***
Просто взял, и выговорился в плечо незнакомцу, пусть и своему адвокату. И такое бывает, представь себе. Не знаю, что на меня тогда нашло. Скорее всего просто не стерпел обиды. Всяко будет плохо, когда тебя бросает кто-то близкий, пусть этот близкий и конченый урод, да? Помню ту ночь, как сейчас. Спал я неспокойно, и снился мне тогда один единственный кошмар. Даже после того, как проснулся, думал, что я всё ещё в своём сне, настолько он был реалистичен. До сих пор передёргивает, как вспомню.***
Снились мне всё те же знакомые дворы. Совершенно те же многоэтажки, изувеченные современным искусством улиц. Я бегу с ней по тому же маршруту. Бегу и не могу свернуть куда-либо ещё. Мозг в стопоре от паники. Страх ложится мутной пеленой на глазах. И вот мы уже на месте. Снова пятимся к концу этого сраного проёма между двумя старыми домишками. Опять эти смешки и ухмылки. Но что-то идёт не так. Я чувствую страх. Я хочу повернутся, чтобы всё было, как тогда. Но не выходит. Я боюсь. Чувствую страх, который сковал тело. На глазах наворачиваются слёзы. Вижу, как первый из них подходит. По пути он замахивается. Глаза закрываются. Чувствую, как бита с большой скоростью влетает в мою челюсть, после чего обломки костей начинают разрывать мою плоть изнутри. Я падаю на землю и хватаюсь за лицо. Смех и плачь заполняют пространство вокруг. Они подбегают ко мне и начинают бить тем, что было в руках. Чувствовал, как ломаются кости. Чувствовал, как от напряжения лопаются канаты мышц. Каждый порез отдавал в мозг отчёт о том, что он реален. Я чувствовал всё и думал, что конец этому не настанет, и я сойду с ума. Когда они закончили развлекаться, тот ублюдок, что командовал ими, сказал, чтобы меня посадили к стенке. Но зачем? Ах… Теперь понимаю. Он хочет, чтобы я смотрел. Она сидит в углу. Напугана до смерти и плачет. Это зверьё смеётся. В один момент он кивнул на неё, будто давая команду своим цепным псам. Они ржали во весь голос и быстро окружили её. Каждое из этих животных собиралось сделать то, чего не заслуживает ни одна девушка в этом и ином свете. Я не мог отвернуться. Просто не получалось. Шея не реагировала, а глаза были прикованы к ней какими-то высшими силами. Она пыталась сопротивляться, но что может одна маленькая девочка против пяти ублюдков, что её окружили. Я чувствовал её беспомощность и отчаяние. Её крики разрывали своей громкостью мои уши. По щекам начали течь слёзы. Всё в момент утихло, и я слышал его тихий смешок. Я из последних сил повернул голову в его сторону. Он улыбался, глядя на то, как его прислужники развлекаются. Он перевёл взгляд на меня и медленно подошёл. Приседая, он посмотрел в мои глаза, всё так же улыбаясь. В его зрачках виднелось полное торжество тирана. Он ликовал, видя моё лицо. Он раскрыл тот самый нож, который до сих пор лежал у него в руке. С той самой не сходящей с его лица улыбкой он медленно проводит острием ножа по моей шее, рассекая кожу и плоть. Молодая кровь начала вытекать из разреза горячими струями, что согревали и холодили одновременно. Вкус железа во рту. Жизнь стремительно покидает моё бренное тело. Глаза начинают закрываться. Плачь и крики, подкреплённые смехом этих тварей, начали угасать. Последнее, что они сохраняют на себе мои очи — образ этого садиста с окровавленным ножом в руке.***
