чем идти в учительскую и встретить там…       ― Кстати, как твои бабушка с дедушкой поживают?       Вновь из всей поездки в Киото вспомнив лишь учителя и их совместный путь в одном поезде, Куруми покачала головой. То, что этот мужчина нагло вторгся в ее мысли тогда, когда она должна была подумать о своей семье, заставило девушку недовольно нахмурить брови. Все-таки ей пришлось выдержать недолгое молчание, чтобы выстроить правильную последовательность событий ее жизни, после того как она сошла с поезда в Киото.       ― Отлично… — начала Куруми, постепенно отдаляя учителя от своих воспоминаний. — Но даже когда я пыталась узнать, как они, в итоге мы говорили только обо мне. Не успела я ступить на порог, как бабушка стала заваливать меня вопросами, нашла ли я себе «мальчика». Дедушку это злило, и он забрал меня с собой на рыбалку, а потом сам у меня выпытывал влюбилась ли я или нет…       ― Они как всегда… — Юи смахнула слезы от смеха, который вызвал рассказ подруги. — Но зная твою любовь к рыбалке, твой дедушка действительно позволил тебе отдохнуть. Но я обоих их понимаю, они ведь ждут правнуков. Не удивлюсь, если закончишь школу, а они тебе уже и жениха найдут.       ― Уже… Сын бабушкиного кардиолога. «Станет врачом, как его мама. Ох, какой же хороший мальчик, с пакетами мне помог и ведет себя прилично, такой умный».       ― Она уже успела…       ― Да, над моим именем уже поэкспериментировали, — Куруми тяжело вздохнула, когда они с Юи вошли в школу и направились к шкафчикам со сменой обувью. — Не понимаю… Родители и брат отказываются верить в то, что я уже оканчиваю школу, а бабушка уже с нетерпением хочет выдать меня замуж.       ― А ты с ним знакома?       — С кем?       Куруми убрала на свою полку обувь, в которой пришла, затем с непониманием повернулась к подруге, пока та все еще занималась застежками на своих туфлях.       — Ну, с сыном кардиолога твоей бабушки. Вдруг, он действительно станет твоим мужем? Ваши дети всегда будут под присмотром, наверняка родятся умные, как их отец. Да и врач в семье, это же на много лучше, чем… какой-нибудь знакомый юрист, к примеру.       — Юи… — Куруми задержала взгляд на макушке подруге, которая наконец-то поднялась. — Ты иногда так похожа на мою бабушку, что меня это… пугает. Врач в семье лучше знакомого юриста… Она ведь сказала тоже… самое.       — Не волнуйся, так говорила и моя бабушка, — Юи улыбнулась, потянувшись к портфелю подруги. — Давай сумку, отнесу ее в кабинет. Удачи с новеньким, Руруми. Надеюсь, он окажется симпатичным и милым. Но ты с ним особо не флиртуй, вдруг еще влюбишься, а мне потом гулять не с кем будет.       — Не волнуйся, я отдам предпочтение сыну бабушкиного кардиолога, — успокоила ее Куруми, передав ей свой портфель. — А пока придется ждать, когда он окончит свой университет. Так что мы еще успеем нагуляться.       Решив лично встретить своего кузена, с которым виделся перед его отъездом в английскую гимназию, Итачи направился к выходу из учительской. Он безусловно был рад приезду родственника, да еще и такому совпадению. Однако думая о причинах, по которым этот ребенок внезапно захотел вернуться на Родину, даже еще не дождавшись возвращения своих родителей, Учиха испытывал некоторое недоумение, которое весьма осторожно и незаметно смешивалось с каким-то беспокойством.       ― Сенсей…       Выйдя из учительской, чтобы направиться в сторону директорской, Итачи столкнулся со взглядом знакомых удивленных глаз, видеть которые еще с самого утра хотел меньше всего.       ― Сенджу, — ответил он, чем заставил ее слегка вздрогнуть. — Ты снова…       ― Ах, д-да… Простите. Здравствуйте… — девушка тихо протянула приветствие, сопроводив его неловким полупоклоном.       ― Я сам встречу нового студента и приведу его в класс. Ты покажешь ему школу после урока.       Пройдя мимо нее, Учиха затаил дыхание, чтобы не прислушиваться к аромату ее тела и волос. Решительно настроившись на то, что пора без конца напоминать себе о том, по какую сторону он находится, Итачи незамедлительно принялся за это. Оставив заместителя своего класса позади себя, он уже мысленно возвращался к кузену и его переводу в эту школу.       