----
Ранним субботним утром Шото пополняет запасы флаконов на поясе. Его лодыжки скрещены под кофейным столиком, а сам он сидит на плюшевом ковролине. Солнечный свет проходит через окна во всю стену напротив и окрашивает комнату в теплый и знакомый золотой, красиво отражающийся от гладких кухонных столешниц и приборов. Рассвет сегодня прекрасный, ложащийся на зазубренные, кристальные шпили центра Манхэттена. В эту секунду Нью-Йорк почти… прекрасен. Это ведь не обязательно должно длиться восемь дней. Прошло почти двадцать четыре часа. Шото помнит о каждой секунде, словно они по одной текут в его венах и болезненно пульсируют с каждым ударом сердца. Шото постоянно думает о предложении Мидории и прокручивает в голове весь их разговор, потому что он мазохист. Он знает, что не может согласиться на предложение Мидории, но черт его дери, если это не волнующе. Он думает о своей матери, запертой в больнице с вересково-серыми глазами, только начавшими возвращаться к жизни спустя столько лет боли. Он думает о Фуюми и ее свадьбе в следующем году и о том, что его, скорее всего, привлекут к приготовлениям — не то что бы он возражает, честно; он сделает что угодно ради старшей сестры. Он думает о Натсуо и Ичиро и своих друзьях в агентстве — о людях, которых он поклялся защищать в качестве профессионального героя Японии. Ему хотелось бы остаться. Это глупо, эгоистично и нереально, но, черт возьми, Шото хочется остаться в этой квартире с Мидорией до конца времен. В другой части гостиной Мидория свернулся в клубочек в ближайшем кресле, в руках с романом, который Шото посоветовал несколько дней назад — осторожно перелистывает страницы и бормочет под нос слова. У локтя стоит чашка с кофе, и волосы сырые после только что принятого душа. Он кусает нижнюю губу, его глаза медленно и последовательно изучают страницы, впитывая каждое слово, как губка. Несмотря на Причуду, Шото становится теплее от этой картины. Мидория носит его вторые любимые домашние штаны и четвертую любимую толстовку. Оправа очков слишком низко сползла, поэтому он больше похож на ворчащего библиотекаря, чем на Символ Мира. (» Это очки для чтения, Тодороки-кун.Они нужны, чтобы читать мелкий шри — хорош смеяться!») Это настолько по-домашнему, что блевать тянет. Или, возможно, ему просто не знакомо ощущение свернувшихся внутренностей. Что бы это ни было, от него остается горький привкус в горле, и Шото это не нравится. Или нравится? Чувства слишком сложные. Титаническими усилиями Шото проглатывает чувства и возвращается к своей работе: пополняет запасы геройского костюма к возвращению в Японию. Раз уж он уезжает завтра утром, они с Мидорией не на патруле. Мидория упомянул что-то про любование видами и покупку еще большего количества слишком переоцененных сувениров в центре города, но Шото и в квартире нравится. Он не очень-то придирчивый. Возможно, они могли бы еще раз прогуляться по центральному парку и покормить голубей, как неделю назад — или им лучше поиграть в туристов и подняться на лифте на крышу Эмпайр-стейт-билдинг, а не запрыгивать туда. (В прошлый раз охране это не очень понравилось.) Внезапно в комнате раздался звонок. Мобильный телефон. Шото сквозь ресницы смотрит на Мидорию — пальцы остановились посреди процесса опустошения флакона с просроченным антисептиком, который он использовал на ободранном колене Мидории два дня назад. Не отрывая глаз от книги, Мидория тянется в карман за телефоном, достает его и отвечает, не проверяя имя звонящего. Он держит телефон между плечом и ухом. — Алло? — говорит он тихим и мягким голосом. Из телефона раздается непонятный звук, и Шото не может его разобрать. Он хмурится, не понимая, кто может звонить в такую рань — мама всегда его учила, что звонить до девяти утра невежливо. Очевидно, у американцев другое определение воспитания. — О, привет, Амелия, — говорит Мидория. Его голос стал чуть радостнее. Глаза все еще не отведены от страницы, и складки между бровей не уходит. — Нет, я сейчас свободен. А что? Еще больше звука. Шото отвлекает себя на уборку ватных шариков и новых повязок на пояс и изо всех сил старается не слушать. — Я- Мидория перестает читать. И моргает. — О, ну, я ничего не планировал, но… Шото поднимает глаза на Мидорию и вопросительно выгибает бровь, но от него отмахиваются слабой и чуть смущенной улыбкой. — Возможно, — говорит он Амелии, пожимая плечами. — Не уверен. Во сколько планируется начало? — пауза. — Хм, хорошо. Можно я Тодороки приведу? Шото сжимает пальцы, сминая стерильные ватные шарики в упаковке. — Прекрасно, — говорит Мидория, с улыбкой откидываясь на кресло. Он закрывает книгу и кладет ее рядом с чашкой кофе, после чего притягивает колени к груди. — Хорошо — да, да… Хорошо. Мхм. Кто еще идет? Пауза. Брови Мидории подлетают до волос. — Ого, — удивленно говорит он. — Эм. Тогда ладно. Это… Нормально, наверное? Мидория кусает щеку изнутри, кивая и мыча в ответ на что бы ни говорила Амелия. Его глаза бегают между Шото и линией города, словно он не может понять, на что безопаснее смотреть. Шото кладет пояс на кофейный столик и откидывается на сиденья дивана, скрещивая руки и ожидая вердикта — социализация или отшельничество? Внезапно глаза Мидории лезут на лоб, а щеки становятся яро красными. Он, кажется, в ужасе, смотрит на Шото. — Что? — пищит он в телефон. — Нет! Нет, я не- Еще не разбираемая болтовня, а розовый цвет начинает переходить на шею. — Боже мой, Мия, — он руками закрывает лицо. — Хватит. Просто… Хватит. Пожалуйста, прошу тебя. Шото всегда любил, когда Мидория густо краснел. Веснушки становятся виднее. Мидория проводит рукой по лицу и вздыхает, нажимая на глаза большим и указательным пальцем. — Я сбрасываю, — не подразумевая возражений, говорит он Амелии. — По- Да, увидимся позже. Возможно. Нет, — еще одна пауза и протяжный измученный выдох. — Официально, мы больше не друзья. Пока, Мия. Утомленно выдохнув, Мидория ставит телефон на блокировку и кидает его себе на колени, после чего стонет, утыкается лбом в колени и обхватывает ноги руками. Шото пытается не умиляться с этого и с треском проваливается. — Можно мне узнать, о чем был разговор? — с огромным весельем растягивая слова. Скулеж. — Поверь мне, ты не хочешь знать. Даже я не хотел знать. Шото мычит. — Я так понимаю, мы куда-то идем? Мидория вздыхает, поднимает взгляд от коленей и упирается в них подбородком. — Возможно. Мия организовала вечеринку для штаба в центре города, в любимом месте. Она хочет, чтобы мы пришли и пообщались со всеми из агентства — или как-то так. Общаться подходит Мидории, но не Шото. Но он не собирается изолировать Символ Мира ради своего эгоизма. Шото хмурится. — Ты хочешь пойти? — Я думал, что ты не захочешь идти, — Мидория задумчиво хмурится. — Я раньше там был. Это… Не совсем твое. Или мое, если честно. Шото выдыхает через нос и встает на ноги. Он берет пустую кружку и идет на кухню, чтобы поставить чайник и сделать еще. — Ну, что бы за место это ни было, ты будешь со мной. Все будет не так плохо. — Это клуб. Очень пафосный. — Мой отец — само определение пафоса. Со мной все будет нормально. — Твой отец еще и определение мудака, но это не значит, что я в ближайшее время потащу тебя на Джерси Шор (1), — парирует Мидория. Шото ничего не знает о Джерси Шор, не считая того, что когда-то было шоу с таким названием, и было оно о… чем-то. Надо будет загуглить попозже. Он пожимает плечами. — Ну, если хочешь идти — иди. Я приму любое твое решение. Мидория фыркает и поднимается с кресла, берет пустую чашку кофе и идет на кухню. Он ее споласкивает и кладет на решетку для посуды спокойными, точными движениями. И говорит через плечо: — Но я не хочу потратить впустую наш последний день. То есть, ты честно думаешь, тебе бы понравилось провести последнюю ночь в Нью-Йорке в слишком узких для удобства штанах, в окружении моих идиотов-друзей, типа. Несколько часов. Мозг Шото не к месту подкидывает прекрасные картинки с Мидорией в обтягивающих брюках, и вечеринка офиса внезапно становится очень хорошей идеей. Детали немного расплывчаты, но самое важное наполнено воспоминаниями о спарринге на прошлой неделе, когда Мидория порвал тренировочные легинсы, потому что до этого испортил штаны для тренировки. Из пальцев Шото выходят не сдержанные вспышки. — Эм- путается он, пытаясь вспомнить буквы и звуки и слова. То, что приходит ему в голову, вообще ни на один язык не похоже, ни на английский, ни на японский. — Видишь? Ты сомневаешься, — нападает Мидория, поворачиваясь и тыкая в Шото пальцем, когда тот давится. Он переходит комнату и падает на диван за Шото, ноги драматично заброшены на подлокотник. Он нежно тыкает Шото в затылок. — Слушай, если тебе не очень это нравится, то я скажу Мие, что мы не идем. Ничего страшного, идет? — Это было… Не сомнение, — бормочет Шото, снова поднимая свой ремень с припасами. Он не помнит, что именно проверял — бинты? Марлю? Присутствие Мидории заставляет его левую сторону нагреваться. — Я не против пойти. Если ты хочешь, чтобы я составил тебе компанию, я пойду. — Но это наш последний день! Шото пожимает плечами. — И я хочу провести его с тобой. Место не особо важно, Мидория. Я буду счастлив, если ты просто рядом. Тишина. Шото продолжает пичкать свое ремень медикаментами, нарочно игнорируя прижатое к его левому плечу бедро Мидории. Но с тянущейся тишиной это становится все тяжелее и тяжелее. И вот: — То есть если бы я потащил тебя в очень грязный переулок на Десятой улице, ты бы- Шото примораживает штаны Мидории к дивану.***
