Внеклассные чувства

      — Папа?       — Я уже который раз говорил тебе… — мужчина схватился за ушибленное колено, усевшись на пол. — А ты все равно оставляешь свой портфель на полу.       — Прости, — девушка направилась к отцу, услышав позади себя шаги матери. — Сильно болит?       — Терпимо…       Рино оставил ногу без внимания, прислушавшись к возникшей боли в пояснице. Выпрямив спину, мужчина вздрогнул после раздавшегося хруста, который услышала даже дочь. И, осознав, что стала причиной того, что отец запнулся об оставленный ею портфель, Куруми нервно сглотнула.       — Папа, прости, пожалуйста.       — Но ему ведь тоже не мешало бы смотреть под ноги, — Митоку подошла к дочери и супругу, чтобы помочь последнему подняться. — А спина у тебя болит от того, что ты много проводишь времени за компьютером.       — У меня скоро…       — Отпуск? — женщина улыбнулась, протянув мужу руку. — Ты говоришь мне о нем уже полгода. А все никак его не возьмешь.       — Ну, не зря папа уже третий год подряд получает награду «Налоговый инспектор года».       — Да, и за это ему подкинули работу в виде полсотни столбцов в бюллетени.       — Значит, правда, — Куруми подошла к отцу с другой стороны, обхватив его плечо. — «Инициатива наказуема».       Не желая спорить одновременно с двумя женщинами этой семьи, Рино промолчал. Встав на ноги, он снял оставшийся на нем ботинок, носком которого и задел портфель дочери. И, желая уже наконец-то разобраться с причиной своего нелепого падения, он поднял его с пола.       — Больше не оставляй его здесь.       — Хорошо, — взяв свой портфель из рук отца, девушка опустила виноватый взгляд на его колено. — Ты правда… в порядке? Нога сильно болит?       — Она уже совсем не болит. Не волнуйся.       Ощутив ладонь отца, которой он накрыл ее голову, Куруми подняла на него глаза. Успев за последние несколько минут подумать о таких ужасных и страшных вещах, в которых могли промелькнуть те самые фотографии, сейчас девушка могла облегченно вздохнуть. Она напугалась настолько, что даже не сразу смогла набраться храбрости выйти в коридор и увидеть отца. Однако уже убедившись в полном решении утренней проблемы, Сенджу невольно вспомнила то, что говорил ей Шисуи в кабинете. Его слова о том, что он сменил заставку на ноутбуке, экран которого проецируется на экран, вызвали в ней новую дрожь и едва не выбили землю из-под ее ног.       — Куруми? — заметив видимое оцепенение дочери, глаза которой наполнились каким-то волнением и страхом, Рино прикоснулся к ее щеке. — С тобой…       — Д-да, — дочь нервно сглотнула, прижав портфель к груди. — Я… Мне надо… п-позвонить… Надзуки. Срочно!       Застыв в недоумении на пару со своей женой, Рино проводил взглядом убежавшую в свою комнату дочь. Услышав ее громкие и торопливые шаги на втором этаже, которые затихли после хлопка двери ее комнаты, мужчина задержал взгляд на потолке.       — Кто этот Надзуки?       — Это… — так же разглядывая потолок, Митоку попыталась вспомнить эту фамилию. — Кажется, это ее одноклассник. Рё-кун. Он у них староста.       — Староста? Странно.       — Ну, у нее есть причины так себя вести.       — Ты снова? — мужчина опустил взгляд на супругу, которая решила вернуться на кухню. — Митоку, мы ведь уже обсуждали, что…       — Теперь ты будешь обсуждать это только с ней. Я больше в ваши отношения влезать не хочу. Ты бы слышал, что она мне тут наговорила.       Мужчина последовал за супругой на кухню. Подойдя к раковине, чтобы вымыть руки, он все еще ожидал, когда она продолжит говорить то, на чем остановилась. Но, уже озадачившись тем, чтобы подогреть ужин, Митоку вынудила мужа вновь к ней обратиться.       — И что же она наговорила?       Включив кран, шум которого не смог скрыть тяжелый вздох супруги, мужчина повернул голову в ее сторону. Женщина покачала головой, до сих пор возражая и возмущаясь замечанию дочери на ее счет.       — Она сказала, что я упрямая. Представляешь?       — О, — Рино вскинул брови, подавив желание улыбнуться. — Ты? Упрямая?       — Да. Сказала, что мое упрямство досталось ей и ее брату.       — Как точно подмечено…       — Что? — Митоку резко повернулась к мужу, который в этот момент намыливал руки. — Что ты сказал?       — Ничего, — Рино покачал головой, выразив озадаченность тем, что ему еще предстояло услышать. — И что еще она сказала?       Наблюдая его неприкрытое желание перевести тему, женщина нахмурила брови и невольно позволила руке потянуться к полотенцу на своем плече. Непринужденный и спокойный вид супруга при этом обсуждении вернул ее на несколько минут назад, в момент, при котором дочь демонстрировала подобное поведение.       — Ты тоже считаешь меня упрямой?       — Вовсе нет, — Рино выключил кран и принялся стряхивать остатки воды с рук. — Скорее ты… своенравная. И временами неуступчивая. Но чтобы «упрямая»? Нет.       — Понятно. Врешь ты так же, как и смотришь под ноги. Никак.       — Значит, ты все-таки признала то, что твоя дочь знала, о чем говорит?       — Ох, ну, это еще не всё, — с трудом уняв желание шлепнуть мужа так же, как и дочь, Митоку протянула ему полотенце. — Она сказала, что наш сын манипулятор, который все это время нам с тобой промывал мозги.       