Глаза вновь открываются. Я в постели. Своей родной постели. На улице вечер. Уже загорелись фонари на наших улицах. Стук в дверь. Я встаю и надеваю свои любимые тапочки, что подарил мне кто-то из добродетелей на один из прошедших праздников. Снова что-то не то. Почему всё такое… большое? Я быстро добегаю до двери и пытаюсь открыть. Ручка не поддаётся. Жму на неё в полную силу, но ручка не сдвигается ни на сантиметр. Стук в дверь усиливается. Я паникую и уже практически повис на ней. После этого ручка со скрипом открывает дверь. От того, что я увидел, у меня пошли мурашки по коже. Это был мой отец. Он был выше меня в три, или даже четыре раза, возвышаясь надо мной, словно башня. Руки у него были в крови, а его глаза… Он был очень зол. Я падаю на спину и отползаю назад. Не хочу, чтобы он меня достал. Только не сегодня, не сейчас. Он медленно идёт ко мне. Его лицо искажалось в страшной гримасе. Я поднялся и побежал в гостиную. Там был мой единственный шанс спрятаться. Нет, не спрятаться — выжить. Я бегу и залезаю под старый диван, под которым всегда было очень пыльно и почти всегда была паутина. Он заходит в комнату. Медленно переходит из одного угла в другой, после чего останавливается ровно в центре и необычно громким голосом говорит: — Я даю тебе минуту, чтобы вылезти, ничтожество. Я лежал под этим пыльным диваном и дрожал. Нет, я не могу вылезти. Слишком страшно. А вдруг он не найдёт? — Половина уже прошла. Решайся, мать твою! Он начал медленно подходить к дивану. Нет, нет, нет, только не это! — Десять секунд, ублюдок. Он всё ещё медленно присаживается на корточки. — Три. У тебя всё ещё есть шанс, сукин ты сын! Он опускается на колени. — Два. Он резко хватает меня за руку и смотрит прямо мне в глаза. Я чувствую его ненависть ко мне. — Время вышло. Он вытаскивает меня из-под дивана и с силой швыряет в стену. Я, столкнувшись с ней, падаю на пол, словно ничего не вешу. Поднимаю на него взгляд, пытаясь сфокусироваться. Всё плывёт. Он улыбается и шагает ко мне. Я опять отключаюсь.***
Я подрываюсь с постели, жадно ловя воздух и ощупывая себя на предмет повреждений. Так, сейчас я точно жив. Я в своей постели. На меня нахлынули вчерашние воспоминания. Отца нет дома, квартира была всё так же пуста, а я всё ещё под следствием. Опять стук в дверь. Кто на этот раз? Я поднимаюсь и поспешно иду к двери. Беру ручку и медленно открываю входную дверь. Там стоят пара оперативников, которые странно на меня смотрят. Что им нужно? — В чём проблема, офицеры? — пытаясь скрыть свой пофигизм, спрашиваю я. — А… Это… Тебя в суд вызывают. Сегодня твоё дело будут рассматривать, и мы должны тебя доставить до здания суда… Ты готов ехать? — они смотрели на меня с некоторой опаской. — Точно… Подождите меня пару минут. Мне нужно переодеться. Войдёте? — Да, мы, пожалуй, войдём. Они вошли внутрь квартиры и стали с ужасом осматриваться. В их головах, видимо, не укладывалось, как подросток вообще мог десять лет жить в таких условиях. Обшарпанные стены, вонь старых труб, грязь, местами пробитое половое покрытие, покрытая узорами-паутинками штукатурка на потолке и полное отсутствие мебели. Я же пошёл в свою комнату, оставляя их одних в прихожей. — А где твои родители? Почему у тебя в квартире так… пусто? — с искренним удивлением спросил защитник правопорядка, косо поглядывая на пыль, что осела на шкафу сантиметровым слоем. — Да, где и почему? — подал голос второй, что помоложе, с интересом осматривая помещение, в котором я обитал. — Матери нет в живых уже давно… Убили, когда мне было три года. С шести лет и по сей день меня опекает отец. А может уже и нет. Он, вроде, ещё вчера свалил, прибрав все вещи из дома. Даже холодильник увёз, — с полным отсутствием беспокойства ответил я, чем наверняка смутил их. Неловкая минута молчания, за которую я успеваю перешнуровать казённые кроссовки. — Но… Как же так? Ты теперь совершенно один?.. — Вот так бывает. Весело, не правда ли? — Сочувствуем, парень… — Не стоит. Я даже рад, что он свалил. Теперь хотя бы спать по ночам буду крепче. Опять молчание. Они пытались понять меня. Мои слова. Моё состояние. Моё поведение. В их головах не укладывалось, почему мне настолько всё равно. Я уже собирался встать с кровати, но тут старший офицер сказал. — …Знаешь, тут о тебе в газетах кое-что пишут. — Это правда, что ты на своих одноклассников напал? — Что?! — с искренним негодованием переспросил я. — Что там за чушь пишут?! — На, почитай, — сказал он и кинул мне газету. Большой заголовок на лицевой странице гласил:СЕНСАЦИЯ! СЕНСАЦИЯ! СЕНСАЦИЯ! СЛУЧАЙ НЕВИДАННОЙ ЖЕСТОКОСТИ В НАШИ ДНИ! ПОДРОСТОК ПЕРЕРЕЗАЛ ШЕСТЕРЫХ ОДНОКЛАССНИКОВ, НЕ МОРГНУВ И ГЛАЗОМ
Ого… Что-то интересненькое…«Дорогие сограждане нашего прекрасного города! Долгие годы наш полис славился своим спокойствием и почти нулевым образом преступности. Но, к сожалению, всё хорошее когда-нибудь, да кончается. Это ужасное преступление холодит нашу кровь в жилах и заставляет дрожать в страхе от этой животной жестокости, с которой начинающий маньяк напал на своих сверстников!
Как оказалось, этот монстр, а ведь иначе никак его не назовёшь, ещё с рождения был в неполной благополучной семье и воспитывался матерью, которую, как выяснили наши журналисты, он регулярно избивал. Так же, наши глаза и уши выяснили, что в школе у него были проблемы с успеваемостью и поведением. Как таких, как он, земля носит?
Мы узнали у главы нашей славной полиции основные детали произошедшего и постараемся рассказать вам всё в максимальных подробностях.
Это было вечернее время. Пострадавшие дети, которые собрались на площадке, были замечены этим убийцей, после чего он стал преследовать их. Бедные ребята старались оторваться от него, но он наступал им на пятки с каждым поворотом. Спустя некоторое время случилось непоправимое — они выбрали не тот поворот и оказались в тоннеле без конца. Это оказалось фатальной ошибкой — он настиг их и медленно приближался к ним.</i>
«Он напал как дикий зверь!» — говорил один из пострадавших мальчишек нашему репортёру, — Он смеялся, пока бил и резал нас. Это полный псих, надеюсь, его упекут за решётку, и все наши одноклассники, друзья и близкие будут в безопасности.Сейчас этот опасный для общества человек, что чуть не убил, находится под подпиской о не выезде и ожидает правосудия. Очень скоро должен состоятся суд, который и должен решить его судьбу и, в каком-то смысле, нашу с вами. Смиренно надеемся, что судья будет справедлив и вынесет максимально возможное наказание за его преступление.
С наилучшими пожеланиями. Ваша честная слуга газета «СВЕЖИЕ НОВОСТИ НЕДЕЛИ»
***
Эмоции лили через край, и мой слегка подёргивающийся правый глаз отлично это отражал. Как же это так? Меня выставили преступником… А где хоть слово о ней? Куда она, кстати, делась. Я забыл спросить про неё у чудака. Вот же дерьмо. — Слушай, парень. Как я уже понял, эти СМИ хоть и официальные, но любят изменять факты… — с неким соболезнованием протянул старший, проходя вдоль моей комнаты и подходя поближе ко мне. — Расскажи нам, как всё было, — попросил старший офицер, севший рядом со мной на мою старую кровать и глядящий куда-то в пустоту. — Зачем вы хотите это узнать? — Просто представить не можем, как всё было на самом деле, — дополнил его помощник, что опирался на стену прямо напротив меня. — Парень ты с виду вполне адекватный. Ну не похож ты на того, кто мог просто так перерезать шестерых сверстников. — Эх, какая теперь разница… Ладно, я могу рассказать. — Если ты собрался, то нам нужно ехать. В машине вполне успеешь всё рассказать — суд в другой стороне города. — Хорошо. Я готов. Поехали.***
Мы уже вышли из квартиры и начали спускаться, как я вспомнил, что не закрыл квартиру. Хотя… Какая теперь мне разница, закрыл я её или нет? Всё равно оттуда нечего было стащить. Мы вышли из подъезда, как я сразу же увидел пару-тройку своих одноклассников, что пришли посмотреть на меня. Они смотрели на меня с сильным удивлением. И со страхом. Тот, что младший, мягко одёрнул меня и направил к патрульной машине. Выглядела она потрёпано, но в ней чувствовалась какая-то первобытная мощь, что есть в каждой старой машине. Сев в старую полицейскую «волгу», старший начал с некоторым трепетом мягко заводить мотор старого шерифа, что уже давно следит за порядком на этих улицах. Старый дизель, пару раз кашлянув и недовольно прорычав, будто капризничая из-за своего большого возраста и усталости, всё же соизволил завестись. Машина тронулась и, пусть и с некоторой детонацией в двигательном отделе и хрипами из коробки передач, мягко поползла вдоль улицы. Причём делала она это с максимальной элегантностью, если это можно так назвать, от чего старший невольно улыбался. Ко мне повернулся младший, что сидел на переднем сидении и, мило улыбнувшись, насколько это вообще было возможно в данной ситуации, попросил, чтобы я начал свой рассказ от начала и до конца. — Эх, жизнь моя жестянка… В общем, всё это дерьмо началось в тот день ещё в школе…***
За всю дорогу я ни разу не выглянул в окно. Почему? Просто машина, в которой я ехал, не давала мне и минуты спокойного времени. Как только мы выехали из жилой зоны и въехали на просторные городские дороги, старший дёрнул какой-то тумблер под рулём этой развалюхи и задержал дыхание, глубоко перед этим вдохнув. На секунду мотор заглох, и машина катилась на своём ходу какой-то метраж дороги. Мне подумалось, что этот реликт своё отъездил, но резкий толчок, мгновенно вжавший меня и младшего офицера в свои кресла, сопровождаемый приятным и достаточно тихим урчанием силового агрегата этой старушки, доказал мне обратное. Старший офицер в это время облегчённо вздохнул, будто сбросил с себя тяжкую ношу. А я и не знал, насколько быстры могут быть такие машины. В который раз убеждаюсь, что пословица про обложку и действительность — правда. А прямое этому доказательство — фантастические четыре секунды до сотни километров в час. Может, я и обсчитался, но в кресло эта зверюга вжимать умеет. Что-то внутри меня подсказывает, что неспроста старший так бережно с ней обращался. Пока я рассказывал, он умудрялся работать с этой механикой, словно очень умелый пианист, и при этом он абсолютно не напрягался, умудряясь следить за дорогой и внимательно слушать мою историю. Да и волга изнутри не была уж очень обычной. Конечно, это всё ещё была полицейская машина со строгим салоном и укреплённой рамой, но что-то определённо выдавало в ней «спящего». Что именно — не могу понять. Ну не может же эта старушка так показывать себя на трассе, почти не напрягаясь, и та лёгкость в поворотах, которая совсем не трогала кокпит, в котором мы и находились… Этот офицер не может быть простым государственным цепным псом. Он что-то, да имеет за собой в прошлом, но узнать этого мне было не дано. По крайней мере не сейчас…***
— И вот с утра приходите вы. Это всё. Младший офицер сидел с поникшим взглядом. Мне было его не понять. Возможно, он не понимал такой жестокости, а возможно просто не мог принять то, что такое может произойти с обычным пацаном, как я.***
Пока младший офицер с недовольным бурчанием про недостатки современной упаковки еды в общественных столовых вскрывал пакеты, старший бодро вёл машину сквозь нескончаемый поток, что-то напевая себе под нос. Когда обёртка наконец проиграла эту тяжёлую для одного из моих спутников битву, он с гордостью протянул что-то вроде сэндвича своему напарнику, после чего молча передал мне ровно такой же. Я опешил от такого. Я не понимал, с чего бы они стали проявлять ко мне такую доброту. Мы не семья, не друзья и даже не знакомые. Мы же всего три часа знаем друг друга. Я с молчаливым вопросом глядел на них. Это заметил старший и сказал: — Ешь, парниша. Ты же наверняка голодный, если, как ты говоришь, твой отец уехал, забрав с собой даже еду. Так что давай, наслаждайся. — Но вы не обязаны были делать этого! Почему вы… — Просто так. Считай это благодарностью за твою правду. Теперь мы хоть знаем, насколько сильно теперь могут врать СМИ, — прервав меня на полуслове, закончил он. — Но… Спасибо вам огромное. — Не за что, парень, — после этого его голос посерьёзнел. — Ни слова об этом при шефе, понял? — Да. Вообще не говори про это, — продолжил молодой. — Но почему? — Он тот ещё мудак, — злобно заключил старший. — Ага. За любую лишнюю коммуникацию с подозреваемым может премии лишить или даже штраф официальный выписать. А нам, знаешь ли, семьи кормить нужно. — Я понял. Буду молчать. Ещё раз спасибо. — Ещё раз не за что, парниша.***
Да уж. Я влип по полной. Прошло уже полчаса, как я сижу в комнате для осуждённых и дожидаюсь своего адвоката, который задерживается в пробке. Что я чувствовал в эти полчаса? Страх, отчаяние, обиду, ненависть, боль? Нет, ничего из этого. Мне просто было наплевать на всё, что будет дальше. Это было похоже на смесь депрессии и апатии. Я знал, что дальше меня ждёт лишь жизнь в колонии, а потом и за решёткой. Что со мной там будет? Неважно. Как я собираюсь дальше жить? Тоже неважно.***
Судебная система в нашей стране — полное дерьмо. Почему? Даже представить не могу. Хотя нет, постойте! Есть одна догадка! Возможно потому, что… Шестнадцатилетний пацан сейчас сидит за решёткой в наручниках и дожидается своего адвоката, который, бес его попутал, решил ни с того ни с сего застрять в пробке на уже целых полчаса. Интересненькая картина, правда? Судья — типичный уставший клерк, которому осталось отмучиться ещё два-три года, и он покинет эту систему и сможет отдохнуть. Или это только он так думает? В любом случае — на дело ему, по большому счёту, будет всё равно, и он будет пытаться максимально быстро вынести вердикт. И вот это ничтожество, внешним видом напоминающее нежить, будет решать мою судьбу? Везёт же мне на людей. Моих «вторых судей» около двадцати. Вроде похожи на простых граждан. Самые разные возраста, одежды, лица. Целый фонтан красок и палитр. Я, вроде бы, где-то слышал, что чётного количества присяжных не бывает никогда. Это весьма логично — никогда не будет равного количества голосов. Но я не слышал о том, сколько их присутствует на заседаниях. Их как-то… много. А на своём кресле скучает этот урод. Он на полном серьёзе хочет меня засадить, причём надолго. Почему он так ненавидит меня? В чём его проблема? Может, у него ко мне личные счёты? Я этого не пойму. Чёрт. Здесь у всех уже начинают сдавать нервы. Кажется, этот зал уже хочет закончить с этом делом и разойтись по домам. Им уже нет дела до того, прав я или нет — они устали. И даже вся ответственность, возложенная на их персоны сейчас, не заставит последних поменять ко всему этому отношение. Снова глаза на свинью за стойкой. Он смотрит на меня. Он улыбается.