Как оказалось, они идут в пафосный клуб, где лучшие герои должны быть пафосно одеты– и именно пафосную одежду Шото не взял с собой, когда две недели назад покидал Японию. Мидория кусает губу, осматривая разложенные на кровати в гостевой спальне рубашки и штаны. Еще есть кардиганы и треники, и старые на первый взгляд кроссовки, но ничего, что выглядело бы подходяще. Он смотрит на Шото, стоящего в дверном проеме с руками в карманах, и с сочувствием морщится. — Ты меня до могилы доведешь, — осторожно говорит он. Шото безропотно выдыхает мороз через нос. Он откидывает голову на косяк. — Нам придется идти по магазинам, да? — напрямую спрашивает он, уже догадываясь, какой ответ получит. — Нам придется идти по магазинам, — припечатывает Мидория. Следующие несколько часов наполнены суетой улиц, гладких витрин магазинов, желтых мягких метров и консультантов в водолазках, неодобрительно качающих головой каждый раз, как на горизонте мельтешат карго шорты Мидории и волосы Шото — все идет так до тех пор, пока они не осознают, что Мидория это Деку. Герой, каждый раз ответственный за спасение их глупого города. Как только до них это доходит, все начинает идти как по маслу. Консультанты и менеджеры выкатывают красную ковровую дорожку для Символа Мира и его друга, как только те появляются в поле зрения. Похоже, Шото никто не узнает, но ему, на удивление, на это наплевать. Шото, в принципе, никогда не любил быть в центре внимания. Вместо этого он безропотно подчиняется швеям и портным, одевающим его и застегивающим на нем одежду быстрее, чем ему удается поменять температуру тела. Мидория везунчик: его кормят макарунами пастельных цветов и усаживают на бархатный диван, пока Шото тыкают и крутят перед трехпанельным зеркалом часами напролет. Мидория сдерживает смешки каждый раз, как на Шото напяливают что-то нелепое, но совсем немного. — Ты выглядишь, — глаза наполняются слезами от попыток сдержать смех, когда Шото выходит в драпированном свитере, едва ли скрывающем вообще что-то на его торсе, — великолепно, — пищит он. И так в каждом магазине: с Шото обращаются как с цирковой обезьянкой, а с Мидорией — как со звездой века. Это изматывает, и Шото почти хочется вернуться на патруль в Гарлеме ради убийств и спасения кошек с деревьев… Но вид яркой улыбки Мидории в окружении продавцов сводит недовольство Шото на нет. Если его вид в потрепанных штанах и подтяжках заставляет Мидорию улыбаться, то зрелище определенно того стоит. Время уже переваливает за полдень, когда Шото выползает из примерочной, до смерти уставший и лишившийся чувства юмора. На его взгляд, в него слишком часто тыкали булавками и выворачивали наизнанку, и терпения из-за этого осталось совсем немного. Вдобавок ко всему, он умирает с голоду. Возможно, ему удастся убедить Мидорию взять перерыв на обед, прежде, чем возвращаться к охоте за всем этим дерьмом для вечеринки. Похоже, это очень важно для сегодняшнего вечера Придирчивого и Загадочного Клуба Героев. Или какое у него там настоящее название. Магазин, в котором они сейчас находятся, огромных размеров, и его стены выкрашены в белый, панели — в черный, а детали — в серебряный. Все сделано в минимализме и достаточно остро, чтобы Шото порезался, если подойдет слишком близко. Если честно, Шото даже не уверен, почему они зашли в этот идиотский магазин — учитывая, что они покупают одежду на одну ночь, цены слишком сильно кусаются. — Мидория, — начинает Шото, заходя за угол примерочной. Он видит героя на черной кожаной скамейке, с сумкой из магазина комиксов в нескольких кварталах вниз по улице в руках — он тихо разговаривает с консультантом, пытавшейся им угодить с тех пор, как они пришли. Шото тихо к ним подходит. — Простите, что перебиваю, — говорит он продавщице, после чего обращается к Мидории, — но я думаю, что мы пойдем в другой- — Это, — перебивает Мидория. Шото сразу замолкает. Он моргает, смотря на Мидорию, который пялится на него с широко распахнутыми глазами и горящими щеками. — Что, прости? Щеки Мидории краснеют еще сильнее, и он невнятно бормочет. Он сглатывает, переводя взгляд на напольную плитку. — Эм. Эта одежда, — поясняет он. Он кашляет. — Это… Хорошо. Мне нравится. Тебе стоит- стоит взять его. На сегодняшний вечер. Шото опускает взгляд на искусно порванные прямые джинсовые брюки и темно-синюю полосатую рубашку с рукавами до середины предплечья. Это самый простой комплект из тех, что консультанты дали ему на примерку — никаких аксессуаров или дурацких кусочков ткани нет — и вообще он накинул это просто чтобы не выходить к Мидории без рубашки. Сейчас, когда он на это смотрит, ему кажется, что это не так уж плохо; однако он точно не представлял себя в этом на вечере со знаменитыми героями. Хотя рубашка мягкая. Он определенно носил вещи хуже. Консультант начинает активно кивать, ее фиолетовые глаза загораются, когда она осматривает его с ног до головы. — У вас такой хороший вкус, мистер Мидория! Полностью согласна — на нем сидит идеально. На моей памяти ни на ком так хорошо не смотрелось, честно. Почему-то Шото в этом сомневается — скорее всего, она получит проценты с продажи, да и чек за покупку одежды уже будет достаточно большим. Возможно, она скажет что угодно, чтобы Шото пришлось воспользоваться своим кошельком. Но Мидория смотрит на Шото так, словно никогда не видел ничего красивее. И только это уже может стоить тех баснословных денег. В итоге одежду ему покупает Мидория. Он называет это подарком на вечеринку. Ранний подарок на Рождество и День Рождения. Потому что почему нет, черт возьми? (Шото жалуется совсем чуть-чуть. Все-таки, рубашка действительно ему нравится.)***
— Тодороки, ты уверен, что этого хочешь? Потому что мы еще можем развернуться и пойти ко мне домой, если ты против. Серьезно. Никто не пострадает. Он задает этот вопрос уже пятнадцатый раз. Шото считал. Он медленно раздраженно выдыхает, когда они заходят в лифт, который довезет их до верхнего этажа небоскреба. Стоящий рядом с ним Мидория нажимает на кнопку семьдесят пятого этажа. Двери за ними закрываются, запирая их в коробке сияющих зеркал. Подъем начинается. Шото смотрит на Мидорию и поднимает бровь. — Такое чувство, что ты сам не хочешь туда идти. Я же говорил, все в порядке. Я хочу пойти. Мидория качает головой и пропускает пальцы через свои взъерошенные волосы. — Нет, дело не в этом. Я просто…. Я не хочу, чтобы тебе сегодня было некомфортно. Мои друзья могут немного… Перебарщивать. Даже со мной, а я уже давно их знаю. — То есть ты хочешь уйти. — Нет! То есть, возможно. Я не знаю, — он вздыхает и протирает глаза. — Может, мы просто придем и уйдем. Тридцать минут максимум. Хорошо? Шото переплетает пальцы за спиной и пожимает плечами. — Если мы рано уйдем, то деньги за мою одежду будут потрачены впустую. Оно едва ли того стоит, ты так не считаешь? Глаза Мидория пробегаются по отражению Шото в зеркале, после чего останавливаются на его Оксфордах. -Нет, оно того стоило. Ты выглядишь… Эм. Хорошо. Шото разглядывает отражение Мидории — он не надел свои отвратительные красные сникерсы впервые за, ну. Все время. Тонкий блейзер поверх футболки с v-образным вырезом и темные джинсы создают красивую картинку. Шото пытается не думать о том, как тяжело было бы вытащить Мидорию из этих узких штанов под конец вечера. Он хочет сказать «Ты потрясающе выглядишь», потому что это правда и потому что Шото настолько жалкий. На самом деле он говорит: — Твое чувство стиля… Улучшилось со старшей школы. Идиот. Мидория шокировано моргает, и в какой-то ужасный момент Шото думает, что обидел его. Но Мидория прыскает и искренне смеется, как только Шото открывает рот, чтобы извиниться. Он легко стучит по плечу Шото, получая слабую полуулыбку в ответ. — Придурок. — Придурок, который прав. — Я никогда этого не отрицал, — Мидория мягко усмехается, его хриплые выдохи наполняют лифт знакомым ощущением. Он неловко переминается с ноги на ногу, оттягивая рукава, словно они коротковаты — что просто до неприличия неправда, думает Шото. Блейзер сидит на нем идеально. Это даже нечестно. Мидория ловит его взгляд. Он застенчиво улыбается. — Эй, хочешь узнать секрет? Губы Шото дергаются. — Конечно. Быстро и в два раза более шокирующе, Мидория тянется и хватает Шото за локоть, после чего тянет его вниз так, словно хотел прошептать на ухо Шото милые глупости. Его пальцы крепко держат руку Шото — они ободряюще сжимаются, и в этот момент Шото чувствует себя в безопасности. — Мой пиар-менеджер покупает эту одежду, — шепчет Мидория. В его голосе слышится насмешка, и Шото изо всех сил пытается не закрыть глаза. — Меня перестали выпускать на улицу без одобрения после того, как я однажды надел носки со Всемогущим в парк. Мое чувство стиля не изменилось вообще. Почему-то это менее убийственно в сравнении с ощущением горячего дыхания Мидории у уха Тодороки и влажнее, интимнее и сексуальнее всего, что когда-либо в жизни чувствовал Шото. За несколько ударов сердца он пытается не выдать своей о боже о боже о боже реакции. На это похожа Причуда левитации? Словно ничто в мире тебя не удерживает, даже если ты этого хочешь? Он с радостью нырнет в бесконечность, если сможет до конца жизни переживать этот момент снова и снова. Согромным усилием Шото сглатывает и от веселья выдыхает через нос, после чего нежно отстраняется от слишком манящих губ Мидории. Не сейчас, никогда. — Серьезно? — спрашивает он и надеется, что хриплость в голосе ему только кажется. Он кашляет, чтобы избавиться от засевших в горле эмоций. — Я, ах. И никогда бы не подумал. Мидория ухмыляется, веснушки слегка сморщиваются у глаз. — Хорошо. Значит, мой пиар-менеджер справляется со своей работой. Скажу ей об этом завтра. Шото изо всех сил старается не поджечь только что купленную рубашку. Он кивает. — Определенно. Лифт издает мягкий дзинь, и двери открываются. И внезапно, всего становится больше. Намного, намного больше. Шото понимает, что сам клуб занимает весь верхний этаж здания. Мерцают электрические голубые огни, когда они выходят из лифта и проходят через толпу героев и их партнеров — престижный клуб, как уже говорил Мидория. Место, где герои могут развлечься без размещения их фото в социальных сетях. Вышибалы снаружи лифта кивают, когда видят Мидорию, и машут ему своими мясистыми руками, но вот на Шото прищуриваются. Он замирает, внезапно почувствовав холод. Он знает, что еще несовершеннолетний по американским законам (2). Технически, его вообще нельзя сюда пускать — еще четыре месяца. Почему он раньше об этом не подумал? Шото чувствует успокаивающее прикосновение к своей жесткой, ледяной ладони. Он опускает взгляд и видит узловатые, покрытые шрамами пальцы Мидории, которые