***
Жил и рос я в захудалом городке, в стране второго, быть может, даже третьего мира. Как бывает в самых плохих раскладах — слава солнцеликому вождю, богу среди смертных. Культ оружия и армии, куда без этого, формальное беззаконие для правящего класса, преступность там и тут, коррупция... Несправедливость... В общем, весело было жить там, где каждый был несчастен. Люди выглядят, словно хладные трупы из мавзолея. Страна была под гнётом денег и их владельцев, которые творили в ней то, что хотели. Народ был жертвой тяжёлого психологического гнёта. Насилие, считай наследственное, длилось слишком долго, чтобы хоть кто-то имел нечто подобное на желание сопротивляться. Лицо каждого, кого я имел счастье лицезреть, всегда имело единое выражение — неимоверная усталость от этой серости и обыденности, которая давно уже повисла на плечах тяжкой ношей. В дополнение ко всему этому — полное отсутствие надежды на избавление от этого кошмара, что был длинною в жизнь. Особенно приметным отличием "наших" была походка, которая говорила лишь об одном — о нежелании продолжать. Их можно было понять… Весь жизненный путь этих гуманоидов был очерчен под трафарет, который задолго до их рождения составили эксперты. Короткое свидание с землёй для них было далеко не самым приятным путешествием. Жалко ли мне их? Жалко ли мне рабов, что смирились с фактом того, что ими управляют, даже не прибегая к кнуту? Слабых духом людей, забывших идеалы предков, что строили баррикады из своих тел и были готовы встать против каждого, кто становился на пути к свободе и счастью? Нисколько. Они это заслужили. Их можно было понять, но нельзя было простить. С самых ранних лет я понял, что реальная жизнь — не то что бы весёлый аттракцион. Она совершенно не похожа на ту, что показывали в рекламе и по телевизору. Слишком рано до меня дошло, что взрослые тоже умеют врать. Я был мал, глуп, но в меня упорно вбивали идею, что примкнуть к системе — хороший выход. Я боялся, я трепетал перед её несокрушимостью. Я был похож на них и думал, что она — титан, готовый запаковать тебя в ящик из дерева, услышав от тебя малейший писк несогласия. Но я не был сломлен. Не до конца. Я понимал, что даже самый сильный титан имеет своё слабое место. Всего этого могло и не быть. Я бы, наверное, сломался и сгнил так же, как и остальные из этой богом забытой земли. Всё было бы иначе, если бы не одна маленькая случайность. Всё было бы иначе. Я, признаюсь честно, местами жалел, что это произошло. Что было бы, если бы всё повернулось иначе? Но нет, это неважно. Всё случилось так, как должно было быть. Нет смысла плакаться о былом. По крайней мере, в моём случае.***
Ещё подробнее? Но время ведь… Четырнадцать минут? Серьёзно?! Этот рассказ был, по твоему, на одну минуту? Что-то здесь явно не так... Ладно. Я продолжу. С чего всё началось…***
Родился я в самой простой больнице, в самой простой палате. Вид этих старый белых стен, покрытых трещинами, шептал мне о том, что она существовала ещё во времена, когда мира делили настоящие Люди, словно пирог на Рождество. Была у меня самая обычная, любящая мать. Всё должно было идти хорошо, должно было идти по плану… Но планы имеют одну особенность. Они не всегда не сбываться.А случилось многое.
Наверное, каждый из вас помнит то нехорошее чувство, когда мама уходит в магазин и говорит, что скоро вернётся. Но она задерживается, и ты просто не можете найти себе места, забивая свою детскую голову разными дрянными мыслями, по типу «почему мама задержалась? А вдруг что-то случилось?» Хах… Оказывается, что и такое бывает… Изнасилование. Убийство с особой жестокостью. Сперва пытались душить, а потом... Нанесено несколько ножевых ранений в область живота, переломы руки, рёбер и огромная куча гематом. Она всё время оставалась в сознании и чувствовала каждый удар. Тех мразей, которые после всего этого оставили её в снегу, даже денег не взяв, ждала машина. Она истекла кровью в холодном снегу. Случай выдающейся жестокости оказался на бумаге рядовым ограблением с убийством по неосторожности, в результате которого трёхлетний малыш и его отец остались без любящей матери, без любимой жены. Нападавшие не найдены, дело было закрыто. Быстро-то как... Всё, что осталось от моей мамы, похоронили на одном из пригородных кладбищ. Справедливость не восторжествовала. А знаешь, что меня неслабо удивило, когда я читал материалы дела в старом архиве? Это был район с очень плотной застройкой. Время нападения — семь вечера. А понимаешь ли ты, что это значит? Большая часть квартир не пустовала в момент нападения. Окна горели, а те, кто были за ними, не спали. Крики наверняка слышали. Но помочь не пришёл никто. Всем было... Плевать. Через пару недель после этого я переехал к тётке. Отец говорил, что ему нужно время, чтобы отойти от этого ужаса. Отдыхала эта мразь долго — пропадал он два года. Потерял смысл жизни и забыл меня. Трудно ему было. Трудно, сложно ему, наверное, было... Этой женщине, что пыталась заменить мне мать, я успел и первое слово сказать, и шаги первые при ней сделать. Жил я там спокойно, имел свой угол, пропитание и нужное количество внимания, попутно развиваясь. Даже в детский сад ходил. Благодаря всему, что моя тётя мне предоставила, я получил какие-никакие знания и развитие. Не закрылся в себе, а продолжил жить. Женщина, заменившая мне семью, всегда искренне радовалась моим успехам, будущее мне хорошее пророчила. Надеялась на то, что я стану человеком с большой буквы. Но счастье имеет свойство заканчиваться, и вот тогда я понял, что значит "облом" — нерадивый родитель вернулся, решив начать всё заново. Вместе со мной. После недолгого судебного разбирательства, по решению судьи, пришлось оставить меня там, где ребёнку совершенно не место — квартира моего отца. Мой папа после смерти моей матери стал пьющим человеком. Хотя нет, не просто пьющим — он опустился на дно и стал образцовым алкоголиком. Такого ещё поискать нужно по окраинам этого забытого богом места. Стал он таким после того, как я уехал. Смерть матери сломала его. Он не смог идти дальше и жить ради кого-то, кроме себя. Слабак. Зачем я вообще стал ему нужен? Загадка… Я до сих пор точно не знаю, почему суд решил всё в пользу отца. Может связи, а может деньги... Хотя, откуда могут быть деньги у этой черни? Кто знает, кто знает… Пить каждый день — это ему нравилось, это он делал регулярно. Он не знал способа проще, чтобы ослабить боль утраты. Или просто жалел себя. А может и способ другой был, но какая ему была разница? Когда не хватало денег, он выпрашивал у соседей, раз за разом получая отказ. Эта тварь полностью сконцентрировалась на одном лишь своём желании — упиться вусмерть и быть в ауте как можно дольше. Он не брезговал даже самыми дешёвыми и отвратными напитками, смесями, бывало даже лекарствами, содержащими даже малейшую дозу этанола. С экспериментами ему часто помогали его друзья — такие же жалкие твари, как и он сам. Стоит ли говорить о постоянных дебошах и банкетах, которые он устраивал со своими "друганами" на кухне? Вот и я думаю, что не стоит.***
Ещё одно отличное воспоминание о родном отце — он был настоящим садистом. Я чертовски боялся попадаться ему на глаза, когда он не был пьян.</b> Этот гондон мог придумать себе развлечения, после которых всегда было больно. Очень больно. Затушить бычок, оставшийся от дешёвой самокрутки о мою руку? Смотреть всё это время на моё кричащее лицо с отвращением? Да, было такое... Весело же ему, небось, было... Тот запах палёной кожи навеки забился в мою голову. Заставить встать коленями на то ли гречку, то ли рис, попутно вдавливая его в пол лишь для того, чтобы напомнить, кто в доме главный? Помню ту лужу крови, которую мне пришлось убирать, и те крупинки, что я доставал из кожи. Спасибо, что хоть крупные были — находить было легче. Банально бить, куда попадёт рука, обмотав меня мокрым и до невозможности грязным полотенцем, чтобы и следа не осталось? Да пожалуйста, каждый раз как в первый! И ведь это даже не десятая часть списка его развлечений... А ведь тогда, в детстве, я всегда старался спрятаться под прогнивший, пыльный и до жути скрипучий диван в надежде, что он сегодня не найдёт меня и не достанет... Но он находил. Бывало, не сразу, но находил. И каждый раз, после очередного акта "отцовского воспитания", когда ему надоедало, он просто хватал меня то за глотку, то за волосы. Ему хватало сил держать меня, направляя моё лицо к своему, и говорить одни и те же слова, которые из раза в раз не менялись. Как сейчас помню: «Ты — мелкое отродье, которое должно было быть мертво ещё до рождения. Почему Господь решил забрать её вместо тебя? Зачем ему нужно было так делать?.. Тебе очень повезло, мелкий ублюдок, но я сполна отыграюсь на тебе за его просчёт… Он ещё пожалеет о том, что дозволил тебе спокойно жить, пока я страдал… А теперь проваливай!» После этих слов всегда шёл глухой удар, который моё тело было не в силах блокировать. Я каждый раз впечатывался всем своим телом, особенно лицом, в бетонную стену, на которой не было ничего, кроме старых, отклеившихся обоев и голого абразива. Оставлял немного крови и сползал вниз. Да, он любил веселиться. И умел делать больно без следов. Почти без следов. Так прошло ещё десять лет моей жизни. Постоянное насилие, унижения и осознание того, что это всё просто так не кончится. Во мне, к концу этого срока, практически не осталось жизни. Если бы из людей можно было делать гвозди, из меня бы вышел пластилин. Серый, мягкий, абсолютно рыхлый пластилин, который ни на что серьёзное не сгодился бы... Но вот как люди не замечали того, что со мной происходило — совершенно отдельный номер. Простой вопрос, ответ простой — всем было наплевать. Вот так просто и сразу, без каких-то особых усложнений. Сколько раз понять пытался, а до сих пор не пойму, откуда тут такая святая простота... Вот так вот. Всё в моей жизни, если задуматься, оказывалось очень просто. Если это не твоя семья или, в крайнем случае, не ты — проблемы не твои. Просто забей и тебя это не коснётся. Пока что...