Как только прозвенел звонок, Итачи дошел до директорской. Стоило ему направиться к дверям кабинета, как они открылись. В довольном настроении покинув директорскую, старшеклассник вышел в коридор, однако тут же замер, когда увидел до боли знакомое лицо.       ― Чего? — наблюдая за тем, как мужчина направляется к нему, парень неуверенно сделал шаг вперед. — Да быть такого… не может. Ты учитель… в моей новой школе. Серьезно?       Преодолев свое удивление, Учиха заметил то, как сильно изменился мальчик, которого он когда-то провожал в аэропорту. Сейчас Шисуи мало чем напоминал собой того, кем был когда-то. Возмужавшие лицо и плечи его кузена напомнили о том, каким мимолетным может быть время. Прошедшие десять лет внезапно показались секундой. Ребенок, которому он когда-то при встрече мог взъерошить волосы, теперь едва ли не выше его самого.       ― А ты вырос…       ― Как и ты, — с задумчивой улыбкой заметил Шисуи. — Старикан Итачи.       ― Старикан? — тихо повторил Учиха, невольно смирившись с подобным обращением. — Ну, в чем-то ты прав… Однако в стенах этой школы, я для тебя «учитель».       ― Мой классный руководитель — мой кузен. Неплохо…       ― Ты ведь теперь уже совсем не ребенок, — вновь протянул Учиха, до сих пор изучая парня, стоящего перед ним.       ― Конечно. Разве можно в девятнадцать быть ребенком? Да Вы никак счет времени потеряли, учитель.       ― Возможно, — ответил Итачи, вспомнив про бейджик и пропуск, которые держал в руке. — Вот. Это твое. Книги получишь сегодня в конце учебного дня, а после я отвезу тебя домой. Твой отец попросил забрать тебя из новой школы, но я не думал, что будет… так.       ― А я-то как не думал…. Удивил, ничего не скажешь.       Когда Итачи пошел в кабинет, а за ним и новый ученик, студенты поднялись со своих мест. После команды заместителя класс поприветствовал учителя поклоном. И, когда в ответ последовало «садитесь», тишина в кабинете нарушилась волной перешептываний, к которым за это утро Шисуи уже успел привыкнуть.       ― Представься, затем займи свободное…       Обратившись к кузену, Итачи так и не успел закончить из-за неуверенно поднятой руки, на которую случайно бросил взгляд. Уже успев подавить в себе легкую дрожь недовольства, Учиха взглянув в сторону окна.       — Да, Сенджу?       ― Место, сенсей… — Куруми указала на парту что стояла справа от нее. — Мы принесли ему… парту.       ― Хорошо.       Хоть и с трудом, но с превеликим удовольствием, Итачи оторвал взгляд от растерянных глаз девушки, от чего та так же смогла облегченно вздохнуть. Рукой пригласив своего кузена к доске, чтобы тот представился, Учиха занял свое место за трибуной.       ― Я, Учиха Шисуи, — представившись, он поклонился классу. — Рассчитываю на вашу поддержку и помощь.       Услышав волну очередных обсуждений, в которых в этот раз фигурировало его имя, Учиха направился к своей парте. Получая тихие приветствия от одноклассников, Шисуи тихо благодарил их в ответ, безуспешно стараясь сразу запомнить незнакомые лица. Но лицо девушки, которая позаботилась о парте для него ему все-таки запомнить удалось. И когда занял выделенное ему место, Учиха повернулся к окну и увидел именно ее:       ― Привет…       ― Привет, — тихо ответила Куруми, дружелюбно улыбнувшись ему в ответ.       Урок прошел незаметно и весьма легко несмотря на то, что Сенджу пыталась сконцентрироваться на задании, однако против своей воли постоянно бросала кроткие взгляды на трибуну. Учитель периодически что-то отвечал на вопросы учеников, затем снова принимался за выбор заданий для класса. И, в конце концов, ее опасения подтвердились, когда Учиха подошел к доске и принялся выписывать уравнения на дом. Разумеется, это оказалась та самая тема, урок которой Куруми сорвала не так давно. Ей не стоило надеяться на то, что он не воспользуется возможностью снова ее проучить. Выходит, вопреки ее искренним ожиданиям, учитель так и не изменил свое мнение о ней. Если и дальше продолжит так демонстративно делать ее причиной дополнительных заданий, ее точно станут недолюбливать. Ведь какой класс получает домашнее задание по теме, по которой уже написал контрольное тестирование?       