----
Тодороки мало что ненавидит больше бумажной волокиты и не боится это признать. ЮЭй подготовил его к неизбежной лавине анкет, которые ему пришлось бы заполнять при работе в агентстве, но это? Это чистая, неподдельная пытка в самой высшей степени. Сидящая прямо напротив Яойорозу, похоже, справляется не лучше самого Тодороки. — Мне осталось вот столько, чтобы создать в локте ложку и вытащить ею свои глаза, — пробормотала она, смотря на документы так, словно взгляд способен их поджечь. Ее большой и указательный пальцы практически в миллиметрах друг от друга. — Вот столько, Шото. Тодороки поднимает на нее глаза и сквозь спадающие волосы посылает недоверчивый взгляд. — Ты говоришь это каждую неделю. — Ну, в этот раз я серьезно! Тодороки медленно выдыхает и осторожно проверяет поля, стараясь не выходить за пределы напечатанных линий. — Тогда будь так любезна и вытащи сперва мои. Избавь от проблем в дальнейшем будущем. Момо удивленно поднимает брови. Она скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула, взглядом оценивая свои цели и возможности. Как на допросе злодея. — Это была шутка? Тодороки кивает, не поднимая глаз. — Удивлен, что ты заметила. — Похоже, у тебя сегодня хорошее настроение. По какому поводу? — Вообще-то ты всегда говорила мне больше улыбаться, — отрезает Тодороки. Перевернув страницу, он переходит к дневной норме злодеев. День тянулся очень медленно. Поэтому он справился только с четырьмя. Это все равно слишком много. — Почему должен быть повод? — Не должен. Но мы о тебе говорим, поэтому без причины никак, — Момо задумчиво мычит и вытаскивает из ладони половину ручки, после чего медленно заталкивает ее обратно. Пластик без единого следа расходится на липиды ее тела. — Крутой подарок на Рождество? — Нет, — он ничего не получил, не считая варежек от мамы и злобного звонка от отца об ответственности и разочаровании. Вообще никто не удивился. От новой идеи у Момо загораются глаза. — О, ты сходил на свиданку с девочкой с ресепшена, как я говорила? Шото вздыхает. — Нет. И не собираюсь. — Почему? — Я не встречаюсь с коллегами, — ни с кем вообще, если что. Просто он слишком занят, а в работе героем даже мысль о привязанностях опасна. Момо фыркает, бормочет под нос что-то вроде «чертов отшельник» и продолжает мозговой штурм. Потом ее рот чуть открывается. — Это потому что Мидория в городе? — спрашивает она. Ручка вылетает из рук Шото и оставляет толстую синюю линию в графе «Описание способности». Он смотрит на нее с распахнутыми глазами и замерзшими пальцами. — Что? — спрашивает Тодороки. Бумажная волокита сейчас волнует его меньше всего. — Он-что? Но Момо просто закатывает глаза. — Хорошо, реакция довольно искренняя. Ты серьезно не знал? Честное слово, Тодороки. Мы ведь герои. Нам нужно смотреть новости. Это часть нашей работы. В словах Момо есть смысл. — Почему Мидорию показали в новостях? — Он всегда в новостях, тупица, — прямо отвечает она, пожав плечами. — Похоже, он приехал на праздники или что-то в этом духе. Половину Токио по дороге спас, ты его знаешь. Злодей по прозвищу Катастрофа, кажется? Без понятия, что у него за причуда. Но я слышала, что Мидория быстро со всем расправился. Похоже на Мидорию. Прежде чем понять, что это плохая идея, Тодороки отодвигает в сторону документы, открывает ноутбук и переходит на сайт с мировыми новостями, чтобы понять, что происходит. В первой же статье появляется фотография Мидории, стоящего на обломках частично разрушенного небоскреба в центре Токио. Фото зернистое, но Тодороки может различить черты металлической маски и прищуренный, решительный взгляд зеленых глаз. «Дерзкий выпад Деку», — читает Тодороки, сморщившись от звучания заголовка. Даже Момо сочувственно вздрогнула. — Это писал тот парень из Асахи Шимбун? — спросила она. Тодороки кивнул, Момо простонала. — Он слишком сильно зациклился на