Внеклассные чувства

      С приходом в себя Куруми столкнулась с трудностями, которых не было во время ее долгого сна. Тяжесть в теле отступала с огромным нежеланием, что не позволяло ей быстро прийти в норму. От любого малейшего движения ее снова клонило в сон. Стоило ей лишь просто повернуть голову или пошевелить рукой, как сознание сразу же погружалось в темноту. Несколько дней проведенные без сознания даже лишили ее способности ходить. Не понимая, почему тело не слушает ее команды, Куруми с недоумением смотрела на ноги, которые с трудом выдерживали ее собственный вес.       Но благодаря тому, что рядом была Юки и лечащий врач, она смогла подчинить себе тело и вернуть над ним контроль. Потратив пару дней на то, чему училась еще в далеком детстве, Куруми уже могла бороться с усталостью. Старательно прислушиваясь к своему организму и мышцам, она постепенно вернулась в привычное для нее состояние. Однако избавиться от легкой дрожи в руках и неуклюжести полностью не удалось. Если ей приходилось долго держать приборы в руках, то спустя некоторое время у нее сводило пальцы. И не в силах быстро с этим справиться, девушка начинала злиться. К тому же для подобного настроения у нее была не одна причина.       Именно в тот день, когда открыла глаза и увидела счастливую невестку, которая упомянула родителей, она ощутила удушающую обиду. Предательство матери, которая без ведома дочери начала распоряжаться ее жизнью, категорично отбило желание с ней видеться. И так же это нежелание распространилось и на самого Итачи. Вспоминая его чаще, чем кого-либо, Куруми не могла выбросить из головы тот факт, что он решил отказаться от ее чувств. Назвав её лишь своей ученицей, а себя учителем, он не только причинил ей боль, но и предал любовь, которую она была готова ему подарить.       И по этой причине, цветы, стоящие в углу палаты, без конца вызывали ком в горле и грусть. Среди имеющихся роз и лилий от одноклассников большее место занимали именно пионы. И то, какого цвета они были, выдавало их отправителя. Безусловно, Куруми наслаждалась царящим ароматом в комнате, но нежелание видеть эти цветы ничуть не уступало ее любви к ним. Уже неоднократно позволяя себе слезы, она возвращалась в тот самый день. Даже авария не казалась ей чем-то страшным и неприятным, в отличие от того последнего разговора с ним. И он был не единственным на кого она злилась.       Обстоятельства, внезапно окружившие ее со всех сторон, заставляли ее в первую очередь винить саму себя. Куруми ругала себя за слабость, за свое состояние беспомощности и неспособность хоть на что-то повлиять. Любая мелочь, незначительная неприятность в виде выпавшей ложки из рук могла вывести ее из себя. Как она будет справляться со своими проблемами, даже если не в силах удержать приборы и самостоятельно поесть? С неприязнью отвечая на этот вопрос примитивным «никак», она бросала все последние силы на то, чтобы окончательно не сойти с ума. И временами ей это удавалось.       Если ее одолевали слезы, она позволяла их себе только в одиночестве. Если что-то начинало злить или раздражать, она закрывала глаза и просто начинала отсчет. И без этого не обходился почти каждый прием пищи. Несмотря на все то, что с ней успело произойти, ком в горле по-прежнему мешал ей глотать. Слезы постоянно просились на глаза, поэтому даже поесть не всегда удавалось без происшествий. Приходилось не раз отказываться от еды, ссылаясь на плохое самочувствие. Но Юки до последнего пыталась с этим бороться. Пусть и немного, но она заставляла Куруми поесть. Ее порции были небольшими, а таблетки всегда разламывались пополам.       Но если с этими деталями хоть как-то можно было справиться, то сделать что-то с настроением девушки было невозможно. Особенно после того, как она пошла на поправку, в команду врачей по ее восстановлению явилось пополнение.       ― Доброе утро, Куруми-чан, ― в ее палату вошел высокий и дружелюбно улыбчивый мужчина в белом халате. ― Ты не против, если я буду называть тебя по имени? Я клинический психолог и с этого дня…       ― Психолог? ― не скрыв своего недовольство, повторила девушка. ― Зачем?       ― Я должен оценить твое состояние и сопровождать тебя во время периода восстановления. Меня зовут Таоки Садзу. Буду рад, если и ты будешь обращаться ко мне по имени.       С неприкрытым возмущением наблюдая за тем, как мужчина проходит через палату и усаживается на стул возле ее кровати, девушка нахмурила брови. Улыбчивый и крайне наглый психолог нарушил ее утреннюю идиллию, которую она хотела скоротать в одиночестве. Столкнувшись с проблемой, которую никак не могла предсказать, Куруми не была готова с ней мириться.       ― Если мне нужен психолог, то могли бы позвать моего брата.       ― Значит, отказавшись от встречи с родными, ты была не против увидеть только его? ― выдав свое первое предположение, мужчина уже увидел реакцию на него. ― Между тобой и родителями есть какое-то недопонимание? С отцом или с матерью?       ― Нет никакого недопонимания, ― категорично возразила девушка, скрестив руки на груди. ― Я просто вспомнила брата, потому что он тоже психолог.       ― Хорошо. И будь он здесь, как много бы ты ему рассказала?       Вызвав у нее ступор своим вопросом, мужчина уже мысленно выдвигал новые предположения. То, что у этой девушки есть проблемы в общении с родителями, уже не нуждалось в подтверждении. Однако ситуация с братом по-прежнему казалась ему неясной.       И Куруми сама не хотела бы выдавать эти подробности. На полученный ею вопрос она могла бы признаться, что рассказала бы Котуки относительно немного. Но не планируя открываться этому новоиспеченному психологу, она решила промолчать и больше не упоминать брата.       ― Кажется, я смутил тебя своим вопросом? ― первым нарушив между ними молчание, Садзу вновь позволил своим губам расплыться в неловкой улыбке. ― Я здесь для того, чтобы помочь тебе, Куруми-чан. И я буду очень признателен тебе, если ты подскажешь мне, как заполучить твое доверие?       ― Для начала прекратите говорить со мной как с ребенком.       ― Как с ребенком? ― Садзу в удивлении вскинул брови, затем покачал головой. ― О, вовсе нет. Ты уже далеко не ребенок, и говорю я с тобой как с равной себе. Но общение с тобой далось бы мне в разы легче, не переходи ты в конфронтацию.       ― А чего Вы ожидали? Думали, что я так сразу позволю Вам копаться в моей голове?       ― Я здесь не для этого. Я пришел, чтобы помочь тебе и стать твоим другом.       ― Но мне не нужны новые друзья.       По-прежнему не желая уступать ему и впускать в свою голову, Куруми до последнего была готова сопротивляться. И, кажется, ее психолога это нисколько не смущало. Подготовившись к тому, что ему будет очень непросто, он и сам мог проявить упорство в ответ. Поэтому после того, как ему напрямую отказали в шансе подружиться, он решил просто выдвинуть новое предположение:       ― Значит, своих друзей у тебя предостаточно. Среди них есть те, кому ты можешь доверить свои тайны. Это радует. Наверняка ты скучаешь по ним так же сильно, как и они по тебе.       Уже искренне поражаясь тому, насколько непробиваемым и упорным является этот человек, Куруми была готова считать мгновения до его ухода. То, как умело он вытягивал информацию из ее грубости, снова заставило ее вспомнить о брате. Даже когда отказывалась с ним говорить, через препирания и споры с ней, он мог увидеть то, что она пыталась от него скрыть. Поэтому раньше, когда виделась с Котуки намного чаще, он знал о ее жизни буквально все. Будь то какие-то девичьи капризы или недопонимание с матерью, ее брат в решении этих проблем участвовал не меньше, чем отец. И то, как часто она его вспоминала, лишний раз показывало, как сильно ей его не хватает.       ― Могу я задать тебе всего пару вопросов и получить на них честные ответы? ― Прервав размышления девушки, Садзу вернул ее взгляд на себя. ― Я обещаю, что сразу же уйду. Ты ведь не хочешь, чтобы я здесь задерживался, верно?       Ответив ему молчаливым согласием, Куруми все равно уже была готова к тому, что так просто он не отстанет. И если ее прежняя идиллия вернется после того, как он задаст ей странные провокационные вопросы, то она вполне спокойно их переживет.       ― Как тебе сегодня спалось?       ― Что? ― не ожидая получить настолько простой и элементарный вопрос, Куруми с подозрением покосилась на психолога. ― Как мне спалось? Хотите спросить меня об этом?       ― Да. Я ведь прекрасно дал тебе понять, что сегодня пришел просто познакомиться.       Искренне поразившись тому, что он действительно не стал нагло вмешиваться в ее личную жизнь, Куруми даже обвинила себя в былой подозрительности. Как оказалось, ее психолог не спешил вытягивать из нее необходимую информацию, чтобы в итоге сделать какие-либо выводы. В благодарность за то, что был с ней честным, Сенджу решила проявить искренность и со своей стороны.       ― Не скажу, что сплю хорошо, ― призналась она, нарушив свое задумчивое молчание. ― Во снах я нередко вижу аварию и слышу разговор.       ― Разговор? С кем?       ― Не помню.       ― Ты правда не помнишь или просто не хочешь об этом говорить?       Столкнувшись с тем, что он все-таки проявил любопытство, чтобы узнать детали, Куруми испытала лишь разочарование. Но так как в ее случае честность оставалась способом вернуть себе утренний покой, она решила строго соблюдать выдвинутые от Садзу условия.       ― Это уже второй вопрос, ― заметила она, на что получила легкую обескураженность на лице мужчины. ― И честно отвечаю на него: не помню. Я правда не могу вспомнить, как произошла авария. Я вышла из школы и направилась к остановке. Затем наступила пустота, после которой я открыла глаза и оказалась в больнице.       Не ожидая, что своим случайным уточнением, лишиться возможности задать ей второй полноценный вопрос, Садзу мог лишь смириться с характером подопечной. Разумеется, он и не надеялся, что она откроется ему сразу же в их первую встречу, однако он лишь сейчас осознал, насколько непросто с ней будет.       ― Хорошо, ― опустив взгляд на планшет с историей ее болезни, он протянул ей альбом с упаковкой мелков. ― Я узнал от Юки-сан, что ты красиво рисуешь. Я принес тебе альбом и мелки.       ― Мелки? ― с недовольством протянула Куруми, явно задетая услышанным. ― Карандаши теперь что, слишком опасны для меня?       ― Вовсе нет, ― Садзу неловко улыбнулся, не удивившись ее смелой прямоте. ― Ты несколько дней лежала без сознания, моторика твоих рук все еще нарушена. Рисовать мелками будет легче, чем карандашами.       Все еще с сомнением относясь к подобному подарку, Сенджу не спешила его принимать. И такая реакция была вполне объяснимой и даже ожидаемой. Но, так как действительно был искренен, мужчина не стал дожидаться ее решения, а просто поднялся со стула и подошел к ней.       ― Смотри, ― начал Садзу, положив рядом с ней альбом с мелками. ― Это не те восковые мелки, которыми рисуют дети. Я сходил в художественный салон, и там мне посоветовали их. Сказали, что их используют как любители, так и профессионалы.       И вопреки тому, что не планировала становиться мягче в отношении своего психолога, Куруми все-таки взглянула на знакомую упаковку. Увидев сухую пастель, которой сама неоднократно пользовалась, она в очередной раз поймала себя на том, что не так все поняла. И в этот момент его наглое замечание о конфронтации показалось ей даже справедливым. Без разбора обвинив этого человека в намеках, которых не было, она грубостью лишь мешала делать ему свою работу.       Прервав свои укоризненные и слишком противоречивые мысли, Куруми взяла упаковку с мелками в руки и подняла на Садзу взгляд:       ― Вы действительно купили их для меня?       ― Конечно. Другой художницы у нас здесь нет.       Куруми вновь задумалась над тем, что ей стоит предпринять. Ознакомившись с мелками, она обратила внимание и на альбом с черными листами, предназначенный для пастели. Теперь не было никаких сомнений в том, что в первую очередь этот человек старается для себя, чтобы найти правильный подход к ней. И, к сожалению, если не расположить, то как минимум ему удалось ее заинтересовать. Поэтому с уверенностью можно было сказать, что посещение художественного салона и покупка этих мелков были правильным решением.       ― Хорошо, ― решив не делать из этого трагедию, Куруми уступила ему. ― Хотите, чтобы я нарисовала Вам свой дом, семью или…       ― Нет. Нарисуй мне то, что заставляет тебя улыбаться.       Удивившись в ответ на подобную просьбу, девушка растерялась. Уже мысленно подготавливая себя к тому, что просто нарисует ему то, что надо, она столкнулась с настоящей проблемой. Так как он дал ей полную свободу выбора с одним особенным условием, обескураженность Куруми лишь усилилась. Несмотря на то, что занималась рисованием столько, сколько себя помнит, изобразить что-то, вызывающую у нее улыбку, сейчас казалось невозможным.       ― Я не тороплю тебя, ― уточнил Садзу, увидев неприкрытую растерянность на лице девушки. ― Как только тебе станет лучше и появится желание рисовать, воспользуйся этими мелками, хорошо?       И, получив молчаливое согласие в ответ, мужчина решил уже наконец-то оставить эту девушку в покое. Так как все необходимое уже было сделано, он направился к выходу. Однако молча покинуть палату ему не удалось:       ― Удивительно, ― задумался Садзу, обратив внимание на разнообразие букетов возле окна. ― Я еще ни в одной палате не видел столько цветов. Любишь пионы?       ― Как…       ― Среди этих букетов преимущественно только они, ― вновь повернувшись к девушке, которую удивил своим замечанием, Садзу решил заметить и еще кое-что. ― Тебе не нравится их цвет?       ― Нравится. Пионы этого цвета мои самые любимые.       ― Тогда почему ты на них не смотришь? ― вновь задав очередной вопрос, мужчина и не подозревал, что вызвал в ее теле легкую дрожь. ― С момента пока я здесь, ты ни разу не взглянула на цветы. У тебя с ними связаны какие-то неприятные воспоминания?       ― Нет, ― тихо возразила Куруми, подавляя в себе те самые воспоминания. ― Просто я на них уже насмотрелась.       И пусть она вначале прикрылась ложью, но это была правда. Увидев букет, который и заставил во сне ее опомниться, Куруми отреагировала не так, как могла бы раньше. Нежно-розовые пионы, пахнущие яблоками, вместо того чтобы дарить ей улыбку и радость, причиняли лишь боль и вызывали слёзы. И несмотря на то, что уже давно пришла в себя, в ее палату продолжали приносить цветы, среди которых были и пионы.       Дни в больнице, один похожий на другой, незаметно сменяли друг друга. Восстанавливаясь уже полмесяца, Куруми избавилась окончательно от головных болей. Так же в норму пришло и дыхание, которое она развивала при помощи упражнений. Все-таки несколько дней, проведенные без сознания, не могли пройти без последствий. Пришлось помогать буквально каждой части своего тела возвращаться в прежнее состояние. И для того, чтобы поскорее выздороветь и покинуть эти невзрачные белые стены, Сенджу задействовала все имеющиеся в ней силы. Но, как и было очевидно некоторое время назад, излечить душевные раны ей так и не удалось.       Реабилитация и старания врачей безусловно шли ей на пользу, однако чувства и собственные мысли по-прежнему ухудшали состояние. Она пыталась не думать о том, что было в школе в день аварии. Но все равно погружалась в те воспоминания, которые терзали ее изнутри и заставляли страдать. Также вместе с тем, как возвращалась в тот самый разговор, она вспоминала и предательство матери. Даже если и скучала по родным, Куруми все равно не испытывала желания кого-то видеть. Но ради того, чтобы не привлекать ко всей этой ситуации лишнее внимание, в конце концов она согласилась с ними встретиться. Прекрасно понимая, какое впечатление о ней сложилось у медицинского персонала, она не хотела провоцировать недопонимание новым отказом от встречи с близкими.       И как только наступило утро, после которого к ней в палату смогут прийти родные, день уже не задался. Не успела Куруми проснуться, как вошедшая Юки принесла с собой очередную неприятность:       ― Доброе утро, Куруми-чан, ― она прошла в палату с новым букетом розовых пионов. ― Сегодня снова цветочное пополнение.       ― Зачем?       Не сдержав эмоций, который вызвал очередной букет от него, Куруми задалась давно беспокоящим ее вопросом. С какой целью он продолжает напоминать о себе, если отказался принимать ее чувства? Зачем обручённому мужчине раз за разом посылать цветы девушке, которую он воспринимает лишь как свою ученицу?       ― Прости, милая? ― Юки поставила вазу с букетом на столик и повернулась к Куруми, на лице которой застыло недовольство. ― Ты что-то сказала?       ― Чего он добивается? К чему все это? ― уже с головой погрузившись в эти размышления, она лишь подкармливала ими свое негодование. ― Разве он не понимает, что делает только хуже?       ― Что? О ком ты?       Лишь сейчас осознав, что все это время говорила вслух, Куруми заставила себя опомниться. Заметив, что своими обвинениями вызвала у Юки лишь обескураженность и непонимание, она шумно вздохнула. Напоследок бросив в адрес Итачи мысленное обвинение, девушка отвернулась от окна и перелегла на другой бок.       ― Ни о ком.       ― Хорошо, ― тихо заключила Юки, покосившись на цветы. ― Я скоро вернусь с завтраком.       И только от одной мысли о еде, Куруми ощутила ком в горле и легкую тошноту. Каким бы прогрессивным ни было ее восстановление, каждый прием пищи до сих пор оставался настоящим испытанием. Перспектива давиться и через силу глотать безвкусную кашу расстраивала не меньше, чем предстоящая встреча с матерью. От мысли, что беспомощно должна будет мириться со всем, что за нее решают другие, становилось тошно. И не в силах хоть на что-то повлиять, Куруми заслужено могла назвать себя никчемной и жалкой.       Но даже если и осознавала свою обреченность, она продолжала упрямо сопротивляться. Задушив в себе слабость и желание снова дать волю слезам, Куруми поднялась с постели. Утренний душ вряд ли избавит ее от плохих мыслей, однако наполнит силами и взбодрит. Поэтому, не желая снова вдаваться в уныние и жалость к самой себе, она решила именно в этот день хотя бы попытаться быть сильной. Но с наступлением времени завтрака, это уже не казалось легким.       Как только столик с завтраком оказался перед ней, девушка сжала пластмассовую ложку и глубоко вдохнула. Осознавая, что подобную проблему рано или поздно уже придется решать, она искренне желала расправиться с ней здесь и сейчас. За последнее время так и не попробовав то, что хоть немного бы ей нравилось, Куруми злилась на всю ситуацию сильнее. Любая еда, какую бы ей ни принесли, была безвкусной. И беспокойство о том, что эти мучения продолжатся еще очень долго, не оставляло ее в покое. Однако и это не было поводом опускать руки и не бороться.       Опустив ложку в кашу, в которой кроме «полезной клетчатки» не было ничего, Куруми переборола себя. Но стоило ей лишь сделать глоток, как она, вполне ожидаемо, поперхнулась. Боль от кома в горле оказалась настолько сильной, что снова не позволила ей спокойно проглотить.       — Господи, — Юки оставила лекарства на тумбе и подступила к Куруми. ― Наклонись.       Похлопывая девушку по спине, она снова услышала тихий плач и не сдержала усталого вздоха. Хоть и привыкла к тому, что почти каждая трапеза заканчивалась подобным образом, Юки все еще не могла с этим смириться. Опустившись на кровать возле Куруми, она заглянула ей в глаза, из которых уже вовсю бежали слезы.       — Не заставляй себя через силу, ― начала Юки, смахивая слезы с щек девушки. ― И прекрати уже плакать, ведь я тоже плачу. Все свои смены с утра и до вечера.       — Прости, — Куруми опустила голову и снова всхлипнула. — Я лишь…       Не в силах уже хоть как-то себя сдерживать, она полностью отдалась отчаянию и боли. Как бы сильно ни пыталась привести себя в порядок, к горлу все равно подкатывал ком. Все еще не представляя, как будет дальше жить со своими отвергнутыми чувствами, Куруми без конца возвращалась к мучительным воспоминаниям и мыслям. Оттого слезы становились неукротимыми и горькими, не позволяя их остановить.       — Да что же произошло? ― Юки обняла плачущую девушку, чтобы хоть как-то попытаться ее успокоить. ― Никто ведь не умер, Куруми. Мальчик, который спас тебя, идет на поправку. Сегодня к тебе приедут родители и брат. Разве это повод грустить?       И эта новость нисколько ее не успокаивала. Если с братом и отцом она все-таки могла бы спокойно поговорить, то с матерью даже переглянуться будет непросто. Но так как сегодняшняя встреча с ней точно неизбежна, девушка уже была готова погрузиться в глубокое отчаяние. Она и представить не могла, как будет смотреть в глаза Митоку, которая уже дважды ее предала. Поэтому первая встреча с семьей давала лишь новый повод для горечи и ноющей боли в груди, от которой невозможно было дышать.       И заметив, что Куруми схватилась за рубашку на груди, Юки не сдержала нового волнения:       — В чем дело?       — Болит…       — Болит? ― озадаченно повторила Юки, поглаживая Куруми по спине. ― Может, защемление? Я схожу за тонометром и все же принесу тебе успокоительное. Если ты перестанешь нервничать и волноваться, тебе сразу же станет лучше.       С чем Куруми могла бы согласиться, если бы не одно «но» ― обстоятельства, которые уже никогда и ни за что не оставят ее в покое. Однако несмотря на то, что явно не была настроена на спокойствие, помощь Юки оказалась полезной. Приняв пару дополнительных таблеток вместе с лекарствами, Сенджу все-таки смогла прийти в себя. Пусть она по-прежнему не была готова к разговору с матерью, зато избавилась от слез и надоедливой боли в груди. Но, как и свойственно любому успокоительному, таблетки имели временный эффект.       Как только наступил полдень, который для многих пациентов являлся началом времени посещений, Куруми и минуты не провела в одиночестве, как в палату вошла Митоку. Ее желание поскорее увидеть дочь было сильнее и выше любых недопониманий. К тому же измученный очень слабый вид Куруми не позволял возвращаться к обсуждению каких-то вопросов. Сконцентрировав все внимание лишь на ней, женщина спрашивала только о ее самочувствии. И даже если получала немногословные короткие ответы, она была рада каждому полученному слову от дочери. Но сама Куруми не испытывала никакой радости. Чем дольше мать делала вид, что ничего не было, тем тяжелее становилось себя сдерживать.       Однако Сенджу до последнего не теряла надежду. Вдруг Митоку настолько разволновалась от случившегося, что просто забыла рассказать своей дочери о том, что решила перевести ее в другую школу? Куруми сразу же усмехнулась от нелепости своего предположения.       «Она, в отличии от меня, ни о чем не забывала…» ― мысленно заметила девушка, наблюдая за тем, как мать говорит по телефону.       ― Отец уже подъезжает, ― Митоку сбросила вызов и села на стул возле кровати дочери. ― Коту тоже.       ― Ясно.       ― Боже, я ведь совсем забыла, ― Митоку открыла свою сумочку и достала из нее конверт. ― Вчера тебе пришло письмо от Университета искусств. Ты выиграла конкурс.       Наблюдая за тем, как мать разворачивает письмо, Куруми вновь испытала желание упрекнуть ее за молчание. Та надежда, которой она себя тешила с начала их встречи, уже стремительно истрачивала себя. Судя по всему, Митоку до последнего решила делать вид, что ей больше не о чем рассказать. Однако она прекрасно знает, что дочь еще в тот день увидела свой обходной лист для перевода в другую школу. Но, по какой-то неизвестной причине, она продолжала об этом умалчивать.       — Вот, здесь об итогах и награждении, ― еще раз пройдясь взглядом по письму, Митоку протянула его дочери. ― Они пригласили тебя на участие в выставке, на которой будут фотографы, художники, блогеры. Список имен тех людей бесконечный.       Без капли энтузиазма и радости за то, что выиграла конкурс, Куруми взяла свое письмо. И даже не ознакомившись с его содержимым, она вернула взгляд на мать. Но та, как и некоторое время назад, вновь нашла тему, которую стоило бы поднять.       ― Может, когда тебе станет лучше, съездим к дедушке с бабушкой? Мы не говорили ей о том, что случилось. Она начала переживать из-за того, что ты долго не звонила, поэтому…       — Мама?       — Да, милая?       ― Как там мои документы о переводе в другую школу? Уже нашла подходящую?       Услышав вопрос, на который не хотела бы отвечать, Митоку уже понимала, что его обсуждение ничем хорошим не кончится. Причина, по которой дочь до последнего отказывалась видеться с родными, заключалась именно в том, что случилось перед аварией. И даже если догадывалась о том, с какими мыслями Куруми проводила время в этой больнице, женщина надеялась, что они больше не вернутся к этому обсуждению. Но так как дочь все-таки потребовала ответы, Митоку постаралась подобрать правильные слова:       ― Куруми, пойми, что я желала тебе только…       ― Добра?       Куруми не сдержала горькой усмешки и обреченно покачала головой. Она хоть и не рассчитывала на искренность от матери, однако и подумать не могла, что та начнет оправдываться настолько примитивным аргументом. И не меньше в такой ситуации поражала наивность, с которой она принимала решения.       ― Думаешь, разлучив меня с человеком, без которого я не смогу чувствовать себя живой, ты сделаешь меня счастливой?       Вновь задав вопрос матери, на который она не знала, что ответить, Куруми перевела дыхание. Как она и подозревала, принятое недавно успокоительное уже утратило остатки своих свойств. Настроение, в котором она пребывала утром, вернулось с еле сдерживаемым недовольством. Едва девушка обдумала одну беспокоящую ее проблему, как о себе напомнила другая. И это не только придало Куруми новых сил, но и развязало ей руки.       — Я ведь должна поступать туда, куда скажет отец, ― сжав письмо, она разорвала его под удивленный взгляд матери. ― И я могу любить только того, кого одобришь ты, верно? Если раньше рисование делало меня счастливой, то сейчас… я ощущаю лишь пустоту. И ничего больше.       Наблюдая за тем, как дочь рвет поздравительное письмо, Митоку столкнулась с непреодолимым ступором. Все же на деле проблемы, о которых она предпочла не думать, напомнили о себе. С ее стороны было глупо надеяться, что во время встречи с дочерью, им не доведется обсуждать причину ее перевода.       ― Мне это ненужно, ― прервав размышления Митоку, Куруми протянула ей куски разорванного письма. ― Можешь забрать их.       По-прежнему пребывая в ступоре, женщина попыталась собраться с мыслями. Но хоть что-то сказать после того, что услышала, оказалось не так просто. Ощутив свою вину и сожаление, от которого даже перехватило дыхание, Митоку опустила растерянный взгляд на руку дочери. Молча взяв куски этого письма, она сглотнула возникший в горле ком. Не было сомнений в том, что получи Куруми это письмо намного раньше, то вместо боли и обречения на ее лице обязательно возникла бы улыбка.       Но так как находилась именно в таком состоянии, Куруми не могла другим образом встретить новость о своей желанной победе. К тому же каждое мгновение, которое проходило в угнетающем молчании, лишь все усугубляло. И понимая, что больше не может контролировать свои эмоции, девушка решила в одиночестве подождать прихода брата и отца.       ― Я хочу побыть одна.       ― Куруми, я…       ― Пожалуйста, уйди! ― не желая больше ничего слышать, Куруми вызвала в теле матери дрожь. ― Прошу… Оставь меня одну.       Не скрыв в своем голосе дрожь отчаяния, девушка бросила все имеющиеся силы на то, чтобы сдержать слезы. Не желая давать новый повод для беспокойства своим родным, она сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. И увидев, что дочь действительно не в том состоянии, чтобы слушать объяснения, Митоку все-таки покинула ее палату.       И лишь услышав, как дверь за матерью закрылась, Куруми смогла облегченно вздохнуть. Вновь оставшись в одиночестве, она постаралась успокоиться и больше не думать о том, что было несколько минут назад. Как бы трудно сейчас ей ни было, при встрече с братом и отцом она должна хотя бы попробовать улыбнуться. Поэтому старательно прогоняя свои надоедливые мысли, Сенджу вновь сделала глубокий вдох.       Благодаря тому, что вовремя осталась наедине с собой, она не позволила своей ярости наговорить лишнего и все усложнить. Легкая дрожь в теле отступила, что позволило ей вернуться в прежний покой. Однако стоило Сенджу допустить мысль о том, что она уже полностью пришла в себя, как в палату снова кто-то вошел.       Открыв глаза, Куруми увидела Итачи, прикрывшего за собой дверь. Не прошло и мгновения, как царящая в комнате тишина наполнилась новым напряжением. Минувшая встреча с матерью, как оказалось, была не самым страшным испытанием за этот день. Морально подготавливая себя к непростым разговорам, Куруми не допускала и мысли о том, что кто-то помимо Митоку подбросит ей проблем. И этот кто-то, нагло напоминающий о себе все эти дни, лишь своим появлением усилил ее тревогу и смятение.       «Я не могу принять твои чувства…»       Вспомнив слова, которые уже неоднократно становились причиной ее слез, она вновь ощутила подкравшийся к горлу ком. Но не имея никакого права проявлять слабость в подобной компании, Куруми тут же призвала оставшиеся в ней силы и терпение.       ― Уходите, ― чудом сохранив невозмутимость, она первой нарушила молчание. ― Вы не должны здесь находиться.       ― Я не уйду, пока не поговорю с тобой.       Не сдержав в теле легкую дрожь, вызванную возмущением, Куруми мысленно поразилась его упорству. Для человека, который решил вычеркнуть ее из своей жизни, он оказался слишком самонадеянным и наглым. Но так как была не в состоянии продолжать препираться с ним и спорить, она даже не стала обдумывать новый аргумент. Осознавая, что по-прежнему не хочет его видеть и разговаривать с ним, Сенджу нашла способ выпроводить его без лишних слов.       Надеясь, что уже через несколько минут вновь останется в одиночестве и наедине с собой, Куруми потянулась к кнопке вызова медперсонала. Однако, как только ее рука приблизилась к ней, тишина в палате нарушилась его голосом:       — Это все равно меня не остановит.       Несмотря на то, что нисколько не сомневалась в правдивости его слов, Куруми так и не убрала палец с кнопки. Столкнувшись с возникшими противоречиями, она попыталась отбросить все сомнения. Однако даже если и понимала, что ее покой наступит лишь после одного нажатия, она все еще не могла решиться.       ― Я не видел тебя больше трех недель, ― вновь разбавив тишину своим голосом, Учиха вызвал в теле девушке новую дрожь. ― Позволь мне лишь несколько минут побыть рядом с тобой.       И наблюдая за тем, как она борется со своими сомнениями, Итачи решил проявить терпение. Прекрасно понимая, что лишь своим присутствием проявляет бескрайнюю наглость, он все равно не смог бы заставить себя уйти. И даже если она будет умолять оставить ее, он не уйдет, пока с ней не поговорит.       ― Куруми?       ― Хорошо, ― явно дав понять ему, что делает одолжение, она опустила руку с кнопки и повернулась к нему. ― У Вас пять минут. Оставайтесь там и не подходите ко мне.       Вопреки тому, что являлся здесь нежелательным гостем, Итачи все равно был ей благодарен. Не согласись она его выслушать, то ему пришлось бы проявить наглость в разы больше, что явно не пойдет ей на пользу. Поэтому, даже понимая, что она через силу заставила себя согласиться, Учиха не мог упустить такой шанс.       ― Как ты себя чувствуешь?       — Мой лечащий врач оценил мое состояние как удовлетворительное. Думаю, что чувствую себя так же, — она бросила взгляд на букеты, стоящие на столике у окна. — Спасибо за цветы. Никто кроме Вас не знает, что мне нравятся розовые пионы. Я догадалась, что это Вы.       И стоило ей поднять самую нейтральную тему, о которой она еще могла говорить, как в палате вновь повисло молчание. Однако в этот раз оно оказалось настолько непростым, что нарушить его было бы настоящим подвигом. Но так как не располагала силами, чтобы проявить подобную героичность, Куруми больше ничего не могла сказать. Пристроив свой взгляд на цветах, только бы не видеть находящегося рядом с ней человека, она все еще боролась со своими чувствами. И собственные мысли так ее увлекли, что не позволили ей заметить того, как Итачи нарушил ее самое главное требование и все-таки подошел к ней.       Не в состоянии проявить терпение, чтобы лишний раз ее не злить, Учиха сократил расстояние между ними. Опустившись на край кровати, он не без осторожности прикоснулся к ее руке, в которой она нервно сжимала простынь. Однако стоило ей ощутить тепло его ладони, как она резко одернула руку:       ― Я ведь просила! ― бросив на него недовольный прожигающий взгляд, она дала волю своему гневу. ― Отойдите от меня и не приближайтесь!       ― Не могу.       Едва не задохнувшись от наглости, с которой он не воспринял ее слова всерьез, Куруми ощутила в теле новую дрожь. Она даже не успела одуматься, как от вернувшейся к ней ярости перехватило дыхание и едва не потемнело в глазах. Вся накопленная за эти дни обида разбавилась ненавистью и полностью ее поглотила. И теперь с этого момента в ней не осталось ни капли сил, чтобы хоть как-то контролировать свои слова и мысли.       ― А Вы постарайтесь. Если не ради меня, то ради своей невесты, которая ждет от Вас ребенка.       Сквозящий в ее голосе упрек был настолько явным и безудержным, что позволял физически ощутить ее ярость и злость. Оказавшись беззащитной перед потоком собственных чувств, Куруми уступила желанию задеть его в отместку. И несмотря на то, что понимала бессмысленность подобных обвинений, она все равно хотела причинить ему боль.       Однако для Итачи это оказалось очевидным и вполне ожидаемым ответом. Настроение, в котором она пребывала все эти дни, было последствием его действий. Как только провел между ними черту, решив отказаться от любых отношений с ней, он уже с того момента мог рассчитывать лишь на одну реакцию.       ― Я знаю, что не вправе объясняться и просить прощения, но…       ― Прощение? ― не сдержав небрежной усмешки, Куруми уже не могла ему не возразить. ― Вовсе нет. Это мне стоит извиниться. Ведь я не смогла тихо и незаметно уйти из Вашей жизни. Попав в аварию, я принесла Вам проблемы и заставила волноваться. Наверняка еще и помешала приготовлениям к Вашей свадьбе. Простите.       Она чувствовала, как ее неконтролируемый гнев продолжал кипеть внутри, вынуждая бросать в него колкие упреки. Однако, чем дольше она смотрела на него и не видела никаких последствий от ее слов, тем труднее ей становилось подпитывать свою ненависть. И так как ее старания по-прежнему не возымели никакого успеха, Итачи решил воспользоваться ее молчанием и заговорил:       ― Для меня ты и твое самочувствие намного важнее, чем…       ― Ложь, ― она покачала головой, отказываясь верить его словам. ― Вы лжете, как и тогда. Вы сказали, что жить не хотите так, как быть со мной. Но на следующий же день Вы отвергли меня и мои чувства. Беспощадно растоптали все, что я…       Не уследив за своими мыслями и чувствами, Куруми увидела в глазах пелену от предательски подступивших слез. Ярость, что безудержно пылала в ней несколько мгновений назад, потухла и сменилась на отчаяние. Сил на то, чтобы быть стойкой и ожесточенной, больше не осталось. Теперь, все что она могла: отчаянно обвинять его в том, о чем думала все последние мучительные дни.       ― Вам важны лишь п-правила, которые от Вас требуют соблюдать, а я… ― позволив всхлипу вырваться из груди, Куруми опустила голову. ― Я для Вас нисколько… не важна.       ― Это не так, ― тихо возразил Итачи, обхватив ладонями ее лицо. ― Ты самое важное и дорогое, что у меня есть. Ты моя жизнь. Ее смысл.       Встретившись с ее растерянным взглядом, в котором она безнадежно пыталась скрыть боль, Итачи сам не смог не выразить свою. В очередной раз он наблюдал за результатом его слов, которые не только обидели эту девушку, но и полностью лишили ее сил. И даже если не мог повлиять на некоторые обстоятельства, мужчина понимал, что до подобного состояния он довел ее сам. Раз за разом отталкивая ее, Итачи вынужденно принимал неверные решения, отчего растрачивал ее доверие. И в конечном счете все дошло до того, что под сомнения попала искренность его чувств. Но, каким бы непреодолимым ни было ее нежелание слушать, он по-прежнему намеревался с ней поговорить. И, как оказалось, подобный шанс у него все-таки возник.       Все еще не в силах проявить новое упорство, чтобы заставить его уйти, Куруми позволила его ладоням на нее повлиять. Чувствуя, как он смахивает с ее щек слезы, она без какого-либо сопротивления прониклась теплом его рук. Вполне ожидаемо в теле возникло волнение и трепет, с которым она до последнего не хотела мириться. Но несмотря на то, что в глубине души боялась ему доверять, Куруми не смогла его оттолкнуть и возразить. Поэтому вместо того, чтобы снова бросаться на него с обвинениями, она признала один безнадёжный и неприятный факт: его присутствие ей в разы предпочтительнее, чем одиночество.       — Не понимаю… Зачем Вы пришли? ― наконец-то собравшись с силами, она решилась на тихий, но полный отчаяния вопрос. ― Хотели мне напомнить о том, что…       — Я пришел не за этим.       К этому времени все еще находясь под неприятным впечатлением от разговора с Куруми, Митоку ждала приезда мужа и сына. Она осознавала, что совершила ошибку, когда руководствовалась лишь материнскими чувствами. Однако, каким бы бескрайним ни было недопонимание между ней и дочерью, она не могла ей уступить. Поэтому, когда невестка попросила кое-что передать Куруми, Митоку без колебаний вернулась в ее палату.       — Милая? Юки сказала, что…       Митоку застыла в дверях палаты, когда увидела очень неожиданную картину. Мужчина, который не должен был больше появляться в жизни ее дочери, по неизвестной причине объявился вновь.       — Вы? — женщина нахмурила брови, нисколько не скрывая своего недовольства. — Мы, кажется, с Вами договорились, Итачи, еще в нашу последнюю встречу.       Выпустив лицо девушки из ладоней, Учиха бросил взгляд в сторону двери и поднялся. Последний разговор с этой женщиной оказался одним из самых неприятных и окончился обещаниями, которые он при всем своем желании не смог бы сдержать. Поэтому, снова встретив Митоку, он решил воспользоваться моментом и все ей объяснить:       — Я полностью разделяю Ваше беспокойство и согласен с каждым словом, которое Вы тогда мне сказали. Но…       — Но? ― повторила Митоку, явно не испытывая восторга от начала их беседы. ― Ни о каких «но» не может быть…       — Знаю, что будет непросто, но я сделаю всё, чтобы Ваша дочь была счастлива. Со мной.       Погрузившись в мимолетный ступор, женщина задержала недоумевающий взгляд на мужчине. То, насколько самонадеянным и наглым оказалось его заявления, никак не укладывалось в голове. По сравнению с последней их встречей сейчас он казался ей менее сговорчивым и уступчивым. И это действительно было так.       Вызвав удивление на ее лице, Итачи не намеревался принимать от нее какие-либо условия. Поэтому, пока она молчала, он незамедлительно выдвинул свои:       — Я ни в коем случае не хочу, чтобы Вы восприняли мои слова как угрозу. Но я не оставлю попыток увидеться с ней. Меня не остановит ни общественное порицание, ни закон, ни Вы.       ― Что? ― тихо прошептала Куруми, заставив Итачи повернуться к ней. ― Что Вы сейчас…       ― Я отказываюсь соблюдать правила, из-за которых не могу принять твои чувства.       Окончательно растерявшись от того, что происходило, Куруми не сразу осознала смысл его слов. Однако, как только проявила усилие, услышанное вызвало в ней волнение и стало очередной причиной ее слез.       — Пообещайте, ― поддавшись новому беспокойству, Куруми схватила его за руку. ― Обещайте, что не оставите меня одну и не возьмете свои слова… обратно.       — Клянусь.       Вновь опустившись возле нее на кровать, Итачи прижал ее руку к губам. И этого робкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы восполнить все его утраченные силы и уверенность в собственных словах:       ― Клянусь, что никогда не возьму их обратно и ни за что тебя не оставлю.       С трудом понимая, что все это происходит наяву, Куруми больше не сдерживала слез и своих чувств. Однако теперь каждая ее пролитая слеза символизировала не отчаяние и боль, а радость, которая ее переполняла. И не в силах подобрать слова, чтобы выразить все, что испытывает, она поддалась вперед и обвила шею мужчины. Ощутив на спине тепло его рук, которыми он заключил ее в крепкие объятия, Куруми лишь сильнее прижалась к нему.       И, молча наблюдая за всем происходящим, Митоку тяжело вздохнула. Оказавшись абсолютно проигнорированной, она и вовсе почувствовала себя лишней. И невзирая на то, что не была готова смириться с подобным исходом, она все же услышала свой внутренний голос. Пусть ее материнское сердце по-прежнему испытывало сомнения в этот момент, однако оно сжалось при виде счастливой дочери. Поэтому после того, что сейчас услышала и увидела, она уже не сможет чем-то возразить. И даже если была бы готова найти в себе силы, Митоку решила, что все равно должна отступить.       Оставив наедине Итачи и Куруми, которые уже вряд ли прислушаются к чьим-либо словам, Митоку вышла в коридор и прикрыла за собой дверь. Оставшиеся в ней сомнения, которые беспокоили ее лишь несколько секунд назад, необъяснимым образом исчезли.       Женщина вновь не сдержала шумный вздох и устало прижала ладонь к лицу. Удивительно, но теперь ее беспокоил не своевольный учитель, влюбившийся в ее дочь, а сын, которому все это однозначно не понравится. Лишь представив, какой будет реакция Котуки, когда он узнает правду, Митоку невольно вспомнила слова Итачи:       «Меня не остановит ни общественное порицание, ни закон, ни Вы…»       — Безумец, ― тихо заключила женщина, обреченно покачав головой. ― Кажется, он забыл, что есть кое-кто опасней закона.       — Мама говорила, что ее палата в конце коридора.       И услышав голос той самой опасности, Митоку вздрогнула. От охватившего ее волнения она сжала ручку двери, которую только что прикрыла, и с опаской затаила дыхание. Стоило лишь подумать о сыне, как он сам решил напомнить о себе. Беспомощно наблюдая за тем, как он и супруг приближаются к ней, женщина ощутила подступающую панику. Даже если сама все еще не могла смириться с произошедшим в палате дочери, она понимала, что никому не может позволить туда войти. Потому появление сына и мужа стало огромной проблемой, которую стоило решить здесь и сейчас.       — Ох, уже прибыли? ― едва скрыв свое волнение, Митоку улыбнулась подошедшим родным. ― Вы быстро.       — Спешили как могли, — Котуки подошел к матери, чтобы пройти вместе с ней в палату сестры. — Сначала я отчитаю ее, а затем…       — Подожди, милый, — так и не выпустив дверную ручку из хватки, Митоку преградила ему путь. — Она уже уснула.       — Уснула?       — Но разве ты не была у нее, когда мы говорили по телефону? — Рино с непониманием взглянул на жену. — Она так быстро уснула?       Поймав себя на том, что не все продумала до конца, Митоку молча отвечала на выжидающие взгляды родных. Но благодаря тому, что осознавала опасность сложившейся ситуации, она весьма быстро поборола свою растерянность.       — Из-за капельницы, ― ответила она, найдя самое подходящее объяснение. ― Лекарства вызывают сонливость. И на фоне ее анемии…       — Анемии? — Котуки нахмурил брови, снова заставив мать вздрогнуть. — Когда она успела заработать себе анемию? И как?       — Может, спросим об этом ее лечащего врача? Сейчас найдем его и поговорим.       — Вы с отцом идите, а я посижу в ее палате, ― он снова попытался пройти мимо матери, однако та все равно не освободила ему путь. ― Мама, я хочу увидеть свою сестру. Дай мне пройти.       — Ну уж нет, ― возразила Митоку, не сдвинувшись с места. ― Чтобы ты ее разбудил?       — Я тихо зайду и…       — Нет.       Вновь протиснувшись между дверью и сыном, она заставила его отступить. Хоть это уже и выглядело подозрительным, Митоку была готова отталкивать всех от палаты. И даже если вызовет у Котуки подозрение, она ни за что не позволит увидеть его лучшего друга и сестру вместе.       ― Зная тебя и твоего отца, я вас точно к ней сейчас не пущу. Не хватало, чтобы вы споткнулись с порога и напугали ее. Идем все вместе к ее лечащему врачу. Он сейчас должен быть в своем кабинете.       Искренне недоумевая от поведения Митоку, которая явно вела себя странно, Котуки переглянулся с отцом. И когда убедился, что мать кажется подозрительно не только ему одному, он попытался найти этому хоть какое-то объяснение. Но так как уже просто не имела другого выбора, женщина решила поскорее увести его подальше от палаты.       — Чего встали? ― хмуро протянула она, кивнув им в другую сторону коридора. ― Уходим. Вернемся, когда поговорим с ее врачом.       С трудом добившись того, чтобы сын и супруг наконец-то развернулись обратно, Митоку облегченно вздохнула и последовала за ними. Искренне надеясь на то, что к моменту их возвращения Итачи все-таки проявит осторожность, женщина напоследок бросила взгляд на дверь палаты. Но несмотря на то, что сам мужчина находился не в том состоянии, чтобы оправдать ее надежды, ему все-таки было суждено опомниться.       — Как это уснула? — Юки вышла из процедурной и проводила взглядом ушедшего мужа и его родителей. ― Я ведь еще не ставила ей капельницу.       Недоумевая от того, почему свекровь так настойчиво не пускала сына в палату, Юки все-таки решила увидеть все своими глазами. Лишь частично расслышав их разговор, она уже тогда нашла в нем противоречие, поэтому сразу же направилась к Куруми. И, как оказалось, вызванное в ней сомнение помогло ей не только во всем разобраться, но и понять причину, по которой Митоку себя так странно вела.       — Это…       Вновь услышав раздавшийся голос, Куруми отстранилась от учителя, который ослабил объятие, и бросила взгляд в сторону двери. Застывшая от удивления невестка безмолвно разжала губы, снова пытаясь что-то сказать:       — Итачи-кун…       — Забавно, ― тихо задумалась Куруми, гадая, кого увидит в дверях следующим. ― Кажется, здесь не хватает брата и отца.       — А… Да, они, — Юки перевела растерянный взгляд на Куруми, но тут же опомнилась. — Твой брат! Если он увидит… Итачи-кун, тебе лучше уйти, пока он не вернулся. Поверь, сейчас он не в том настроении, чтобы слушать.       И, к его собственному сожалению, Итачи прекрасно это понимал. Столько дней думая и переживая о сестре, вряд ли Котуки будет в восторге от того, если узнает шокирующую правду. Безусловно, рано или поздно ему придется все рассказать, но не при таких обстоятельствах. И мысленно убедив себя в том, что сейчас ему действительно стоит ненадолго уйти, Учиха отстранился от девушки. Но стоило ему лишь попытаться встать, как хватка на груди его остановила.       — Куруми?       Тихо обратившись к ней, Итачи почувствовал, как ее руки лишь сильнее сжали его рубашку. Не удержав свое беспокойство под контролем, она невольно схватилась за него. Мысль о том, что если он уйдет, то уже никогда к ней не вернется, лишила ее рассудительности. Поэтому не осознавая, к чему может привести подобная слабость, Куруми боялась его отпустить. Однако спустя пару мелькнувших мгновений, она все-таки опомнилась и пришла в себя.       ― Извините, ― с ужасом осознав, что нагло схватилась за его рубашку, она тут же ее отпустила. ― Я… случайно.       С неловкостью отведя взгляд в сторону, Куруми почувствовала, как ее волнение разбавляется стыдом и сожалением. Представив, как нелепо это выглядело со стороны, она мысленно упрекнула себя за проявленную глупость. Вместо того, чтобы проявить спокойствие и все последовательно обдумать, она повела себя как очень наглый и капризный ребенок. Однако даже осознавая, что позволила себе лишнего, она не избавилась от зародившихся в ней сомнений. Беспокойство о том, что он больше к ней не вернется, никуда не делось. Поэтому, как бы сильно ни пыталась себя переубедить, Куруми уже готовилась к самому худшему.       ― Как только поговоришь с родителями и братом, я сразу же вернусь к тебе, ― увидев в ней эти сомнения, Учиха прикоснулся к ее щеке и встретился с ее беспокойным взглядом. ― Я поклялся, что никогда не заберу свои слова обратно и не оставлю тебя. Пожалуйста, верь мне.       Несмотря на то, что это по-прежнему было непросто, она постаралась отбросить оставшиеся сомнения. Вспомнив его клятву, в которой уместилось все, что ее беспокоило, Куруми кивнула:       ― Хорошо, ― ответила она, смущенно ему улыбнувшись. ― Я буду Вас ждать.       Если еще мгновение назад был готов проявить осторожность и уйти, то сейчас Итачи не мог даже двинуться с места. Перед улыбкой, которую она ему подарила, он оказался бессилен. Желание остаться с ней рядом теперь могло заставить его проявить несдержанность и безрассудство. И с этого момента даже самая короткая и мимолетная разлука с ней казалась ему невыносимой.       ― Я так давно не видел твою улыбку…       ― Итачи-кун, скорее, ― Юки выглянула в коридор, заметив идущего в их сторону Котуки. ― Мы можем не успеть.       ― Сенсей, ― тихо обратившись к нему, Куруми прикоснулась к его ладони на своей щеке. ― Я не хочу, чтобы у Вас возникли проблемы. Вам стоит поторопиться.       ― Да, ― с нежеланием согласился Итачи, стараясь перебороть себя. ― Я должен идти.       Необъяснимым образом вернув утраченные силы, он все-таки заставил себя опомниться. Так как проблемы, которые у него возникнут, обязательно затронут и ее, Итачи прислушался к своему здравомыслию. И, как только оказался за дверью палаты, вовремя проснувшаяся рассудительность его спасла.       Искренне надеясь, что все обойдется, Юки повела Итачи вслед за проходящими по коридору коллегами. Однако идущий им навстречу Котуки был намного быстрее из-за желания увидеть сестру. С каждым шагом сокращая расстояние между ним и нужной палатой, он даже и не подозревал, с кем может столкнуться спустя считанные мгновения.       ― Назад-назад, ― как только заметила мужа в нескольких шагах перед собой, Юки в панике повернулась к Итачи. ― Сюда.       Подтолкнув его к первой попавшейся двери, она чудом смогла за ней незаметно скрыться. Успев за последние несколько минут погрузиться в ступор и напугаться, Юки наконец-то смогла расслабить напряженные плечи. Но стоило лишь представить, чем бы закончилась встреча ее мужа и его друга в одной палате, как пережитое волнение едва не вернулось вновь.       ― Фух, ― облегченно вздохнув, Юки прижалась спиной к закрытой двери. ― Еще бы пару секунд… он бы точно тебя увидел. Боже…       — Кажется, ты больше напугана, чем удивлена.       Заметив это сразу, как только увидел ее реакцию, Итачи понял, что совсем не удивил ее своим присутствием. И то, с каким беспокойством Юки пыталась незаметно провести его мимо Котуки, лишь доказывало уместность его предположения.       ― Так и есть, ― согласилась Юки, взглянув на Итачи в ответ. ― На свадьбе твоего брата. Я заметила это еще тогда. Ты смотрел на нее так, словно не видел никого кроме нее.       Невольно погрузившись в воспоминания того вечера, она подтвердила не одну свою догадку. Тогда это казалось маловероятным, но не теперь, когда ей довелось увидеть все своими глазами. И будь ее муж хоть немного наблюдательным, то ему бы и труда не составило обо всем догадаться.       ― И что самое удивительное, ― задумчиво продолжила Юки, не сдержав обреченного шумного вздоха. ― В это время Коту стоял рядом с тобой. Он хоть и смышлёный, но такой слепой и доверчивый. Его очень легко… обмануть.       Погрузившись в новые размышления, которые уже мало относились к ее наблюдениям, Юки постаралась взять себя в руки. Ситуация с ее мужем безусловно заслуживала отдельного внимания, однако все равно уступала тому, что случилось с его сестрой.       — Итачи-кун? За все это время я привязалась к ней настолько, что… ― Юки перевела дыхание, стараясь подобрать правильные слова. ― Она мне как сестра. Я не прощу тебя, если ты снова обидишь ее и…       ― Я сам себе этого не прощу.       Дав немногословный, но предельно честный ответ, Итачи избавил Юки от зародившихся сомнений и беспокойства. Хоть и начала догадываться о его чувствах уже давно, она лишь сейчас осознала их силу и глубину. Поэтому, даже если видела слезу Куруми, Юки знала, что с его появлением они обязательно исчезнут.       ― Хорошо. Не могу говорить за Коту, который точно попытается тебя убить, но лично мне хочется тебе верить. Кстати, ― вовремя вспомнив об одной проблеме, Юки решила кое-что предпринять. ― Думаю, ты можешь мне помочь. Точнее Куруми-чан. Она плохо ест, и, кажется, теперь я поняла… почему.       Но если к этому времени для его супруги уже многое стало понятным, то Котуки только предстояло с этим столкнуться. Проигнорировав настойчивые просьбы матери, он так и не дошел с ней до врача, а развернулся обратно. И как только расстояние между ним и палатой сестры сократилось до минимума, он открыл дверь и замер в недоумении.       ― Ну что за упрямый ребенок! ― Митоку последовала за сыном, который нагло ее обманул и ослушался. ― О, нет…       Увидев, что он все-таки открыл дверь в палату Куруми и застыл в удивлении, женщина прибавила шаг. Боясь даже представить, чем закончится драка между сыном и его другом, Митоку с отчаянием осознала, что в этой ситуации не поможет даже супруг. Однако, к ее приятному удивлению, причиной ступора сына был вовсе не Итачи, а сестра.       ― Еще бы немного, ― увидев, что в палате осталась лишь дочь, Митоку прижала руку к сердцу. ― Боже…       — Не понял, ― озадаченно протянул Котуки, переборов свое удивление. ― Кто это?       — Совсем уже? — Митоку подступила к сыну и толкнула его локтем в бок. — Ей сейчас не до твоих глупых шуток.       — Я и не шучу, — мужчина вернул взгляд на сестру и подошел к ней. — Ты что сделала со своими волосами? Когда попала под автобус, ты случайно сунула голову в мазут?       И это деталь была не единственной, что бросилась в глаза. Его сестра совсем не была похожа на себя прежнюю. Лицо, которое нередко украшал румянец и улыбка, сейчас было исхудалым и бледным. Все те эмоции, выражающиеся в ее глазах, бесследно погасли и исчезли. И чем дольше Котуки смотрел на нее, тем сильнее не мог ее узнать.       — Я тоже рада тебя видеть, — Куруми хмуро взглянула на руку брата, которую он протянул к ее волосам. — Не трогай.       — Ты похожа на…       — Знаю. На Микасу.       — Нет, ― задумчиво протянул Котуки, опустившись на край кровати сестры. ― Скорее на ведущую новостного канала.       Вспомнив, как беспристрастно сотрудница телепередачи рассказывает о разных новостях и погоде, Сенджу невольно сравнил ее со своей сестрой. Этим утром он уже видел ничего не выражающее лицо и холод в глазах, который наблюдает сейчас. Девушка, что могла одной фразой его разозлить или заставить засмеяться, в данный момент была слишком вымученной и усталой даже для обычного общения.       — Анемия и переутомление, ― начал Рино, подсев к дочери с другой стороны. ― И это после летних каникул?       — Прости, ― она виновато улыбнулась, ощутив тепло ладони отца на своей руке. ― Это вышло случайно.       ― Случайно? ― мужчина тяжело вздохнул и опустил взгляд на свою ладонь. ― Ты не замерзла? У тебя очень холодные руки.       ― Врач сказал, что это нормально. Просто мне нужно больше двигаться и разминаться.       Рино хоть и понимал, что она рассказала не о всех причинах, но спорить не стал. Узнав о ее самочувствии от невестки, сейчас он мог лишь запастись терпением и сделать все, чтобы помочь дочери поправиться.       — В таком случае, не забывай делать разминку, ― Рино заправил прядь волос дочери за ухо. ― Тебя больше ничего не беспокоит? Ничего не болит?       — Уже нет, — не сдержав задумчивую улыбку, Куруми прижала ладонь к сердцу. — Ничего не болит. И, надеюсь, что больше… Что ты делаешь?       Обратившись к Котуки, который оторвал взгляд от ее запястья, девушка нахмурила брови. Пережитое недовольство вновь вспыхнуло огнем, заставив ее наброситься на брата с обвинениями.       — Ничего, ― ответил Котуки, подняв глаза на сестру. ― Я лишь…       ― Какого черта ты пялился на мои запястья?       — Куруми, ― с тихим упреком протянул Рино, впервые услышав подобное от дочери. ― Ты ведь даже не позволила ему сказать.       ― Он думает, что я вредила себе, ― уже сделав вполне логичный вывод, Куруми протянула руки к брату. ― Держи. Можешь рассмотреть их поближе. Со всех сторон.       Столкнувшись с тем, что в ее случае было вполне ожидаемо, Котуки нисколько этому не удивился. Проявленная в его сторону агрессия из-за подобной мелочи выражала лишь ее переживания, а не желание его в чем-то обвинить. Нисколько не задетый ее поведением, Котуки с пониманием отнесся к ее неконтролируемым эмоциям.       — Я знаю, что авария произошла случайно, ― нарушив свое недолгое молчание, он сунул руку в карман брюк. ― Я посмотрел на твои запястья, потому что они стали тоньше. Ты сильно похудела. Надеюсь, он не будет тебе большим.       Куруми бросила недовольный взгляд на руку брата, в которой спустя пару мгновений показалась белая коробочка. Узнав знакомый логотип ювелирной компании, она не сразу поняла, о чем шла речь. Но, как только брат открыл подарочную упаковку и достал из нее золотой браслет, ее негодование постепенно начало сменяться осознанием.       ― Ты ведь любишь их украшения, ― продолжил Сенджу, застегнув на запястье сестры браслет. ― Дом Такаши.       Взглянув на золотую нить, в центре которой разместилось перышко, Куруми сразу же услышала упреки своего внутреннего голоса. Несмотря на то, что еще секунду назад была готова подбросить брату очередное обвинение, сейчас она уже с головой погрузилась в сожаление. Подаренный браслет обрамлял ее запястье с такой же нежностью, с которою брат его застегнул. И с чувством глубокого стыда за свою вспыльчивость и преждевременные выводы Куруми нервно сглотнула.       — Думаешь, я чувствую себя виноватой? ― с трудом прервав свое молчание, Куруми провела по цепочке пальцем. ― Нисколько.       Но ее опущенные глаза и выражение лица говорили об обратном. И заметив, что все-таки смог вызвать в ней интерес, Котуки убедился в правильности своего выбора. Это украшение не только украсило ее руку, но и заставило улыбнуться.       — Конечно, нисколько, ― заметил Котуки, наблюдая за задумчивой улыбкой сестры. ― Вижу, все не так плохо, как говорила мама. У тебя появилось настроение.       ― Да… Кажется, что я смогу снова улыбаться и быть счастливой.       ― Кажется? ― с неодобрением повторил Котуки, погладив сестру по волосам. ― Ты несомненно будешь счастливой. Я готов пойти на всё ради этого.       Подняв удивленный взгляд со своего запястья на Котуки, Куруми невольно связала его слова с тем, что произошло в палате некоторое время назад. Уверенность, с которой он это сказал, произвела настолько сильное впечатление, что едва не обескуражила девушку.       ― Правда?       ― Конечно. Хоть редко говорил это, но ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Ради тебя я сделаю что угодно.       ― Обещаешь? ― Куруми протянула брату мизинец, как делала всегда, когда брала с него обещания. ― Пойти на то, что сделает меня счастливой?       ― Обещаю.       Он обхватил ее мизинец в ответ, чем вызвал в ней новые эмоции, которые она не смогла скрыть. И с умилением наблюдая за тем, в какой восторг она пришла из-за его обещания, Котуки улыбнулся. Но чувства, которые испытала его сестра, оказались на порядок сильнее, чем обычный восторг. Не сдержав волнения от собственной радости, Куруми отпустила мизинец брата и прижалась к его груди.       Не забывая о том, что должен контролировать силы, Котуки обнял ее в ответ. И несмотря на то, что сестра проявила несдержанность и усилила хватку, она все равно казалась ему слишком слабой и хрупкой. Боясь малейшим движением причинить ей боль, мужчина не без осторожности погладил ее по спине. И, ощутив ее тепло, он лишь сейчас осознал, что с ней все в порядке. Его младшей сестре, мысли о которой не оставляли его в покое, действительно больше ничего не угрожает. Теперь она снова будет подшучивать над ним, издеваться и с неловкостью просить о помощи.       И, подумав о том, что вскоре все вернется на свои места и станет прежним, Котуки почувствовал, как его радость и успокоение подкрались к горлу. Возникший ком, из-за которого перехватило дыхание, вызвал во всем теле легкую дрожь. Накопленное волнение, с которым он так и не успел расправиться, в самый неподходящий момент напомнило о себе и решило выразиться в самом слабом и предсказуемом виде.       ― Кхем…       ― Нии-сан? ― тихо обратилась к нему Куруми, прислушавшись к его дыханию. ― Ты что, плачешь?       ― Что за глупости? ― он отстранился от сестры и отвернулся, прочистив горло. ― Вовсе нет.       ― Плачешь-плачешь, ― с ехидством заметила девушка, стараясь заглянуть ему в лицо. ― Наверняка ты злился на меня, но все равно скучал. Скучал ведь? Скучал?       Упрямо выпытывая у брата новое признание, Куруми даже представить не могла, в какое напряжение погрузила родителей. Зная о том, с каким трудом сыну далось то мучительное ожидание, Митоку и Рино переглянулись. И, заметив в глазах супруги просящиеся слезы, мужчина тяжело вздохнул. Однако понимая, что в такой момент лучше улыбнуться и забыть о минувшем ужасе, Митоку постаралась справиться с эмоциями. Окинув взглядом палату, она уже в следующее мгновение нашла способ разрядить непростую обстановку.       ― О, ― тихо начала женщина, склонившись к цветам, возле которых стояла. ― Так вот чем здесь так чудесно пахнет.       ― Пионы, ― ответила Юки, пройдя в палату. ― Куруми-чан сказала, что именно они привели ее в чувства. Из-за их аромата она увидела в своем сне яблоки.       Услышав голоса матери и супруги за спиной, Котуки обернулся. Лишь сейчас обратив внимание на цветы у окна, он невольно поразился их разнообразию и количеству. Угол комнаты благодаря розам, лилиям и пионам больше походил на цветочную лавку, чем на палату. И то, что преимущественно в их цветовой гамме присутствовал нежно-розовый, вызывало отдельный интерес.       ― Действительно яблоки, ― с удивлением заключила Митоку, склонившись к другому букету пионов. ― Так странно. Я помню, что в нашем саду в Киото росли белые пионы, но они пахли по-другому.       ― Это из-за цвета, ― задумчиво ответил Котуки, не сводя взгляд с цветов, которые уже видел этим летом. ― Они пахнут по-разному в зависимости от своего… оттенка.       Вспомнив тот самый день, который настойчиво просился ворваться в его мысли, Котуки погрузился в разговор с другом. Тогда это показалось ему лишь странным и незначительным, но теперь по какой-то причине Сенджу весьма подробно воспроизвел в памяти тот момент. Переходя от одного букета пионов к другому, Итачи особое внимание уделил розовым и их аромату. И наблюдая тогда за тем, как друг безнадежно думает о девушке, в которую влюблен, Котуки не мог не озвучить свои мысли:       «Учитель, который дарит своей студентке цветы ― странное зрелище…»       Несмотря на то, что сочувствовал другу из-за его безвыходной ситуации, Котуки был с ним честен. Подарить той девушке цветы, тем самым оказав ей знак внимания, для Итачи было непозволительным поступком. И сказав ему об этом, Сенджу наткнулся на его вынужденное принятие. Да, это нисколько не было дружеской поддержкой, однако в тех словах заключалась правда. Вот только сейчас та самая правда странным образом привлекла к себе слишком настойчивое и настороженное внимание.       Котуки едва воспроизвел весь разговор с другом, как выдвинул слишком безумное предположение. И благодаря тому, что сейчас находился рядом с сестрой, он не спешил его отбрасывать. Не подвергнув сомнению свои собственные суждения, мужчина повернулся к Куруми и задал ей уточняющий вопрос:       ― Кто подарил?       ― Мм? ― оторвав взгляд от цветов, она перевела его на брата. ― Что?       ― Цветы. От кого они?       Невольно растерявшись от вопроса, заданного ей так внезапно, Куруми с недоумением покосилась на Юки и мать. То, как Котуки замолчал на некоторое время, а затем вдруг озаботился отправителем цветов, явно указывало на его подозрения. И лишь представив, что он уже вполне мог сложить некоторые факты воедино и кое-что предположить, Куруми нервно сглотнула.       ― Это цветы от всех, кого твоя сестра знает, ― вовремя нарушив возникшую тишину, Митоку прошлась взглядом по открыткам. ― Тут цветы от тебя, от нас с папой, от ее одноклассников, от друзей, от подруг, от наставников из художественного кружка. Даже от наших соседей стоит корзинка.       Услышав вполне исчерпывающий ответ, Котуки не получил от него ровным счетом ничего. От перечисленных матерью людей его мысли не стали яснее. Наоборот, задумавшись над ответом матери, Котуки с опозданием осознал, что упустил самую главную деталь. Школу. Его безумные подозрения имели бы место быть, работай Итачи именно в той школе, в которой учится его…       ― Ха, ― не сдержав нервный усталый смешок, он прижал ладонь к лицу. ― Видимо, я все еще не пришел в себя. Мне показалось, что эти пионы от…       ― Может, ты переволновался? ― Куруми поборола свое замешательство и решила воспользоваться моментом. ― Все-таки сказать мне в лицо, что любишь меня. Представляю, с каким трудом тебе это далось.       Вновь вызвав в брате неприкрытую неловкость, которую он все равно пытался не показывать, она смогла отвести его от ненужных мыслей. И несмотря на то, что все-таки заставил ее поволноваться своей братской мнительностью, она была рада увидеть его и родителей. Вместе с ее радостью пришло и чувство благодарности к матери, которая уступила и приняла ее сторону. И, благодаря всему произошедшему, Куруми могла сказать, что богатое на эмоции утро выдалось одним из лучших. Момент, которого она так боялась, на самом деле наделил ее силами и сделал счастливой.       Встреча с братом и родителями доказала, что, какой бы нерешаемой ни казалась проблема, ее все равно можно преодолеть. И с мыслями о том, что не должна была так долго держать родных на расстоянии, Куруми с ними попрощалась. Теперь мысли о возвращении домой нисколько ее не расстраивали и не тяготили. Разобравшись с одним беспокоящим ее вопросом, она осознала, что и другой не менее важный оказался разрешен. И пусть на этот счет оставались ничтожные сомнения, Куруми смогла запастись терпением, чтобы дождаться его.       Однако едва возникшее волнение, которое она уже была готова подавлять, нисколько себя не оправдало. Стоило родным выйти из палаты и закрыть за собой дверь, как спустя считанные мгновения она снова открылась.       ― Вы вернулись, ― увидев вошедшего Итачи, Куруми задумчиво улыбнулась. ― Кажется, я даже не успела поволноваться.       ― Не хотел давать повод. И опаздывать на наше третье свидание тоже.       — Что?       Обескураженная таким ответом Куруми опустила взгляд на пакет в его руке, на котором увидела наклейку любимого ресторана. И как только поняла, что он принес, она связала с этим его фразу о свидании.       ― Вы хотите, чтобы я что-то поела?       — Да. Юки сказала, что острое тебе все еще нельзя, поэтому я заказал без специй и масла. Здесь нет ничего, что тебе навредит.       Итачи взял поднос со столика у окна и подошел к ней. Несмотря на то, что не особо была воодушевлена предстоящим обедом, Куруми с интересом наблюдала за тем, что он достает из пакета. Увидев контейнер со шпажками, в котором определенно лежало что-то вкусное, она обратила внимание и на стакан со своим любимым напитком. Подобное меню, кардинально отличающееся от больничного, несомненно ее порадовало, но и в тот же момент обеспокоило.       ― Но вдруг, ― тихо начала девушка, не сдержав возникшую тревогу. ― Вдруг я подавлюсь или меня снова начнет тошнить?       С неловкостью вспомнив, чем закончился один из ее завтраков, Куруми уже боялась, что подобное повторится. Поэтому, какой бы голодной ни была, она не могла позволить себе есть в присутствии кого-то.       ― Это будет ужасное зрелище, поверьте.       ― Все будет в порядке, ― ответил Учиха, пододвинув стул ближе к ней. ― Не волнуйся. Здесь небольшие порции.       ― Они даже порезали их на кусочки поменьше? ― наконец-то рассмотрев поближе содержимое контейнера, Куруми не без умиления поразилась увиденному. ― Выглядит мило.       Закончив с распаковкой заказа, Итачи проткнул стакан чая трубочкой и протянул его Куруми. И, как только преодолела сомнения и прикоснулась к своему напитку, то следующим мгновением она почувствовала на коленях поднос с закусками. Жареные на углях овощи и грибы, среди которых были и кусочки рисового теста, даже без масла и острых специй выглядели аппетитно. Лишь представив, каковы на вкус маленькие шашлычки, приготовленные специально для нее, Куруми все-таки захотела их попробовать.       ― Я не голодала специально, ― она взглянула на Итачи, который опустился на стул и протянул ей первую шпажку с грибами. ― Это вышло случайно. Просто не было аппетита.       ― Но ведь сейчас он есть?       ― Угу.       ― И ты наверняка хочешь их попробовать?       ― Очень, ― ответила Куруми, едва сдерживая слезы. ― Я очень хочу их попробовать, н-но… боюсь.       ― Не бойся, ― Итачи поднес шпажку к ее губам. ― Если есть медленно, хорошо прожевывая еду, проблем не возникнет.       Мысленно выразив безмерные сомнения по этому поводу, Куруми все равно решила ему довериться. Опустив взгляд на маленькую шпажку с ароматными румяными грибами, она вновь испытала страшный голод, который хотела бы утолить. И, вопреки возмущениям ее внутреннего голоса, она решилась и пригубила маленький гриб.       От вкуса, по которому она уже успела истосковаться, едва не перехватило дыхание. Пропитанный дымом углей и маринадом сочный шиитаки уже спустя считанные мгновения буквально растаял во рту. Еще не попробовав все из своего обеда, Куруми уже могла назвать его самым вкусным в ее жизни. Но успев восхититься первым кусочком, она одернула себя и замерла перед тем, как сделать самое опасное: проглотить его.       Уже приготовив себя к тому, что обязательно подавится, Куруми постаралась как можно осторожнее сглотнуть. И в следующую секунду осознав, что сделала это без каких-либо проблем, она с непониманием прижала ладонь к шее.       ― Неужели, ― впервые за столько времени не ощутив надоедливый ком в горле, она была готова расплакаться от счастья. ― Проглотила… и не подавилась.       ― Значит, не все так плохо, как тебе казалось?       ― Выходит, что так.       ― Чай с кокосовым молоком, как ты заказывала в прошлый раз.       ― Правда? ― не скрыв своего нового удивления, Куруми пригубила трубочку с напитком. ― Действительно… Как Вы все запомнили? Моему брату потребовались на это годы. И то он постоянно забывал на что у меня аллергия.       Вновь сделав глоток без происшествий, она решила попробовать мини-версию своей любимой закуски. И стоило кусочку поджаренного рисового теста оказаться у нее во рту, как ее глаза распахнулись от искреннего недоумения. В очередной раз поразившись тому, насколько вкусным может быть это блюдо без привычных для нее ингредиентов, Куруми почувствовала, как оставшееся волнение покидает ее. Аппетит разыгрался настолько, что едва не вскружил голову и вызвал слишком яркие эмоции.       ― Куруми, ― застыв на месте при виде ее слез, Итачи задержал на ней обеспокоенный взгляд. ― Почему ты плачешь?       ― Ох, ― она растерянно прикоснулась к щеке, ощутив мокрые следы от слез. ― Я… Я не думала, что они такие вкусные… даже без специй.       Вспомнив все то, что приходилось есть после своего пробуждения, она лишь сильнее расчувствовалась. Восторг, испытанный от такого обеда, разбавился обидой на каждый день, который она провела в этих стенах.       ― Мне давали кашу, ― продолжила девушка сквозь горькие слезы, ― по утрам… На обед и ужин безвкусный рис с овощами и яйцом… и соевое молоко… а я его ненавижу… и кашу т-тоже.       Наблюдая за тем, как она отчаянно изливает душу, жалуясь на больничное меню, Итачи все еще был растерян. Как бы сильно сейчас ни хотел ей помочь, он не знал, что может для нее сделать. Надеясь, что больше не даст ей повод для слез, он принес ей обед, который заставил ее плакать. Поэтому, боясь снова что-то сделать не так и все усугубить, он решил быть более предусмотрительным в своих словах и действиях.       ― А мне так хочется мяса. Совсем немножко…       Готовый исполнить любой ее каприз Итачи почувствовал себя бессильным. Ее желание хоть и было до безобразия простым, но все равно оказалось невыполнимым.       ― Милая, ― с сожалением начал Итачи, прикоснувшись к ее щеке. ― Тебе нельзя мясо, пока ты не поправишься.       ― Нельзя? ― хрипло повторила она, шмыгнув носом. ― Совсем… нельзя?       Итачи покачал головой, мысленно проклиная себя за то, что даже в такой ситуации вынужден ей отказать. Однако все еще желая вернуть ей настроение и избавить от слез, он нашел выход:       ― Но как только тебе станет лучше, я свожу тебя в место, где делают лучшие стейки в городе.       ― Вот как? ― услышав слишком интересное предложение, она мгновенно переключилась на него. ― Значит, Вы приглашаете меня на четвёртое… свидание?       ― Да, ― прикоснувшись к ее другой щеке, Итачи стёр с нее остатки слез. ― Только к тому моменту оно уже будет не четвертым.       ― Хорошо. Тогда я постараюсь перед этим не наедаться, чтобы в день свидания съесть как можно больше стейков.       Учиха задумчиво улыбнулся в ответ на проявленный ею энтузиазм. Он оказался слишком милым и трогательным, чтобы не обратить на него внимание. Именно из подобных моментов состояло понимание того, почему он ее полюбил. Безмерно искренняя и ни на кого не похожая девушка, способная обескуражить лишь одним своим словом, просто не могла его не очаровать. И если раньше Итачи поражался тому, с каким натиском эти чувства его поглощают, то уже сейчас это казалось ему естественным. Он без ума от нее настолько, насколько она невероятна.       ― Хоть осталось немного, ― продолжила Куруми, прервав размышления Итачи, ― но мне уже не терпится выписаться из больницы и сходить на свидание. Разумеется, провести время с Вами мне хочется намного сильнее, чем поесть мясо, но я все же создам напоминание. Как только мне отдадут мой телефон, я…       ― Он разбился. В тот вечер.       Выпустив из ладоней ее лицо, на котором застыло удивление, Итачи потянулся к карману своего пиджака. Так как уже на следующий день решил проблему с ее старым телефоном, Учиха вместе с ним положил перед ней коробку с новым.       ― Я хотел передать его раньше, но они не разрешили. Сказали, что тебе нельзя пользоваться интернетом, пока ты не согласишься на встречи с родными.       ― Вы купили мне новый телефон? ― Куруми с неловкостью в глазах перевела взгляд на свой разбитый смартфон. ― Не стоило… У моего разбился только экран, думаю, его можно отремонтировать.       ― Вряд ли. Просто пользуйся новым. Юки сказала, что уже можно.       ― Но в нем больше памяти, чем в старом, и он…       ― Я буду благодарен тебе, если ты его примешь и больше не будешь вспоминать тот день. Никогда.       С явной неприязнью бросив взгляд на телефон, который напоминал о том страшном происшествии, Итачи уже с нетерпением ждал момента, когда сможет от него избавиться. И, хоть он неплохо контролировал свои мысли и эмоции, они оказались достаточно сильными, чтобы Куруми их увидела.       ― Хорошо, ― тихо ответила она, открыв коробку с новым телефоном. ― Спасибо. Я заберу сим-карту, и можете его выбросить. Кажется, Вам уже не терпится.       И прекрасно понимая причину его подобного желания, Куруми взяла скрепку для слота сим-карты. Испытав немало физической и моральной боли после аварии, она и сама бы не хотела держать в руках телефон, являющийся неприятным напоминанием. Но, если она уже была близка к тому, чтобы освободиться от мучительных воспоминаний, то избавиться от собственной вспыльчивости все еще оставалось невозможно.       Куруми не сдержала шумный нервный вздох, когда сжатая в ее пальцах скрепка выпала. Лишь приложив минимум усилий, девушка ощутила в руке легкую дрожь, от которой ослабилась хватка. Однако проявив привычное для нее упрямство и ненависть к себе, она вновь сжала скрепку и попыталась вставить ее в углубление, чтобы извлечь слот. Но и эта попытка не увенчалась успехом, заставив Куруми вновь недовольно вздохнуть. Несмотря на то, что она уже практически восстановилась после непродолжительной комы, моторика ее рук все еще испытывала некоторые проблемы.       ― Все в порядке, ― Итачи взял из ее рук скрепку и телефон. ― Я помогу.       От того, что уже успела подпустить к себе гнев, она не сразу заметила отсутствие телефона в своих руках. И как только обратила внимание, что Итачи уже извлек слот из старого смартфона, она упрекнула себя в очередной проявленной эмоциональности. Прошло бы еще несколько секунд, за которые скрепка снова выпала бы пару раз, Куруми окончательно утратила бы над собой контроль. И на фоне того, что некоторое время назад она плакала из-за кусочка жаренного теста, эта переменчивость явно не пошла бы ей на пользу.       ― Я, ― тихо и осторожно начала она, наблюдая за руками Итачи, ― я немного не в себе после всего, что… В последнее время я слишком эмоциональная и агрессивная. Любая мелочь способна вывести меня из себя. И меня это пугает.       ― Со временем это пройдет.       ― Со временем? ― Куруми не скрыла своего сомнения и подняла на Итачи взгляд. ― Но что, если я навсегда останусь такой нервной и злой?       ― Ты вовсе не злая. То, что с тобой происходит, вполне объяснимо и…       ― Нормально?       Закончив за него фразу, которую уже неоднократно слышала от всех в больнице, Куруми впервые взглянула на всю ситуацию с другой стороны. Каждый, кто говорил с ней, был крайне осторожен в своих словах, боясь сказать что-то не то. И после того, как пришла в себя, Сенджу уже на следующий день поняла, что происходит. Она могла бы и дальше наблюдать за всем, однако с момента появления Итачи это оказалось непросто. Уделив внимание тому, что он внезапно объявился с громкими обещаниями, она невольно задумалась об истинной причине.       — Все ведут себя так, словно ничего не случилось, ― наконец-то набравшись храбрости, Куруми нарушила свое молчание. ― Но я все равно понимаю, как это выглядит со стороны. Мне выделили одноместную палату, в которой не открываются настежь окна, а когда приносят еду, то подают ее только в пластмассовой посуде. Они уверены, что я намеренно шагнула под автобус.       И подобный факт мог сыграть далеко не последнюю роль в принятии его решения. Иначе как можно объяснить то, что спустя пару недель он отказался от сделанного им выбора? Куруми с осторожностью подобралась к этим мыслям, от которых в панике затаила дыхание:       — Меня это не беспокоило до тех пор, пока не пришли Вы. Если Вы изменили свое решение из жалости или сочувствия, то…       — Я изменил свое решение, потому что понял, что не смогу без тебя жить, — закрыв слот с сим-картой в новом смартфоне, Итачи передал его Куруми и встретился с ней взглядом. — Я не просто уверен, я знаю, что все произошло случайно.       Задержав взгляд на его лице, она растеряно опустила его на свой новый телефон. Не прошло и мгновения, как к ее щекам прильнуло тепло от сожаления и неловкости за сказанную глупость. И о том, что ее предположение оказалось глупым и нелепым, говорила его реакция. Ни на секунду не задумавшись над ее словами и не восприняв их всерьез, Итачи просто дал ей свой честный исчерпывающий ответ.       ― Переходя дорогу, ты не всегда смотришь по сторонам. Я заметил это еще в тот день.       ― Что? ― тихо переспросила девушка, прервав свои укоризненные мысли. ― В тот день? В какой?       ― Во время второго свидания. И так как ты нарушила свое обещание быть осторожной, я проведу тебе и всему классу урок о том, как правильно переходить через дорогу.       Припоминая подобное обсуждения во время прогулки, которую он отказывался признавать свиданием, Куруми нервно сглотнула. Человек, который с такой внимательностью относился ко всему, что она делала и говорила, никогда бы не решился обманывать ее из чувства жалости. И в очередной раз убедившись в том, что зря в нем сомневалась, она постаралась больше не возвращаться к своим глупым предположениям.       ― Забавно, ― заключила Куруми, не сдержав задумчивой улыбки. ― А Вы оказались не таким стойким, раз все-таки признали, что тогда это было свидание.       Опустив взгляд на загоревшийся экран смартфона, Куруми вошла в свою учетную запись. И как только заставка включения сменилась на рабочий стол, ей начали поступать сообщения. Множество пожеланий и вопросов о ее самочувствии от одноклассников смешались запросами на интервью от разных информационных агентств.       Заметив, что в одном из последних сообщений прикреплена ссылка знакомого сайта, Сенджу не сдержала любопытства и перешла по ней. Открывшийся браузер принялся погружать статью, название которой сразу же вызвало недоумение:       «Попытка самоубийства. Как старшеклассница решила свести счеты с жизнью…»       ― Боже, ― застыв от замешательства, Куруми пролистала статью. ― Уже прошло столько времени, а это до сих пор обсуждают… Что? Мемориал?       Она задержала обескураженный взгляд на фотографии собственного мемориала, на котором лежали цветы и зажжённые свечи. Увиденное пусть и было не самым приятным зрелищем, однако больше озадачило, чем напугало ее.       ― Меня уже успели похоронить?       ― Да, ― ответил Итачи, тяжело вздохнув при воспоминании того места с цветами и ее фотографией. ― Кажется, именно по этой причине врачи не разрешали тебе пользоваться телефоном.       ― Неудивительно, ― решив больше не вчитываться в написанную нелепицу, Куруми положила смартфон на тумбу. ― Стоит сказать им спасибо.       Но несмотря на то, что увиденное все-таки успело ее поразить, оно быстро забылось за обедом. Не в силах нарадоваться тому, что наконец-то пьет свой любимый напиток, Сенджу уже не думала о глупости, о которой узнала. Даже если у кого-то из знакомых и были подобные суждения о ней, это не имело никакого значения как-то, что все это время думал он. А так как для Итачи все произошедшее изначально было случайностью, Куруми больше не видела поводов для волнения. Без каких-либо трудностей она смогла избавиться от беспокойных мыслей и просто насладиться его присутствием.       Самый вкусный и долгожданный обед закончился капельницей, из-за которой происходило то, чего сейчас Куруми очень хотела бы избежать. Но воспротивиться поглощающей ее слабости было очень непросто. Наполненное силой тело, дополнительно заряженное приятными эмоциями, даже в состоянии покоя начало уставать. Сенджу упрямо игнорировала подступающую сонливость, только бы не позволить себе прикрыть глаза и провалиться в темноту на несколько часов.       Однако, с какой бы старательностью она ни пыталась оставаться в бодрствующем состоянии, державший ее за руку Итачи заметил эту усталость:       ― Кажется, тебя уже клонит в сон.       ― Нет, ― возразила Куруми, чувствуя, как веки беспощадно наполняются тяжестью. ― Совсем… не клонит.       ― Если твой организм просит, ты должна поспать.       ― Но я не хочу, чтобы Вы уходили.       Боясь, что как только прикроет глаза, он сразу же исчезнет, Куруми постаралась сильнее сжать его ладонь. Но сил оказалось так мало, что она не смогла пошевелить даже пальцем.       ― Не волнуйся, ― Итачи усилил хватку вместо нее и накрыл ее ладонь второй рукой. ― Я буду здесь, пока ты спишь.       ― Вы правда не уйдете?       ― Не уйду.       ― Обещайте.       ― Обещаю, ― он пересел со стула на край кровати и опустил ее подушку. ― Когда проснешься, я буду здесь.       Уложив голову на подушку, Куруми ощутила, как оставшиеся в ней силы окончательно ее покинули. И не в состоянии больше сопротивляться, она прикрыла глаза, когда губы Итачи коснулись ее лба. За считанные мгновения тело ослабло, а сознание незаметно начало угасать. Но даже находясь в шаге от мира грез, она все равно думала о том, рядом ли он. Поэтому не в силах снова открыть глаза, Куруми нарушила царившую в комнате тишину:       — Сенсей…       — Да?       — Вы всё еще здесь?       — Здесь.       Вызвав на его лице улыбку своим забавным вопросом, она все-таки заставила его погрузиться в беспокойные мысли. Безусловно, Итачи был рад тому, что между ними не осталось недопонимания, однако то, с каким страхом она закрыла глаза, не могло не вызвать в нем чувство вины.       Из-за своей нерешительности и бессилия он лишился ее доверия, вынуждая сомневаться в каждом его обещании. Но, к счастью, действительность не соответствовала ее беспокойству и ожиданиям. Он не смог бы позволить себе уйти, даже если бы она умоляла его об этом. Желание проводить рядом с ней каждую секунду намного сильнее его долга и обязательств. Поэтому, проживая день за днем в долгой и мучительной разлуке, Итачи понял, что готов пойти на все, только бы быть с ней. И если в его силах вновь заставить ее улыбаться, что бы ни возникло на его пути, он ни перед чем не остановится.       И, словно услышав его мысли, с которыми он наблюдал за ней, Куруми позволила себе расслабиться и отпустить тревогу. Не прошло и мгновения, как безмятежный сон поглотил все ее мысли. Усталость в теле сменилась на легкость, вместе с которой явился долгожданный покой. Впервые за долгое время ее не беспокоили хаотичные воспоминания, какие-то фразы и чьи-то голоса. В этот раз сон не был похож на пытку, в которой ее терзала реальность, не позволяющая от нее скрыться. Теперь, как и положено, Куруми отдыхала и набиралась сил. И даже малейшая вероятность того, что все в итоге окажется видением, ее не пугала.       Однако через некоторое время, вопреки ее уверенности в Итачи, волнение все-таки успело к ней вернуться. Проснувшись после продолжительного крепкого сна, Куруми открыла глаза и уже столкнулась с возникшей тревогой. Не обнаружив на пустующем стуле Итачи, она бросила обеспокоенный взгляд на дверь.       ― Сен…       ― Я здесь.       Услышав его голос со стороны окна, Куруми обернулась. Итачи проводил взглядом уходящих из больницы учеников, которые навещали Шона, и опустил жалюзи.       ― Ты хмурилась из-за солнца.       Заметив, что палата утопает в золотисто-оранжевых лучах, Куруми почувствовала на щеке тепло. И, связав это с солнцем, она удивилась тому, как долго и крепко длился ее послеобеденный сон.       ― Сколько я проспала?       ― Около трех часов, ― Учиха подошел к столику с оставленными на нем лекарствами. ― Юки сказала, что тебе нужно выпить это, когда ты проснешься.       Наполнив стакан водой из графина, он направился к Куруми, которая все еще приходила в себя. С чувством вины за то, что заставила ждать его три часа, она постаралась поднять голову и спину с подушки.       ― Не думала, что просплю так долго. Должно быть, Вы уже устали.       ― Нисколько, ― Итачи сел возле нее и протянул ей стакан с водой. ― Я любовался тобой, пока ты спишь, и не заметил, как пролетело время.       ― Сенсей…       ― Извини. Кажется, это прозвучало жутко и странно.       ― Скорее очень мило и неловко, ― позволив смущению перехватить ее дыхание, Куруми взяла из его руки стакан с водой. ― Вы одной фразой разволновали меня так, что я сейчас задохнусь. Даже эти успокоительные не помогут.       ― Юки разломила их, чтобы…       Невольно вспомнив все, что услышал за сегодня, Итачи так же вернулся к тому, о чем знал еще некоторое время назад. И, задержав взгляд на таблетнице, в которой все большие таблетки были разломлены, он понял, почему она боялась притронуться к обеду. Она не ела не потому, что не хотела, а потому что просто не могла. И, судя по всему, подобная проблема у нее появилась еще с той самой субботы, когда она увидела Мари. Затем, помимо появления Риёки в школе, ситуацию усугубил и сам Итачи своим грубым отношением и чёрствостью.       И, пока он переходил от одного вывода к другому, Куруми не сдержала тяжёлого вздоха. Заметив, как на его лице застыло не самое приятное осознание, она взяла из его рук таблетницу и обратилась к нему:       ― Только не вините себя, прошу. Иначе мне снова станет больно, и я буду давиться всем, что поднесу к губам.       ― Прости…       ― Все в порядке. Вам не за что извиняться.       ― Есть, ― возразил Итачи, не в силах смириться с тем, что сейчас осознал. ― Мне есть за что извиняться и просить у тебя прощение. Независимо от того, что ты сделала и как поступила, я не должен был становиться жестоким по отношению к тебе. Не имел никакого права.       Если зачастую он бездумно отвечал ей с холодом во взгляде и голосе, то желание отдалиться от нее как можно дальше было осознанным. Он делал все, чтобы усилить недопонимание между ними, и отказывался слушать свой внутренний голос. Ведь наблюдая за тем, как с каждым днем блеск в ее глазах становится тусклым, он чувствовал, что имеет к этому отношения. Но решив, что должен задавить в себе любые сомнения, Итачи продолжал отталкивать ее, благодаря чему стал единственной причиной ее слез.       ― Мне казалось, что я поступаю правильно. Но я и подумать не мог, как сильно ошибался.       От очередного осознания того, насколько отвратительным было его поведение, по телу Итачи прошлась дрожь. И, в этой ситуации, помимо собственной жестокости его пугало и заблуждение, которое едва не лишило его самого дорогого в жизни.       ― Я сойду с ума, если потеряю тебя.       Закончив на этом обсуждение самого больного и неприятного вопроса, они договорились о завтрашней встрече. Вечер еще не успел закончиться, как Куруми уже с нетерпением ждала следующего дня. С подобной несдержанностью наступления желанного завтра ожидал и сам Итачи. И хоть до их следующей встречи оставалось не так много, он все равно не мог представить, как пережить предстоящую ночь.       Но несмотря на их взаимное нежелание расставаться, им все же пришлось попрощаться. Мысленно успокаивая себя тем, что уже завтра вновь с ним увидится, Куруми проводила его до самого безопасного в больнице места. Пусть время посещения закончилось, однако на ее этаже по-прежнему находился Шон. И, так как с этого дня могла видеться не только с персоналом больницы, она направилась в его палату, чтобы с ним поговорить.       ― Можно?       ― О, Куруми-сан? ― Шон увидел одноклассницу в дверях и спрыгнул с подоконника на здоровую ногу, однако потерял равновесие. ― Ой…       ― Осторожно! ― Сенджу подбежала к нему и схватила за плечо. ― Зачем ты залез на подоконник? Это опасно.       ― Я в порядке.       Тихо прошипев от боли, вызванной не только в сломанной ноге, но и в ребрах, Шон взялся за костыль. Восстановив равновесие, он облегченно вздохнул и облокотился на злосчастный подоконник.       ― Было бы забавно упасть и снова себе что-то сломать. Ха…       ― Несмешно, ― заметила Куруми, с осуждением взглянув на одноклассника. ― Если не будешь помогать своему организму…       ― Посмотри на меня, я уже как новенький, ― Шон не сдержал довольной улыбки и снова залез на подоконник. ― Еще неделька и буду бегать. Кстати… К тебе, значит, уже могут приходить родственники? Ты согласилась их увидеть?       Наткнувшись на тему, которая все-таки поднялась в их разговоре, Куруми сделала глубокий вдох. Обсуждение того, как она отказывалась от встреч со всеми, по-прежнему оставалось для нее непростым. Но несмотря на то, что предпочла бы это не комментировать, она решила быть честной с человеком, который спас ей жизнь.       ― Да. Согласилась.       ― Не волнуйся, что бы в интернете ни писали, в больнице и в школе знают правду. Я помню, как все было. Ты отвлеклась, потому что говорила с кем-то по телефону. Смотрела на дорогу, но в другую сторону.       Попробовав окунуться в тот самый вечер, Куруми представила знакомый пешеходный переход. Однако углубиться в воспоминания и вытянуть из них более подробные детали все еще оставалось невозможным. Она чувствовала, что забыла что-то очень важное, но оно по-прежнему оставалось за густой беспросветной пеленой.       ― Значит, я с кем-то говорила? ― Сенджу озадаченно нахмурилась, стараясь выстроить хронологию событий. ― Кажется, по этой причине мой телефон разбился. Он лежал рядом со мной, когда приехала скорая.       ― Ага, ― Шон перевел взгляд во двор, благодаря чему заметил знакомую фигуру. ― Снова он? Теперь я точно уверен.       ― Уверен? В чем?       ― Итачи-сенсей запал на тебя.       И у этого уже было не одно доказательство. Шон так же вспомнил его встречу с учителем в холле больницы. То, как выглядел Итачи, явно указывало на его беспокойство и бессонные ночи. А вернувшись в воспоминания подготовки к осеннему фестивалю, Итока и вовсе увидел в поведении Учихи настоящую ревность. Тогда его недовольство и злость были вызваны не тяжелым днем, а словами его студентки о свидании с другим.       ― Это о нем говорили медсестры, ― заключил Шон, провожая взглядом уходящего Итачи. ― Он тот самый мужчина, который каждый день приносил тебе цветы. А это значит…       Вернув взгляд на одноклассницу, Шон замер, когда увидел ее застывшее от страха лицо. Затаив дыхание, Сенджу разволновалась настолько, что не смела двинуться с места, пока Итока говорил. То, насколько близко он подобрался к правде, не просто удивило ее, а буквально повергло в шок.       ― Ты чего, Куруми-сан? ― осторожно продолжил Шон, боясь спугнуть ее собственными словами. ― Это все равно останется между нами. Я никому не скажу. Клянусь.       Ей потребовалось некоторое время, чтобы утихомирить свое беспокойство и собраться с мыслями. Еще раз обдумав слова, которые услышала, Куруми все-таки смогла успокоиться. Вспыхнувшая паника в ее глазах постепенно начала угасать. И, наблюдая за тем, как она обдумывает услышанное, Шон облегченно вздохнул. Мысленно упрекнув себя за то, что буквально в лоб озвучил свои догадки, он с неловкостью потер шею и продолжил:       ― Я не вдавался в подробности того, о чем говорили девчонки, но могу сказать, что та женщина все равно не сравнится с тобой. Ты гораздо сексуальней, красивей и моложе, чем она.       Не сразу догадавшись, что он говорит о Мари, Куруми расслабила напряженные плечи и окончательно вернула над собой контроль. Она проговорила с Шоном лишь несколько минут, но по какой-то причине убедилась, что может ему верить.       ― Это… радует, ― не зная, к чему это сказала, Куруми нервно сглотнула. ― Спасибо.       ― Знал бы, что так случится, то встретил бы тебя еще в коридоре. Прости. Я хотел извиниться за то, что… Я вел себя как настоящий придурок. Думал, что так я выгляжу крутым. Девчонкам же нравятся плохие парни. Вот поэтому…       ― Чтобы понравиться кому-то в ответ лучше быть самим собой, а не становиться тем, кем ты не являешься.       Поделившись с ним выводом, к которому недавно пришла сама, Куруми удивилась тому, каким одноклассник является на самом деле. Шон оказался не таким, каким выглядел всегда. И то, что он спас ее, рискуя своей жизнью, лишний раз это доказывало. Даже у его безумных и наглых поступков были свои нелепые и, как бы странно это ни звучало, безобидные мотивы. В этой ситуации она ничем не отличалась от него. Он, для того чтобы понравиться кому-то, скандалил и грубил, а она притворялась и использовала других. И в итоге они оба пришли к осознанию того, что сильно заблуждались. В их ситуации оставаться искренним и никем не притворяться было самым умным и правильным решением.       ― Звучит неплохо. Мне нравится.       ― Мне тоже, ― согласилась Куруми, прервав свои размышления благодаря Шону. ― Плохие парни, может, кому-то и нравятся, но те, которые рискуют своей жизнью ради других, намного лучше. Ты герой. Не только для меня, но и для многих. Спасибо, что спас.       ― Да брось, ― Итока отмахнулся, не в силах скрыть своего смущения. ― Я сделал то, что должен был. Это мне стоит тебя поблагодарить.       ― В самом деле? ― Сенджу окинула взглядом его гипс и костыли. ― Ты хочешь меня поблагодарить?       ― Да. Благодаря тебе я определился с тем, где хочу учиться. До этого я сомневался и думал, что недостаточно смелый, чтобы пойти по стопам отца. Но теперь однозначно подам документы в Академию гражданской защиты.       ― Твой отец спасатель?       ― Да. Он работает в департаменте противопожарной службы.       ― Впечатляет, ― ответила Куруми, не сдержав своего искреннего удивления. ― Значит, быть героями это ваша семейная традиция. Ты уже сообщил отцу, что хочешь стать спасателем?       ― Сказал ему в тот день, когда ты пришла в себя.       Поговорив с Шоном, Куруми в очередной раз убедилась в том, что сегодняшний день самый теплый и приятный из всех проведенных здесь. Впечатления от встречи с родными, учителем и одноклассником согрели ее, избавив от лишнего беспокойства. Под конец дня настроение настолько разыгралось, что даже предстоящий сон уже казался невозможным. Думая обо всем и сразу, Сенджу даже не представляла, как в такой ситуации можно уснуть.       Но, к сожалению, кроме положительных теплых эмоций ей все-таки предстояло испытать и совершенно другие. Вернувшись в палату, чтобы дождаться медсестру с лекарствами, Куруми пребывала едва ли не в окрыленном состоянии. Впервые перед самыми болезненными уколами, она задумчиво улыбалась и мысленно благодарила всех, кого сегодня увидела. Какими бы неприятными ни были предстоящие процедуры, она думала лишь об итогах этого замечательного дня. И чем глубже она погружалась в свои размышления, тем труднее становилось сдерживать улыбку.       — Куруми-чан? ― в палату заглянул Садзу, чем прервал ход мыслей своей подопечной. ― Время для нашей вечерней сессии.       ― Хорошо, ― впервые улыбнувшись своему психологу, Куруми вызвала в нем недоумение. ― Как только мне поставят уколы, я сразу же спущусь к Вам. Расскажу Вам как прошел мой день, и какие мысли сегодня меня посещали.       ― Эм, замечательно, ― мужчина постарался улыбнуться ей в ответ, преодолевая свой ступор. ― Кажется, сегодня у тебя отличное настроение. Меня это радует.       ― И меня.       ― Что ж, тогда заходи в мой кабинет, когда закончишь. Буду тебя ждать.       Кивнув растерянному мужчине в ответ, Куруми проводила его взглядом. Теперь даже встреча с клиническим психологом казалась невероятным и увлекательным событием. Смешанные эмоции и чувства уже не просто окрыляли ее, а по-настоящему пьянили. Она безудержно радовалась тому, что мать уступила и не стала препятствовать Итачи. Лишь представив, что теперь им никто не помешает, Сенджу была готова расплакаться от счастья. И в этой бескрайней радости место было даже для одноклассника, который нашел свое призвание.       Пребывая в подобной эйфории, Куруми стерпела уколы с антибиотиками и витаминами. Так как сегодняшний день действительно являлся особенным, она решила прийти в кабинет психолога не с пустыми руками. Взяв подаренный им альбом, в котором все-таки рисовала, девушка вышла из палаты и направилась к лифту. Пусть она не может в их беседе раскрыть все детали произошедшего, зато передаст свои рисунки и поделится с ним прекрасным настроением.       ― Садзу-сан? ― заглянув в пустующий кабинет психолога, Куруми оглянулась. ― Где он?       Но так и не обнаружив в коридоре мужчину, девушка решила дождаться его в кабинете. Свободные минуты до их сессии можно потратить на подготовку, чтобы от радости не сказать лишнего. И уже мысленно заготавливая пересказ того, что сегодня произошло, Куруми села в мягкое кресло. Однако не успела она погрузиться в собственные размышления, как дверь в кабинет приоткрылась.       — Садзу-кун?       ― Да? ― так и не успев войти в свой кабинет, мужчина обернулся на голос медсестры. ― Что такое, Минами-сан?       ― К Вам пришла некая Госпожа Риёки. Она настаивала на встрече, поэтому…       Куруми вздрогнула, как только услышала это имя в коридоре. Стоило ей лишь осознать смысл тех слов, как она в панике вскочила с кресла и повернулась к приоткрытой двери, за которой стоял психолог. Раздавшийся знакомый голос вызвал новую дрожь в теле и усилил панику. Понимая, что должна хоть что-то предпринять, Куруми торопливо окинула кабинет взглядом. И, как только ей на глаза попался шкаф, она бросилась к нему.       ― Не стоило приезжать самой, ― Садзу зашел в кабинет и раскрыл дверь шире. ― Проходи.       ― Благодарю, ― Риёки улыбнулась в ответ и проследовала за ним. ― А у тебя здесь очень даже мило. Ты все подготовил?       ― Да, все дополнительные анализы готовы, ― мужчина прикрыл за собой дверь и подошел к своему столу. ― Анализы, прием у гинеколога. Собрал все, что смог. Но ты, кажется, говорила, что есть что-то еще. Что я снова должен сделать?       ― Почему сразу «должен»? Ты вправе мне отказать, ты же знаешь.       ― Можно сказать, у меня хватит смелости это сделать, ― мужчина сел за стол и пригласил гостью занять кресло напротив. ― Я слушаю.       ― Отлично, ― усевшись в мягкое кресло, Риёки постаралась устроиться поудобней. ― Так уж вышло, что среди твоих пациентов есть одна моя знакомая. Девушка, которая поступила к вам после аварии.       ― Сенджу Куруми?       Куруми прижала ладонь к губам, чтобы не позволить своему сбитому дыханию выдать ее присутствие. Находясь в тесном пространстве и в абсолютной темноте, она напугалась лишь тогда, когда услышала свое имя. И без того погруженное в панику ее сердце ускорило ритм и принялось бешено колотить по груди.       ― Да-да, именно она, ― продолжила Мари, изобразив на своем лице искреннюю досаду. ― Ох, Садзу-кун. Эта девушка создает мне и одному моему близкому другу проблемы. Я боюсь, как бы чего со мной не случилось, понимаешь?       ― Прости, не совсем.       Риёки выдержала молчаливую паузу, явно показывая свою озадаченность и волнение. Но так как на самом деле не испытывала тех эмоций, который пыталась изобразить, она довольно быстро нашла что сказать:       ― Не кажется ли тебе, что она, к примеру, опасна для общества? Все-таки прыгнуть под автобус… Если она не пожалела себя, то где гарантия, что она не сделает это с другим человеком или, к примеру, со мной? Может, ты и твои коллеги из психиатрического отделения рассмотрят ее случай более подробно? Ты найдешь в ее истории некие склонности, чем придержишь ее здесь на некоторое время и спасешь меня. Я буду тебе очень благодарна.