О светлых днях, что минули

Кажется, настал и мой черед уподобиться всем тем, кто умеет мало-мальски грамотно писать, и взять в руки перо. Сроду не задумывалась я о составлении мемуаров и всяко не подозревала, что возьмусь за сие дело в преклонном возрасте, но подтолкнули меня на то самые неожиданные события. Полтора года назад постиг меня удар: умер мой старший брат Георгий. Смерть его была естественной, оставил он грешный мир, прожив долгую, безбедную, счастливую жизнь благородного и достойного человека, но сие светлое обстоятельство, конечно же, нисколько не умаляло боль утраты. Жена его умерла на десяток лет раньше, детей, даже незаконных, у него никогда не родилось, так что умирал мой брат не в одиночестве, но в отдалении от единственного родного человека – меня. К стыду моему, я не могла быть с Георгием в последние минуты и не поспела вовремя на похороны: чересчур поздно известили меня о его старческой болезни и кончине, видимо, запамятовав о моем существовании. Согласно завещанию Георгия, родовое имение Майское, что в пяти верстах от Чернигова, переходило ко мне. Я прибыла со своей дочкой, ее мужем и их тремя сыновьями туда, где сама родилась и выросла и где провел остаток дней Георгий Драгомиров. Поначалу ходила я по дому и саду как завороженная, все мне было чуждо и незнакомо, но одновременно казалось, будто я ни на мгновение не покидала родного гнездышка. Невольно вспоминались мне те деньки, когда в Майском было людно и шумно. Я играла в саду вместе с младшей сестрой Ириночкой или с кем-то из братьев. В погожую пору подле нас сидела мать с вязанием, и до сих пор в ушах моих звенит ее ласковый протяжный зов: «Надю-ю-у-ша!» Сад же был прекрасен. Деревья приносили так много плодов, что нам хватало и хорошо продать, и съесть самим. В доме всегда поддерживали чистоту, посуду начищали до блеска, а белье и скатерти накрахмаливали до хруста. Ныне все обстояло совсем не так. Поместье пришло в упадок. Чувствовалось, что в необжитом доме не хватает уверенной руки хозяйки. Чахлые покосившиеся яблони вызывали слезы у того, кто помнил сад раскидистым и роскошным. За садом не было должного ухода, поскольку на усердных работников не хватало денег, а те, что приходили, делали все только хуже. Что поделать, если больше тридцати лет минуло с тех пор, как Александр II отменил крепостное право. Вследствие ненадлежащего управления поместьем доходы не покрывали расходов. Посовещавшись с дочерью и зятем, я решила продать имение, ведь и в их поместье, где дочкиной милостию коротаю свой век я, дела идут тоже не слава Богу. Милая моя Софи пыталась отговорить меня, она доказывала, что я непременно разочаруюсь в своем поступке и меня потянет в обитель детства. Но с имением расставалась я без каких-либо сожалений. Это давно не то Майское, где шестьдесят с лишним лет назад родилась Надя Драгомирова. И я давно не та Наденька, которая ловила котов и тайком удирала играть с конюшонком. Но прежде продажи нужно было разобраться, от каких вещей мы могли избавиться, а какие пригодились бы в нашем хозяйстве. Так, однажды занимаясь этим трудом, я обнаружила в ящике письменного стола кипу исписанных тетрадей. Я обомлела, признав в них свои старые дневники времен детства и института. Свой первый я начала вести немногим позже того, как тетка научила меня писать. С умилением вчитывалась я в детские неровные каракули и посмеивалась над наивными ошибками... Разделавшись с делами в Майском, на досуге описала я свое детство, воссоздав события с точностью благодаря дневникам, в которых изложена моя тогдашняя душа. А какова она – судить моей единственной внучке Катеньке. Она пока слишком мала, чтобы понимать, когда к ней обращаются, и тем более чтобы читать, и я люблю ее так же, как любила ее мать, пока та была крохой. Надеюсь, в будущем Катенька найдет чтение полезным и уму, и сердцу.