аллитерациях*, серьезно- Прости, Шото. Продолжай. Тот разворачивается к экрану и листает, пропуская детали. — Если коротко, Катастрофа весь юг держал в кулаке. Они думают, что в канализации была кислота. Злодей хотел активировать кислоту и сжечь все каналы под городом, — честно удивленный Тодороки поднял брови. — Неплохой план. Момо хмурится. — Звучит непродуманно. Им повезло, что Мидория был неподалеку. — Серьезно, — удивляется Тодороки, читая дальше. — Если бы не он, число жертв легко достигло бы сотен тысяч. — Мхм. Тут написано, зачем он вернулся? Тодороки еще раз пролистывает статью и качает головой. — Нет, не написано, — он замечает похожую статью и останавливается. — О, тут интервью на видео. Так, подожди. Тодороки кликает на нее и ждет, когда загрузится видео. В это время Момо берет стул и двигает его на другую сторону стола, к Тодороки, после чего кладет руку на его подлокотник, чтобы лучше видеть. Камера фокусируется на разбитых витринах, после чего обзор становится шире. В кадре появляется репортер. Он выглядит измотанно, но чуть ли не трясется от восторга, и глаза сияют. — Сейчас рядом находится Деку, этим утром спасший бесчисленное количество жизней в Токио, — говорит молодой репортер, прижав палец к уху, с микрофоном в руках. Камера резко разворачивается, после чего фокусируется на Мидории. Тот стоит на полуразрушенной лестнице и разговаривает с офицером полиции, активно жестикулируя. Мидория поднимает взгляд, когда к нему подходит журналист. На секунду его взгляд становится растерянным, но он быстро собирается и выдает улыбку, достойную Всемогущего в хороший день. На его щеке глубокий порез, а под челюстью синяк, но в целом он выглядит нетронутым. — Деку! — зовет журналист и сует микрофон Мидории в лицо. — Сегодня вы спасли половину города, хоть и приехали сюда из-за границы и работаете в иностранном агентстве! Будут ли последствия у этого поступка? Мидория медленно моргает. — Не знаю. В-возможно? — он ухмыляется и почти стыдливо чешет свою шею. — Но, если честно, по возвращении в Штаты я готов принять любое наказание агентства. Спасение жизней этого стоит. — Поистине достойный ответ! — вскрикивает репортер. — Скажите, Деку- Каков был ваш план? У вас должны были быть козыри в рукаве. — О, вот это уже интересно, — говорит Момо и двигается ближе.– Мидория всегда был лучшим стратегом в школе. Уверена, это бы- — Верьте или нет, но плана, как такового, у меня не было, — выпаливает Мидория. И пожимает плечами. — Я шел на станцию, когда увидел словно расплавленную дренажную решетку. Меня это насторожило. Понимаете, я всегда прислушиваюсь к своей интуиции. И не смог бы просто пройти мимо после такого. — Интуитивно! И действенно! Потрясающе! — кричит паренек, вылупив глаза, как будто в приступе гнева. — Если позволите личный вопрос, зачем вы шли на станцию? Вы приехали к семье на праздники? Может, у вас в этой стране есть тайный любимый? Мидория заливисто смеется. У уголков глаз появляются морщинки, он качает головой. — О, нет. Ничего такого. Я просто должен кое с кем встретиться. Кстати говоря, — Мидория хмурится, оттягивает рукав своего костюма и смотрит на часы. Его глаза распахиваются в ужасе. — Боже, я сильно опаздываю. Прошу прощения, но мне, правда, нужно идти. Удачи всем! Тодороки ставит видео на паузу, чем прерывает дальнейшие вопросы репортера. Видео останавливается, когда Мидория ныряет в толпу фанатов и спасателей и поднимает руку, пытаясь поймать такси. Его глаза горят, он- — Он неплохо выглядит, — одобряюще говорит Момо и наклоняет голову на бок. — Уверена, он приехал к маме на Рождество. Или готовит какой-то проект с ЮЭй. Не знаю. В любом случае, хорошо, что он вернулся, правда? Неплохо знать, что восходящий Символ мира находится в Японии. Злодеи будут сидеть тихо, пока он здесь. Возможно, на какое-то время в агентстве будет тишина. Но все же это не объясняет