Наконец-то ожидаемый всеми звонок прозвенел. Кто-то торопливо дописывал тесты, затем в спешке покидал аудиторию, чтобы успеть на перерыв. Куруми оказалась самой медлительной из всех, стараясь решить каждый пример без ошибки. И, когда напоследок решила пробежаться взглядом по своему листку, она вспомнила о новом студенте, который все еще сидел в кабинете вместе с ней на соседней парте. К этому времени класс уже опустел, однако на своем законном месте по-прежнему стоял Итачи и отмечал работы, сданные ему учениками.       ― Я заместитель старосты, — Куруми встала из-за парты, обратившись к Шисуи. — Пока его нет, я займусь тем, что покажу тебе нашу школу, определю тебя в кружки и выпишу на тебя табель.       ― Спасибо, — Учиха неловко улыбнулся, поднявшись со стула вслед за ней. — Я действительно крайне тебе благодарен. Мне так неловко за то, что я доставляю тебе столько неудобств, Куруми-сан. Ты еще и о парте позаботилась для меня. Со мной одни сплошные неудобства. Прошу, прими мои извинения.       ― Ничего. Это вовсе не неудобства, Шисуи-кун, поэтому не извиняйся. Я буду рада тебе помочь, поэтому обращайся ко мне в любой момент и по любому поводу.       Шисуи задержал взгляд на лице девушки, затем вновь на его губах появилась улыбка.       — Все так, как мне и показалось. Ты безмерно милая и добрая. Настоящая леди.       — Что?       Куруми в удивлении вскинула брови, замерев от услышанных слов одноклассника. Но, когда смысл сказанного до нее дошел, она неловко улыбнулась в ответ.       — Спасибо… Но все же, когда надо, я могу и не быть доброй. Поэтому предупрежу тебя. Я бываю беспощадной и забываю о том, что я «леди».       — Тогда… я постараюсь. Обещаю не приносить тебе проблем. Но, так как я склонен к ним, заранее попрошу меня… пощадить.       Тихо рассмеявшись на подобное признание и просьбу, Куруми покачала головой. Стоящий перед ней человек за какие-то несколько минут из манерного и галантного джентльмена превратился в взволнованного и скромного паренька, чей образ сразу же отказался укладываться у нее в голове.       — А ты… интересный, Шисуи-кун.       — Скорее… осторожный и предусмотрительный. Все же какой милой и безобидной с виду ты ни была, я бы хотел прожить еще долгую жизнь.       — Хорошо… — вновь не сдержав тихий смех, Куруми прижала ладонь к губам. — Обещаю, что именно тебя я оставлю в живых.       — Буду Вам признателен, мисс.       — Не стоит… — ответила девушка, беря себя в руки. — А ты, выходит, еще и…       ― Сенджу?       Услышав раздавшийся голос со стороны трибуны, Куруми повернулась к учителю. Старательно занимаясь своими пометками в ведомостях, он, как и обычно, не соизволил даже взглянуть на нее. Не дожидаясь какого-либо от нее ответа, Итачи уже поспешил напомнить ей о ее обязанностях.       ― Списки на профильные, контрольные и доска.       ― Да, сенсей, — протянула Куруми, вернув взгляд на новенького. — Я освобожусь через несколько минут, а Юи пока отведет тебя в нашу столовую.       ― Юи? — повторил Шисуи, повернувшись к двери, возле которых стояла девушка, помахавшая ему рукой.       Оставшись наедине с учителем, Куруми принялась собирать тесты с парт, которые одноклассники не успели сдать. Затем, когда тесты уже были собраны, девушка взяла из своего ежедневника список студентов, посещающих профильные занятия. Подойдя к учителю, Сенджу положила тесты и списки на трибуну. И, как только первая часть из перечня ее обязанностей оказалась выполнена, Куруми оставалось лишь стереть с доски домашнее задание и покинуть кабинет.       ― Надо внести его в списки профильных, — начал Итачи, принимаясь за распределение по профильным занятия среди студентов.       ― Внесла.       ― И ему нужно получить учебники.       ― Знаю.       ― Ты что-то не особо разговорчива сегодня, — заметил Итачи, посмотрев в сторону стирающей с доски Сенджу.       ― Как обычно… — протянула она, вспоминая день их совместной поездки. — Я не могла оставить Вас в покое. Ведь за лишнее слово Вы можете меня выгнать из класса, а выгнать из поезда не смогли бы, верно?       ― Так и думал, что на самом ты деле тихая, как многие говорят, — Итачи задумчиво усмехнулся, вернув взгляд на журнал. — Но не знал, что ты злопамятна и склонна к мести.       ― Это был простой эксперимент. И, благодаря Вашему молчанию, я узнала о Вас больше, чем могла узнать по ответам. И так же признаюсь, что я не могла упустить возможность Вас не помучить.       ― Я в этом и не сомневался, — ответил Учиха, вновь повернувшись к ней. — И что же ты смогла зарезюмировать?       ― Ваше желание просто закрыть глаза и раздражительность от моих вопросов говорили о том, что Вы не любите ранние выходные.       Убирая материал с доски, Куруми старалась вспомнить все то, что успела понять из недолго общения с ним в вагоне до Киото. Пусть в перечне ее предположений, которые уверенно можно назвать «заключениями», есть то, что ему может не понравиться, Сенджу наберется смелости и расскажет ему всё. И, пожалуй, начнет она с того, что стало причиной их недопонимания в день их первой и не самой приятной встречи.       — Все же я уверена, что Вы поменяли часы по той самой причине, о которой нам с Вами прекрасно известно. И Вы находите меня привлекательной. Вас разозлил только один мой вид стоящей перед Вами на коленях. Это тоже может означать только одно. А обсуждать со мной моих одноклассников Вы не хотели, чтобы не вести со мной диалог, как со своей ученицей. Вы не любите говорить о своих прошлых отношения, потому что кажется не совсем с ними разобрались. И в самом деле Вас никто не бросал, как Вы и сказали, но это происходило только потому, что первыми уходили Вы. Вы не привязываетесь к людям, а позволяете им привязаться к Вам. Вам приятно было со мной ехать, даже когда я Вам надоедала, иначе бы Вы просто пересели. И что касается аллергии на кошек… У Вас ее нет, не так ли?       Воспользовавшись ее молчанием для того, чтобы принять услышанное им за последние несколько минут, Итачи задумался. Она таким потоком обрушила на него свою предполагаемую и очень смелую «правду», что Учиха даже засомневался в том, что перед ним действительно стоит она. Судя по всему, в ее жизни тоже что-то изменилось за эти выходные. Кажется, так же, как и он, она тоже успела что-то понять. Но в добавок к этому она набралась храбрости обо всем ему рассказать и местами выдвинуть довольно провокационные результаты их субботнего «интервью». Все же ему придется признать, что ее наблюдательность его впечатлила. И, вместе с этим, Итачи поймал себя на предчувствии того, что это еще не всё, чем она сможет его удивить.       ― Впечатлен. Даже не мог подумать, что своим игнорированием твоих вопросов я дам столько ответов. Ты действительно права, я не привязываюсь к людям. И да, аллергии на кошек у меня все же нет. И мне, действительно, необходимо было в выходные забыть о том, что я чей-то учитель. И то, что ты «мозолила» мне глаза и болтала без умолку, было как-то по-особенному приятно, поэтому я и не пересел. К тому же ты и сама долго не продержалась и уснула. Все-таки это натолкнуло меня на мысль, что и тебя легко утомить, что опять же показалось мне забавным.       С каждым его ответным признанием ее глаза наполнялись легким смятениям, от чего их спокойный лазурный цвет становился насыщенным и темным. Разумеется, услышанное не могло остаться без ее реакции. Все же Итачи, помимо того, что согласился с ней, еще решился дополнить ее предположения своими комментариями. И все это благодаря тому, что он понял, как недосказанность и молчание могут вывести ситуацию из-под контроля. Поэтому, если откроет частично правду, скроет самое важное. А так как эта возможность подвернулась ему совсем кстати, он не мог ей не воспользоваться.       ― Думаю, предложи ты любому встать перед ним на колени, это вызовет одну реакцию, — довольно честно и спокойно продолжил он. — Я считаю, что ты не просто привлекательная, ты очень красивая, как и многие другие девушки твоего возраста. Ты умная, порой даже забавная, можешь быть милой.       Не понимая того, как еще воспринимать подобные комплименты, Куруми осознала, что просто не знает, что сказать ему в ответ. Без какого-либо сопротивления или даже малейшего возражения он взял и согласился с тем, о чем говорила она. Но, если в это рано или поздно она решится поверить, то смириться с одним фактом никогда не сможет.       — Если я все-таки милая и забавная, как Вы отметили, разве это не гарантирует того, что однажды я смогу Вам понравиться?       