Внеклассные чувства

      Бар наполнился возмущенными криками, когда нападающий одной команды забил гол в ворота другой.       ― Что?       Итачи отстранился от спинки кресла, чтобы переспросить друга, однако тот вскочил с места:       ― Они проиграли! — мужчина сжал кулак, не сдержав своей слишком впечатлительной реакции. — Вот же… Какого черта? С таким счетом!       ― Коту, милый, — Юки осторожно прикоснулась к его плечам. — Прошу тебя, сядь. Им забили всего один гол.       ― До конца матча осталось несколько минут. Я спустил на них десять тысяч, — Котуки покачал головой, повернувшись к супруге. — Дополнительное время кончается, глупая женщина.       ― Ты хочешь, чтобы я поставила тебе ультиматум? Поселю тебя в гостиной, если еще раз назовешь меня глупой, — Юки с обидой в голосе и на лице ударила его по плечу, недовольно надув губы. ― Что, ты теперь этот самолет мне постоянно припоминать будешь?       ― Но не быть же мне одному глупому из нас, — Котуки сел на место, тяжело вздохнув. — Ладно… С этого дня забуду про самолет. Буду ждать, пока не появится что-то новое. Ах да, — он решил добавить и еще кое-что своему другу. — Все же после каждого приема я даю советы, не только заключения. Так вот, мой главный совет тебе, Итачи, никогда не женись. Это обязывает тебя намного больше, чем кажется на первый взгляд.       ― Разве это плохо? — Учиха взглянул на расстроенную Юки, которая снова слишком знакомо для него нахмурилась и поджала губы.       Никакие предстоящие проблемы и какие-то обязательства не смогут встать на пути к тому, чтобы сделать ту, что он любит, своей по всем законам мира. Он сделал бы все, только бы их связь была скреплена от формально-установленной процедуры закона до той, сакральной, с помощью которой даже души становятся единым целым. И на этой мысли Итачи пошатнуло. В подсознании всплыли все его слова относительно того, каким его отношение к подобному было раньше. Он теперь и верить стал в то, что отрицал еще с детства. Связь скрепляется не только на бумаге, но и на небе? Учиха позволил себе задуматься на этот счет, наблюдая продолжение по-своему милой беседы супругов.       Возможно, все дело не в его вере, а в его желании, чтобы это было правдой. Некоторые молятся от всего сердца, которое наполнено верой, но есть те, кто, читая свою молитву, надеются на то, что ее просто услышат. Вот только будет ли какой-то толк от этой надежды? Какой бы сильной она ни была, исправить реальность ей не под силу. А реальность в том, что он так и останется ее учителем, а она его ученицей. Однако, если проявит терпение и даст им обоим время, то чуть позже Итачи может…       Он нахмурил брови, отведя взгляд в сторону от друзей. Что он может? — внутренний голос слишком внезапно и точно возразил на его предыдущую мысль. Он будет ухаживать за той, которая только начнет жить самостоятельно в намерении попробовать все, чего не позволял статус школьницы? Обременять себя отношениями с тем, кто почти на поколение взрослее нее и совершенно не заинтересован в мимолетном, юношеском увлечении… Подойдет это для такой, как она? Котуки был прав, говоря о том, что они находятся по разные стороны. Будь даже он моложе, это бы не изменило сути. Однако так и хочется пойти против всего, что его сдерживает. Нормы морали, общественное мнение, закон. Если привыкнуть обходить все это стороной, то так желанное вполне реализуемо.       ― Спасибо, что составил компанию, — Котуки открыл дверь такси своей жене, говоря при этом с Итачи, который решил пройтись пешком. — Надеюсь, от меня была хоть какая-та польза.       ― Была. Ты диагностировал мне «болезнь», в которую я никогда не верил.       ― Так и есть. Думаю, ты влюблен. Но я бы назвал это своеобразным психическим расстройством, — Икоши закрыл дверь машины и подошел ближе к другу. ― Ты уже не настолько наивен и молод, чтобы делать из этого увлечение или влюблённость. Ты отказался от женщины, на которой хотел жениться. Если у тебя и было что-то к Мари, то твоя студентка напрочь заполнила твою голову собой и вытеснила все. Но…       ― Но, — тихо согласился Учиха, сунув руки в карманы брюк, и тяжело вздохнул. — Не думал, что моя жизнь прекратится на одном этом «но».       ― Еще ничего не кончено. Что, если и она испытывает то же самое, что и ты? Психология молодых девушек строится на том, что они нуждаются в защите, поэтому склонны выбирать из тех, кто старше них. К тому же и ты находишься на месте того тайного и запретного. Я не сомневаюсь, что многие школьницы от тебя без ума, особенно выпускницы. Поэтому и она не может быть исключением.       ― Думаю, она меня боится, чем наоборот. Порой мне приходилось забывать о своей доброжелательной слабости по отношению к ней. И ты сам говорил, что ты не на моей стороне.       ― Разумеется. Если ты признаешься ей в своих чувствах или же просто переступишь черту в определенный момент, только представь, чем это может для нее обернуться. И для тебя. Просто будь терпеливым и очень осторожным. Ей все же надо окончить школу. Да и если отец Мари заподозрит неладное между тобой и твоей студенткой, последствия будут плачевными для вас обоих.       ― Знаю, — Итачи прикоснулся рукой ко лбу, чувствуя, что голова наполняется теплом, постепенно перетекающим в боль. ― Ты переживаешь за нее, как за свою сестру.       ― Возможно. Хотя за свою мелкую я переживаю, как за наивную и доверчивую зверушку.       ― Видимо, они все, как одна — доверчивые и наивные…       ― Котята? — тихо предположил Котуки, после чего увидел на лице друга усмешку в знак полного согласия. ― И в этом возрасте им совсем непонятно, чего именно они хотят: царапаться или приручаться? И связываясь с такой, ты сразу же несешь две ответственности. Сам знаешь, какие.       Следующий день перед новой учебной неделей Куруми провела с Юи и невесткой. Свадьба дочери маминой подруги была приятным и ожидаемым событием, поэтому заслуживала того, чтобы явиться на нее в соответствующем наряде. С невестой Куруми часто проводила время в детстве, когда родители отправлялись в поездки по работе. Несмотря на то, что Сенджу была младше ее почти на десять лет, они все равно обзавелись довольно теплыми, почти сестринскими отношениями.       ― Как сходили?       Вечером в комнату дочери вошла Митоку, когда та сидела за столом, делая уроки. Увидев на кровати пакет с платьем, женщина направилась к нему. Куруми отложила ручку и повернулась к матери, увидев то, как та разворачивает магазинную упаковку и вытягивает платье перед собой.       ― Юки-сан сказала, что удачно.       ― Ох, — Митоку повернула платье другой стороной. — Оно с сюрпризом… на спине.       ― Мило, правда? — Куруми подошла к матери и прикоснулась к ткани темно-синего платья.       ― Скорее сексуально, чем просто мило.       ― Мама, — Сенджу смущенно взяла платье из ее рук, прикладывая его плечи к своим. — Это всего лишь вырез на спине. Зато смотри, как спереди всё…       ― Скромно?       Митоку улыбнулась, взяв края свободной юбки этого многогранного платья и снова прошлась по нему взглядом. Пытаясь представить дочь в этом наряде, женщина уже принялась мысленно подбирать к нему украшения.       ― У тебя очень красивая шея, такой вырез тебе идет. Лодочка смотрится превосходно с правильно подобранной бижутерией. У меня есть жемчужное ожерелье. Все вместе будет выглядеть изысканно и утонченно.       ― Быть изысканной и утончённой, — Сенджу задумчиво посмотрела на юбку, которую мать держала в руках. — Это значит быть… взрослой?       ― Не всегда. Маленькие девочки тоже могут быть такими.       ― А что же тогда сделает меня взрослой?       ― Куруми, ты и так уже взрослая, — женщина отпустила подол платья и прикоснулась к щеке дочери. — Ты так быстро выросла, что я до сих пор отказываюсь этому верить. В этом платье ты будешь самой красивой и скромной подружкой невесты в мире.       ― Скромной, пока не повернусь спиной? — Куруми улыбнулась, положив платье на кровать. ― Юки-сан сказала, что в таком платье я точно встречу мужчину своей мечты.       ― Значит, платье выбрала именно она, — Митоку не сдержала доброй и милой улыбки при мысли о жене своего сына. — Наверняка по ее рассказам для Котуки это платье будет самым непримечательным из всех, что есть.       ― До тех пор, пока он его сам не увидит.       ― А ты уже показывала его Саре-чан?       ― Почему Сара-чан? — Куруми подошла к столу, чтобы продолжить заниматься уроками. ― Я уже давно так ее не зову, мама. Забудь уже об этом.       ― Точно-точно, ты ведь уже взрослая, чтобы играть со слогами имен.       ― Этому я научилась у Юи. Но хорошо, что вовремя перестала это делать.       Митоку последовала за ней и, обхватив ее плечи со спины, прикоснулась губами ее волос.       ― Миндальный шампунь? — снова вдохнув этот аромат, женщина задумчиво улыбнулась. ― Ты хоть и выросла, но все равно не изменяешь своих детских привычек. Может, посчитаем сколько ты выпила миндального молока за этот год?       ― Зачем ты нарочно смущаешь меня весь этот вечер?       Куруми хмуро повернулась к матери, когда та от нее отстранилась. Но Митоку вместо ответа предпочла взять молчаливую и очень задумчивую паузу, задержав при этом взгляд на лице смущенной дочери. Но, когда в мыслях все-таки мелькнула причина ее поведения, женщина ее озвучила:       ― Просто я не хочу, чтобы ты взрослела.       ― Такое я постоянно слышу от отца и брата. До каких пор вы все будете говорить мне это?       ― Ну, — Митоку заправила прядь все еще влажных волос дочери за ухо. — Пока ты не встретишь мужчину своей мечты. Тогда я точно смирюсь с тем, что ты уже выросла.       ― Вот как? — Куруми ощутила внезапно возникшее волнение, когда бросила взгляд на свой альбом. ― Мужчина моей мечты? То есть тогда, когда я влюблюсь в него?       ― Верно, когда ты по-настоящему влюбишься. Тогда ты и сама поймешь, что взрослого в тебе уже больше, чем юного.       Женщина вернулась к кровати дочери с плечиками для платья. После того, как Митоку убрала его в шкаф, она пожелала Куруми спокойной ночи и прикрыла дверь ее комнаты. Сенджу обернулась и, убедившись, что осталась одна, вернула взгляд на альбом. Потянувшись к нему, Куруми снова с опаской взглянула на дверь. Проявлять такую бдительность и особую осторожность в своей собственной комнате ей еще не приходилось.       ― Теперь поводов для волнения стало только больше, — Сенджу тяжело вздохнула, просматривая все имеющиеся портреты. — Его и вправду здесь нет. Куда он делся?       Куруми закрыла альбом и протерла ладонями лицо, не зная, как еще можно взять себя в руки и не позволить беспокойству завладеть ее мыслями. Однако уже спустя несколько секунд ей это удалось, потому что она увидела сложенный галстук на столе. Сенджу прикоснулась к нему, а когда ощутила знакомый аромат, то поднесла его к лицу.       Есть только одна причина, по которой она его еще не стирала. Этот аромат. Куруми спрятала лицо в ладонях и галстуке, сделав осторожный вдох. По ее телу прошлась знакомая дрожь, которая тут же обернулась трепетом и теплом. Сенджу снова вдохнула, ощутив более яркие ноты аромата духов и ткани галстука, затем просто опустила голову на стол. Это бы смутило ее чуть раньше, если бы она проделывала подобное впервые, но не теперь. Однако то, что она слышит от окружающих, все-таки по-прежнему смущает и беспокоит ее.       Митоку и Юки говорят слишком громкие, смущающие слова, от которых сердце девушки постоянно не на месте. Но ближе всего к истине приблизилась мать. Однако сейчас Сенджу была не готова «обнажить» свое сердце перед кем-то еще. Кроме Шисуи. Ему несказанно повезло, когда он проявил свое детское упрямство и все узнал. Вскоре следует посвятить в эту историю и Юи, потому что чем больше времени проходит, тем меньше Куруми знает, что ей делать. Но пока, насколько ей позволяют силы и терпение, она должна справляться со всем сама.       Однако, намереваясь справляться со своими эмоциями и чувствами, на которые ей нагло указал Шисуи, Куруми решила так же застать его врасплох. Поэтому уже с самого понедельника Учиха наткнулся на очередную особую «удачу». Не предупредив его, Сенджу решила писать его портрет уже с этого дня. После уроков идя по опустевшим коридорам в сторону класса рисования, Шисуи не понимал, почему его волнение усиливалось с каждым шагом. Словно он не выпускник старшей школы, а какой-то малец, которому предстоит сделать какую-то шалость. Хотя свое волнение, граничащее со смущением, он все же мог частично объяснить. Все дело в мастере, в чьи руки он попадет. Шисуи настолько разволновался от предстоящего, что сам не заметил, как стал показывать свою неловкость.       ― Руру, ты уверена, что к нам никто не зайдет?       ― Уверена, — Куруми улыбнулась, взяв под руку одноклассника. ― Не волнуйся. Тебя буду видеть только я. Все, кто посещает клуб живописи, уже закончили. Учитель дала мне ключ от кабинета. В нем будем только я и ты.       ― Это звучит…       ― Как?       ― Вкусно, — тихо предположил Учиха, повернувшись к ней. ― Ты ведь обложишь меня всего фруктами? Нет, клубникой. И взбитыми сливками. А потом разденешься сама.       ― Конечно, — Куруми отпустила его, когда они подошли к нужному кабинету. ― А когда стемнеет, мы зажжем свечи и откроем шампанское.       ― Всегда знал, что у невинных девушек фантазия ничем не хуже моей.       ― Нет, Шисуи. Ты все-таки недооцениваешь свою фантазию. Потому что моей фантазии до твоей еще очень далеко. — Куруми повернула ключ в замочной скважине и открыла дверь. ― Проходи и располагайся.       Сенджу встала возле дверей и пригласила Учиху. Уже с интересом заглядывая в этот кабинет, Шисуи манерно ответил кивком благодарности за то, что удостоился чести войти первым. И, когда любопытство взяло над ним контроль, он прошел в аудиторию и огляделся. Просторный кабинет живописи сразу же вызвал к себе внимание и очередной интерес. Оказавшись на рабочей территории художников, Шисуи сразу же ощутил запах бумаги, холстов и красок. Но, пройдясь чуть дальше, он вдохнул приятный древесный аромат, что исходил от мольбертов, которыми он оказался окружен. Шисуи старался увидеть все и сразу, но не знал с чего начать. Картины на полу, на стенах и на полках создавали образ настоящей мастерской. Бесконечное количество карандашей и кистей в стаканах, немытые палитры и тюбики красок придавали очень особый, творческий беспорядок царящей здесь атмосфере.       Куруми подошла к своему мольберту, на котором уже стоял подготовленный холст, акварельные карандаши и краски, подаренные ей отцом. Увидев, что Шисуи с детским впечатлением изучает кабинет, девушка улыбнулась.       ― Создать для тебя подходящую обстановку? — Куруми взяла телефон из кармана сумки. ― Где-то была у меня тут одна… в таком роде.       ― Ты о чем? — Шисуи обернулся, услышав специфического жанра песню, и вздрогнул. ― Что за… Я не буду раздеваться под музыку! Выключи! Маленькая извращенка…       Увидев его неловкость, которую он не смог скрыть, Сенджу не сдержала тихого смеха. Вид такого Шисуи ее забавлял намного сильнее, чем она могла подумать. Выходит, даже такие сердцееды как он, могут испытывать смущение и милую неловкость.       ― Ты, оказывается, тоже умеешь смущаться, — Куруми оставила портфель на стуле и потянулась к своему серому рабочему фартуку. — Но, Шисуи, настоящий джентльмен не покажет того, что его застали врасплох.       ― Ты слишком внезапно и хорошо это делаешь, — тише ответил он, бросив портфель на пол. ― Я так понимаю, это для меня?       Он подошел к деревянному стулу со спинкой, который стоял перед ее мольбертом. Куруми молча кивнула, собирая волосы в пучок, после чего проткнула его карандашом. Шисуи вернул взгляд на стул и снял пиджак. Оставшись в рубашке, он снова посмотрел на девушку, которая уже выбирала расстояние для работы, двигая мольберт.       ― Ты хочешь, чтобы я раздела тебя сама? — она заметила его взгляд и посмотрела на него в ответ.       ― У тебя забавная прическа.       ― Я не могу рисовать с распущенными волосами, они мешают. Мне важно не отвлекаться, потому что твой портрет будет участвовать в конкурсе. Он должен быть идеальным.       ― Хорошо.       Шисуи даже сглотнул от волнения, но к пуговицам рубашки все-таки потянулся. Понимая, что это уже не просто ее внеклассная работа, а то, что для нее важно, Учиха решил больше не говорить, а молча слушаться.       ― Свет будет падать слева. Начну рисовать светлыми красками, когда солнце начнет садиться. До заката есть еще пара часов, — проговаривая вслух подобные замечания, Куруми поставила будильник, чтобы не упустить самый подходящий момент. — А пока буду работать с текстурой. Ты готов?       Она взглянула на Шисуи, увидев того уже сидящим на стуле без верха. Он неуверенно кивнул, снова озадаченный ее слишком пристальным и внимательным взглядом. И все только обострилось, когда Куруми бросила взгляд на его брюки.       ― Твой ремень, — Куруми задумчиво склонила голову на бок. — Я хочу, чтобы ты его снял, чуть приспустив брюки. Да… — она кивнула своим мыслям и села за мольберт. — Сними его.       Шисуи задержал взгляд на ее сосредоточенном лице, пока отбирала краски и кисти, некоторые из которых убрала в нагрудный карман фартука. Поймав себя на мысли, что за работой каждый становится на себя не похожим, Учиха послушно опустил голову и прикоснулся к ремню. Но пытаясь оттянуть один конец ремня, чтобы расстегнуть закрытую пряжку, Шисуи столкнулся с тем, что замок ему не поддался.       ― Черт… — тихо выругался Учиха, стараясь снять ремень. — Не могу. Застежку заклинило. Может, мне остаться в нем?       ― Я буду рисовать то, что вижу. Он мне мешает. Ты и так через край брутальный, поэтому ремень здесь явно лишний, — Куруми отложила карандаш и подошла к нему. ― Давай я попробую.       Она села на колени, прикоснувшись к пряжке его ремня. Шисуи моментально напряг все тело, забыв перед этим сделать вдох. Не ожидая того, что она подойдет к нему так близко и начнет таким способом расстегивать его ремень, Учиха снова позволил ей застать себя в врасплох. Но, казалось, ее совершенно ничего не смущало. Было видно, что он в первую очередь интересует ее, как очередной объект своей новой работы, а не как парень. Однако по другую сторону этого наблюдения у него возникли свои личные интересы, которым нельзя было давать волю.       ― Давай, — Шисуи с волнением сглотнул, смотря на расположенную между его ногами Руру, — мы просто его… разрежем.       ― Что за расточительство? — Куруми нахмурилась, стараясь освободить конец ремня от пряжки. — Чего ему не хватает? Ведь рано или поздно тебе нужно будет его снять.       Она приблизилась к ремню, вывернув пряжку на обратную сторону. Вновь нахмурив брови и задумчиво поджав губы, Куруми постаралась разобраться а механизме замка. И, как только причина того, почему ремень не расстегивался, попалась ей на глаза, брови Сенджу расслабились.       ― Тут просто замочек заклинило. Не двигайся.       ― Я и не собирался… — тихо ответил Учиха, слыша слабые отголоски своей фантазии, которая начала стремительными шагами приближаться к нему.       Он снова задумался, бросив взгляд на карандаш, который держал ее прическу. С виду эта картина хоть и смотрится довольно провокационно, но все равно приятна на глаз. Особенно ему. Шисуи все же дал своей фантазии шанс разгуляться. Ее выражение лица менялось слишком быстро. Куруми то внимательно всматривалась в замок, то хмурилась, когда не удавалось его открыть. И в этих лазурных глазах, на которые обратил внимание Учиха, загорелась нетерпеливость. Стоило дополнить все это парочкой образов, и Руру можно сравнить с девушкой, которая сгорает от желания и нетерпения. И, придя к такому заключению, Шисуи уже спешил к другому.       ― Это выглядит так сексуально.       ― Чего тут сексуального? Шисуи, если я сломаю ноготь, я тебя задушу этим ремнем.       ― Могу я прикоснуться к твоим волосам?       ― Прикоснись.       Даже не задумываясь для чего ему это, Куруми пыталась снять ремень, желая поскорее приступить к работе. И занялась она его ремнем так увлеченно, что даже не заметила сколько эмоций, чувств и мыслей переживал сидящий перед ней Шисуи.       Он вытащил карандаш из ее прически, распустив волосы. Сенджу лишь снова тихо выругалась на закрытую пряжку, которая не открывалась. Учиха присмотрелся. Но все равно, по его мнению, этому образу чего-то не хватало. И тогда он решил его дополнить собственными руками, а точнее только одной.       ― Да, — тихо протянул Шисуи, впуская в ее волосы руку. — Вот так…       Куруми замерла, ощутив его руку в своих волосах, и осторожно подняла на него взгляд. Она слишком долго игнорировала то, что с ним происходит. А произошло довольно много, судя по тому, какое выражение лица она на нем видит. И он уже был на пороге того состояния, от которого теряют рассудок, затем и сознание. Но это бы напугало ее, не будь ситуация такой по-рабочему неловкой и слегка бытовой. Поэтому Куруми лишь задумчиво усмехнулась и осторожно качнула головой, чувствуя, что его рука там уже как своя.       ― Шисуи?       ― Ч-что?       ― Умерь свою фантазию. У тебя сейчас из носа кровь пойдет, маленький извращенец.       Как только Куруми, находясь в таком положении, подняла на него глаза, Шисуи нервно сглотнул. Он смотрел на нее в ответ и понимал, что уже и слова не в состоянии разобрать. Он всегда помнил, какие ее волосы на ощупь, но именно сейчас они казались ему еще более мягкими и шелковистыми. Словно он пропускал через пальцы приятно теплый пляжный песок, который хочется брать снова и снова. Шисуи бы мог сравнить это с чем-то более подходящим и романтичным, но, видимо, его неудержимая любовь к пляжам решила оставить частичку себя в этом сравнении. Ему доводилось трогать самый мелкий и легкий песок на пляже, поэтому он прекрасно знает, о чем допустил мысль. Но оказалась, что трогать ее волосы ему намного приятнее и предпочтительней.       ― Какого…       Тихий голос у дверей заставил Шисуи отвлечься от зрительного и тактильного изучения макушки Руру и поднять взгляд. И, как только Учиха встретился с глазами, в которых горело испепеляющее черное пламя, он мгновенно застыл.       ― Что здесь происходит?       Итачи вошел в аудиторию боясь своей реакции на то, что видит. В этом образе, что предстал его виду, была настолько ярко выраженная двусмысленность, что Учиха назло себе и всем видел только один смысл. От подступившего возмущения и злости он сжал кулак, подавив желание подойти к этой парочке ближе.       ― Вот же, — Шисуи опомнился и осторожно поднялся со стула. — Это не то, чем кажется.       ― Я спросил, что здесь происходит? — ничуть не смягчив своего тона, который тонко граничил с размеренным, Итачи продемонстрировал свое недовольство и на лице.       ― Я ее не трогал, клянусь. Она просто расстёгивала мне ремень.       ― Просто расстёгивала ремень? — хмуро повторил Учиха, бросив взгляд на руку кузена, которая до сих пор была там, где быть не должна. ― Ты, может быть, ее уже отпустишь?       ― О, д-да. Всё, — Шисуи поднял обе руки, словно кузен и вовсе угрожал ему ружьем. — Руру, чего ты молчишь? Скажи что-нибудь.       Сенджу поднялась с колен, смотря на застывшего с поднятыми руками одноклассника. Даже в этой ситуации она думала очень настроено в интересах искусства, не заботясь о том, как это выглядело со стороны.       ― Я буду рисовать тебя полностью обнаженным.       ― Ч-чего? — Шисуи вздрогнул и нервно сглотнул, переведя взгляд на рассматривающую его подругу. ― Т-ты, что такое…       ― Если ты стесняешься, попросить учителя выйти? Сенсей? — Куруми повернулась к Итачи, встретившись с его недовольным прожигающим ее насквозь взглядом. — Моя модель испытывает некоторые неудобства при виде Вас, поэтому, пожалуйста, оставим его, пока он раздевается. Ремень я расстегнула. На полке есть простыня, можешь ей прикрыться.       Итачи шумно выдохнул, не скрывая своего отношения к такого рода искусству. Ему до необходимости стало нужным сделать вдох, который привел бы его в чувства и заставил бы поверить этим двоим. Поэтому, выйдя в коридор, он подошел к окну, что весьма кстати располагалось напротив кабинета живописи. Слишком впечатлительно запомнив увиденное, Учиха до сих пор чувствовал напряжение в руках, которыми хотел бы задушить своего недоумка-кузена. Но собранный и рабочий вид его студентки действовал на него слишком положительно, от чего Итачи ослабил плечи и просто открыл окно.       Вдохнув свежий воздух близившегося вечера, Учиха схватился за края подоконника. Сначала кабинет химии, затем кабинет искусств. Его это смутило и разозлило настолько, что его собственное негодование хлынуло теплом к лицу и настоящей болью в голову. Стоит ему пройти мимо приоткрытых дверей, как его боковое зрение поймает слишком нестандартный образ. Однако сейчас долго пребывать в этих неприятных воспоминаниях и мыслях ему не пришлось. Звук закрывшейся двери за спиной позволил ему вспомнить, что одна из причин его головной боли шла следом и вышла вместе с ним в коридор.       ― И что это за уроки по рисованию обнаженных? — стараясь говорить более спокойно и сдержанно, Итачи повернулся к девушке.       ― Мне нужны контуры и мягкие черты, — Куруми прикусила карандаш, затем собрала волосы в пучок и снова их проткнула. — Шисуи неплохо сложен и подходит мне в качестве натурщика.       И она собрала волосы, которые определенно распустил этот самый довольный всем натурщик. Итачи хотел нахмуриться от того чувства, что постепенно наполнило все его тело и обосновалось у самого горла. Этот щенок еще и трогал их слишком грубым, беззаботным способом. И, мысленно констатируя этот факт-наблюдение, Учиха лишь нервно сглотнул свою настойчивую мысль вернуться в кабинет.       ― Но не рисовать же его полностью голым, Сенджу. Ты хоть понимаешь, на что ты его подталкиваешь?       ― На что я могу его подталкивать, сенсей? Раздевается он, а не я.       Итачи промолчал, продолжая изучать ее лицо взглядом. Она стала слишком непостоянной в своих ответах и действиях. Как женщины вообще могут сохранять спокойствие там, где мужчину буквально шатает из крайности в крайность? Почему он озадачен тем, чему она не придала значение? Откуда в ней возникли такие силы, храбрость и терпение? Итачи задал себе слишком много вопросов, на которые не мог найти ответы. Эта девушка то смущенно смотрит на него, пытаясь оправдаться и извиниться, то довольно смело и назидательно делает ему замечания, придавая им образ чего-то очевидного, как сейчас.       ― Ты знаешь, что я имел ввиду.       ― Если Вы об этом, — Куруми задумчиво отвела взгляд в сторону, подперев прикрытую дверь кабинета спиной. — То скажу Вам снова, что я верю Шисуи и уверена, что он не сделает ничего непозволительного. Я нарисую его портрет в самой сложной технике и выиграю конкурс или номинацию. И тогда родители мне позволят поступить в академию искусств, потому что я получу стажировку.       ― И обнаженный одноклассник тебе в этом поможет?       Итачи позволил себе лишнего, увлекшись тем, что его беспокоило. Он сделал тяжелый и глубокий вдох, не позволяя своему настроению и недовольству снова говорить за него. Теперь, в самом деле, мужчина оказался в проигрышном положении перед ее уверенностью и самообладанием. Ее ответная реакция на его слова уже не заставила себя ждать, от чего он стал готовиться к предстоящему сражению аргументами.       ― Сенсей, — Куруми вернула на него весьма сдержанный взгляд едва не оскорбленной личности. ― В художественном конкурсе, в котором я участвую с осени того года, я заявила свои работы, как «любитель», но после второго тура комиссия присвоила мне категорию профессионала. Я рисую столько сколько себя помню. И я, в отличие от Вас, верю в свои силы.       ― Я не говорил, что не верю в твои силы, — он не сдержался и подступил к ней, сложив руки на груди в надежде прийти к окончательному успокоению. — Я не верю в своего кузена, который смотрит на тебя как какой-то пёс на мясо. Слишком жадно и откровенно.       ― Жадно и откровенно? ― Сенджу сделала шаг ему навстречу, отстранившись от дверей. ― То есть так, как смотрели Вы на меня, когда оторвалась моя пуговица?       Итачи только сейчас заметил, насколько заблуждался в ее видимой убедительности и словесной смелости. Сделав такое замечание относительного того недоразумения, Куруми показала свои настоящие чувства, которые не смогли скрыться в ее глазах. Обида, легкое недовольство и что-то очень напоминающее смущение, что подступило к ней, когда она сама вспомнила тот момент. Учиха только успел разглядеть в ее глазах одно чувство, как сразу же заметил другое.       ― Тебя так сильно задели мои слова о Шисуи или то, что я «сомневался» в твоем таланте?       ― И т-то и д-другое… — Куруми отступила от него, осознав, что позволила себе лишнего.       Какое-то чувство, сильно похожее на обиду, взяло верх и сказало те слова за нее. Ей хотелось задеть его в ответ. Девушка старалась не отводить взгляд от его глаз несмотря на то, что был сильный соблазн это сделать. Отвести взгляд, отвернуться или вовсе сбежать. Но все же было и желание на него смотреть. И так противоречиво и неуверенно Куруми не чувствовала себя очень давно. Она боялась его в этот момент, но что-то все равно придавало ей сил стоять перед ним и смотреть на него. Рассматривать его лицо, глаза, губы… Опустив на них свой взгляд, Сенджу тут же вернула его на глаза учителя, опасаясь того, что он заметил. Однако было ли это совпадением или чем-то еще, но Учиха и сам потерял с ней зрительный контакт, посмотрев на ее губы. И как только Куруми поняла, куда направлен его взгляд, она невольно и не задумываясь облизала их.       Итачи замер, заметив кончик ее языка, что осторожным движением прошелся по верхней губе и скрылся, коснувшись нижней. И когда она мимолетно, но чувствительно прикусила так и нетронутую нижнюю губу, в его глазах потемнело. Тело в напряжении замерло, а в мыслях возникло слишком смелое и не очень хорошее желание — коснуться их. Словно она сама дала ему дорогу, пригласив его к тому, о чем он подумал. Учиха затаил дыхание, не в силах отвести взгляд от ее губ. Постепенно забывая, кто он, и кто она, Итачи сделал к ней шаг, в намерении сделать следующий, но невероятным и необъяснимым образом вовремя опомнился.       Сенджу, разумеется, не оставила без внимания его странное движение в ее сторону и внезапную остановку. Не понимая того, что послужило причиной этого шага к ней, Куруми продолжала смотреть на него и ждать хоть какого-то ответа.       ― Никогда так не делай, — Итачи услышал свой охрипший голос и сглотнул, подняв взгляд на ее глаза, — когда я с тобой говорю.       ― Что? — Куруми вскинула брови от удивления, снова проявив непонимание. ― Как не делать?       Учиха задержал взгляд на ее глазах, затем нахмурился, снова взглянув на ее губы. И ей ничего не оставалось, как повторить то самое действие. Итачи заметно вздрогнул, одернув себя последними силами от того, о чем думал уже на протяжении всего этого разговора.       ― Сенджу, — протянул он очень тихим шепотом, почти похожим на недовольное шипение, и сделал второй опасный шаг к ней. — Ты слышала, что я тебе сказал?       Куруми уже с недоумением на лице смотрела на него, не решаясь сделать вдох под пристальным вниманием его глаз. Она нервно сглотнула и отступила к двери, все же решившись отвести от него взгляд. От его внезапно возникшего недовольства, ей стало даже страшно и теперь хотелось на него не смотреть, а просто закрыть глаза, чтобы он и вовсе исчез, как какое-то видение.       Ее волнение и испуг стали заметны и для него. Увидев, что снова напугал ее своим резко сменившимся настроением, Итачи тяжело вздохнул и прикоснулся ко лбу. До каких пор эта девчонка будет сводить его с ума таким легкомысленным способом? Ее беззаботность вовсе не милая черта, которая порой красит молодых девушек. Лучше бы она проявляла рядом с ним настоящую жестокость и осмотрительность, чтобы он держал свои мысли и действия под контролем.       ― Из вас двоих голова на плечах только у тебя, — начал Учиха, встретившись с ее удивленным взглядом, когда она повернулась к нему. ― Можешь ему передать. Если он тебя хоть пальцем тронет, я сломаю ему руку.       Пытаясь подобрать вполне разумный и правильный ответ, Куруми уже приготовилась его озвучить, однако не смогла. Учитель посчитал, что его честное и прямолинейное обещание-угроза стало заключением их диалога, поэтому пошел дальше по коридору, оставив ее в одиночестве. Поэтому она лишь стояла возле дверей на месте, провожая Учиху взглядом, пока он не скрылся за углом.       ― Ну, как? — Шисуи поднялся со стула, придерживая простынь на поясе. — Он ушел?       ― Да, — Куруми осторожно прикрыла за собой дверь, до сих пор испытывая то волнение и легкий испуг. — Кажется, он все еще злится на тебя.       ― Злится? Да я думал, он меня задушит, если подойдет ко мне. Никогда не видел его таким. Хотя, — Шисуи неловко отвел взгляд от подруги на окно, вспомнив самый непростой день в своей жизни. — Все-таки видел…       ― Он был тем, кто за меня заступился, — понимая о каком случае он говорит, Куруми сама углубилась в те воспоминания и направилась к нему. ― Пусть это было пугающе и местами неправильно, но я благодарна ему за то, что он не оставил и поверил мне.       ― Ты из тех, кто вызывает доверие.       Понимая, что ей необходимо поскорее включаться в их разговор, чтобы забыть то, что было за дверью, Куруми задумалась над словами Шисуи. И теперь оставалось лишь не подпускать учителя к своим мыслям несмотря на то, что предстоящий разговор начался лишь благодаря ему.       ― Зато ты не из таких, — Куруми нашла более подходящую тему для разговора, решив обсудить и ее, как не менее важную. ― Юи мне пожаловалась. Она сказала, что ты что-то задумал. И чего ты ей снова наговорил?       ― Ну, — Шисуи озадаченно нахмурился, пытаясь вспомнить последний вечер, проведенный с Юи и Руру. — Я, кажется, сказал, что отомщу ей сладкой местью. Она так мило напугалась, что даже ответить мне ничего не смогла.       ― Я не могу больше позволять тебе развлекаться и играть с ее эмоциями и чувствами. Не делай так больше. Она же слишком впечатлительна.       ― Я постараюсь, — Учиха улыбнулся, проведя рукой по своим волосам. — Но не уверен, что у меня получится.       ― Все-таки постарайся, — тихо ответила Куруми, опустив взгляд на его крепкую грудь и живот, мускулы на которых были более выразительными, чем казалось раньше. — Можно?       Не сдержав женского любопытного желания, Сенджу подошла ближе к нему, протянув руку к его груди. Кажется, она даже не успела об этом подумать, как ее рука уже сама стала тянуться к этому живописному рельефу.       ― Пользуйтесь, мастер.       ― Ты и вправду, — тихо протянула Куруми, расправив ладонь на его груди. — Красивый. Такая горячая и… твердая.       ― Это не единственное место, которое у меня горячее и твердое.       ― Вот же, — Куруми едва не поперхнулась воздухом от его откровения. — Шисуи!       Не сдержав свое смущение, Сенджу ударила его в живот, от чего у Шисуи перехватило дыхание. Учиха простонал от боли, схватившись за место незаслуженного удара.       ― Ч-чего… Я имел в виду плечи, Руру! Какого черта ты меня бьешь? — он прокашлялся, пытаясь прийти в себя от боли. ― Мы ведь уже уяснили, что боль не приносит мне удовольствия.       ― Прости. Я не хотела, правда. Ты так сказал, словно… Ну, ты понимаешь. Прости меня, Шисуи, — Куруми погладила место, в которое ударила его. — Так легче?       ― Ты что, издеваешься?! — Учиха резко скинул ее руку. ― Что еще за поглаживания?! Вот теперь у меня точно на одно твердое место будет больше!       ― Н-не надо, — тихо прошептала Сенджу, осторожно бросив взгляд на простыню, что скрывала то самое место.       ― Ох, Руруми, это зависит уже не от меня.       Время приблизилось к самому оптимальному моменту. Давая распоряжения другу, как ему сесть и повернуться, Куруми иногда подходила к нему, но, когда возвращалась за мольберт, задумчиво хмурилась. В итоге Шисуи остался без простыни, совершенно обнаженный. И действительно оказалось так, что единственным человеком, кто здесь смущался, оказался он, хоть и был уверен, что будет наоборот.       В результате многочисленных вариантов его поз и положений, Куруми остановилась на том, в котором Шисуи сидел к ней спиной на стуле. Одну ногу он прижал к себе, положив руку на колено с его стороны.       ― Ты не будешь рисовать мое прекрасное личико?       ― Не хочу, чтобы на него смотрели другие, — выбрав место для мольберта, Куруми продолжила делать наброски карандашом. — Достаточно того, что им будет виден кусочек твоего профиля, твои ноги, руки и спина.       ― Не думал, что ты такая собственница. Что еще ты видишь из моего профиля?       ― Твои ресницы и милую щечку.       ― Я имел ввиду то, — прочистив горло, Шисуи с легкой неловкостью продолжил. — То, что… находится намного ниже.       ― Ягодички? — Куруми рассмеялась, заметив, что он снова вздрогнул. — Ты ведь первый парень, Шисуи, который смутился при мне. Никогда не видела такого.       ― И как ты только этого добилась? Все девушки, которые видели меня голым, смущались до потери речи, а ты еще и шутишь.       ― Мы слишком заняты делом, чтобы обращать на такое внимание, когда рисуем. Сейчас ты мой натурщик, образ которого мне надо запечатлеть красками и карандашами.       ― Словно это какая-то серьезная операция, а не просто рисование.       ― Живопись — это больше, чем одно «рисование». На самом деле картины заставляют людей задумываться как книги, песни или киноленты. Художник не только пишет историю на холсте, он дает возможность представить ее продолжение или начало. Как она писалась, почему герой отвернулся, какое было его выражение лица, о чем он думал?       Куруми убрала карандаш, закончив с эскизом. Потянувшись за распылителем с водой, она сбрызнула ей холст перед тем, как приступить к работе с красками. При этом, вспоминая о том, как правильно рисовать на мольберте акварелью, Сенджу так и не теряла мысль, которую все еще держала при себе.       — Те, кто больше ценит изгибы и контуры, глядя на твою спину и плечи, будут гадать, что скрылось от их глаз и строить образы. Другие же, кто не видел тебя лично и не знает, по твоему неполному профилю лица будут думать о том, как ты выглядишь в жизни, когда грустишь, смеешься или злишься.       Собственно, эти люди будут гадать о том же, о чем гадала и она. Ведь нарисовав первый портрет учителя еще в поезде, после этого она уже хотела изобразить больше эмоций на его лице. Самых разных. Смех, неловкость, задумчивость, удивление… Но в то время ей удавалось лишь видеть его строгость и легкое недовольство, как и пару часов назад.       ― Это слишком глубоко, — задумчиво протянул Шисуи, пытаясь разобраться в тонкостях такого искусства. — И не так просто, как казалось мне на первый взгляд.       ― Ты не заметил, что он в последнее время ведет себя странно?       ― Кто?       ― Твой кузен.       ― Итачи? — Учиха с нежелание подумал о нем, затем недовольно нахмурил брови. ― Если продолжишь думать о нем в моем присутствии, я повернусь к тебе, ясно?       ― Не думаешь, что от этого смутишься больше ты, чем я?       ― Не провоцируй меня. Не важно, что мне будет неловко, я все равно выбью мысли о моем кузене из твоей головы.       Следующий день оказался не таким насыщенным, как предыдущий. После вчерашнего продуктивного занятия в кабинете живописи, на утро вторника Куруми с трудом заставила себя вернуть галстук учителю. Хотя возникала мысль наивно и виновато ему улыбнуться с признанием того, что она его потеряла. Но разум и рациональность не позволили ее девичьим чувствам взять верх, поэтому заставили ее поступить правильно. Дождавшись, когда аудитория опустеет, и они останутся вдвоем, Куруми взяла портфель и направилась к трибуне.       Невооружённым глазом было видно, что сегодня учитель предпочел быть слишком молчаливым, чем обычно. Перемена началась без его привычного «Сенджу, доска… контрольные и тесты». Держа сложенный галстук в руках и наблюдая за учителем, Куруми осознала и то, что за весь урок он не поднял на нее ни одного взгляда. И даже сейчас мужчина оставил ее без внимания, потому что был слишком сосредоточен на чьем-то тесте. На его лице даже не было хмурого, задумчивого выражения лица, которым преподаватели, прорешивая задание в уме, сравнивают свои результаты с теми, что на бумаге. Он, как машина, холодно и расчетливо зачеркивал ответы, прописывая то, что получилось у него. И даже когда пришлось делать пометки у каждого задания, на лице Итачи все равно и мускул не дрогнул.       ― Я забыла отдать Вам его, — Куруми слишком тихо и осторожно положила на трибуну сложенный галстук. — Вчера…       ― Обнаженные занятия с моим кузеном, — Итачи бросил взгляд на свой галстук, затем снова принялся проверять тест. — Припоминаю.       