его возвращение. Праздники прошли, так что он не приехал в гости к маме. Мидория серьезно относится к своей работе. Он бы не приехал в Японию просто так. Тодороки мычит, хмурится и начинает думать. Мидория сказал, что должен с кем-то встретиться. Должен встретиться… Тодороки внезапно застывает. — Момо, — говорит он, звуча намного спокойнее, чем чувствует. Во рту пересохло. — Какой сегодня день? Она с непонимающим видом садится с другой стороны стола. — Эм… Пятница. — Нет, я имел в виду дату, — говорит Шото, качая головой. — Какое сегодня число? Момо медленно моргает с таким видом, будто у Тодороки не все в порядке с головой. Возможно, она права. — Двадцать седьмое декабря, — медленно отвечает Момо. И фыркает. — Я знала, что тебе нужно подарить настольный календарь на Рождество- Тодороки вылетает из кабинета до того, как ей удается закончить предложение.---------
Шото оплачивает такси, потому что это быстрее, чем ждать поезд. Однако по ощущениям на дорогу до дома уходит минимум четыре миллиона лет. Если бы не правила, он бы пошел по крышам с помощью льда. Но ему не хочется светиться за использование причуды, даже ради Мидории. В общем, Тодороки нервно стучит пальцами по бедру, а за окном проходят огни города и здания. Он очень старается не расплавить кожаные сидения на нервной почве. Невозможно. Просто невозможно. Так ведь? С того дня в доме у его мамы они ни разу об этом не говорили. Это был просто мимолетный разговор, о котором Шото забыл по окончании. Подростковая мечта, которой, он знал, не суждено сбыться. Не с карьерой и расписанием героя — и это еще не говоря о возможности (читать: вероятности) смерти. Тодороки судорожно ищет деньги, чтобы оплатить поездку, когда машина подъезжает к зданию. Он не дожидается сдачи и летит по лестнице к своей квартире с координацией пьяницы. Изо рта валят клубы пара, когда он добегает до своего этажа. Тодороки со всей силы распахивает дверь. От нагрузки сжимает грудь. Мидория, сидящий на полу под дверью, поднимает широко распахнутые глаза. На шее висит металлическая маска. На спину свисает капюшон. Костюм покрыт кровью и грязью почти полностью, волосы спутаны. Кудрявая катастрофа. Однако рядом с ним лежит закрытая сумка со снаряжением, и он здесь- Мидория не ждет, что Тодороки что-то скажет. Просто поднимается на ноги и с ухмылкой отряхивается. — Вот и ты, — тепло говорит он. — Я уже начал думать, что ты забыл о нашей традиции. — Забыл, — отрезает Тодороки. Он отпускает дверную ручку из убийственной хватки (та уже несколько деформирована и светится красным, и он знает, что должен будет заплатить, когда все закончится) и делает осторожный шаг вперед. — Забыл, и мне очень жаль. Но ты- ты должен быть в Нью-Йорке, Мидория. Просто- как? — Я сохранил несколько отпускных дней, — спокойно объясняет он. Под пристальным взглядом Тодороки Мидория пожимает плечами, его щеки становятся ярко-красными. — Д-да ладно тебе. Я держу свое слово. Ты же знаешь. Даже мир на это не променял бы. Тодороки понимает, что это лишь фигура речи. Потому что если бы выбор встал между их дружбой и миром, то Мидория без колебаний выбрал бы мир. Просто он такой человек. И он здесь. Тодороки двигается вперед и сжимает Мидорию в крепких объятиях. Тот на автомате застывает. Тодороки почти отпускает его, потому что думает, что перешел границы, но Мидория обнимает его в ответ. И он так счастлив. — Я тоже по тебе скучал, — бормочет Мидория и успокаивающе хлопает Тодороки по спине. Его голос очень близко, касается плеча Шото, теплый. Его дыхание опаляет уши, когда тот коротко смеется. — Я хотел сперва позвонить, но в Бейруте кое-что произошло. Связь появилась лишь несколько часов назад. Потом еще Токио- О, ты слышал об этом? Наверняка, слышал. Тодороки отпускает Мидорию и берет его за плечи, удерживая на расстоянии вытянутой руки. — Да, мы слышали. Это было… впечатляюще. — Не. На