Сборник "Сны-видения": ЕХО

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Бэкхёну кажется, что он похож на венок из ромашек, а любимый Исин гадает на нём, отрывая лепестки и считая «любит, не любит, любит…»        Бесконечный квест с кучей вариаций в конце. Столько лет то ли догонялки, то ли поддавки. Но Бэкхён любил и любит. Даже если вопреки. Даже если нет смысла, он всё ещё любит.       В глубоких карих глазах Исина, что как волшебные зеркала отражают мир, делая его более ярким и красочным, Бэкхён тонул с первой встречи.       В хитром, почти кошачьем, изгибе губ он терялся, а от заразительной улыбки по коже бежали мурашки, и сердце предательски срывалось с ритма.       В Исине гораздо больше тайн и нюансов, но глаза и губы всегда вспоминаются первыми. Отчего терялся он ещё на подступах к причинам своего многолетнего увлечения.        — Что это у тебя? — спросил Исин в их первую встречу, и Бэкхён машинально поправил цветок за ухом, отводя глаза и цепляясь взглядом за мелочи во внешности, лишь бы не краснеть мучительно, как бывает всегда, стоит Исину так пристально на него посмотреть.       — Ромашка.       — Погадаем?       Игра. То ли в догонялки, то ли в поддавки. Потому что Исин гадает на нём как на несчастном цветке, лишая лепестков, он мечется между любит и не любит, играючи и словно не замечая, что игра это только для него. Бэкхён не играет, но позволяет превратить свою жизнь в игру.       Снова и снова.       Лепесток за лепестком.       Исин смотрит слишком пронзительно и многозначительно, дразнит, распаляет всё больше и больше, а потом как в танго отступает, увлекая Бэкхёна в очередной виток сложного и замысловатого квеста. И Бэкхён следует изменившимся правилам игры, вновь подстраивается.       Исин целует требовательно и жадно, крадя кислород и размазывая реальность, а потом исчезает на несколько дней, чтобы появиться как ни в чём не бывало с беспечной и чарующей улыбкой на губах. А Бэкхён снова уступает. Потому что Исин.       Исин всегда берёт грубо, почти больно, не церемонится, не рассыпается на нежности и ласки, но тому, что шепчет, входя до упора, Бэкхён верит. Слишком искренне звучат чужие слова. Слишком хочется верить.       Исин часто приезжает поздно ночью, всегда без предупреждения, потому что знает, что Бэкхён ждёт. Потому что прав, ждёт и всегда открывает дверь, ни разу не укорив.        Исин жмётся всем телом и просит любить его, только его одного, никого другого, потому что только Бэкхён, больше никто не способен, не умеет и не имеет права. Но наутро Бэкхён просыпается в пустой смятой постели в комнате с распахнутыми настежь окнами. Потому что так любит Исин. Воздух и свободу. А все и вся словно пытаются у него эту свободу отобрать. В том числе и Бэкхён.       Бэкхён давится реальностью, а уж лучше бы цветочными лепестками как в той самой выдуманной японской болезни. Чтоб смертельно и наверняка. Он презирает себя за собачью преданность и бездумную наивность, душит в себе зарождающиеся слёзы и мысли о тщетности и бессмысленности их отношений.       Надежды питать глупо, но Исин по-прежнему гадает на нём как на венке из ромашек, а Бэкхён улыбается и льнёт белоснежными лепестками своей души к тёплым пальцам.       Исин берёт, а Бэкхён по-прежнему отдаёт. Уже вот-вот от венка останутся только переплетённые между собою стебли и жёлтые сердцевинки, словно маленькие солнышки. Но Исин ещё и ещё гадает, отрывая лепесток за лепестком, не замечая, как разрушает не только отношения, но и Бэкхёна.       Бэкхён ободран подчистую, выжат, растоптан и звеняще пуст, когда последний лепесток, кружась, ложится решающим ответом на пол «не любит».