Без малейшего волнения, паники и страха, решившись на этот вопрос, Куруми задала его честно и откровенно. Не переполняй ее интерес и непонимание в этот момент, она вряд ли бы на это решилась. Но, так как противоречивость учителя уже не оставляла ее в покое, Сенджу рискнула. И когда задумчивость на лице учителя сменилась каким-то озарением, девушка заметно напряглась, погрузившись в волнительное ожидание.       ― Если только… в качестве младшей сестры. У меня есть младший брат, думаю, и ему бы ты тоже понравилась, будь ты нашей кузиной, к примеру. И я бы даже не был против, окажись ты нам родной.       ― Вот как… В качестве младшей… сестры? — с еле скрываемой безысходностью и разочарованием повторила Куруми. — Хорошо… Но, если моего милого и забавного вида, по-вашему, недостаточно, могу я все же понравиться Вам, как… учителю?       ― У тебя всегда будут шансы изменить мое мнение о себе.       Испытывая в этот момент искренне недоумение, на которое наткнулась после его ответа, Куруми пыталась убедить себя в том, что не спит. Человек, на которого она смотрела, на мгновение показался ей из камня. Он хоть малейшее представление имеет о том, каково другим, когда их лишают последней оставшейся надежды. С почтением и покорностью отвечая ему на его холодное «Сенджу, списки. Сенджу, доска. Что, Сенджу…» Куруми все равно в ответ получает лишь больше той скрытой неприязни. И это все несмотря на то, что он все же находит ее… милой? Всего лишь несколько слов, что он сейчас сказал, помогли ей увидеть истинную правду.       ― Неужели… все так плохо, сенсей? Вы единственный… кому я не нравлюсь.       ― Невозможно нравиться всем, Куруми…       Как и ожидалось, он столкнулся с ее смущенными и полными удивления глазами. Впервые услышав то, как звучит ее имя с его уст, Сенджу едва не потеряла землю из-под ног. От этого обращения внутри груди все сжалось от оцепенения, а по спине прошлась холодная дрожь. Вместе со своим покоем девушка утратила способность дышать, от того невольно затаила дыхание, когда заметила, что учитель решил продолжить.       ― Твоим полным именем в период Эдо называли дикие розы, что росли у подножия вулкана Акаги. Людей больше заботили не их изысканность и цвет, а очень острые шипы, которые затмевали их аромат и красоту. Поэтому эти цветы так и прозвали «колючие».       ― Как Вы…       ― В детстве я гулял в том лесу и сошел с тропы, не заметив, как вышел на одну чащу. Пока искал путь домой, изрезал себе ноги. Потом и пришлось узнать, как там оказались эти розы. Ты еще не родилась, а я уже столько знал о твоем… «колючем» имени.       Задержав взгляд на ее лице, на котором уже застыла ее детская впечатлительность и недоумение, Итачи задумчиво улыбнулся.       — Оно тебе идет.       Вздрогнув от его последнего озвученного наблюдения, Куруми нервно сглотнула. Ее замешательство слишком быстро и уверенно сменилось на возмущение, от которого кровь хлынула к щекам. Осознавая, что даже сейчас является для этого человека «громкой и грубой», Сенджу жадно и яростно втянула воздух, затем так же грубо сделала выдох. Уж ей-то прекрасно известно, что она вовсе не колючая и не грубая, какой ее пытается выставить учитель. И, не желая молча все это терпеть, девушка из очень несдержанных и яростных эмоций пошла на поводу своей обиды.       — Значит… колючее? И это говорит мне человек с именем… хорька?       Итачи не без умиления следил за ее злостью, которая за считанные мгновения вывела ее из состояния видимого покоя. Поэтому услышанное его не расстроило, а только позабавило. Он и предположить не мог, что, обвинив ее в подобном «остром» отношении, в ответ снова получит его. Пытаясь доказать ему то, что не является отражением своего имени, Куруми лишь убедила его в обратном, от чего Итачи даже едва не рассмеялся. Однако он все же нашел в себе сдержанность, которой еще с детства не был обделен.       ― Но ведь ласка намного милее, чем какое-то ореховое дерево или дикие розы. И многие говорят, что я соответствую своему имени. Собственно, как и ты. Куруми-чан.       ― Не… — задыхаясь от собственного смущения и гнева, Куруми нервно сжала кулаки. — Н-не надо м-меня т-так… В-вы… Вы вовсе не забавный и не милый, как она! И те «многие»… ошибаются!