самом деле, это было ужасно, — смеется Мидория и показывает на синяк на щеке. — Я вообще думал, не мог бы ты, ай… Немного мне помочь? Наверное, если бы я пошел в больницу, меня бы просто не выпустили. И только после этого в убывающем свете луны Тодороки видит темный фиолетовый синяк, выглядывающий из воротника Мидории словно яркая, чернильная тень. А еще он осторожно держит правую сторону, словно его ребра либо в синяках, либо сломаны. При виде глубоко пореза на скуле стыд опускается в живот Шото и крутится там. Как он раньше не заметил? Тодороки молча кивает, возится с ключами и пытается открыть дверь. Закончив, он распахивает ее, тянется вниз и берет сумку Мидории до того, как тот повесит ее на свое плечо. Сзади раздается недовольный фырк. — Я сам могу нести свои вещи, Тодороки. — Ты в гостях, — просто отвечает тот и вешает ключи на крючок. Тодороки кидает сумку Мидории на диван и разворачивается. Мидория закрывает дверь с удивительно нервным видом. — Но… — начинает Мидория, прикусывая губу. — Я даже на ночлег не попросился. То есть, как следует. Я хотел остановиться у мамы, пока- — Попросился, — перебивает Тодороки, нахмурившись. Мидория непонимающе моргает, остановившись снимать кроссовки. — По- Попросился? Тодороки пожимает плечами. — Кажется, в прошлом январе? Тогда мы все решили? У Мидории уходит секунда, чтобы понять. Когда до него доходит, на его лице расцветает маленькая личная улыбка. Левая сторона Тодороки немного нагревается. — Да, в январе, — медленно говорит Мидория. — Конечно. Ну, неплохо знать, что я могу остановиться у тебя, если мне захочется. Я воспользуюсь этим, если буду ужасно ранен или захочу попользоваться халявным Вай-Фаем. — Тебе всегда здесь рады, Мидория, — всерьез говорит Тодороки. — Я серьезно. А самое странное в том, что это правда. Тодороки знает, что, несмотря на обстоятельства, всегда будет рад приезду Мидории, в болезни и здравии- Хотя, зная Мидорию, «в болезни» — самый возможный вариант. Все же. Мидория — лучший друг Тодороки. Или ближе всех к этому статусу. Меньшее, что он может, это дать ему пакет со льдом и дать отоспаться на диване. И если Мидория совершенно случайно наступит ему на пятки, ничего. Тодороки со всем справится. На другом конце комнаты Мидория снимает свою маску и кладет ее на кофейный столик перед диваном с тяжелым стуком. Он поднимает руки над головой и морщится. Руки хватаются за правый бок. Все же он сухо улыбается. — Всего год в агентстве, а ты уже со мной возишься, Шото, — его глаза незаметно сверкают. — Но спасибо. Правда. — Конечно, — отвечает Тодороки, кивая головой. Он машет рукой в сторону спальни. — Переоденься, если хочешь. Я схожу за аптечкой. Кажется, у меня было припрятано несколько ниток. — О, крутая аллитерация. Фанат журналиста из Асахи Шимбун? * — Нет. — Мхм, какая жалость, — мычит Мидория. — Я думаю, что он неплох.-----
Три часа спустя Шото сидит на полу в перчатках с изогнутой иголкой в руках и зашивает израненную щеку Мидории. Вид неприятный и грязный, в воздухе стоит едкий запах крови. Но Мидория во все глаза смотрит фильм на заднем плане. Его яркой улыбки достаточно, чтобы Шото забыл про запах крови друга на руках и ненависть к этому оттенку красного на веснушках Мидории. — Воу, так он все время был близнецом? — бормочет он, подняв брови. — Вот это поворот. — Мхм, — мычит Шото, наклонившись ниже. Кровь Мидории липкая, рана выглядит плохо, поэтому очень старается сосредоточиться. Но с позором проигрывает битву. Тодороки устал, его руки слегка трясутся. Он изо всех сил старается не промахнуться и не ткнуть Мидорию в ебучий глаз. — О, я понял! — внезапно говорит тот. Тодороки чуть не тыкает его в ноздрю. Мидория обвиняюще тыкает пальцем. — Адвокат спит с учителем фортепьяно из кегельбана, но настолько привязана к его брату-близнецу, что не понимает, что на самом деле хочет быть