переплетаются с его собственными. После этого Мидория поднимает их руки над головами окружающих их людей. «Он со мной», — говорит так Мидория, и вышибалы понимающе кивают спустя мгновение. Шото кажется, что со статусом Символа Мира приобретается множество пропусков. Неплохо, должно быть. Мидория еще раз сжимает руку Шото, после чего тянет его дальше в толпу шелковых платьев, запаха пота и невероятного давления тел. Они вместе проходят через толпу, словно указывая друг другу путь в этом неоново-синем сумасшествии. Они уклоняются от острых локтей и танцующих ног, разбитого стекла и липких луж спиртного и героев с Причудой изменения размера, которым приспичило сейчас ее активировать. Шото на пределе, пытается освоить все подробности клубной жизни, вливающиеся в него, словно кувшин с не иссякающей мудростью. Мидория ведет Шото через танцпол к окнам, выходящим на террасу, после чего резко идет влево. Они поднимаются по гладкой белой лестнице под навесом и оказываются на балконе, с которого видно поднимающуюся толпу танцующих героев. На балконе несколько белых диванов и низкие столики. За ними сидят странно выглядящие люди, которых Шото раньше никогда не видел. Например, мужчина, облокачивающийся о перила с напитком в руках и темных очках на глазах, несмотря на темноту в помещении. Рядом стоит девушка с короткими барвинково-голубыми (3) волосами и острыми зубами, напоминающими клыки Киришимы. Она оживленно разговаривает с мужчиной в очках, даже не беспокоясь из-за того, что он ее практически не слушает. И наконец, два близнеца, сидящие ближе всего к Шото и спорящие из-за чего-то — Шото не может разобрать на расстоянии. У обоих черные торчащие волосы и голубые глаза, похожие на неоновые стробы над танцполом. И затем Шото видит ее. Она сидит на краю одного из диванов, стоящих ближе всего к выходящим на город окнам, и держит в руках бокал янтарной жидкости. На ней красное облегающее платье, подчеркивающее ее длинные, натренированные ноги. Ее орехового цвета волосы вьются на открытом плече шелковистыми прядями, которые, словно, никогда не кончатся. На губах подходящий блеск, глаза подведены вверх острой линией. Она поворачивается и смотрит на Шото, когда замечает подходящего к ним Мидорию. Поначалу все в порядке. Пока Шото не смотрит ей в глаза. Они золотые, сияющие, и ободок радужки настолько темный, что Шото сразу забывает, где он находится. Он забывает, что держит Мидорию за руку и забывает свое, черт возьми, имя. Ему кажется, что эта девушка, кем бы она ни была, раскрыла его и перевернула все внутренности, вытаскивая все секреты и потаенные мысли, как мелочь из кармана. В голове крутятся картинки: тренировки со Старателем, свист чайника в доме в ту ночь, когда мама его обожгла, спортивные фестивали в школе и зализывание ран в одиночестве. Каждое воспоминание носится перед глазами, детали выделены и отчетливы настолько, что у Шото начинается невыносимая головная боль. Он видит Мидорию. Его улыбку по утрам. Играющий в волосах солнечный свет, когда они выходят на патруль. Он видит веснушки Мидории и обтягивающий его плечи костюм и его бездумное вмешательство в происходящее, потому что он замечателен сам по себе и его губы и и и- Мидория закрывает рукой его глаза. Становится темно и тихо. Он вдыхает, чувствуя, как его легкие поглощают затхлый воздух клуба так, словно он чистейший. Его колени трясутся, грудь непривычно сдавливает, как слишком много раз выжатую губку. — Черт, — шипит Мидория, и услышать его ругань уже достаточно для Шото, чтобы не упасть на пол. — Я должен был тебя предупредить. Я не думал, что она будет прямо здесь, честно. Сколько она открыла? Тодороки, ты меня слышишь? Но Шото не может ответить, потому что он не знает. Он знает, что видел вспышки… чего-то в своей голове. Цвета, формы, звуки. Что-то плохое. Или это было хорошее? Картинки размываются, заменяются последними воспоминаниями о- Он не может вспомнить. Раздается шорох, затем — стук каблуков по полу. — О мой бог, — говорит женский голос, слышно небольшой акцент и панику, — Изуку, прости! Я думала, что это ты идешь по лестнице, поэтому- — Все хорошо, Амелия. Я сам виноват. Забыл ему сказать, — тихо отвечает Мидория. Шото все еще ничего не видит, и прижимающаяся к его лицу рука теплая, но стоящее перед ним тело теплее. — Тодороки? — мягко спрашивает Мидория. Он близко. — Хей, Тодороки. Ты меня слышишь? Я должен знать, сколько воспоминаний она открыла. Бормотание — должно быть, Амелия. — Он не вспомнит, — говорит она Изуку. — Я запаниковала, когда поняла, что он на меня смотрел, и слишком быстро разорвала связь. Рука Мидории на его лице сжимается. Где-то на задворках сознания Шото думает, что, возможно, ему стоит волноваться из-за того, что Мидория так спокойно прикасается к его шраму. Однако пульсирующая боль в глазах немного берет верх. Он позже об этом побеспокоится. — Шото? — снова пытается Мидория. — Шото, давай же. Пожалуйста, скажи что-нибудь. Мне нравится, когда он произносит мое имя. Колеблясь, Тодороки тянется и обхватывает пальцами запястье Мидории, убирая его руку, чтобы Шото снова смог видеть. Все же, он удерживает взгляд на полу, моргая и вздрагивая из-за ярких голубых огней клуба, пока глаза пытаются привыкнуть. — Я в порядке, — тихо говорит он Мидории, смотря на кончики ступней. — Просто… Не ожидал этого. Он скорее чувствует, чем видит, как плечи Мидории опускаются. — Ох, слава богу. Я думал, что она случайно поджарила тебе мозги. Мне очень жаль, чувак, стоило сказать тебе до того, как мы пришли. — Нет, я сама виновата, — встревает Амелия, вставая рядом с Мидорией. Ее туфли с ремешками и слишком высокие, чтобы быть удобными. Шото чувствует, как ему тыкают пальцем под подбородком. — Знаешь, ты уже можешь поднять глаза. Мне очень жаль — ты просто застал меня врасплох. Это больше не повторится. Клянусь на мизинчиках. Она вытягивает мизинчик, и Шото не смеет до него дотрагиваться. Он медленно поднимает взгляд на высокую девушку, стоящую рядом с Мидорией. Глаза поднимаются по швам ее красного платья и золотому ожерелью, сияющему, как ее глаза — во всяком случае, пару минут назад они сияли. Ее зрачки сейчас тусклого янтарного цвета, а между идеально выщипанными бровями появилась морщинка беспокойства, подходящая к ее образу. Она выглядит невероятно виноватой. — Что ты со мной сделала? — спрашивает Шото, морщась, когда боль опасно возобновляется. Он хмурится и трет виски. — Я не… Я не помню. У тебя что-то вроде Причуды ясновидения, я прав? Губы Амелии дергаются. — Вроде того. Честно, думаю, что Изуку может объяснить это лучше. — Мия, вроде как, может поднять долговременную и кратковременную память, когда смотрит на кого-то, — мягко объясняет он. Мидория наблюдает за лицом Шото с выражением огромного беспокойства, зубы впиваются в мягкую плоть нижней губы. — Ее Причуда активна всегда, пока она самостоятельно ее не отключит. Это как держать закрытой дверь, отказывающуюся закрываться, понимаешь? — То есть чтение мыслей? — без раздумий говорит Шото. Он не сомневается в том, что видели его долговременную память. — Замечательно. — Это не чтение мыслей в прямом смысле, — отвечает Амелия, заламывая наманикюренные пальцы. — Только воспоминания. Я не могу сказать, о чем ты думаешь на данный момент, и не могу сделать ничего в этом духе. Я могу только наблюдать за происходившими событиями с твоей точки зрения, а не чувствовать твои переживания. — Ты не особо спасаешь ситуацию, — стонет Мидория, замечая, как Шото внезапно застывает. Амелия тоже это замечает. Она судорожно машет рукой, а ее глаза в ужасе распахиваются. — Я никому ничего не скажу, если тебя это беспокоит. Не то что бы я на самом деле что-то видела, но- — Мия, — припечатывает Мидория. Она затыкается. Ее щеки моментально краснеют. — Да. Прошу прощения. Я просто… Пойду присяду. Прости, еще раз. Мия возвращается на свое место и опрокидывает все содержимое своего бокала, даже не поморщившись. Затем она опускает лицо в ладони, и ее плечи дергаются. Внезапно она выглядит намного меньше и наименее спокойно, чем секунду назад. Перед глазами Шото появляется зеленый, когда Мидория перед ним встает и закрывает вид на девушку на диване. В его глазах мелькает беспокойство, а уголки губ недовольно опущены. Шото ненавидит это выражение лица. — Ты в порядке? — мягко спрашивает Мидория. Он снова осматривает лицо Шото на наличие любых признаков неприязни. — Хочешь уйти? Я знаю, в первую встречу ее Причуда может быть весьма неприятной, поэтому я не расстроюсь, если ты захочешь вернуться домой и отоспаться. — С тобой тоже было? — с недоверием спрашивает Шото. — Ага, — кивает он. — Один раз, когда только приехал в Нью-Йорк. Случайно вышло. Ей, эм, тяжеловато помнить, что нужно отключать Причуду, когда она расслаблена. Как минимум, твою связь отключили достаточно быстро. Шото поднимает бровь. — А как долго тебя рассматривали под микроскопом? — Примерно секунд двадцать, — отвечает Мидория, поморщившись. — Когда я в первый раз пришел в агентство, она спросила мое имя, не понимая, что делает. Когда я не ответил, она отключила связь, а я еще неделю страдал от головной боли. В качестве извинений я получил шесть коробок с маффинами. Шото недовольно хмыкает и рассматривает девушку через плечо Мидории. Он говорит тише. — Думаю, она увидела Старателя. И… и мою маму. Мидория мрачнеет. — Ты уверен? — Нет, — Шото хмурится в пол. — Но если она смотрела долгосрочную память, скорее всего, это всплыло первым. Готов поставить на это. Мидория вздыхает и протирает рукой лицо. Внезапно он выглядит невероятно уставшим. — Ну, если тебя это успокоит, она точно никому и ничего не скажет. Она знает все мои секреты. Ручаюсь за ее благоразумие. В какую-то секунду не происходит ничего. А затем осознание прилетает к Шото, словно пощечина. Он пялится. — Она знает об Одном за- Мидория морщится. — Да. — И она- — Да. Шото пораженно моргает. — И она никому не сказала? Ты уверен? Мидория уверенно кивает. — Ни единой живой душе. Ее прозвище Хранилище не просто так. Она знает секреты каждого. Если ты переживаешь за то, что она откопала в