Куруми промолчала и направилась к доске, чтобы убрать материал этого непростого урока. Обнаженные занятия… Девушка мысленно повторила его слова, убедившись, что звучать они лучше не стали. В этой фразе нет ничего из того, что было на самом деле. Странно, что его так задело то, что он увидел. Шисуи не единственный натурщик, сидевший в том кабинете на глазах у художников. Конечно, еще никто не был раздет до такого, как он, но все же… Сенджу задумчиво пришла в тупик этих мыслей, не зная, чем обосновать такую реакцию учителя. Там, где в его словах должны быть просто замечания по учебе, она слышит лишь укор и какие-то обвинения в свою сторону. Слишком странно и не похоже на него. Хотя это происходит не впервые — напомнил ей внутренний голос, после чего Куруми допустила очень поспешную и внезапную мысль, которую не успела придержать.       ― Сенсей, скажите… Я Вам…       ― Ошибка здесь, здесь и здесь, — не позволив ей договорить, Итачи обвел итоги проверки ее теста. — Ты снова завалила контрольную. Ни одного верного расчета. Такими темпами я и вовсе могу не допустить тебя к промежуточному тесту. Возможно, в поездку с классом ты и успеешь, но все оставшиеся каникулы придется заниматься со мной.       Куруми открыла рот, намереваясь сказать то, что уже забыла. Это оказался слишком поспешный и внезапный посыл информации, к которой она не была готова. Сенджу принялась воспроизводить его последние слова, из которых помнила лишь то, что ей придется заниматься с ним.       ― Ч-чем…       ― Математикой, Куруми, — услышав ее слишком тихий и осторожный голос, Итачи повернулся к ней. — Мы ведь говорим сейчас о ней.       Этот диалог снова стал не похож на те, что были раньше между ними. Пусть учитель, как и прежде, ей угрожает отработкой и прочим, но реагирует он на нее слишком холодно. Холодно или все же напряженно? — Куруми задалась этим вопросом, когда заметила, что он снова смотрит ей не в глаза, а на несколько сантиметров ниже.       ― Значит, если я завалю новую контрольную, то останусь с Вами? На летние каникулы?       ― Да. Весь август ты будешь видеть меня чаще, чем кого-то из своих близких и родных. Поэтому снова повторю, соберись и настройся на учебу. Твои картины и личный натурщик подождут.       Его слова снова натолкнули ее на очередные мысли. Раньше Шисуи так часто не фигурировал в их разговорах. И, задумавшись об причинах этого, Куруми ощутила, как ее тело пробрала легкая дрожь волнения. На самом деле все не так. Он всегда скользил между ними из одной темы в другую. Детство, дружба, любовь… Итачи уже не первый раз ставил рядом с ней своего двоюродного брата. И сразу же возник вопрос — почему? Но она уделила бы этому внимание, если бы не ответ, который сейчас стоило бы дать учителю.       ― Сенсей, я занималась рисованием в свое свободное время, которое обычно уделяю художественному клубу.       ― Учеба важнее.       ― Да, но я считаю, что от рисования зависит мое будущее. Я больше хочу заниматься живописью, чем финансами.       ― Но помнится, в анкете ты указала совершенно другое, — Итачи снова поймал себя на том, что смотрит на ее губы, после чего с трудом вернул взгляд на ее глаза. — Финансовый факультет.       ― Потому что мои родители… Я обещала им, что сначала окончу специальность, которую они выбрали для меня. Но я хочу другого.       ― Если ты думаешь поступить туда, куда тебе хочется, ты все равно должна исправить свои оценки. Поэтому я назначаю тебе отработку по двум последним темам.       ― Нет, я не приду. Я не буду сидеть с теми, кто едва переходил из класса в класс, с трудом окончив среднюю школу. Им это нужнее. В тех темах я разберусь сама.       ― Кажется, ты сильно недооцениваешь своих одноклассников. Тесты по двум последним темам не засчитаны только у тебя и только тебе их надо отработать. Если снова намереваешься провести время в художественном классе, лучше удели его математике.       Куруми стояла на месте не зная, что ответить на новый поток его аргументов. В себя девушка пришла только после того, как осталась в аудитории одна. Итачи ушел, не дожидаясь от нее какого-либо ответа. Но если он подумал, что на этой ноте, они закрыли тему отработок, то он ошибся.       У Куруми же по этому поводу появилось свое мнение и аргументы. И одной их причиной из основных стал тот факт, что учитель уже в открытую говорит не с ней, а с ее губами. Дальше не заставил себя ждать и Шисуи, который не имеет никакого отношения к тому, что она не усваивает темы. И заканчивается все на этих объединенных упреках, смыслом которых является полное посвящение своего внимания только ему и только его предмету. И задумываясь о последнем, Куруми задалась новым вопросом. Не слишком ли часто она стала получать тройки по предмету, который знает не хуже, чем свой родной язык?       Следующий день по результату оказался таким же, как и предыдущий. За итоговый тест по теме Куруми снова получила самый низкий балл в своей жизни. Но и тогда она не явилась на назначенную отработку и даже пропустила профильные. Теперь школьные стены стали давить, как и ее мысли, что не давали покоя. Сенсей в последнее время позволял себе вещи, которые смущали ее до потери дыхания. А Куруми задумалась об этом только сейчас.       Соблюдая традиции, согласно которым, Сенджу дожидается подругу, во время урока физической культуры на заднем дворе, она направилась именно туда. Подходя к дальним трибунам, Куруми услышала знакомый голос.       ― Что-то случилось?       Шисуи поднялся на первый уровень трибун и подал подруге руку. Та задумчиво улыбнулась и приняла от него помощь, сжав его руку в ответ.       ― Это уже пятая контрольная, которую мне надо переписать.       ― Но как у тебя выходят такие результаты? — Учиха сел на их любимую лавочку, смотря на девушку, которая уже села рядом с ним. ― Может, тебе стоит дополнительно позаниматься? Хочешь, я буду объяснять тебе каждую тему?       ― Мы ведь их сразу закрепляем после того, как изучили на уроке. Ты будешь объяснять мне то, в чем я уже совершила ошибку. Но я не понимаю, почему стала отставать. Вроде всегда его слушаю, не отвлекаясь на что-то другое.       ― Уверена, что не отвлекаешься именно на него?       ― Шисуи, — Куруми нахмурилась, ударив его по плечу. — Хватит уже. Ты так хочешь, чтобы я о нем не думала, но сам же напоминаешь мне о нем.       ― Первая о нем заговорила ты, — Учиха схватил ее руку, склонившись к ее лицу. — Хотя я говорил тебе этого не делать.       ― Ты спросил у меня, почему я грустная. Вот в чем причина. Мне кажется, я снова ему чем-то не угодила.       ― Уверена, что все не наоборот?       Куруми задержала взгляд на его глазах, которые приблизились к ней настолько близко, что она могла разглядеть каждую его ресничку. Не имея желания возражать или соглашаться, она просто решила молчать и следить за ночной темнотой в этом взгляде, который видит повсюду и постоянно.       Шисуи нахмурился, заметив на лице подруги озадаченность какой-то мыслью. Ему и гадать не пришлось, чтобы понять, вокруг кого ходила эта мысль. Учиха воспользовался другой рукой и обхватил подбородок девушки.       ― Ты ведь уже поняла, что проблема в нем.       ― Что?       ― Ты скатилась из-за него, — не скрывая своего раздражения, что старался сдержать, Шисуи нахмурился. — Из-за учителя, в которого влюбилась.       ― Я ведь просила, чтобы ты…       ― Не говорил тебе это? — он задумчиво вздохнул, затем усмехнувшись покачал головой. ― Смысл мне не говорить и не упоминать его, если ты и без того постоянно думаешь о нем? Но ты бы не стала настолько погружаться в такие мысли просто так. Есть причина. Между вами что-то было?       Сенджу затаила дыхание, понимая, что он снова слишком близко подобрался к тому, о чем она не хотела бы говорить. Она просто подумала об этом, а он увидел все своими глазами. Куруми мысленно одернула себя. Сейчас ее должны беспокоить его слова, а не его взгляд, который способен заглянуть ей в душу.       ― Не сходи с ума, — Куруми прикоснулась к его руке, чтобы освободиться. ― Он учитель. Что между нами может произойти?       ― Руру, об этом я тебя и спросил, — Шисуи проигнорировал ее желание избавиться от его руки и продолжил. — Но ты, как обычно, уходишь от ответа. Он сам дал повод думать об этом. Только как?       ― Шисуи, услышь себя. Мы говорим про учителя. Сколько мне повторять тебе об этом? — Сенджу отвела взгляд в сторону, не вынося больше его испытывающего взгляда. ― Отпусти меня. Мы снова привлекаем к себе внимание.       ― Пусть лучше ты привлечешь к себе внимание, когда рядом буду я, а не он.       Куруми тяжело вздохнула, услышав знакомый укор и даже обиду в его голосе. Но когда снова вернулась к воспоминаниям, она вздрогнула. Эти двое имеют слишком похожие манеры и повадки. Не только взгляд и глаза, у них тон голоса порой бывает похож, как и сейчас.       Лишь переведя дыхание от своего последнего условия, Шисуи почувствовал, как подругу пробрала дрожь, и напрягся. Он отпустил руку и лицо Куруми, обхватив ее за плечи.       ― Я не хотел тебя обижать… Прости, — его тон резко сменился на взволнованный, после чего Сенджу уже смогла ощутить разницу. ― Я не хотел. Куруми? Скажи уже что-нибудь. Только не молчи. И не плачь. Я идиот. Давай, зашьем мне рот, чтобы я больше…       ― Ты такой шумный, — тихо ответила Куруми, вернув на него взгляд. — В самом деле, как пёс. С чего ты взял, что я собралась плакать?       ― Ты так внезапно вздрогнула, затем замерла и отвернулась от меня. Больше я твоих слез не вынесу, — Шисуи погладил ее по щеке, увидев в ее глазах простое удивление, а не слезы. ― И если снова стану их причиной, я умру.       ― Как бы я на тебя ни злилась, ты выпросишь прощение только одной фразой, — она задумчиво смотрела на беспокойство в его глазах, вспоминая о том, какими они были несколько минут назад. ― Шисуи?       ― Да?       ― Что ты испытывал, когда говорил о том, что лучше со мной будешь ты, чем он.       ― Что я испытывал? — он повторил это с удивлением, но быстро пришел в себя и нахмурил брови. ― А то ты не знаешь!       Шисуи опустил ее и с недовольством сложил руки на груди, повернувшись к полю. Невольно он снова позволил неприятным чувствам и этому настроению подобраться к нему, от чего нервно потряс коленом и покачал головой.       ― Это была, — Куруми сглотнула, понимая, что сравнивает этих двоих, приходя к одному общему выводу. — Ревность?       ― А что же еще? — Шисуи резко повернулся к подруге, после чего она даже вздрогнула, чуть отстранившись от него. ― Я уже говорил тебе, что испытываю, когда ты говоришь или думаешь о нем. Когда я рядом, ты должна быть со мной. Даже здесь, — Шисуи пальцем ткнул ее в лоб, после чего Куруми окончательно провалилась в свои сравнительные мысли. — Должен быть только я, а не он.       Должен быть… он? Наблюдая за тем, как Учиха снова тяжело вздыхает и отворачивается, Куруми накрыла лоб ладонью. Те же слова, те же жесты и тот же взгляд. Она видит разных людей, но слышит одно и то же. Если Шисуи, говоря и делая все это, демонстрирует свою ревность, то возможно ли, что и учитель испытывал это же чувство? Куруми осторожно подобралась к этому вопросу, стараясь его не прогнать и не возразить самой же себе категоричным отрицанием. В этом точно что-то есть. Узнав, что она простила его брата, Учиха не смог скрыть своего недовольства, после которого тонко намекнул ей о возможности проявления ее чувств к Шисуи.       «Интересно, что вас связывает помимо общих воспоминаний о детстве?»       Тот вопрос не был задан так, как задают учителя. И только Куруми стала нервно оправдываться в том, что это только дружба, Итачи подошел к ней и снова позволил себе не учительский метод возражения, прикоснувшись к ее лицу. Она помнит, как по телу прошлась холодная дрожь волнения, когда он заявил, что никакой дружбы между мужчиной и женщиной быть не может. И тогда темнота в его глазах и выражение лица говорили о том, что он поймал ее на наглой лжи, которую больше не мог терпеть. Не учительского в его словах, взгляде и действиях было столько, что Куруми действительно забыла о том, что он учитель. Она опомнилась только тогда, когда на губах почувствовала его горячее дыхание.       Сенджу резко вскочила с лавочки, прикоснувшись к губам. Мысленно убедившись в своих предположениях, Куруми начала спускаться вниз по лавочкам, бросив Шисуи объяснение, что ей надо бежать по делам. Теперь она не могла больше игнорировать все те моменты между ними, граничащие с тем, что не назовешь официальным и школьным. А то, что чуть не произошло в учительской, уже вряд ли когда-то скроется от ее воспоминаний. Не понимая, почему снова куда-то бежит, Куруми внезапно остановилась. И в этот раз взгляд только вперед привел ее к запасному выходу. Но вспомнив, что за ней никто не может бежать, Сенджу тяжело вздохнула и решила успокоиться. Ей сейчас необходимо просто взять себя в руки и все хорошо обдумать. И, увидев двери в женскую уборную, она направилась именно туда.       Держа свои мысли на расстоянии, Куруми подошла к раковине и включила холодную воду. Бурную фантазию обычно так и успокаивают. Водой. Набрав в ладони воды, она брызнула ее в лицо, повторив подобный успокаивающий прием еще несколько раз. Какой-то единичный, нестандартный случай не должен пугать ее настолько, что она даже не может привести свое дыхание в норму.       ― Единичный? — тихо повторив мелькнувшее слово в мыслях, Куруми перекрыла воду и посмотрелась в зеркало.       Она ощутила, как к щекам тут же подкатило тепло. Его губы приблизились к ней настолько, что она чувствовала его дыхание своими. И если бы Куруми тогда вовремя его не остановила бы, то он точно…       ― Поцеловал бы меня… уже тогда.