с настоящим братом- — Мидория, — перебивает Шото, чуть отодвигаясь, чтобы посмотреть в глаза. Со своим лучшим покерфейсом. — Если не заткнешься, я случайно не попаду в щеку и зашью тебе рот. Этого хочешь? Глаза Мидории широко распахнуты и наполнены ужасом. — Эм… Нет? Шото кивает. — Хорошо. Тогда заткнись. Ты слишком много двигаешься. Тодороки нагибается и возвращается к работе. Он делает вид, что не чувствует под покрытыми кровью пальцами яркий румянец Мидории. Несколько минут проходят в полной тишине, и Тодороки ненавидит каждую их секунду. А еще он ненавидит такое состояние лица Мидории, так что, возможно, все вполне честно. Реклама начинается, когда Тодороки заканчивает с порезом. Мидория пользуется возможностью. — Прости, — тихо бормочет он. Тодороки вздыхает и быстро продевает иглу через кожу, осторожно и стараясь касаться как можно легче. — Все хорошо. Я просто не хочу, чтобы стало хуже. Не хочу оставлять шрам. Мидория чуть дергает уголком губ. — Почему? Просто плюс один в коллекцию. Буду выглядеть мужественнее. У Тодороки испепеляющий взгляд. — Мидория. — Ой, да ладно. Все не настолько плохо, — объясняет он. Но никакого подтверждения нет. — Вообще-то, настолько. Тебе повезло, что в глаз не попало, — бормочет Тодороки, чувствуя подозрительное сходство со своей мамой. Похожие нотации он получал после слишком долгих тренировок со Старателем и попыток спрятать раны. –Как, эм. Как ты его получил? — сглотнув, спрашивает он. — Кусок стекла, — отвечает Мидория, чуть пожав плечами. — Катастрофа выбросил меня из окна здания на сорок первом этаже. Я спасся на тридцать пятом, но осколок все равно задел. — Ай. — Угу. А могло быть хуже. Но Тодороки не хочет думать о хуже. Хуже значит смерть, а ему не очень хочется ассоциировать это с Мидорией. Ни с кем из знакомых, если что. Тодороки обеспокоенно фыркает. — Ну, я рад, что все обошлось. Мидория на секунду задерживает взгляд на Тодороки. Его лицо нечитаемо, в самом раздражающем смысле. Взгляд возвращается к телевизору прежде, чем Тодороки начинает думать, что это значило. — Да, — наконец говорит Мидория подавленным голосом. — Я тоже. На минуту повисла тишина. Не такая успокаивающая, как раньше. На заднем плане все еще работает телевизор: какая-то американская мыльная опера, которые ненавидит Тодороки, но любит Мидория. Поэтому шоу все еще не выключено. Вскоре начинается новая реклама, причем громкая и неприятная. Мидория аккуратно тянется за пультом и выключает телевизор. Тодороки видит в тишине возможность. — Знаешь, ты мог бы быть осторожнее, — говорит он, сосредоточенно нахмурившись. Тишина между ними тяжелая, словно свинец. Шото не видит глаз Мидории со своего угла, но, судя по сжатой челюсти, тот думает о чем-то неприятном. Тодороки дважды считает свое сердцебиение. — Многие умирают, когда я осторожен, — бормочет в ответ Мидория. — В большинстве случаев у меня просто нет выбора. Поверь. — Выбор есть всегда, — бормочет Тодороки, стараясь не дышать через нос. Он не выносит запаха крови Мидории так близко. Он кусает щеку изнутри. — Ты уязвим, Мидория, что бы Всемогущий тебе ни говорил. Ты человек, как и все мы. Слова виснут в воздухе, после чего опускаются будто с ударом тяжелого маятника. Мидория рассказал секрет Один за Всех на втором году старшей школы, после инцидента на тренировке: здание внезапно обрушилось. Они были заперты под ненадежной конструкцией в течение шести часов. С самого начала надежды на спасение были так себе. Они все еще избегают разговоров на эту тему, даже несмотря на то, что Шото не разболтает секрет. Тодороки не знает, почему именно. Он лишь знает, что Мидория грустит из-за разговоров о Всемогущем, и всеми силами старается избегать этой темы. Это ведь Мидория, и он никогда, никогда не должен грустить. Мидория протяжно выдыхает. Его глаза все еще прикованы к телевизору, хотя сейчас там мало что