твоей голове, не стоит. На нее можно рассчитывать, поверь мне. Шото чувствует, как его немного отпускает. Осознание того, что кто-то еще знает о родительском таланте Старателя, не особо успокаивает, но если Мидория за нее ручается, то все не так уж плохо. Правда? Шото кое-как кивает со слабой улыбкой, показывая свое убеждение. Этой оливковой ветви достаточно для Мидории, чтобы осторожно привести Шото к диванам с остальными героями, где они опускаются на отбеленные подушки одного из диванов в небольшой тишине. Амелия смотрит на них виноватым, извиняющимся взглядом. Близнецы напротив перестают спорить и наклоняют головы с одинаково поднятыми бровями, когда Шото садится. — О-о-о, Изуку, это он? — пищит высокий голос. Шото пораженно смотрит, как девушка с барвинковыми волосами отходит от перилл балкона и опускается рядом с ним без разрешения. Она прижимается к его правому боку, как ленивая кошка, и хлопает очаровательными карими глазами, со взглядом намного старше, чем их хозяйка на вид. — Эм- пытается Шото, но Амелия его перебивает. — Забей на Рейну, — говорит она Шото, в ее голосе слышится нежность. На краю бокала в ее руке видно крупный красный след от помады. — Она любит новых людей — особенно милых, как ты. И Изуку без остановки говорил о тебе несколько месяцев, так что она долго этого ждала. Мидория ярко краснеет. — М-Мия! — Что? — невинно спрашивает она. — Это правда! Тут нечего стыдиться. Парень в очках, пройдя по балкону, упирается бедром в подлокотник одного из диванов. Из-за них Шото не видит его глаза, но ему кажется, что-то, что он за ними увидит, не очень симпатично. Парень хитро ухмыляется и протягивает обветренную, покрытую шрамами руку. — Я Дакстон, но ты можешь звать меня Дакс. Мия не шутит: парнишка говорит о тебе примерно столько же, сколько о Всемогущем. А о Всемогущем он говорит много. — Охренеть, как много, — говорят близнецы. Левый фыркает и закатывает глаза. — Типа, чувак. Найди новое хобби. Человек на пенсии. — И еще может надрать зад! — щебечет Рейна. Она заворожена поглаживанием руки Шото вверх-вниз — ему это не очень-то нравится, но он очень боится, что любые внезапные движения сделают только хуже. Он молча страдает. Мидория сжимает рукав Шото, вырывая того из мыслей. — Убей меня, — умоляет тот. — Подожги. Выкинь из окна. Как угодно. — Ах, Зузу, ты совсем не веселый, — дуется Рейна. — Мы просто пытаемся получше узнать твоего парня. Каждый раз, как мы пытаемся на него посмотреть, ты его уводишь! — на зыркает на него. — Я думала, что мы с тобой друзья. — Мы друзья, — вскрикивает он. — Просто… Друзья, как бы. Без границ, немного. Вообще, — он обвиняюще тыкает пальцем между Рейной и рукой Шото. — Видишь? Поэтому я его к вам не пускаю. Ты пугаешь. Она выглядит обиженно. — Я не пугаю. Ты пугаешь. — Нет, ты- Близнецы тандемом скрещивают руки на груди, фыркают и сутулятся, как капризные дети. — Когда, блять, Катсуки вернется из Японии? Потому что, е-мае, вы, ребятки, бесите. Амелия хмурится и осуждающе цокает. — Трей, будь дружелюбнее. Шото — мне можно называть тебя Шото? — наш гость. Ты ведешь себя невероятно грубо. Постарайтесь сдержаться на одну ночь. — Нахуй этот шум, — выплевывает Трей (?). — Из всех нас Катсуки был единственным, кто делал это место выносимым, и ты это знаешь. Рейна хмыкает. — О, ну не знаю. Думаю, иногда здесь неплохая музыка. И еда потрясающая! — Тебя никто не спрашивал, сахарная вата. — Пошутишь про мои волосы еще раз, и я этот нож для сыра затолкаю в оба твои горла. Дерзни, Трей. Трей, Рейна и Амелия начинают друг с другом спорить. Трей — оскорблениями и резкими жестами, Амелия — со спокойными, подобранными и с поразительным весом словами, Рейна — с быстрыми выпадами, которые звучат скорее ласково, чем раздраженно. Дакс тоже присоединяется, когда Трей еще раз дразнит Рейну за цвет волос, и вот тогда начинается веселье. Они перекрикивают музыку и каким-то образом умудряются заказывать напитки в середине подколов и оскорблений. Однако в течение вечера Шото понимает, что ругательства прикрывают настоящий разговор. «Пошел нахуй» значит «Передай мне лайм», «Объебись» значит «Я в туалет». «Ты самый худший напарник» значит «Твои методы работы бесят, но они эффективные, и я уважаю тебя за это». «Гадон» значит «Гандон». Креативно. Шото и Мидория сидят на диване и смотрят на огни, принимая напитки, когда их приносят, несмотря на то, что они немного несовершеннолетние. Жидкость обжигает горло Шото и по вкусу немного напоминает средство для мытья полов, но она помогает расслабиться и не походить на струну от гитары, поэтому он думает, что пропустить еще стаканчик-два — не такая уж плохая идея. Раньше ему не очень хорошо давалась социализация, но наблюдать за друзьями Мидории… Почти весело. Он узнает, что Причуду Амелии используют во время допросов злодеев, которые не хотят признаваться в своих преступлениях. Она часто присутствует на судах и рассказывает о том, что увидела — и большинство воспоминаний не очень приятны. Шото не завидует тому, что она увидела в его голове, это точно. У Рейны трансформирующая Причуда, позволяющая ей менять облик. Она не знает, как выглядит изначально, без Причуды. Она показывает ему отражение девушки со стрижкой под мальчика, глазами цвета зеленого стекла и кривой улыбочкой, которой Шото делает комплимент. Рейна немного мрачнеет после этого, но ее воздушный характер и голубые волосы возвращаются после текилы. Вскоре все забывают об этом разговоре. У Трей клонирующая способность, позволяющая создавать точные копии себя. По словам Мидории, Трей очень хорош в работе под прикрытием и предпочитает выполнять ее тихо, как Айзава-сенсей. Он громкий и с переменчивым характером, но прекрасно справляется со своими обязанностями, и на него можно положиться — во многом напоминает Бакуго, поэтому они и друзья. Каким-то образом. Шото не занимает себя мыслями о том, как, черт возьми, это работает. Дакс ничего не говорит. Он тихо пьет свое пиво. Очки прячут его глаза от любопытных. Мидория говорит ему, что у Дакса замораживающая Причуда — все, на что он посмотрит напрямую, сразу же замирает, пока он не найдет новую цель. Очки помогают, но они очень сильно настораживают. Все же он кажется милым, и Шото иногда ему кивает. Никто о них не спрашивает о Старателе. Никто из них не раздражает Мидорию. Они пьют и смеются и грызут соленые орешки, в то время как танцпол под ними ревет, полный отдыхающих на выходных героев. Шото ненавидит нарастающий жар — запах тел и кислый запах алкоголя, раздающиеся в воздухе — но может оценить легкость всего этого. Здесь нет ни камер, ни мобильных телефонов. Только кучка героев, желающих отдохнуть после недели ужаса и побоев. Это почти здорово. В какой-то момент вечера Рейна раскачивается на пятках (потому что она редко что-то делает без раскачивания) и хватает Мидорию за руку мертвой хваткой, что стаскивает его с дивана. Она тянет его к лестнице. — Потанцуй со мной! — хихикает она, качаясь снова. В свете ее волосы становятся барвинковыми, а цвет глаз меняется с розового на красный и зеленый, как будто она не может решить, какой цвет оставить на сегодня. Мидория кидает умоляющий взгляд в сторону Шото. — Помоги мне, — говорит он губами. Его щеки покраснели от алкоголя, а волосы в беспорядке. Шото ухмыляется, незаметно качает головой и тихо усмехается на возмущенное мидориевское «Предатель!», когда его тащат вниз по лестнице в толкучку. Он смотрит вниз, чтобы их найти, но с таким количеством людей это становится невозможным. Когда он возвращает к трем оставшимся героям, он чувствует на себе тяжелый взгляд Амелии. Он на автомате дергается, ожидая знаменитого вмешательства и копания в голове, как до этого, но она просто… смотрит на него. Наблюдает за ним. Трей смотрит за ним со своего места напротив, но тут ничего нового. Дакс может смотреть куда угодно, и Шото не мог бы этого знать. — Ты его наебываешь? — внезапно спрашивает Трей, сразу нахмурившись. Шото пораженно моргает. — Что, прости? — Я спросил, наебываешь ли ты его, — нетерпеливо повторяет он. Шото выглядит непонимающе, и Трой кивает в сторону танцпола и закатывает глаза. — Изуку. Чертов Символ Мира. Типа, я честно не знаю, ты вешаешь ему лапшу на уши или же настолько идиот. Дакс глубоко выдыхает и трет виски. Его светлые волосы приобретают зеленый оттенок благодаря голубым огням сзади. — Трей, да брось- — Нет, пусть продолжает, — говорит Амелия. Ее голос похож на мед. Она сжимает губы, осторожно наблюдая за Шото. — Мне кажется, я уже знаю эту часть ответа, но мне хочется увидеть картинку целиком, если ты не возражаешь. Шото чувствует, как защитные двери запираются одна за другой. Он осторожно рассматривает героев, вжимаясь в диван так сильно, как только может. — Я… не очень понимаю, о чем вы меня спрашиваете. — Дорогой, не нужно строить из себя дурачка. Мы спрашиваем тебя, — тихо говорит Амелия, отмахиваясь от обоих парней и придвигаясь ближе, почти заговорчески, — чувствуешь ли ты к Изуку то же, что и он к тебе, — она успокаивающе кладет руку на колено Шото, не обращая внимания на то, как он напрягается от контакта. — И все, милый. Мы просто хотим знать о твоих намерениях на его счет. Шото моргает. Если честно, он не знает, как еще на это реагировать. — Я сомневаюсь, что это вообще ваше дело, — безэмоционально отвечает он. — Мы с Мидоирей уже давно дружим- — Ублюдок твердолобый, — взрывается Трей. Они оба стонут и откидывают головы на спинку дивана. — Боже, как же я хочу Катсуки сюда. Дакс вздыхает. — Трей, богом клянусь- Амелия затыкает их резким взмахом своей наманикюренной руки, настораживающе не спуская глаз с Шото. Она наклоняет голову в сторону, темные трессы сползают с ее плеч мягкими кудряшками, и ее глаза на секунду сияют золотым, после чего снова становятся янтарными, потом оранжевыми, полупрозрачными и бездонными. — Ты прав, — нежно и осторожно говорит она. Ее голос обманчиво мягок. — Думаю, это не наше дело. То, что ты делаешь с Мидорией в свое свободное время, касается только вас. Вы оба взрослые, и я знаю, что ты можешь держать себя в руках. Я читала отчеты о твоих миссиях — ты хороший герой, Тодороки Шото. Очень хороший. Внезапно Амелия наклоняется ближе и замирает прямо перед носом Шото. Ее взгляд становится жестче, и улыбка напоминает пугало или волчий оскал. — Но если ты имеешь дело с Изуку, — медленно и опасно говорит она, — ты имеешь дело с нами. И мы, в отличие от некоторых, весьма злопамятны. Тебе лучше это запомнить, Герой Шото. Внезапно правая сторона Шото становится ненормально холодной, и он смотрит на Амелию с нескрываемым шоком. Он переводит взгляд на Трея и Дакса, рассматривающих его с серьезным выражением лица, словно в этом нет ничего необычного и совершенно пугающего. — Вы… — замолкает он и сглатывает. Он поворачивается к Амелии, чье лицо даже не шелохнулось. — Вы мне угрожаете? — Ну, очевидно, он тебе нравится, — просто говорит Амелия. Она возвращается в прежнее положение и берет свой бокал скотча и, беспечно пожимая плечами, делает медленный глоток. Она смотрит на него поверх дужки. — Все хорошо, Шото. Мы не разболтаем твой секрет. Шото сжимает челюсть и крепче обхватывает свои колени пальцами. — Все не так. Этого- такого никогда такого не было. — А, но могло бы быть, — Амелия подмигивает, подводка опускается опасно низко. — Понимаешь, Рейна внизу отвлекает его по моей просьбе. Если бы ты хотел, ты мог бы спуститься вниз и найти его. Купить ему выпить, немного потанцевать, признаться в своих чувствах- — Я не танцую. Она от него отмахивается. — Это просто пример. Ты не обязан танцевать. В общем, он внизу прямо сейчас, готовый быть пораженным самым красивым напарником во всем Нью-Йорке, — она выжидательно выгибает бровь, уголок ее накрашенных губ чуть поднимается. — Чего же ты ждешь? Апокалипсиса. Дня, когда Мидория уйдет в отставку. Дня наоборот. Шото знает, что только под этими условиями Мидория согласится поужинать с ним в менее дружеском смысле. У Шото много прибабахов, но он не идиот. Но он еще и не смельчак. — Я не могу, — говорит он. Язык во рту едва поворачивается. Ему слишком жарко, и комната по краям размывается. — Я не могу… это сделать. Он слишком важен. Он Символ Мира, а я… это я. Дакс качает головой и вздыхает, почти разочарованный. Шото чувствует незнакомый укол в груди — как он мог разочаровать человека, которого знает всего лишь три часа? Почему его вообще это волнует? Боже, даже Трей выглядит расстроенным — ну, настолько расстроенным, насколько это возможно. Он много скалится, как Бакуго. Неудивительно, что они поладили. Дакс тяжело опускает руку на правое плечо Шото, даже глазом не моргнув от пронизывающего холода. Он грустно улыбается. — Даже Символу Мира надо о ком-то заботиться, малыш. Приходить домой к кому-то каждый вечер. Если вы делаете друг друга счастливыми так, как я думаю, тогда тебе не о чем беспокоиться. — Он раздражающе влюблен в тебя, — язвит Трей. — Просто переспите уже и избавьте нас всех от проблем. — Шото, — голос Амелии заставляет его перевести на нее взгляд, и в этот раз он не дергается. Она тепло ему улыбается. — Я знаю, мы не должны вмешиваться, но мне кажется, что тебе нужен небольшой толчок. Поэтому я спрошу тебя еще раз. Чего же ты ждешь? У Шото нет ответа. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, как делал последние несколько лет со своей семьей, друзьями и даже прессой. Но ничего не говорит. У него закончились оправдания. У него закончилось время. Он ждал и ждал Изуку, и он устал от этого. Он чертовски устал. Шото сейчас в Нью-Йорке и живет в квартире своего лучшего друга. Они вместе патрулируют город и покупают продукты по вторникам и четвергам и, блять, вместе разгадывают кроссворды по утрам за тарелкой безвкусных полезных хлопьев. Шото ненавидит кроссворды. Чего же ты ждешь? Он резко встает с дивана со сжатыми кулаками. Он чувствует, как лед собирается на костяшках и на ладони, замораживая пальцы. Сердце бьет набатом. Левая сторона начинает дымить. Комната крутится. Он делает глубокий вдох через нос, чтобы собраться, и игнорирует поднятые брови трех героев, когда те рассматривают удивленные лица друг друга. «Не думай о них», — приказывает он себе. — «Не думай об этом». Думай о настоящем. Думай обо всем. Оно прямо здесь. Ему нужно только потянуться и ухватиться. — Прошу прощения, — бормочет он, после чего проходит мимо Амелии, Дакса и двух Трэвисов, прямо к лестнице. Он слышит улюлюкание и свист за своей спиной вперемешку с угрозами ногам и вырванным конечностям, но не обращает на них внимания — не сейчас, не сейчас. Его мозг слишком активно работает, шестеренки без остановки крутятся, слишком быстро, чтобы смазаться перед постановкой на место. Он понятия не имеет, что делает. Вообще. Ни разу, и все же он чувствует, как ноги несут его к цели, которую он не может ни увидеть, ни понять. Чего же ты ждешь? Он ждет, когда появится еще один подвох. Он ждет, когда взорвется здание и появится Шигараки Томура, способный разрушить все, как всегда. Он ждет, когда Изуку проснется с осознанием того, что Шото любил его до безумия еще со старшей школы. Он ждет, когда все встанет на свои места по мановению волшебной палочки, даже не думая, насколько глупо на это надеяться, если он вообще ничего для этого не сделал. Шото не думает дважды. Он проскальзывает в толпу людей, прорываясь через одетых в спандекс героев и напарников в повседневной одежде, которым было слишком лень идти домой переодеваться. Его ботинки топчат несколько бутылок и иногда прилипают, но свет от ламп бьет прямо в голову, а музыка разгоняет кровь. Он должен найти Мидорию. Должен. До того, как у него сдадут нервы или взорвется солнце. Плевать, что будет первым. Внезапно кто-то хватает его за локоть и дергает на себя. Парень с карими глазами и обычным лицом, но он закрывает пальцем губы Шото до того, как тот начинает возражать. Парень мелодично хихикает, глаза радостно щурятся, после чего радужка на мгновение становится ярко-розовой. Рейна за плечи разворачивает Шото и толкает его налево на сорок градусов, указывая путь сквозь толпу. — Давай за ним, тигр, — пропевает она, после чего со всех сил толкает Шото. Шото спотыкается и восстанавливает равновесие, вырываясь из толпы. Он недалеко от бара, рядом с полками алкоголя у дальней стены. Несколько пар мельтешат тут и там, болтают, смеются и делают селфи вдали от мясорубки за спиной Шото. Мидория, прислонившись к колонне под навесом, хмурится и рассматривает что-то в телефоне. Его волосы в беспорядке, а загривок покрыт потом. Он давно снял свой блейзер из-за жары в помещении. Он аккуратно висит на его предплечье. Мидория стоит в своей бледно-серой футболке с v-вырезом, плотно обхватывающей его плечи. Он поднимает глаза, когда к нему подходит Шото. На его лице появляется облегченная, но немного смущенная улыбка. — Тодороки, — говорит он. Его голос на удивление хриплый. — Что ты тут делаешь? Я думал- — Давай уйдем отсюда, — перебивает его Шото. Мидория моргает. Он открывает рот, а потом закрывает. — Эм, — он хмурится и чешет заднюю сторону шеи. — Если ты хочешь — конечно. Все в порядке? Нет. Да. Я не знаю. Внезапно и до потери храбрости Шото тянется, чтобы крепко взять Мидорию за руку. Он переплетает их пальцы, наблюдая, как от них отражается свет бирюзовых огней, и запоминая каждый подъем его поврежденных суставов. Слова застревают в горле и душат необходимостью быть произнесенными. — Все замечательно, — говорит Шото абсолютно искренне. Он поднимает взгляд и смотрит в широко распахнутые глаза Мидории. В этот раз на его губах расцветает искренняя улыбка. — Ты… хочешь- — Да, — выпаливает Мидория. Он закрывает глаза, жмурится и качает головой, словно пытаясь вернуть себе зрение. Он смотрит на Шото так, будто тот не настоящий, будто он изображение, в которое хочет верить, но не может. Не сейчас, как минимум. Не пока появятся все доказательства. — Я-да. Да, идем. Но я должен сказать Амелии, что мы уходим. Она будет волноваться. Он начинает двигаться, но Шото тянет его за руку на несколько дюймов к себе. — Она уже знает. Я сказал ей до того, как пошел за тобой. Мидория стоит близко — слишком близко, и Шото чувствует нежные касания его дыхания на обжигающей коже шеи. Его губы приоткрыты и выглядят мягкими, умоляющими о поцелуе. Его зеленые глаза смотрят на Шото, широко раскрытые от шока и смущения, но в них есть огонек удивления, которые почти дает Шото надежду. Надежду на то, что все получится. Надежду на то, что следующим утром все будет в порядке, идеально и по-другому. Мидория кусает нижнюю губу и смотрит между его глаз, почти нервничая. — Ты… — запинается он, выдыхая через нос. — Ты сейчас пьян? — Нет, — честно отвечает Шото. Он делает шаг навстречу к Мидории, и они почти касаются носами. Шото пытается взять под контроль трясущиеся руки. — А ты? — Нет, — сглатывает Мидория. — Но, кажется, мне стоило выпить. Мидория смотрит Шото в глаза, и то, что он находит, пугающее, дикое, и совершенно неизвестное во всех существующих смыслах. Чистая зелень его глаз берет верх, и сердце знакомо замирает. Сверкающие в них чувства сбивают дыхание. Мир вращается вокруг своей оси. Он думает о мягких бархатистых листьях клевера и горных лесах у себя дома, о бамбуковых лесах и плюшевом мхе на северных сторонах деревьев. Шото может утонуть в глазах Мидории, окунуться с головой и никогда не выныривать. Он мог умереть, и умереть счастливым. Чего же ты ждешь? Шото усиливает хватку на руке Мидории и ведет его к лифту, уклоняясь от других посетителей клуба и кивая вышибалам, подозрительно рассматривавшим его менее трех часов назад. Один из лифтов открыт и ждет, когда они зайдут внутрь. Шото, не теряясь, толкает Мидорию внутрь и бьет ладонью по панели с кнопками, чтобы поехать вниз. Двери издают мелодичный дзинь и закрываются, заворачивая обоих парней в кокон приглушенной тишины. Кто-то двигается первым. Прежде чем осознать все происходящее, Шото идет вперед. Мидория отвечает его на полпути с протянутыми руками и губами, моментально раскрывающимися при касании.Резкий вдох через зубы и приятное ощущение Мидории, прижатого к одному из зеркал — как если бы гравитация уходила из-под ног метр за метром, этаж за этажом. Шото наплевать. Кабели могли бы порваться, как струны фортепьяно, как только закрылись бы двери, и сравнять их с мертвым грузом в кабине. Они могли бы сейчас падать. И Шото было бы наплевать. Его длинные горящие пальцы обхватывают шею Мидории и поднимают его голову для большего удобства. Мидория ахает ему в рот. Он сжимает в руках перед рубашки Шото и растягивает ткань, словно желая ее разорвать — или удержать изо всех сил, Шото не знает. Он знает лишь то, что они сгорают заживо, нервные окончания пульсируют от странной смеси боли и удовольствия. И Шото не знает, как это остановить. Он даже не знает, хочет ли это остановить. — Тодороки, — шепчет Мидория ему в губы. Его глаза закрыты из-за немого удовольствия. Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но Шото снова пускает в ход язык и зубы и слишком много, недостаточно, нужно больше большебольше. — Нет, — бормочет он между поцелуями. Он проводит пальцем по мягким скулам Мидории, кусая нижнюю губу. — Шото. Зови меня- зови меня Шото. Как раньше. Пожалуйста. Мидория утопает в поцелуе, с мягким вздохом отвечая Тодороки. — Шото, — повторяет он, и Тодороки не может подавить маленький звук, проходящий сквозь губы. Мидория снова и снова бормочет его имя, когда губы Шото спускаются к его шее, а руки проводят там, где нельзя. Изо рта Шото выходит несдержанный пар, и Мидория скулит каждый раз, как тот касается его кожи, покрывается мурашками и тянется вперед, словно следуя за теплом. Шото оттягивает нижнюю губу Мидории зубами и опускает руки на бедра Мидории, запуская пальцы под тонкий край его футболки, чтобы исследовать все выступы и ровности на торсе, запоминая их, как неизвестные места. Он рисует маленькие круги на накаченных бедрах Мидории и опускается по их крутым краям, пока пальцы не касаются джинсовых швов и латунных пуговиц. Он запоминает каждый сантиметр, потому что не знает, когда еще у него появится такая возможность. Мидория тянется вперед, когда руки Тодороки начинают массировать нежные мышцы в нижней части его спины. Кончики пальцев находят две ямочки над его талией, которые Шото раньше видел только издалека. Мидория прижимается к Тодороки каждым дюймом своего тела, словно ему этого мало, побуждая пойти дальше, сделать больше, быть большим. Потом Мидория запускает руки в волосы Шото и тянет и ох-должно быть, об этом и писали в книгах. Шото до такого идиотизма влюблен в Мидорию Изуку. Так полон, полон, полон им, и ими, и постоянного кого волнует, что простирается перед ними обоими. Мир мог бы быть на грани разрушения, и Шото и пальцем бы не пошевелил, если бы это значило отстраниться от губ Мидории больше, чем на секунду. — Где, — выдыхает Мидория, наклоняя голову, чтобы дать Шото больше места, — ты такому научился? Я не жалуюсь! Совсем нет, просто–боже, Шото, прямо здесь — я удивлен. Шото впивается зубами и гибкие мышцы и сухожилия в месте между плечом и шеей Мидории и нежно посасывает, после чего выпускает струю холодного воздуха на это место. Он наслаждается тем, как Мидория дрожит в его руках. Он снова тянется к нему, опускаясь под острый угол его челюсти. — Я не знаю, — бормочет Шото, довольно замечая мурашки на коже Мидории. Он улыбается и кусает его под ухом, из-за чего Мидория в его руках становится податливым. — Я не знаю, не знаю, — повторяет он. Слова приглушенные, их едва слышно. Шото начинает бормотать их себе под нос. — О, боже, — стонет Мидория. Шото чувствует руки на своей груди, но не может понять, что происходит. Его отталкивают? Тянут на себя? — Шото. Шото, мы почти приехали. — Плевать, — ворчит тот, проводя губами по лицу Мидории, пока не касается его собственных и снова не погружается в поцелуй. Шото кладет руки на его щеки и запоминает каждый издаваемый Мидорией звук. Он откладывает их в своей памяти на дождливый день — или на любой день. Серьезно, он никогда не захочет забыть хоть секунду всего этого до конца своей гребаной жизни. Мидория смеется. И это такой милый и полный искренности звук. Шото чувствует, как улыбается в поцелуй без единой задней мысли. — Тебе, может, и плевать, — Мидория быстро его целует, — но не мне. Мы же вот-вот спустимся в холл, и куча незнакомцев поймает нас на поцелуе в лифте. Знаешь ли, я не фанат эксгибиционизма. Шото неохотно отстраняется и смотрит на Мидорию — Изуку — с нескрываемым восхищением. Он рассматривает его распухшие от поцелуя и укусов губы и смешно спутанные волосы. Вблизи Шото может посчитать веснушки на кончике его носа. Боже, их, должно быть, тысячи. Мидория кусает губу, и это привлекает взгляд Шото, словно магнит. Мидория робко смеется, его щеки становятся темно-розовыми, что делает его веснушки только темнее. Нервничая, Мидория тянет руку и поправляет воротник его рубашки, пока тот не укладывается как следует, даже перпендикулярно его покрасневшим ключицам. Мидория занимается и его волосами, двигая пряди, пока те не выглядят аккуратно и нетронуто. — Вот так, — нежно говорит он. Его глаза полны удивления и неподдельного счастья. Он опускает руки на щеки Шото и проводит большими пальцами вперед-назад, пока кожа не начинает покалывать. — Ты идеален. Дверь звенит, оповещая всех в лобби об их появлении. Шото серьезно подумывает о том, чтобы спаять двери, целых три секунды, но отказывается от этого. («Быть примером для общества» не было для него ограничением вплоть до этого момента.) Из-за остатков смелости он делает шаг вперед, чтобы украсть еще один поцелуй до того, как в кабину лифта проникнет свет, проглатывая удивленный звук от Мидории, словно памятный подарок: что-то, что он сможет достать позже и вспомнить. Вспомнить, какого это было жить хотя бы раз, в лифте с милым парнем, носящем милые брюки, с ослепительной улыбкой, способной до конца бесконечности обеспечить Нью-Йорк светом. В этот раз Мидория берет его за руку и крепко ее сжимает. — Давай, — говорит он Шото, со своей по-глупому прекрасной улыбкой и по-глупому великолепными глазами. Он со спотыканием тянет Шото за собой из лифта. — Мы можем пойти в места получше. И Шото следует за ним.***
Квартира Мидории находится в пяти кварталах от клуба. У них должно уйти десять минут на дорогу от одного лифта до другого. Пятнадцать минут максимум, если решать пройтись по всем улочкам и дождаться всех светофоров. Тридцать семь минут спустя Мидория и Шото бегают по Центральному Парку — живописный маршрут, говорил ему Мидория — держась за руки и со смехом прыгая с огромных деревьев, деревянных скамеек и железных фонарей, отбрасывающих янтарный свет на бледные каменные дорожки и увядшую траву. Уже поздно, и парк, технически, закрыт, но охрана либо знакома с Мидорией лично, либо слишком ленится их задержать. По сути, они одни в Центральном Парке, под покровом далеких и холодных звезд, в компании самих себя и нескольких белок. На улице холодно, и местами падают снежинки — Шото поддерживает тепло в левой руке, за которую его тянет Мидория, и отпугивает все мурашки, способные их атаковать. Они гонятся друг за другом на велосипедных дорожках, забывая о своих Причудах и просто живя. Шото никогда не испытывал такой свободы — трепещущее чувство свободы в груди, похожее на гелий, из-за которого он чувствует, что летает в космосе, крутится туда-сюда. И он так, блять, счастлив, что готов взорваться. Они бегут, и бегут, и бегут, перепрыгивая через камни и врезаясь друг в друга со смехом. Они не заканчивают игру в догонялки благодаря Шото, прижимающему Мидорию к стволу дерева или столбу или нижней части пешеходного мостика — он не возражает. Пока теплый Мидория у него в руках, еще теплее, когда касается его губ, пока он хихикает, как лунатик, потому что он такой. Шото не уверен, что он сам полностью здоров в психологическом плане, поэтому он полагает, что не ему стоит что-то говорить по этому поводу. «Я люблю тебя», — думает Шото, запуская пальцы в волосы Мидории в неизвестно какой раз за вечер и шепча ему в губы секреты. — «Я люблю тебя, и я был таким идиотом». Они выбегают из Центрального парка и растворяются в темноте, как два злодея, связанные на кончиках пальцев. Они переходят дорогу. Они слоняются. Они заходят в переулки, где им кажется, что их никто не видит, погружаясь в свой мир, скрываясь в тенях. Они целуются с зубами и языками и прикосновениями, от которых Шото чувствует покалывания сквозь рубашку. Он чувствует давление, появляющееся в груди, превращающее его в пепел прямо на месте. Он поддается. Ему все равно. Ему все равно. Когда они доходят до нужного дома, Мидория притягивает Шото в крепкое объятие в переулке справа от здания. — Держись, — шепчет он. По коже пробегает зеленый свет, когда он активирует Причуду. У Шото едва ли есть время, чтобы обхватить руками плечи Мидории, после чего они прыгают вверх, словно ракета. Шото наполовину волнуется, что это никогда не закончится, что они утонут в чернильной темноте неба, пока солнце окончательно для них не исчезнет. Однако они приземляются быстрее ожидаемого. Они падают, и ветер шумит в ушах Шото. Они приземляются на балкон Мидории мягче, чем, если честно, ожидал Шото. Намного мягче. Он чувствует резкую смену направления, когда ноги Мидории касаются земли, но его колени поглощают большую часть шока без малейшего усилия. — Это было… — запинается Шото, смущающе тяжело дыша и отшатываясь к ограждению. — Эффектно. Мидория пожимает плечами и бросает блейзер на землю, после чего снова подходит к Шото. Он быстро целует его и улыбается. — Мне не очень хотелось ждать следующий лифт, а тебе? В его глазах хитрость и радость, и Шото чувствует, как его улыбка растет. Он кладет руки на талию Мидории и прижимает пальцы к его мягкому животу просто потому, что может. — Не особо, раз уж ты об этом упомянул, — бормочет он и наклоняется. Он оставляет еще один поцелуй на губах Мидории, но давление пальцев останавливает его в сантиметре от цели. Он хмурится и открывает рот, чтобы узнать причину, но пальцы Мидории растягивают его губы в улыбку. Шото моргает. — Эм- — Сделай так еще раз, — мягко говорит Мидория. Он сосредоточенно хмурится, пытаясь поставить губы Шото так, как ему хочется, и фыркает, когда полученный результат совершенно его не удовлетворяет. — Пожалуйста. — Как сделать? Улыбнуться? — Да, дурачье, — Мидория тыкает его в нижнюю губу, словно его касание способно творить магию. — Давай, сделай это. Я вежливо попросил и все в этом духе. Шото прыскает со смеху. — Ты мило попросил меня, назвав дурачьем? Страшно подумать, что бывает, когда ты просишь немило. Мидория хмурится и бьет его. — Придурок. Ты понимаешь, о чем я, — колеблясь, он тянет руку и проводит пальцем по линии нижней губы Шото, но в этот раз нежнее. Его взгляд становится мягче, когда он смотрит на лицо Шото. — Пожалуйста, — шепчет он, двигаясь ближе. — Ты так редко улыбаешься, что я… Я не знаю. Просто мне кажется, что все прошлые разы я проморгал. Я хочу запомнить этот — в этот раз по-настоящему, — он кусает губу. — Ты же понимаешь, о чем я? Понимает. Шото полностью понимает, о чем говорит Мидория, потому что в школе он думал о том же самом. Тогда он хотел запомнить все возможные улыбки Мидории, чтобы знать их, как свои пять пальцев. Ему до смерти хотелось узнать о мальчике, раздающем улыбки, как конфеты, и никогда не чувствовавшем, что с ними уходят частички его души. Поэтому он улыбается. В это раз мягче. Он знает, что улыбка получилась, потому что лицо Мидории сияет ярче солнца. Ему хочется дотронуться, дотянутся и поймать то, что он так долго желал. Он тянет руки и сжимает в руках лицо Мидории просто потому, что может. Кончики пальцев проходят по волосам, где они касаются краев ушей. — Вот так, — бормочет Мидория, смотря на Шото с нескрываемым интересом на лице.– Это было трудно? «Нет», — думает Шото. — «Совсем нет». Шото целует его, долго и крепко, пока они не утопают друг в друге полностью. Они все еще на балконе Мидории, и ветер дует достаточно сильно, чтобы у него застучали зубы. Шото нагревает левую сторону, пока мурашки не сходят, и запускает руки под футболку Мидории и прижимает их к его животу. — Я когда-нибудь говорил, — Мидория ежится, — насколько- насколько ты полезен зимой? Типа, с-серьезно. Пожалуйста, будь моим обогревателем. Шото мягко усмехается и проводит ладонью по животу Мидории. — Ну, — говорит он, растягивая слово и поднимаясь к груди, — думаю, я с этим справлюсь. Раз уже ты так мило попросил. Мидория дрожит и закатывает глаза. — Ты хуже всех. Улыбка Шото дергается. — Правда, худший? Хм. Тогда, раз ты хочешь, я могу уйти. Взгляд Мидории сразу становится жестче. Он хватает Шото за воротник и притягивает его в грубый поцелуй, выбивающий весь кислород из легких Шото и пускающий дрожь в его коленки. Когда Мидория отстраняется с громким чмок, он зыркает на Шото и говорит, наклоняясь опасно близко. — Даже не смей. Шото сглатывает. — И не подумал бы. — Хорошо, — Мидория кладет руку на заднюю сторону его шеи и запускает пальцы в волосы, после чего тянет его к себе так, чтобы посмотреть в глаза. Он тянется вперед, горячо выдохнув, и прижимается губами к уху Шото. — Теперь перестань болтать и отведи меня внутрь. Я замерзаю. Шото даже при всех усилиях не смог бы двигаться быстрее. Мидория снова его целует, проскальзывая языком в рот с поразительной легкостью и напористостью. Кровь Шото от этого закипает. Он вслепую отшатывается назад, к стеклянной двери, которая, он знает, находится сзади. Мидория проводит кончиком языка по зубам Шото и засасывает его нижнюю губу. Он знает, что издает неприличные звуки, но он сожжет свою очень дорогую и очень новую рубашку, если не избавится от нее прямо, блять, сейчас,, а он не может. Найти. Чертову. Дверную. Ручку. Мидория играет с застежкой на ремне Шото, когда его руки, наконец, дотрагиваются до холодного металла. Он почти облегченно смеется, открывая дверь в квартиру — еще секунда, и балкон Мидории быстро превратился бы в угольки. Они заваливаются внутрь, тяжело дыша и протягивая друг к другу руки. Они бьются о спинку дивана в гостиной, дерево впивается в спину Шото. Его ремень с припасами все еще лежит на кофейном столике. Он раскрыт и только наполовину наполнен медикаментами — Шото ставит в голове галочку, чтобы уложить все припасы до отъезда утром. Эта мысль быстро уходит из его головы, когда Мидория одним движением расстегивает его рубашку и бедрами прижимает его к дивану. — Изуку, — хрипит он, пальцы сгибаются под кожей ботинок. Шото сжимает спинку дивана правой рукой, и он знает, что на подушках появляется корочка льда — рано или поздно они растают, и бардак будет просто отвратительным. — Я- я не могу- Но Мидория только ухмыляется и опускает голову, после чего проводит языком по ключицам, прямо над воротником. — Спальня, — бормочет он низким и хриплым голосом. — Да. Спальня, — выдыхает Шото. Он клянется, что видит струйки дыма, исходящие от плеча. Он слишком занят, чтобы даже подумать об охлаждении тела. Если он серьезно горит- Что ж. Профессиональный риск. Большие ладони Мидории переходят на бедра Шото. Он нежно тянет его на себя, отрывая того от дивана, и ведет его дальше по коридору маленькими, плохо скоординированными шагами. По пути они скидывают обувь, пиджаки, рубашки и ремни, приближаясь к своему пункту назначения. Деревянный пол под ногами холодный, но тепла Шото достаточно на них двоих и на всю квартиру. Поэтому он решает, что все расходы покрыты, все учтено. Когда они добираются до спальни Мидории в конце коридора, Шото борется с замком, после чего открывает дверь нараспашку. Он все еще целуется с Мидорией самым бесстыжим способом. Они кусаются и полушепотом говорят слова восхищения и изо всех сил пытаются в одну ночь уложить то, что у них не было времени почувствовать или даже подумать за одну ночь. Шото кажется, что Мидория снимает с него шкурку за шкуркой с каждым прикосновением, каждым укусом и каждым немым проявлением симпатии. Когда Шото ногами чувствует край кровати Мидории, он позволяет гравитации взять верх и садится. Он поднимает руки и кладет их на закрытые джинсами бедра Мидории самым непристойным способом. В приглушенном свете у него темный, неописуемый взгляд и такой просящий, что Шото чувствует слабость в не видимых глазу местах. — Изуку- начинает он, но его перебивают быстрым, забирающим дыхание поцелуем в губы. Он наклонился и смотрит в глаза Шото с нескрываемой радостью и любопытством. — Ты хочешь этого? — спрашивает он, едва ощутимо и с любовью очерчивая край шрама на его лице. Он обеспокоенно хмурится, а пальцы дрожат. — Прошу, Шото, скажи мне. Я хочу знать до того, как все… произойдет. — Да, — выдыхает он и тянется за касанием Мидории. Он издает смешок, почти недоверчивый — кто бы этого не захотел? — Да, я хочу этого. Я хочу тебя. Улыбка Мидории маленькая и яркая, как падающая звезда. Он тянется вперед и прижимается ко лбу Шото губами, на момент, на секунду, замирая, после чего отстраняется. Он показывает большим пальцем в направлении коридора. — Я, эм, быстренько освежусь, ладно? Скоро вернусь. Не… двигайся. И не надевай одежду, — и добавляет, как постскриптум. — Эм. Пожалуйста. Шото упирается руками в кровать. — Хорошо, я буду здесь. Мидория минуту неловко возится, доставая из карманов кошелек и мобильный, после чего кидает их кучей на кровать. После он уходит из комнаты спиной вперед. На его лице глупая улыбка, когда он смотрит на Шото с восхищением. Словно он не может поверить своей удаче. Он в последний раз смотрит на него, когда доходит до порога комнаты — потом разворачивается и исчезает в коридоре, быстро шагая и невнятно бормоча. Шото падает на кровать и выдыхает. Из его носа плотным облаком выходит пар, закрывающий его нелепую ухмылку от всего света, даже от него самого. Он лежит на кровати своего лучшего друга в расстегнутых штанах и с носком на правой ноге. Волосы спутаны, и губы свело от поцелуев. Он так счастлив. Боже. Он так глупо и совершенно точно счастлив. Возможно, Изуку пришел бы на свадьбу Фуюми как пара Шото, если тот наберется смелости и пригласит его. Он изо всех сил пытается представить Изуку в элегантном костюме с галстуком, в кои-то веки, правильной длины и уложенными волосами и — и нет, он не может себе это представить. Он сразу же забывает об этой идее. Возможно, Мидория на самом деле захочет пригласить его на ужин не как друга. Кто бы платил? Поспорили бы они об этом и заплатили пополам, как всегда? Или Изуку заплатил бы за сам заказ, а Шото добавил чаевые? Шото не знает, что в таких случаях говорит этикет (4) — он делает пометку поискать информацию об этом позже. У Шото рождается мысль. Это значит, что они теперь встречаются? О, боже. Шото не знает, как строить отношения. Несколько интрижек за прошедшие годы, определенно, не считаются. Кто-то вроде Мидории захочет стабильных, нормальных отношений со своим парнем. Иисусе, от одного только слова Шото становится нехорошо. Может, когда Изуку уснет, он позвонит Яойорозу и попросит совета. Или напишет Фуюми сообщение — она выходит замуж, поэтому она, очевидно, может ему помочь. Правильно? Из панической атаки Шото выдергивают вибрация телефона и ослепляющей свет экрана с левой стороны. Он морщится и с мычанием закрывает глаза рукой, но свет проходит сквозь пальцы. Телефон вибрирует через определенные промежутки времени — значит, звонок. Хмурясь, Шото садится и тянется за телефоном, после чего смотрит на слишком яркий экран. Оу. Это агентство. Шото интересно, что им нужно в такой час. Он хмыкает и хмурится, когда телефон не перестает звонить. Узнать, что они хотят, не сделает ничего плохого. Он медленно тянется, чтобы провести пальцем по экрану- 3 пропущенных звонка Шото резко выдыхает. Ну, очень жаль. Возможно, они оставят голосовое сообщение. Шото идет дальше и снимает блокировку с телефона Мидории, чтобы проверить почту и дождаться сообщения- Кое-что попадается на его глаза до того, как он успевает выйти на главный экран. От: Главный офис22:13 ≫ Требуется помощьСиП на 1174 С. 49 вызывает все службы быстрого реагирования. 913Ф ≫ Код ЖЕЛТЫЙ, массовые жертвы на месте происшествия ≫ Герои группы A,B и E, ответьте как можно скорее ≫ Герои Дэку и Нуклеин, ответьте как можно скорее Шото пораженно пялится на сообщение. 913 — преступление, связанное с поджогом. Поисково-спасательная операция при пожаре в городском квартале? Массовые жертвы?Голова Шото кружится, когда он пытается вспомнить, выходил ли кто из героев из клуба. Они с Изуку были слишком заняты друг другом, чтобы обратить внимание на кого-то еще. Он не может вспомнить. Герои Дэку и Нуклеин, ответьте как можно скорее. Сообщение пришло не только что, к тому же прочитано. В груди Шото сворачивается страх, когда он открывает список пропущенных звонков. Большинство из них из агентства, пришли за последний час с разными интервалами. Шото далеко не глупый. У него уходит секунда на вывод: Мидория видел сообщения, чувствовал вибрацию от звонков и проигнорировал их. Шото находит свой телефон в кармане, чтобы проверить новости. Прошу, пусть это будет ложная тревога; пусть это будет слух, пусть масштаб трагедии будет меньше… Пожар в Бруклине. Тринадцать пострадавших. Погибших нет — пока что. Похоже, поиски продолжатся рано утром. Шото скорее чувствует, чем слышит, как Изуку возвращается в комнату. Он не смеет поднять взгляд из-за страха эмоций на своем собственном лице — может, на нем смущение? Разочарование? Горечь? Огонь в его крови угасает с каждой секундой, пока он обдумывает полученную новость. — Хей, — выдыхает Мидория. Шото слышит улыбку в его голосе. Мягкие шаги, приближающиеся к нему. — Ты- — Почему ты их проигнорировал? Мидория замирает. Шото поднимает на него нахмуренный взгляд, его губы сжаты. Он держит перед Мидорией телефон со всеми разоблачающими подробностями на экране. Он тихо надеется и молится и хочет, чтобы у Изуку было безобидное объяснение для него, какое-то оправдание, способное сделать все правильным, чтобы они могли продолжить свою ночь. Пожалуйста, объясни мне это. Пожалуйстапожалуйстапожалуйста. Изуку смотрит на телефон в его руках и становится бледнее лунного света. Его глаза распахиваются в ужасе. — Ты- он заикается и хмурится. — Ты рылся в моем телефоне? — Тебе звонило агентство. Я хотел ответить и случайно прочитал твои сообщения. Лицо Изуку мрачнеет. — Случайно, — повторяет он. Шото чувствует, как страх свинцом укладывается в его животе. — Да, случайно. Я не просматривал твой телефон специально, если ты об этом. — Я не- Мидория запускает руку в свои спутанные волосы и выдыхает, зажмурившись. — Ладно, хорошо. Это… эм. Блять, — он нервно смеется, проводя рукой по лицу. — Я-я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Шото. Шото встает с кровати и подходит к нему, поворачивая к нему экран телефона. Голубой свет от экрана, отбрасываемый на лицо Мидории, делает его больше похожим на призрак, чем на Символ Мира. — Ты это проигнорировал, — повторяет Шото. Что-то открывается в глазах Мидории. Он моргает и опускает взгляд на пол меж своих ступней. Его голос тихий. — Да. — Почему? — Ты серьезно меня об этом спрашиваешь? — Не веди себя так, словно это глупости, Мидория. — Не веду. Просто я думаю, что глупо задавать вопросы, на которые уже знаешь ответ, — в его голосе слышны попытки оправдаться. В конце его голос дрожит, как керамическая чашка, слишком много раз помытая в машинке. Мидория хмурится, брови опущены очень низко. — Я подумал, что если бы это было действительно важно, Мия или еще кто позвонил бы мне. Ты знаешь, что в агентстве любят вызывать меня по мелочам, Шото. У меня выходной. — Только это не была мелочь, — Шото протягивает свой телефон, на экране которого светится статья. — Тринадцать пострадавших, Изуку. Тринадцать. Глаза Изуку распахиваются, и он хватает телефон из рук Шото и подносит его ближе, чтобы найти на мелком тексте больше информации. Он бормочет слова, но когда доходит до тринадцать, он отшатывается, словно буквы вытянулись и ударили его. Он в ужасе смотрит на Шото. — Я-я не — заикается он. — Я не мог- — Пострадавших могло бы не быть, будь ты там, — тихо говорит Шото. Его горло покрывается гравием, грубым и неровным. Каждое слово копает глубже и создает больше крови. — Тебе не стоило игнорировать звонки. Оно того не стоило. Я того не стою. Тебе не стоило отмахиваться от сообщений, просто чтобы мы могли- — Переспать? От наглости фразу щеки Шото немного краснеют. — Да. Чтобы мы могли переспать. Изуку сухо смеется. Это ужасный, скрипучий звук, от которого у Шото леденеет кровь. Он тяжело дышит, а в его глазах знакомый блеск, от которого у Шото скручивает живот. — Ах, да, — едко говорит Изуку. — Потому что к черту мое счастье, да? Я всего лишь герой Номер Один, Символ Мира. Я должен жертвовать всем, так? Какая разница, чего я хочу для своей жизни? Шото хмурится. Он никогда не видел такое выражение лица у Изуку, и его чутье бьет в колокола. Выскакивают красные флаги и звенит сирена в его голове. — Изуку- — Боже, — выдыхает он, прижимая ладони к глазам. У него ухмылка, дрожащая и искривленная и неправильная, и когда он смотрит на Шото сквозь пальцы, что-то ломается у него в груди. — Я просто… Я просто хотел побыть эгоистом хоть раз. И все. Одна глупая, эгоистичная ночь с тобой, и все было бы идеально. Так, блять, идеально. Шото, словно замороженный, стоит перед Мидорией. Его глаза широко распахнуты, и он пытается что-то сказать. Ему не очень даются слезы или эмоции, потому что у него самого было не очень много опыта. Но особый сорт слез Мидории — то, что он даже никогда не пытался успокаивать, потому что с этим он очень хреново справляется. Он кусает щеку изнутри и разрабатывает план. Колеблясь, он вытягивает руку, чтобы, как ему кажется, коснуться голого плеча Мидории. Мидория, не глядя, отталкивает его руку. — Не надо, — цедит он дрожащим голосом. Когда он снова поднимает взгляд, на его щеках видно размазанные, серебряные дорожки слез. Он выглядит настолько разбито, что внутренности Шото скручиваются в животе. — Мидория, — пробует он, кусая губу. — Пожалуйста, не… эм. Не плачь. Я просто говорю, что ты не можешь- — Не могу что? — огрызается тот. — Не могу жить по-своему, потому что около семи миллиарда людей считают, что я им что-то должен? — Но ты должен им, — напирает Шото. — Ты Символ Мира. Ты согласился на это. — Нет, я согласился спасать людей, а не выбрасывать свое счастье в измельчитель древесины. — Мы все идем на жертвы в такой работе, Мидория. Такова наша работа. — Я не стану жертвовать тобой. — Тогда я сам это сделаю! — резко отвечает Шото. Он рассекает рукой воздух в знак завершения. — Я не хочу быть ответственным за последствия, Мидория. Если ты не можешь разделять… что бы это ни было, как следует, то между нами ничего не получится. Я не позволю тебе разрушить жизнь из-за меня. Я не позволю людям умирать из-за меня. Я не… Я не стою этого. Мидория пораженно дергается назад. Он смотрит на Шото как на незнакомца. Его взгляд бегает по нему вверх вниз, глаза наполняются кровью от боли и непонимания и огромного множества других эмоций. Шото кажется, что его грудь вспороли, а кровь выкачали, оставив внутри него пустоту. Мидория яростно вытирает глаза и смотрит в окно, на освещенный горизонт. — Значит, это все? Мы даже не попытаемся? По спине Шото пробегает лед, надламывается и шипит. Его сердце стучит с перебоями, останавливается и разрывается на части. Он сжимает челюсть, чтобы остановить тошноту. — Я… — он останавливается. Во рту чувствуется горечь. — Я не думаю, что мы можем. Не без причинения вреда людям, которых мы поклялись защищать. По щеке Мидории стекает слеза. Он не улыбается, и его глаза не улыбаются, в них нет печали и даже злости. Они просто… безжизненные. Зеленый никогда не выглядел таким тусклым. Шото ненавидит себя. Мидория делает глубокий вдох, его плечи сжимаются. Он сухо кивает. — Хорошо. Если ты этого хочешь. Нет, я не этого хочу. Я хочу тебя, я хочу тебя, я всегда тебя хотел. — Хочу, — тихо говорит он, пытаясь игнорировать звук снова и снова разбивающегося сердца. — Прости меня. Мидория никак не показывает, что услышал Шото. Вместо этого он проводит руками по лицу и прерывисто вдыхает, после чего на пятках разворачивается в сторону серебряного чемодана, стоящего у дальней стены. Он берет его, кладет на матрац и открывает, после чего надевает свой костюм. Шото наблюдает, приклеенный к своему месту и не способный пошевелиться из страха, что колени подведут. — Я пойду на место происшествия и посмотрю, нужна ли моя помощь, — бормочет Мидория, застегивая ботинки. Он не смотрит на Шото, не обращает внимания на его присутствие, не считая того, что говорит явно не с самим собой. — Вернусь к утру. Шото сглатывает. — Стоит мне- — Нет, я пойду один. Где-то за костями грудной клетки у Шото разрывает легкие. — Хорошо, — говорит он. Потому что боится, что если скажет еще хоть слово, то сломается. У Изуку уходит мгновение на то, чтобы застегнуть последнюю молнию и накинуть на шею металлическую маску. Он подходит к ближайшему окну и тянется к замку- Он колеблется: пальцы замерли в нескольких сантиметрах, рука вытянута. Шото мысленно проходит по контуру его спины на фоне холодного ночного неба и пытается не думать о морозе, собирающемся под ногтями. «Останься, прошу, останься», — хочет умолять он. — «Подожги весь мир и останься со мной до конца времен». Но это не такая история. Совсем не такая. Изуку уходит. Когда он возвращается поздно утром, покрытый сажей, пеплом и чужой кровью, он понимает, что Шото собрал вещи, положил постельное белье в стирку и закончил судоку в утренней газете. Он уехал. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: они полностью расходятся, но все равно будут вместе. Почти дошли до секса. Теперь все ужасно. (1)Джерси Шор (JerseyShore -"побережье Джерси») — термин, используемый для обозначения района в штате Нью-Джерси, включающего прибрежную область Атлантического океана по всей восточной границе штата, курортные города, населенные пункты и прилегающие к ним территории, находящиеся в этой области. (2)Он знает, что еще несовершеннолетний по американским законам. — в Америке человек считается совершеннолетним с 21 года. (3)Барвинковый где-то между голубыми и сиреневым. Можете погуглить «periwinkleblue», очень красивый цвет *-* (4)П.п. — если память мне не изменяет, то, по этикету, на первом свидании платит тот, кто пригласил.