Искренне удивившись тому, как дочь набралась храбрости высказать подобное мнение своей матери, мужчина взял полотенце из ее рук. Но, задумавшись над этим вопросом, он, в отличии от своей супруги, не наткнулся ни на один протест или возражение.       — Но ведь это правда.       — Что? — Митоку замерла от слишком внезапного и неожиданного для нее согласия со стороны супруга. — И когда же он промывал нам мозги?       — Все детство. И он настолько грамотно это делал, что ты этого не замечала. Митоку, сейчас он уже дипломированный манипулятор, который промывает другим людям мозги за их же собственные деньги.       Тем временем, пока мать и отец выясняли, кто в их семье упрямый, а кто манипулятор, Куруми дрожащими от волнения руками достала смартфон из портфеля. Вновь ощутив знакомую панику, от которой тело погрузилось в холод, девушка задержала взгляд на номере старосты. Страх, сковавший ее за какие-то считанные мгновения, не позволял ей решиться на этот звонок. Занимавшийся подготовкой презентации Надзуки должен был быть вторым человеком, который увидел бы рабочий стол, после Шисуи. К тому же, если рядом с ним был Итока, являющийся главным пошлым весельчаком всего курса, его точно впечатлило одно из тех фото. И ему ничего не мешало сделать несколько на свой телефон, в целях дальнейшего развлечения, после которого Куруми однозначно не сможет учиться в этой школе и просто спокойно жить.       Но, каким бы невозможным ни казался бы этот звонок Надзуки, Куруми понимала, что должна на него решиться. И чем быстрее она это сделает, тем лучше. Пусть в ее мыслях уже царил беспорядок, однако в нем мелькало желание поскорее задать старосте непростой и необходимый вопрос. Поэтому, взяв себя в руки и собравшись с силами, Сенджу глубоко вдохнула, затем медленно и осторожно поднесла к уху телефон, с динамика которого уже раздавались гудки.       — Алло?       Услышав знакомый голос старосты, Куруми затаила дыхание. Волнение оказалось сильнее желания узнать правду и окончательно разобраться в беспокоящем ее вопросе.       — У тебя все в порядке? — вновь раздавшийся голос Рё заставил Куруми нервно сглотнуть. — Куруми? Ты здесь?       — Д-да, Рё-кун, — Сенджу протерла ладонью лицо и опустилась на кровать. — Я… тут.       — Ты не была на презентации. Что-то случилось?       — Я об этом и хотела… с тобой поговорить. Это ведь… ты занимался подготовкой презентации?       — Да, — осторожно ответил Надзуки, выдав возникшую неловкость в своем голосе. — Я… Значит, ты уже слышала, о том, что случилось?       — Боже…       Куруми вскочила с кровати и пошла к окну, чтобы его открыть. Не имея власти над своим телом и дрожью волнения, которая так и не отступала, девушка глубоко втянула вечерний воздух с улицы. Возникший ком в горле хоть и препятствовал каждому ее вдоху, однако Сенджу настойчиво делала один за другим.       — Рё-кун, ты всё… видел?       — Я? — Надзуки не сдержал усмешки, покачав головой. — Это видели все. Не только я.       — Ч-что? — Куруми схватилась за подоконник, едва не упав на пол. — Шисуи… в-все-таки…       — Да, этот… Наш английский «друг» поменял заставку на рабочем столе школьного ноутбука. Поставил вместо Великой Фудзисан флаг Великобритании. И все это на глазах делегации и комиссии из муниципалитета. Конечно, много кого это позабавило, но видела бы ты лицо нашего директора. Хорошо, что этот лондонский идиот не учился в Москве или Пекине. В том случае его и вовсе следовало бы иск…       — П-подожди.       Куруми опомнилась только тогда, когда Надзуки пошел на поводу своих эмоций и возмущения, которое испытывал до сих пор. Восприняв близко к сердцу шутку новенького, Рё до сих пор вспоминал неодобрительный взгляд директора на экран.       — Так значит, н-на экране был… флаг?       — Британский. Шисуи-кун продемонстрировал предательский патриотизм таким странным и глупым способом. Это все равно было бы неуместно, проводи мы презентацию на уроке английского.       — Не понимаю…       — Так почему ты пропустила презентацию? — вновь поинтересовался Рё, на что вновь получил молчаливую паузу от своего заместителя в ответ. — Снова со связью проблемы? Алло? Куруми, ты еще там?       — О, д-да. Прости, Рё-кун, я… задумалась, — Куруми ощутила прилив новых сил, после которых прежнее беспокойство начало отступать. — Ты что-то сказал?       — У тебя все хорошо? Ты какая-то… странная.       — Нет-нет. Все отлично. Не волнуйся. Я звонила тебе, чтобы узнать, как прошла презентация. Я пропустила ее, потому что была очень занята. Но Юи записала для меня все необходимые контакты.       — Ну, это хорошо. Презентация прошла отлично, мне понравилось. Но только не начало. Это была ужасная и неприятная шутка, оскорбившая мои патриотические чувства. И чувства нашего директора, который обучал…       — Племянника премьер-министра. Я помню.       После разговора с Надзуки, от которого ей стало значительно лучше, Куруми не понимала только одного. Но, так как под конец этого тяжелого и насыщенного дня в ней уже не осталось сил думать о предательстве Шисуи, девушка пресекала все мысли о нем. Если у него и была причина, по которой он все-таки не выставил ее фото на всеобщее обозрение, то Куруми не испытывала желания ее узнать. По крайней мере сейчас.       Нарушив тишину в своей комнате тяжёлым и очень усталым вздохом, она открыла шкаф, чтобы взять полотенце. Теперь она может сделать то, о чем думала еще с самого начала учебного дня — смыть с себя грязь, которую оставили чужие руки. Но, с какими бы усилиями Куруми ни растирала кожу, неприятные ощущения все равно не отступали. Вновь позволив себе слезы, девушка встала под напор теплой воды. Ей пришлось приложить усилия для того, чтобы успокоиться и хотя бы на этот вечер забыть о случившемся. Ведь учитель говорил ей именно об этом перед тем, как ее отпустить. Схватив ее за руку и не позволив ей уйти, он вызвал в ее теле дрожь волнения не только своим прикосновением, но и простым взглядом. И вместо того, чтобы с неловкостью во взгляде освободить свою руку, она, затаив дыхание, молча смотрела на него в ответ. Ее сердце колотилось так громко и неосторожно, что даже сейчас его биение едва не закладывало ей уши.       Куруми резко открыла глаза, задержав взгляд искреннего недоумения на стене перед собой. Ей потребовалось несколько секунд на то, чтобы привести свои мысли в порядок. Но, так как уже слишком глубоко погрузилась в воспоминания, ее сердце не поддавалось никаким командам. Выключив воду, девушка погрузила всю ванную комнату в тишину, которую нарушал стук в ее груди. И этот же стук нагло и беспощадно колотил по ушам, выдавая в ней смятение и подступающий испуг. Разволновавшись от полного незнания того, как ей успокоиться, Куруми схватилась за мочки ушей, к которым сегодня прикасался учитель.       — Снова? — от мыслей о том, что было в учительской, Куруми уже чувствовала не тепло, а жжение на щеках. — Что со мной?       Это был очередной вопрос, оставшийся без ответа. Вместо попытки найти его девушка невольно сравнила чувства, которые испытывала тогда и сейчас. Она осознала, что осторожные и успокаивающие прикосновения учителя к ней заглушили те неприятные мысли о руках незнакомца. Поэтому, пусть не в состоянии объяснить, что с ней происходит, зато она почувствовала то спокойствие, которое ей так было необходимо в этот вечер.       Выйдя из душа, Куруми вернулась в комнату. Так как времени перед сном оставалось еще предостаточно, девушка села за рабочий стол, раскрыв перед собой альбом. И, взяв карандаш в руку, она тут же отлучилась от реальности, стоило ей направить все мысли глубоко в свой внутренний мир. Всегда, пребывая в таком состоянии, она не задумывалась о том, что делает и что именно рисует. Так как альбом и карандаш в последнее время стали ее спасательным кругом, она и сейчас позволила им себя спасти. И не важно, что спасение такого рода имеет не самую правильную и положительную сторону. Сейчас главным оставалось лишь то, что она могла выразить на бумаги свои чувства, которые не в силах была подавить.       Доработав оставшиеся штрихи, Куруми отложила карандаш и провела кончиками пальцев по рисунку. Когда-то грубые и твердые черты, разрезающие белый лист в вдохновении, неожиданно стали сменяться на очень мягкие и нежные линии. Однако, по состоянию ее настроения и души, всё должно быть наоборот. Очередной возникший вопрос, вновь оставшейся без ответа, стих на фоне ее новых размышлений.       Отдавая в последнее время предпочтение графике, именно сейчас она задумалась над тем, почему перестала работать в цвете. Хоть ей и под силу сделать серый рисунок живым, однако он не вызывает те эмоции и чувства, что разноцветный. К примеру, от графически исполненной картины очень сложно ощутить аромат изображенного предмета. Она вызывает только связанные с ней ассоциации, воспоминания и чувства. Но стоит человеку увидеть разные цвета, он ощущает жизнь. Изображенные на картине насыщенно-красные розы могут наполнить воздух их ароматом. Однако, если посмотреть на эти же цветы в темно-серых тонах, это больше вызовет ностальгию, беспокойство и грусть. Поэтому возникает весомая и даже уважительная причина пересмотреть свои предпочтения и вновь взяться за краски.       ― Куруми?       Девушка вздрогнула, бросив взгляд на дверь, что после стука начала открываться. Накрыв свой альбом тетрадкой и неестественно выпрямив спину, Куруми схватила ручку.       ― Уже занимаешься? — Рино вошел в комнату, увидев дочь за столом. — Мама зовет на ужин.       ― Хорошо, я сейчас приду, — Куруми улыбнулась, с волнением посмотрев на отца. — Спина и колено больше… не болят?       Мужчина задумчиво покачал головой, всматриваясь в лицо дочери. Хоть оно было, как и обычно, приветливым, однако Рино заметил что-то еще, что вызвало необъяснимое подозрение. И оно усилилось, когда он перевел взгляд на закрытый учебник, над которым она держала ручку с зеленной пастой.       ― Папа? — тихо обратившись к нему, Куруми опустила взгляд на краски, которые заметила в его руках. — Ты все-таки купил мне эти краски?       Так и не найдя в ней того, что заметил, Рино вернул взгляд на ее глаза. Однако, до сих пор пребывая в своих мыслях, мужчина не сразу ответил дочери. Выдержав недолгую молчаливую паузу, он решил не думать о том, чего может и не быть. Этот ребенок и до этого вел себя странно и подозрительно, что даже заметила и ее мать. И причины такого поведения ему прекрасно были известны.       ― Да, ты говорила, что перешла на графику, но…       Направившись к ее столу, мужчина уже начал протягивать руку с красками, однако снова что-то задел ногой. Бросив взгляд на пол, на котором лежал тот же самый портфель, Рино не сдержал тяжелого вздоха.       — Куруми, — он поднял взгляд на дочь, на лице которой уже возникла неловкая улыбка. — Портфелю не место на полу.       — Да-да, — девушка схватила портфель с пола и положила его на тумбу возле стола. — Только под ноги тебе все равно смотреть не помешает, папа.       — Не спорю. В общем, я узнал от твоего учителя рисования, что тебе не помешало бы поработать с цветами. И поэтому…       Мужчина положил набор красок и кистей на стол перед ней, после чего дочь задержала взгляд на коробке.       — Я взял эти карандаши. Мне сказали, что это такие… акварельные краски. Но если ты все же…       ― Хорошо, — не позволив отцу закончить, Куруми потянулась к коробке с красками и карандашами. — Для этих красок нужна бумага холодного прессования. Мы убрали ее на чердак, когда я перешла на карандаш. Можешь достать? Завтра у меня занятие. Я возьму холсты с собой.       ― Митоку снова завела разговор об университете Тайто, — мужчина осторожно перевел тему, на что руки дочери замерли. — Куруми, я думал, мы с тобой договорились о том, что сначала тебе стоит получить…       ― «Настоящее» образование? Да, я помню. Мама первая заговорила на эту тему, я не выдержала и надавила на нее. Прости.       Не придав никакого значения тому, о чем они заговорили, девушка продолжила раскрывать упаковку с красками, искренне желая рассмотреть новые карандаши. Удивившись такому приятному совпадению, Куруми всерьез задумалась над тем, чтобы снова начать рисовать в цветах.       ― Я люблю тебя и желаю тебе только добра, — начал Рино, наблюдая, как дочь достает один карандаш за другим из коробки. — Ты всегда сможешь рисовать и совмещать с учебой.       ― Да, ты прав. Я смогу совмещать. Пройдет время, и я привыкну. Вам с мамой только придется запастись терпением. И спасибо за краски, мне очень нравится.       Столкнувшись с неожиданным для него согласием со стороны человека, с которым нередко вступал в спор, Рино замер. Направляясь в комнату дочери, он даже успел запастить терпением и силами для того, чтобы все-таки поднять не самую простую тему в их семье. А в итоге оказалось, что на эту тему она уже не реагирует так, как реагировала на нее раньше. Проявив полное согласие и преждевременно уступив в дискуссии, которая так и не состоялась, Куруми вызвала в родном отце самое настоящее недоумение.       ― Мы действительно можем закрыть эту… тему? — не веря тому, что она так легко и быстро согласилась с ним, Рино склонился к ней, чтобы заглянул ей в глаза. — Что-то случилось?       ― Не волнуйся, все хорошо, — ответила ему дочь, увлеченно разбирая краски. — Очень красивые пастельные оттенки… У нас в кабинете живописи стоят пионы. Думаю, завтра нарисую их. Пожалуйста, не забудь про холсты. И достань мой мольберт. Я хочу снова порисовать маслом.       Вновь ощутив слишком странное и необъяснимое беспокойство при виде дочери, Рино нахмурил брови. Однако, по-прежнему больше увлеченная красками, она так и не вернула на него взгляд. Вполне возможно, что его сомнения вызваны отсутствием в ней возражения, с которым ему нередко приходилось сталкиваться все последние три года. Этим и объясняется то, с каким трудом он принимает свое первенство в еще не начавшемся споре.       После ужина, за которым так же удалось избежать не нужных на этот вечер споров, Куруми еще позанималась уроками. Однако в ее мысли все же проскальзывали воспоминания, которые она хотела бы забыть. И, когда сил на то, чтобы бороться с собой, не осталось, девушка легла спать. Окунувшись в мир снов довольно возбужденной и слишком недовольной от сложившихся обстоятельств, к ее собственному удивлению, проспала она довольно крепко и беззаботно. Но, если провела спокойную ночь, это не давало гарантий на то, что и утро выдастся таким.       Проснувшись лишь после третьего повтора будильника, Куруми с нежеланием поднялась с кровати, чтобы начать такие же нежеланные сборы в школу. И, пока дочь занималась утренними процедурами, Митоку уже успела проводить мужа на работу. Затем, приготовив приборы, женщина села за стол, чтобы подождать Куруми к завтраку. Погрузившись в мысли о том, каким выдался их вчерашний разговор с мужем, Сенджу не сразу услышала стук со стороны входной двери.       Спустившись в коридор, девушка замерла, увидев спину матери, которая в этот момент разговаривала с кем-то через порог. Затем, услышав слова благодарности и прощания от женщины, Куруми подошла к ней, когда та закрыла входную дверь.       — Кто это был?       — Курьер… — тихо ответила мать, повернувшись к дочери. — Это тебе.       Девушка опустила недоумевающий взгляд на руки женщины, в которых была плетенная корзинка с голубыми цветами.       ― Незабудки, — разглядывая цветы, Митоку заметила в них конверт. — Кажется, тут есть какая-то…       ― Выбрось, — хмуро с явным недовольством на лице Куруми отвернулась от матери и направилась на кухню. — Цветы и это письмо.       ― Что? — женщина бросила взгляд на удаляющуюся спину дочери. — А ты ничего не хочешь мне… объяснить?       ― Курьер ошибся адресом.       Едва сдерживая так просящуюся наружу ярость, Куруми села за стол и глубоко вдохнула. Ничего не предвещало беды. После долгого и крепкого сна, от которого отходит до сих пор, она должна было просто спокойно позавтракать и отправиться в школу. Но этот лондонский мститель решил испортить ей настроение еще с самого начала этого дня.       ― А именем он тоже ошибся? — мать вошла на кухню с корзиной и поставила ее на стул возле дочери. — Рассказывай. Что произошло?       ― Меня предал человек, которому я верила. Никаких цветов и слов с извинениями мне от него не нужно, — Куруми тяжело вздохнула, покосившись на цветы. — Выбрось всё это.       Решив все-таки не обращать внимания на этот инцидент, девушка прикоснулась к приборам, чтобы попробовать омлет с грибами, который мать нередко готовила только для нее. Но, поднеся лишь первый и единственный кусочек к губам, Куруми почувствовала ком, который возник еще тогда, когда она увидела проклятые незабудки.       — Прости, мам, — Сенджу вернула кусочек омлета в тарелку. — Я, кажется, не голодна. Я съем его сегодня вечером, хорошо?       ― Этот человек… Он тебе нравился?       Осторожно решившись на этот вопрос, Митоку с пониманием отнеслась к внезапно пропавшему аппетиту дочери. Та вновь громко вздохнула, бросив взгляд на корзинку с цветами и думая при этом, что сказать.       ― Не исключено. Но, если он мне и нравился, то не так сильно, чтобы я снова начала ему верить. Он использовал мое доверие, дважды предал и поступил очень жестоко. И я не хочу больше говорить о нем и вспоминать.       Закрыв эту тему, Куруми начала вставать из-за стола, однако мать остановила ее, взяв за руку. Встретившись с ее взглядом, в котором уже горело материнское беспокойство, девушка не сдержала укора в свою сторону за то, что дала ей повод волноваться.       ― Стой. Что значит, «поступил жестоко»?       ― Как последний негодяй, — устало ответила Куруми, покачав головой. — Он оказался самолюбивым и очень обиженным ребенком.       ― Кажется, ты вовсе не злишься на него из-за этого. Все дело в том, что он разочаровал тебя. Я права?       ― Нет, все дело именно в его предательстве. Я испытываю только злость и никакого разочарования. Пусть он подумает над тем, какую ошибку совершил, обманув меня.       Но вместо того, чтобы поразмышлять над тем, что сделал, и дать ей время успокоиться, он в наглую разузнал ее домашний адрес и отправил ей эти цветы. Думая об этом нелогичном и бессмысленном поступке одноклассника, Куруми уже сидела в вагоне метро и хмурым взглядом провожала мелькающие здания, машины и темные туннели за окном. Вагон наполнился негромким звуком городского шума и движением поезда. Однако некоторым это не мешало погрузиться в легкую дрему, пока позволяли оставшиеся остановки до станции их прибытия. Но, если присутствующим ничего не мешало спать и размышлять о своем, то Сенджу все-таки начала терять всю концентрацию. Тихо постукивающая маленькая дверца возле ее ног, за которой скрывалась вентиляционная вытяжка, то и делала, что периодически привлекала к себе внимание девушки.       С трудом сдерживая свои эмоции, Куруми не могла поверить в то, какой наглостью обладает этот парень. Сначала окунул ее в грязь, а теперь думает, что если она увидит эти цветы, то растает и все ему простит? Все-таки она была искренне честна перед собой и матерью, когда заявила, что не испытывает никакого разочарования. Только ненависть, которую он сам питал к ней все эти десять лет. Так и вышло, что с момента его возвращения она невольно приняла участие в этой эстафете неприятных мыслей и чувств. Ведь так и перекладываются эти неприятности с одного на другого. Отомстил одному, на это же вынудил второго, от чего страдает третий, затем все это возвращается к тому, кто начал. Но, если говорить об ответной мести, то сама она вряд ли на нее решится, потому что как ни крути, а все-таки причины поступка Шисуи ей вполне понятны. Однако даже это его не оправдывает как человека, с которым она подружилась. Дважды.       ― Боже…       Куруми тяжело вздохнула, сложив руки на груди. Пейзаж за окном так и менялся в такт все еще неприятному и раздражающему постукиванию дверцы. И, помимо того, что ее начал раздражать окружающий мир, собственные мысли тоже не доставляли удовольствия. Да, все так, как она и сказала. Злится она сильнее, чем испытывает разочарование. Этот идиот выбил ее из своей привычной колеи. Неужели она настолько противная и мерзкая, что ей сразу же захотелось отомстить? Вместо ответа на этот вопрос в памяти всплыли слова. «Ты слишком наглая и не уважающая других». Выходит, теперь для своего учителя она теперь не только нахалка и самоуверенная грубиянка, но и грязная девчонка, которую он все-таки защитил.       Защитил… Куруми нервно сглотнула, ощутив знакомое жжение в груди, от которого по телу прошла дрожь волнения, а дыхание затаилось. Из заботливого учителя, который не мог найти себе места от волнения из-за ее слез, он внезапно стал тем, кто без раздумий совершил бы страшный поступок. Напугавшись до того, что не могла узнать мужчину, схватившего своего кузена за шею, Куруми лишилась дара речи. Однако накалившаяся до предела обстановка в кабинете заставила ее опомниться. Но несмотря на то, что тот момент был одним из решающих и непростых, она всё равно вспоминала тот, что был перед этим.       Если бы не ехала в метро, Куруми прикрыла бы уши, чтобы снова не слышать тех слов, что тогда услышала от него. Тех слов и этого гипнотизирующего стука вентиляционной решетки. Хотя на данный момент для нее все равно важнее не слышать слова, произнесенные им вчерашним днем. Но память совершенно отказывалась поддаваться контролю, поэтому настойчиво возвращала ее в учительскую. И теперь она не только слышала успокаивающий шепот у своего уха, но и чувствовала его теплое прикосновение.       ― Хватит.       Вновь нахмурив брови, Куруми сжала ручку портфеля, который и вовсе захотелось вышвырнуть в окно со всем его содержимым. Ей необходимо как можно скорее вернуться в прежнюю колею, чтобы взять себя в руки, а мысли под контроль. Пусть в ее жизни с ней и происходят странные и непонятные вещи, она не должна позволять им диктовать свои условия. Любое упоминание и любую мысль о произошедшем в учительской необходимо прогонять прочь. Однако стоило ей вновь об этом подумать, как перед глазами вновь возникло его лицо и его черный беспросветный взгляд, смотрящий прямо в душу. И уже который раз за это утро ощутив колючее тепло на щеках, Куруми нервно сглотнула. Ее передернуло от прошедшей по телу дрожи, от которой девушка утратила остатки своего терпения.       ― Да за что мне все это?!       Не сдержав своих эмоций и чувств, Куруми пнула постукивающую дверцу в стене, чем выпустила накопившееся в ней недовольство и злость. Находящиеся рядом пассажиры с недоумением и легким испугом повернулись к ней, но так и остались без объяснений. Лишь спустя несколько тяжелых и глубоких вдохов Куруми удалось взять себя в руки, после чего все ее негодование сменилось сожалением. Осознав, что не только привлекла к себе внимание, но и нарушила покой других, Сенджу решилась извиниться.       ― Простите. Немного раздражает этот звук… правда?       ― Да-да, — осторожно ответила женщина, сидящая напротив нее. — Немного.       ― В «эти дни» все девчонки такие… чокнутые? — стоя возле дверей в середине вагона старшекурсник повернулся к своему другу. — Представь, что будет, если ее кто-то разозлит.       — Слушай… Так это, кажется, она, — поглядывая на сидящую недалеко от него Куруми, парень пригляделся к ее лицу. — Та, которая из позиций отличников опустилась ниже. Мы вчера еще рейтинг смотрели.       — Точно. Значит, ты был прав. Без успокоительных ей теперь не обойтись.       В ответ на это Куруми лишь тяжело вздохнула. У нее не было никакого желания и даже морального права возразить однокурсникам, потому что всё так, как они и сказали. Без успокоительных теперь ей не обойтись, однако причина этой возникшей необходимости заключается далеко не в ее оценках, а в том, кто посмел встретить ее у станции.       Выйдя из перехода на улицу, перед которым сидел Шисуи. И, как только увидел одноклассницу, он поднялся с лавочки и поспешил подойти к ней.       ― Куруми…       ― Эй! — девушка остановилась напротив него, замахнувшись портфелем. — Сделаешь ко мне шаг, пожалеешь, понял?       ― Пожалуйста… Просто выслушай меня.       — Нет.       Она продолжила свой путь в сторону школы, поскорее желая до нее дойти и вовсе закрыться в одном из кабинетов. Однако вопреки ее предупреждению и явному нежеланию его видеть, Шисуи пошел следом за ней и попытался схватить за руку. Но девушка резко повернулась к нему, не позволив к ней прикоснуться.       ― Ты еще не понял? Я закричу о том, что ты ко мне пристаешь и хочешь меня изнасиловать. Здешняя охрана в метро не такая нежная, как в Европе.       ― Я лишь хочу извиниться, — неуверенно решившись на объяснения, Шисуи уже понял, что просто так с ней не удастся поговорить. — Меня не пустят в школу, пока я отстранен. Поэтому я решил…       ― Но я, в отличии от тебя, не отстранена от занятий, — Куруми вновь развернулась к нему спиной и направилась к школе. — В следующий раз я предупреждать не буду. Толкну тебя на дорогу под автобус или закричу.       Впервые за последнее время ее даже не беспокоило то, что наступила учебная неделя, каждый день которой до самого четверга будет начинаться с математики. Поднявшись в знак приветствия еще до того, как скомандовал староста, Куруми в первый и единственный раз взглянула на вошедшего учителя. Незапланированная и нежеланная встреча с источником ее мысленных терзаний всё же повлияла на ее самочувствие и настроение. Но даже испытывая прежнее недовольство в ответ на самонадеянное поведение Шисуи, девушка не могла не думать в этот момент о его кузене. Поэтому, приступив к объяснению нового материала, Учиха не стал объектом ее внимания, потому что уже был объектом ее мыслей.       Пусть она и не слушала того, что он говорит, однако в его голос вслушивалась с противоречивым желанием. Снова услышав те слова, которые с трудом старалась забыть еще утром, Куруми не сдержала взволнованного вздоха. Так тихо обратившись к ней по имени, он уже заставил прислушаться к нему. Затем, сказав ей о том, что все будет хорошо, мужчина подавил в ней беспокоящее ее волнение. И как человек, нередко ведя монотонные и порой скучные лекции о математических правилах и расчетах, может обладать таким проникновенным и успокаивающим голосом?       Она даже и сейчас испытывает ту дрожь, которую тогда вызвали его слова, заставив ее затаить дыхание. Однако взволновал не только его голос, но и дыхание, обжигающее ее ухо. Не поддайся она панике и слезам в тот момент, то однозначно потеряла бы землю из-под ног, как только учитель склонился бы к ней. А ведь помимо тех слов тепло в ее теле вызвали и его руки, которые гладили ее по волосам и спине.       И, вновь погрузившись в те неловкие и смущающие воспоминания, Куруми осознала, что именно может сорваться с ее губ. Что-то странное и слишком неправильное. Какой-то тяжелый, возможно, очень тихий и продолжительный вздох, которым она ответила бы на то объятие сейчас. Всё, чего не хватает для этого — царящей тишины вокруг, его дыхания возле ее уха и аромата его идеально выглаженной рубашки, на которой держится след его древесно-цитрусовых духов.       — Руру, тест.       — А?       Сенджу вернулась к реальности, когда ощутила руку подруги на своем плече. Увидев перед собой на парте листок с проверочной, о которой всё пропустила мимо ушей, Куруми все-таки повернулась к Юи.       — Я заметила, что ты еще не приступила к тесту… — тихо пояснила Оота, поглядывая на трубу, за которой стоял учитель. — Тебе нехорошо?       — Нет, я задумалась. Всё… в порядке.       Через силу и через свое собственное неимоверное смущение от последних мыслей Куруми настроилась на практическое задание. Ей стоило бы помнить, что на каждом занятии надо смотреть в свою тетрадь и на доску, не поддаваясь никаким размышлениям и воспоминаниям. С уверенностью пообещав себе, что больше подобного не повторится, Сенджу взяла ручку и приступила к решению уравнений.       Прозвеневший звонок с урока позволил многим облегченно вздохнуть. Не скрывая своего нетерпеливого желания поскорее отправиться на следующее занятие, чтобы забыть уже наконец-то о не простом математическом анализе, студенты сдавали учителю свои тесты и покидали аудиторию. Как только осталась наедине с мужчиной, который, не изменяя своим привычкам, проверял тесты, Куруми направилась к доске.       ― Сенджу?       ― Да, — не повернувшись к учителю, Куруми в ожидании задержала руку с щеткой у доски. — Сенсей?       ― Ты не подписала свою работу.       Куруми выдержала молчаливую паузу. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вновь вспомнить о проверочной, о которой недавно напомнила подруга. И, как только поняла, о чем говорил учитель, девушка положила щетку на полку и повернулась к нему.       ― Простите, я забыла, — Куруми протянула руку к стопке с тестами. — Сейчас подпишу.       ― Не стоит, я уже проверил его.       Весь сегодняшний урок наблюдая за тем, как она хмурила брови и старательно отводила от него взгляд в сторону, Итачи понял, чем еще обернулось предательство Шисуи. Он не только обидел эту девушку в попытке унизить и оклеветать ее, но и лишил своего кузена возможности видеть ее глаза. Необычайно красивые и добрые глаза, которые так и не избавились от вчерашней боли и грусти.       ― Не было ни одной ошибки.       Итачи вновь попытался встретиться с ней взглядом, однако девушка вернулась к доске, так и не посмотрев на него. И в этот момент он понял, что теперь обязан заглянуть ей в глаза, чтобы понять, что с ней происходит на самом деле.       ― Я старалась, — Сенджу вновь прикоснулась к щетке, чтобы закончить с доской. — Как Вы поняли, что это моя работа?       ― По почерку.       ― Странно. Там ведь одни цифры.       ― Могу я поинтересоваться тем, как ты себя чувствуешь?       Итачи заметил, как ее рука, дотягиваясь в это время до самого верхнего примера, замерла. Он однозначно заставил ее удивиться, однако вместо того, чтобы повернуться к нему как обычно, сейчас она решила обойтись лишь ответным вопросом.       ― Почему Вы спрашиваете на это разрешение?       ― Потому что думаю, что подобный вопрос может отчасти тебя разозлить или даже… обидеть.       ― Вы можете спрашивать меня, о чем угодно. Но заранее предупрежу, что у меня все в порядке. Не скажу, что «отлично», но если рассматривать в целом, то вполне неплохо и все-таки немного… хорошо.       ― Как многословно, — тихо заметил Итачи, заставив ее плечи напрячься. — Но не скажу, что содержательно.       Продолжая следить за тем, как она стирает с доски его примеры, он уже из принципа ждал момента, когда она повернется к нему. Но девушка, явно не располагая достаточным количеством времени, все-равно прикладывала все усилия и старания на то, чтобы оставить после себя идеально чистую доску.       ― Многословно, но несодержательно? — несмотря на свое испорченное настроение Куруми ощутила знакомое желание ему ответить. — Собственно, как и Ваши лекции.       ― Вот как? — Итачи задумчиво улыбнулся, не удившись такому ответу. — Кажется, саркастичное чувство юмора тебя лечит. И даже красит.       ― Нет, — тихо протянула Сенджу, снова задержав руку над очередным примером. — На самом деле, меня это не красит. В моих словах нет ни сарказма, ни чувства юмора. Это простая грубость. Как Вы и говорили.       ― Я могу взять все свои слова обратно перед всем классом. Как мы и договаривались       ― Действительно, мне очень жаль, что мы не поспорили на желание, — девушка положила щетку, и направилась мимо трибуны к парте, на которой оставила свой портфель. — Спасибо за урок.       Допустив мысль о том, что уже может спокойно уйти, Куруми ошиблась. В ее случае это оказалось настоящим заблуждением, потому что мужчина уже решил, что не отпустит ее, пока не увидит ее глаза. Поэтому, когда проходила мимо него, Сенджу вздрогнула, ощутив руку учителя на своей голове. Наблюдая за ее неспешным маневрированием мимо него, он накрыл ладонью мелькнувшую светлую макушку перед собой. Разумеется, ей ничего не осталось, как послушно остановиться и повернуться к нему.       ― Мне казалось, что, поверив тебе, я могу рассчитывать на ответное доверие.       ― Я Вам верю, — до сих пор не желая сталкиваться с его взглядом, Куруми опустила глаза вниз. — Вы ошибаетесь, если думаете, что это не так.       ― Девушки в твоем возрасте очень ранимы и порой допускают не самые разумные мысли, — Учиха убрал руку от ее головы, убедившись в том, что она не отвернется. — Если будешь много думать о том, что произошло, вгонишь себя в депрессию. Всё обошлось и тебе не о чем волноваться.       ― Я и не волнуюсь. А что касается депрессий, я к ним не склонна. Не переживайте.       ― Не могу, — не сдержав усталого вздоха, Итачи бросил взгляд на ее уши, в которых вместо кристаллов уже блестели золотые колечки. — Ты сменила сережки?       — Да, — девушка неловко коснулась мочки уха, отведя опущенный взгляд в сторону. — Решила перейти на золото.       — Почему?       ― Думаю, по той же причине, по которой Вы сменили часы.       ― Я, кажется, просил не связывать причину смены моих часов с тобой.       Однако уже услышав, что этот ответ звучит, как самая настоящая попытка оправдаться, Итачи осознал, что совсем ее не убедил. И ее задумчивое молчание говорило именно об этом. Как и тогда, сейчас она уже нашла, что сказать ему в ответ.       ― Но уже сами связали смену моих сережек с Вами, — Куруми заметила влетевший в кабинет лепесток сакуры, на котором и решила задержать свой взгляд. — Даже, если и звучит это неправильно… я знаю, что Вы поменяли свои часы именно по той причине. Пусть в прошлый раз Вы мне и возразили, но Ваши глаза говорили о том, что я права.       ― А неважно, о чем говорят мои глаза сейчас?       ― Нет, — она взглядом проводила опустившейся на пол лепесток, после чего тяжело вздохнула. — И я уверена, что в них ничего не изменилось.       ― Уверена, даже не взглянув в них?       Сложив руки на груди, Итачи уже начал бороться с невероятно сильным желанием обхватить ее лицо, чтобы наконец-то добиться от нее ответного взгляда. Но, как оказалось, что в этот момент разглядывать пол возле окна ей было гораздо интересней, чем взглянуть на него. И понимая, что пойдет на любую уловку, лишь бы заполучить внимание ее глаз, Учиха решил предпринять очередную попытку.       ― Ты сказала, что жалеешь, что мы сыграли не на желание.       ― Да. Сейчас уже нет смысла в Ваших извинениях, потому что я согласна с Вашими словами. К тому же в прошлый раз Вы проиграли. Вдруг и сейчас не продержитесь?       ― Я справлюсь лучше, если буду знать, на что играю.       На ее губах возникла задумчивая усмешка, которой она ответила на подобное признание. Отказываясь верить в то, что даже такому взрослому человеку, как он, необходима мотивация, Куруми все равно решила допустить вероятность новой игры. Однако сейчас следует более внимательно и взвешенно принять ставки, которые в этот раз точно заставят его постараться и не допустить своего проигрыша.       ― Принимая во внимание все то, что Вы для меня сделали, я знаю, что обязана Вам очень многим и благодарна Вам за помощь, которую Вы мне оказали. Но если это желание станет моим, я все равно загадаю Вам съесть или выпить что-то очень ужасное и неприятное.       ― Съесть или выпить что-то очень ужасное и неприятное? Это больше похоже на мотивацию «не проиграть», а не на то, чтобы «выиграть».       ― Извините, но я совершенно не знаю, что Вас может заинтересовать так, чтобы Вы думали только о победе.       ― Есть кое-что.       Услышав, что его голос стал тише, девушка невольно затаила дыхание и сглотнула внезапно возникший в горле ком. Позволив какой-то паре слов взволновать себя до самого настоящего оцепенения, Куруми уже пыталась взять себя в руки. Однако женское любопытство и уже возникший азарт лишили ее остатков покоя, благодаря которому она держалась до этого момента. Но теперь вместо той безучастности, ее переполняли лишь ожидание и интерес.       — Кое-что? — вторя его тихому тону, Сенджу уже силой удерживала свой взгляд на полу. — И что же это?       — Свидание.       Едва последний слог его ответа слетел с его губ, как он уже увидел пронзительно лазурный блеск ее глаз, распахнутых от удивления. За считанные мгновения она оставила без внимания окно и повернулась к нему, не скрыв своего неловкого замешательства.       ― Если на кону будет стоять наше свидание, я не проиграю.