увидишь. Напряженные плечи скрывает футболка. Шото достаточно умен, чтобы понять, что это не из-за оставшихся болей. — Похоже, мы мыслим по-разному, — в итоге бормочет Мидория. Его брови нахмурены. Он поднимает свои любопытные зеленые глаза. — Что с тобой такое? Обычно ты меньше за меня беспокоишься. Слава богу, безопасная смена темы. Шото выдыхает и отвечает. — В мое представление о веселой пятнице не входит зашивание чьего-то лица. Прости мою капризность, — сухо отвечает он. Мидория фыркает. — О, теперь ты хочешь пошутить. Ну же, чувак, ответь мне честно, — его голос становится чуть мягче. — Все хорошо? Тодороки усмехается и, внимательно прищурившись, затягивает последний шов. Получилось не очень, но на сегодня сойдет. — Кто-то должен работать за твое чувство самосохранения. Возможно, это я. — Ты и моя мама, — легко добавляет Мидория. Он фыркает, но с улыбкой на лице. — Боже. Вам стоит открыть клуб. Сделать карточки членства и далее по списку. — Эмблемы. — Кепки. — Значки. Мидория морщится. — Значки и эмблемы — одно и то же. — Неправда, — возражает Тодороки. Он знает, что улыбается, но никак не собирается это менять. Он опускает иголку в емкость со спиртом и берет кусочек марли. Промокнув в жидкости, он нежно вытирает ею сухую кровь на щеке Мидории. — Значки похожи на пины. Эмблемы пришивают. Разница есть. — Возможно. Но что насчет- боже, блин, Иисусе. Мидория резко шипит и пытается отодвинуться, когда зашитой раны касается марля с алкоголем. Но рука Шото движется за ним как на магните. Стерильный белый под небольшим давлением легко становится розовым. — Прости, — бормочет Шото. — Я почти закончил. Честно. — Нет, все- все хорошо. Просто щиплет, — отвечает Мидория. Мышцы челюсти дрожат, как ускоренный пульс, кулаки сжаты по бокам. Но тот все равно выдавливает улыбку. — Все же лучше, чем больница. Правда? Шото рассматривает ноги Мидории и кислотный ожог на голени. Испачканные ладони удается спрятать у паркета. Тело покрыто синяками там, где Шото не видит, вокруг глаз мешки от усталости. Тени призраков, о которых он не хочет разговаривать. О которых никто не хочет разговаривать. — Да, — тихо говорит Тодороки, очищая кожу марлей. На его лице мягкая, замкнутая улыбка. — Намного лучше.---
Остаток вечера они проводят на полу в гостиной Шото с мисками попкорна и просто отвратительными мыльными операми по телевизору. Фальшивые слезы и слишком драматичные обвинения служат хорошим задним фоном для разговоров. Они говорят обо всем, что только можно, начиная с погоды в Японии и заканчивая самыми странными злодеями, с которыми приходилось сталкиваться. Шото рассказывает о своей работе в агентстве (скукотища, тонна бумажной работы, но, в целом, год был без происшествий), Мидория рассказывает о работе в Америке и насколько разная у них работа (злодеи там просто сумасшедшие, времени на сон едва хватает из-за вызовов). Мидория спрашивает про маму Шото. Тот говорит, что у нее все хорошо. Они ни разу не упоминают его отца. Они засыпают где-то между тремя и четырьмя часами ночи и просыпаются днем с болящими шеями и затекшими конечностями. Тодороки идет на ближайший рынок, чтобы купить еду для завтрака, пока Мидория в душе, и старается не покупать красный перец и грибы, потому что помнит, что Мидория их ненавидит. Когда Мидория уезжает, они много обнимаются и обещают поддерживать связь. Хотя оба понимают, что работы слишком много. Особенно у Мидории, обязанного каждый божий день поддерживать статус Символа мира. Тодороки доволен обещанием «как насчет приехать в Штаты в следующем году?». Мидория уезжает так же быстро, как и приехал. Тодороки заставляет себя вернуться в реальный мир. Он заканчивает бумажную работу. *: «I think I’ve got some sutures stashed somewhere», — аллитерация, которую мне, к несчастью не удалось сохранить. Если вы мне подскажете, как это сделать, я буду очень рада с: