Сборник "Сны-видения": ЕХО

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

— Я уезжаю завтра, — как бы невзначай говорит Минсок. — Хватит всех вокруг бесить своим присутствием.       Чондэ хочется ухватить его за руку, развернуть лицом к себе и встряхнуть. Прошептать в самые губы «не уезжай», но он молча нарезает салат, провожая взглядом удаляющуюся спину Минсока.       Он хочет крикнуть «ты лучше, чем они», но способен только кусать губы и беззвучно глотать нерождённые слёзы.       За ужином Чондэ слишком рассеянный, смотрит в тарелку, не поднимая взгляд, и отвечает невпопад, неуклюже ковыряясь в еде. Несколько часов его отделяют от момента, когда Минсок выйдет за дверь и никогда больше не появится в его жизни.       Отправив гостей по домам, родители плетутся спать, а Чондэ занимает себя работой, чтобы не думать, не ворочаться в постели. Он хочет сделать побольше дел, чтобы освободить завтра. А на самом деле хочет хотя бы краем глаза увидеть Минсока, который так и не появился к ужину.       Но тот не появляется до полуночи и, вздохнув, Чондэ идёт проверить комнату Минсока. Может, он сбежал гораздо раньше, чем намеревался. Может, оставил хоть записку. Чондэ хочется верить, что те взгляды, от которых его обдавало стыдом, а ниже пупка болезненно тянуло, были не придуманы. Что он действительно…       Что он действительно? Что он? что?!       Чондэ не знает, что ответить. И от этого его мутит.       В комнате Минсока убрано, никаких следов пребывания. Словно не останавливался он никогда у них. Словно не было ничего. Чондэ тяжело вздыхает и идёт в комнату, где можно пореветь в подушку, кусая губы до крови и роняя слёзы.       Чондэ успевает улечься на кровать с саднящей болью в груди, но лишь одна слезинка успевает сорваться со щеки, когда на кровать приземляется растрёпанный Минсок. Привычно пахнущий степью, солнцем, мёдом и запретами.       В груди гулко стучит, и Чондэ списывает так невыносимо быстро колотящееся сердце на эффект неожиданности. А не на то, что он видит слишком много открытой кожи Минсока: короткие шорты, которые в селении под запретом, открытые руки в безрукавке с вырезом.       Чондэ не успевает вскочить на кровати, напротив, замирает, словно грызун под взглядом удава, и дёрнуться не может, когда Минсок словно невзначай касается его напряжённого бедра раскрытой ладонью. Смущение плещет в лицо горячим, но Чондэ молчит, не убирает чужую руку, так интимно лежащую на бедре.       Минсок склоняется ниже, и Чондэ окончательно кроет осознанием — он хочет коснуться этих губ, тронуть кончиком языка, собирая медовый привкус. Чондэ знает и помнит, насколько Минсок любит мёд с орехами с детства.       «Не уходи» почти срывается с языка, когда Минсок преодолевает последние сантиметры между ними, прижимаясь горячим ртом с отчётливым привкусом мёда к его губам. Внутри так горячо, что Чондэ плавится. — Что ты делаешь? — сдавленно хрипит он, но вцепляется в ворот безрукавки Минсока и тянет на себя, боясь разжать пальцы. — Я не смог сбежать, не попрощавшись. Знаешь, — голос Минсока становится ниже и непривычнее, — не могу спать спокойно, зная, что ты спишь за соседней дверью. — Мин, я… не уезжай, пожалуйста. <tabМинсок отчаянно прижимается к его губам, обхватывая щёки горячими ладонями. Целует всё лицо, а Чондэ задыхается от стука в грудной клетке, дрожит, не забывая, что в соседней комнате спят родители. Он знает, что то, что делает Минсок неправильно. В их селении и вовсе под запретом.       Но оттолкнуть сил нет, в животе от каждого юркого прикосновении языка Минсока маленький вулкан вспыхивает и взрывается, рождая новые волны жара и приятного томления внизу живота. Чондэ уступает, когда Минсок тянет футболку через голову, не сопротивляется поцелуям на шее и груди, лишь комкает влажную безрукавку на спине Минсока и умоляет не останавливаться.       Лишь краем сознания заставляя себя молчать, кусая ребро ладони, чтобы не услышали родители. Робость и неловкость отступают под растущим жгучим желанием, все правила и запреты летят в тар-тарары, когда Минсок целует. Так же отчаянно, как это сделал три года назад, после чего его избили едва ли не до полусмерти родственники Чондэ.       Но он вернулся в селение, чтобы быть рядом, пока хоронили старшего брата Чондэ, единственного, кто встал тогда на защиту младшего брата и оттащил отца от окровавленного Минсока. В груди у Чондэ дыра размером со вселенную, но боль испаряется под напором губ, от жара рук и зарождающейся жажды, которую можно утолить лишь Минсоком.       Минсок вернулся ради него, не побоялся гнева родителей Чондэ, которые поселили его в своём доме, чтобы проследить в случае чего. Чондэ фыркает, понимая, что всё равно не доследили, что вот он, Минсок, горячий и запретный, как воплощение греха. А родители сладко сопят, ни о чём не подозревая.       Чондэ жарко и мало, он тянет Минсока на себя, стыдясь своего желания и в то же время жаждая большего. Ему хочется трогать Минсока в ответ, и он, стесняясь, запускает пальцы под безрукавку, ощупывая будто перекрученное мышцами тело.       Минсок исследует губами тело Чондэ, отнимает руки от лица, выцелолывает каждый сантиметр кожи, опускает руку на пах, и Чондэ зеркалит его движение. Ему неловко и стыдно, он никогда такого не делал, но приятная тяжесть нависающего над ним Минсока срывает все ограничения. — Чондэ, чшш… — шепчет Минсок, опуская ладонь на приоткрывшиеся губы. он гасит готовящийся сорваться стон одним простым движением, а у Чондэ ноги разъезжаются сами собой.       Усевшись на бёдра Чондэ и спустив бельё у обоих, Минсок лижет ладонь, опуская её на возбуждённую плоть и сжимая в тугое кольцо. Чондэ теряется от ощущений, хватается за Минсока, как за спасательный круг, но тонет окончательно, изливаясь в чужие ладони. Оглушённый, он лишь краем глаза замечает, как в оргазме изгибается Минсок, закусив губы и откинув голову назад.       Непозволительно красив, прекрасен, соблазнителен, желанен.       Чондэ может найти сотни эпитетов, чтобы описать Минсока. И понимает, что есть ещё куча глаголов, которые хотелось бы воплотить. Трогать, гладить, целовать, прижиматься, обнимать, касаться, любить, отдаваться. — Не уезжай, — сдавленно хрипит Чондэ, хватаясь за одежду поднявшегося Минсока. Тот наскоро вытер руки о видавшие виды шорты и стоит, переминаясь с ноги на ногу. — Бежим со мной, — говорит он и кусает губы, зная, что Чондэ откажет.       Чондэ окидывает растерянным взглядом комнату, наскоро переодевается и запихивает в рюкзак то, что может пригодиться в первую очередь — документы, деньги и одежду. Он поворачивается к замершему Минсоку и слабо улыбается, протягивая руки. — Бежим.