***
5 октября 2024 года Утро пятого октября чудесное, окрашенное в желтый сливочного масла и смуглые красно-коричневые тона, обычные для разгара осени в центральной Японии. А еще, по чистой случайности, в этот день жизнь Шото сворачивает на ужасно неправильную дорожку. Он на фермерском рынке неподалеку от своей квартиры, в компании сестры и Мизуки, надежно закрепленной в коляске и бессвязно бормочущей на каждого увиденного вблизи голубя. Она завернута в слои вязаных свитеров и шапочек и радужных ботиночек, потому что Тодороки Рей вывела «бабушкину заботу» в экстремальные виды спорта, достойные Олимпийских Игр. Шото никогда не позволил бы ей вязать крючком для внучки вплоть до дня, когда Мизуки поступит в университет или когда найдет первого- Ее первого парня. Ох, Боже. Раньше Шото никогда об этом не задумывался. Даже если Мизуки только полтора года, рано или поздно ей начнут нравиться мальчики, правильно? Или, может, девочки? Несмотря на предпочтения, мысль о ком-то — ком угодно — вне круга семьи владеющем сердцем Мизуки пиздец как пугает. Шото придется тайком проверить всех крашей, как только они появятся, или может- — У тебя лицо сломается, если ты продолжишь так хмуриться, знаешь ли. Он моргает, отдаляясь от руки, машущей прямо перед его лицом. Фуюми хмурится в веселом беспокойстве. На ней пушистый свитер и мягкие наушники, волосы обрамляют нежные щеки, а сама она смотрит сквозь Шото, как будто он стеклянный. — Прости, — говорит он, все еще хмурясь, потому что, Боже мой, Мизуки будет влюбляться, и я вообще не знаю, как на это реагировать. — В мыслях потерялся. Фуюми фыркает. — Ну, выглядел ты так, будто планируешь убийство. Завязывай, детишек напугаешь, — она с выгнутыми бровями поднимает два разных кочана зеленой капусты. — Которая? Он молча думает. Потом показывает. — Эта. И я не планировал убийство, — нельзя убить кого-то, кого не знаешь. — Я думал о работе, все. Фуюми закатывает глаза и откидывает несколько прядей с глаз. — Ты вообще думаешь о чем-либо другом? Серьезно, Шото, в мире существует куча вещей и помимо твоей работы. — Моя работа — обеспечивать безопасность. Подразумевается, что я буду о ней думать, — Шото смотрит на пачку фиников на углу стола рядом с Фуюми, отмечая их насыщенный цвет и пухлую форму. Он быстро на них показывает. — Хэй, захвати мне парочку, если тебе несложно. Пожалуйста. Фуюми смотрит на финики, а потом на Шото — недоверчиво. — Это? — Да. Три должно хватить. — Ты ненавидишь финики. Шото пожимает плечами. — Прекрасный источник магния и витамина К. То, что они мне не нравится, не значит, что они не полезные. — Зачем тебе вообще финики? — В основном, для киноа. И для меня в нем достаточно клетчатки на день. С таким же успехом он мог бы рассказать о своей тайной мечте присоединиться к труппе «Риверданс» и учиться под руководством Майкла Флэтли до конца своих дней. На ее лице неописуемый ужас. — Боже мой, — выдыхает она почти с благоговением, — ты такой чудик. Шото закатывает глаза и разворачивается к пакетам сушеной чечевицы, громоздящимися перед ним. Он не понимает, почему Фуюми разводит такой концерт — он всегда был чудиком в семье, так что тут, во всех смыслах, не должно быть ничего нового. — Просто возьми их, хорошо? Я не осуждаю тебя за предпочтения в еде. — Еще как осуждаешь, — фыркает она, беря финики так осторожно, словно они ядовитые. Она кидает их в корзину через свою руку и качает головой. — Каждый раз, как приходишь на ужин. Всегда «клетчатка то» и «протеин сё», и каждый раз мне хочется тебя прибить. Просто отдай мне мои углеводы и позволь умереть спокойно. Шото рассматривает нежно натянутый животик под свитером и пальто. — Я делаю это только потому, что мне не все равно. Ты на втором месяце. Тебе нужно сбалансировать- Фуюми поворачивается к нему посреди узкого прохода между полками. Ее ледяные глаза сужены до щелочек, а руки прижимают к груди завернутый кунжутный хлеб так, словно это самое дорогое, что есть в мире. Взгляд Фуюми способен порезать недостойного на ленточки и заморозить его душу. Она, объективно говоря, самое страшное, что Шото видел в своей жизни — а он сталкивался с Якудзой, черт его дери. — Закончи предложение, Шото, — цедит она сквозь зубы низким устрашающим голосом. Окружающие делают вид, что не замечают черный яростный огонь, исходящий из каждой поры Фуюми, или приходят к выводу, что Шото заслужил все, что на него сейчас выльется. — Попробуй. Увидишь, что случится. Шото моргает, вытягивает руки и осторожно шагает назад, пока не упирается в стол с корзинками слив. — Не-а. Я, эм, ничего не собирался говорить, — он морщится. — Фуюми, опусти, пожалуйста, хлеб. — Нет, — решительно припечатывает она и вытягивает хлеб, как оружие. — Я его куплю и съем сегодня вечером. Думаю, в один присест. И я буду сидеть на диване и смотреть «Сплетницу», потому что это хороший сериал. Неправда. Вообще неправда. По сути, это самый худший сериал за всю историю человечества, но Шото будет проклят, если скажет это своей очень злой и очень беременной старшей сестре. Особенно, когда она стоит в двух шагах от обвинений в преднамеренном убийстве. Взгляд становится пронзительнее из-за его молчания. Фуюми делает шаг в сторону Шото, тыкая его в грудь концом батона. — Я съем эти углеводы, и ты ничего с этим не сделаешь. Ты меня слышал? Вообще ничего. По венам Шото бежит ужас. Ему удается проглотить слюну с совсем небольшим вкусом страха, и он старается этого не показывать — Шото вполне уверен, что с треском повалился. — Эм… да. Хорошо, ладно. Шото задерживает дыхание и ждет, когда Фуюми бросит хлеб ему в лицо или расплачется, потому что что-то такое она в последнее время и делала — но этого не происходит. Вместо этого она прерывисто выдыхает и расслабляет плечи. На лице появляется что-то отдаленно похожее на спокойствие, что пугает даже больше, чем спровоцированный беременностью гнев. — Вот и хорошо, младший братик, — говорит Фуюми, разворачиваясь на каблуках и подходя к стенду с разными сортами домашнего сыра. Хлеб с кунжутом все еще у нее под мышкой, в безопасности, полный вкусных углеводов. Шото обменивается взглядами с Мизуки, наблюдавшей за всей сценой из коляски своими большими любопытными глазами, в которых даже близко страха не было с учетом всего случившегося. (Хотя, ему кажется, что жизнь с Фуюми лишит чувств почти любого уже после нескольких недель непрерывного ужаса — даже полуторагодовалого ребенка вроде Мизуки, который пока что мало понимает по-японски.) — Твоя мама — страшная женщина, — шепчет он Мизуки сквозь окружающую их пелену голосов, как будто делится с ней секретом, который она никогда бы не рассказала. Она бы не стала этого делать — никогда не делала, и не будет. Она слишком идеальна для этого. Она агукает и визжит, размахивая ручками и беспорядочно дергаясь. Шото быстро целует ее мягкую щечку и толкает коляску вперед, возвращаясь в привычный ритм, как будто ему не угрожали хлебом с кунжутом, и вся жизнь не проносилась перед глазами. Шото, Фуюми и Мизуки провели остаток утра среди деревянных стоек с джемами и желе и покрытыми одеялами-лежаками для пикников пикапов, полными лучших продуктов по эту сторону реки. Они беспечно болтают о своих жизнях: Мизуки пытается произносить слова, когда думает, что ее никто не слышит, а еще ей очень нравится овечка, которую Шото привез с одной из своих поездок в Эдинбург несколько недель назад; беременность Фуюми проходит неплохо, хотя утренняя тошнота сейчас раз в десять хуже, чем в беременность Мизуки. (Ее мужу пришлось все утро ходить за ней с тазиком на случай, если ее снова начнет тошнить на паркет.) Шото же рассказывает им безопасную-для-невинных-ушей версию последних миссий по спасению за границей и пытается сделать вид, что думает о своем здоровье каждый раз, как забирается в горящее наполовину развалившееся здание, чтобы спасти котят маленьких детей. Он не рассказывает о проваленных миссиях, о количествах жизней, что забрали злодеи с тех пор, как он занял пост Номера Два, или о парне, с которым ходил на свидание последний раз, потому что дальше ужина ничего не зашло. Шото не говорит и о многоцветных кошмарах. Эти скелеты лучше держать в шкафу, крепко запертыми и спрятанными от посторонних глаз. Фуюми будет только сильнее волноваться. (Хотя, фишка кошмаров в том, что они никогда не заперты внутри твоего черепа. Для кого-то вроде Шото кошмары — просто другая реальность, и иногда эти реальности соприкасаются больше, чем ему хотелось бы.) Они стоят у прилавка с домашним мылом и хмыкают на замеченные запахи. Шото и Фуюми прикрывают гримасы вежливостью и пожеланиями наилучшего сделавшей его женщине. Они изучают все представленные запахи — некоторые приятные, а некоторые… не очень приятные. Это пустяк, тем более приехали они на фермерский рынок не за этим, но какая разница. Это вторник. Шото может позволить себе немного веселья по вторникам. Мизуки сидит на его бедре и тянется к каждому увиденному яркому куску мыла. Одна ее ручка держится за воротник Шото и неаккуратно тянется к синим и зеленым кускам. Пальчики тянутся к товару, но Шото отступает назад, чтобы Мизуки не трогала то, что нельзя. Она недовольно хнычет. — И, конечно же, сейчас она хочет мыло, — бормочет Фуюми. — Фигурки. Шото поправляет Мизуки на своем бедре и чуть нагревает левую сторону, чтобы отогнать холод. Мизуки прижимается к его шее. — Все еще не любим ванны, да? — спрашивает ее Шото. Мизу бессвязно агукает в шею. Шото принимает это за «нет». Фуюми выглядит раздраженной, перебирая мыло с запахом абрикоса. — Она каждый раз вырывается, клянусь тебе. Она не делает этого, только если ты рядом — я, кстати, говорила, как сильно тебя за это ненавижу? Шото пожимает плечами и утыкается своей ухмылкой и верхушку мягких серебряных волос Мизу. — Ничего не поделаешь, она любит меня больше. Фуюми смотрит с нехилым таким раздражением. — Она любит тебя, потому что ты ее балуешь. Это жульничество. — Это не жульничество, я- Его резко перебивает звонок. Улыбка моментально сходит с лица Шото. Сердце сжимают тиски. Мелодия не личного номера — скорее всего, это по работе. Фуюми знает этот взгляд. Она без слов вытягивает руки и забирает Мизуки, чтобы Шото смог достать телефон из кармана джинс. Конечно же, это номер агентства. Шото сразу же отвечает; мыло, овощи и нежное утро вторника совершенно забыты. — Шото на связи. — У нас есть дело, — сразу говорит Яойорозу, опуская формальности. — Как быстро ты сможешь добраться до аэропорта? Шото кусает внутреннюю сторону щеки, усердно думая. Фуюми и Мизуки осторожно за ним наблюдают, определенно, чувствуя напряжение, сочащееся из каждого отверстия. — Двадцать минут, плюс-минус еще пара. Десять, если с помощью Причуды. Что такое? — Используй Причуду. Чем быстрее ты сюда доберешься, тем лучше, — ее голос звучит до невозможного мрачно. — Я больше ничего не могу сказать по телефону прямо сейчас, иначе я бы это сделала. Просто… направляйся к ближайшему аэропорту и пришли мне свое местоположение, как только появится возможность. Мы организуем тебе реактивный самолет. Все объяснят, как только ты приедешь. В животе зарождается ужас, тяжелый и леденящий. — Куда именно меня отправят? — Женева.***
Три с половиной часа спустя солнце садится над Швейцарскими Альпами, и Шото вообще не понимает, сколько сейчас времени. Его биологические часы более чем сбиты, разум сбит еще больше, но на нем форма, и он готов заморозить парочку злодеев, как только ему их покажут, а это уже за что-то считается, так? Информация, полученная в самолете, весьма скудная, как минимум, но это уже что-то. Он теперь знает об угрозе (неизвестной, но он считает, что это злодеи, потому что злодеи всегда во всем виноваты) для Европейской Лаборатории Физики Элементарных Частиц, также способной навредить, как известно, всему миру (все было отредактировано), и о том, что Европейский Союз созвал приличное количество известных героев, чтобы справиться с последствиями. Лаборатория и местные органы решили держать все в тайне, пока не узнают, кто проник и что им нужно. Предположения не самые лучшие — в основном потому, что они специализируется в создании черных дыр. Потрясающе. Поселки пролетают мимо с обеих сторон. Машина на автопилоте везет его через Швейцарские деревни на не совсем положенной скорости. Над холмами и вокруг поворотов громоздятся огненно-красные и ярко-оранжевые деревья, только начавшие менять свою листву под безжалостным приходом осени. Шото видит озеро между долинами, когда проезжает мимо, но Женева становитсячем-тобольшим, чем светящееся пятно на темном горизонте, когда он прибывает к месту назначения. Как оказывается, ЦЕРН* выглядит не так потрясающе, как Шото думал — не то чтобы он вообще думал об этом месте. Теоретическая физика элементарных частиц не совсем его конек. У здания острые углы и прямые линии, огромные панели кристально-чистого стекла и гладкого камня. Оно расположено посреди открытого участка ухоженной земли, между гравиевых дорожек, соединяющих здания. Они полностью отличаются друг от друга, словно архитектор бросил игрушки в песочницу и оставил все как есть. Черные машины без опознавательных знаков припаркованы перед входом в здание. Окна темные — ни света, ни опознавательных знаков, ничего. Ни одного признака живого человека. Шото сжимает дверную ручку в полной боевой готовности. Небо глубокого фиолетового цвета, и звезды только начинают сиять. Место уже должно быть закрыто. Он медленно поднимается по лестнице к слишком большим стеклянным дверям и вызывает лед, так на всякий случай. Мороз вырывается из пальцев и поднимается по запястью. Крошечный лед затвердевает в чуть заостренной форме на костяшках. Шото тянется к медной дверной ручке и осторожно ее тянет, ища отключенные датчики или бесшумные сигналы тревоги. Пока что ничего. Как будто здание все еще открыто для посетителей, несмотря на столь поздний час. Шото на цыпочках проходит внутрь. Парадный вход похож на пещеру в полированном мраморе, с невероятно высоким потолком и стеклянными лестницами по обе стороны зала. Стойка администратора пустая и темная, растения стоят у окон и альковов вдоль стены. Все же откуда-то доносится нежная музыка — какой-то джаз, который Шото заранее ненавидит. Он видит двери за дверями в дальнем конце помещения и большой фонтан, который мягко струится по шиферно-серой каменной стене, украшенной минималистскими узорами– А еще он видит Киришиму Эйджиро, засовывающего пальцы в фонтан с видом неподдельного удивления и с устремленными в небеса волосами. Шото моргает. Когда в описании упоминались лучшие герои, Шото и не думал, что Красный Бунтарь будет среди них. Киришима был бы последним из всех людей, которых он ожидал бы увидеть в лаборатории теоретической физики элементарных частиц. И все же, Шото немного не в подходящем для возмущений положении. Как минимум, он работает со знакомым. Шото выпрямляется и отпускает лед, чтобы пальцы оттаяли и высохли. Он прочищает горло. — Киришима, — зовет он, голос эхом раздается в огромном лобби. Красный Бунтарь разворачивается на каблуках и на автомате затвердевает, руки подняты в защитной стойке, а глаза сужены в твердые каменные щелочки. Зубы оскалены в дикой гримасе. — Кто, черт возьми— — но он моментально замолкает и замирает, как статуя. Его глаза распахиваются. — …Тодороки? — спрашивает он слабым и немного удивленным голосом. Шото выгибает бровь и показывает на себя. — Во плоти. Кожа Киришимы сразу становится мягче. Он ухмыляется и распахивает свои объятия, а глаза сияют. — Бро! Мне не говорили, что ты появишься. Номер Шесть бежит трусцой через огромный зал и встает перед Шото, его руки уперты в бедра. Киришима осторожно пробегает по Шото взглядом с ослепляющей улыбкой на лице, поглощая его так, словно они годами не виделись — вообще-то, так и есть. Киришима тычет в Шото пальцем и лукаво улыбается. — Чувак, если я могу это сказать — выглядишь чертовски круто. Какие упражнения ты делаешь? — до того как Шото удается открыть рот, Киришима морщится. Он качает головой. — Стой, подожди — не говори мне. Я хочу угадать. Тренировка Бейна*? Я занимался по этим упражнениям какое-то время, но они не очень укладывались в мой график, поэтому мне пришлось сделать паузу на несколько недель. О, может ты пробовал безумные интервалы*? Они сейчас по всему интернету ходят, клянусь, чувак. Вообще, я думал о том, чтобы их попробовать, но- — Киришима. — Катсуки, возможно, попытается меня убить, если я снова поменяю наши тренировки, так что я не уверен- — Киришима. Он резко закрывает рот. Зубы щелкают. — Конечно. Мы можем сравнить тренировки позже, — его ухмылка возвращается с ослепительной скоростью. Он хлопает Шото по плечу, достаточно сильно, чтобы тот запнулся. — Итак, как поживаешь, дружище? Прошло примерно миллион лет с нашей последней совместной работы. Рассказывай все. — Два года. Киришима пораженно моргает. — Ась? — Два года, — повторяет Шото. — С нашей работы в Будапеште прошло два года. Киришима хмурится и чешет голову. Губы дергаются, когда он думает. — Уверен? По ощущениям прошло больше. — Уверен, — припечатывает Шото. Киришима тихо мычит и в раздумьях хмурит брови. Потом его лицо загорается, как солнце, выглядывающее из-за пушистых облаков. Он ухмыляется, острые зубы опасно сверкают. Он закидывает руку на плечо Шото и крепко сжимает. — Хэй, неважно. Два года или миллион — все равно слишком долго без твоего прикрытия. Друг, Катсуки будет в восторге, когда услышит. Мускулы на лице Шото без команды дергаются, угрожая сложиться в гримасу чистой неподдельной неприязни. Шото бы поспорил тем, что Бакуго тяжело чем угодно привести в восторг, особенно присутствием «двумордого» на опасной миссии в середине Швейцарии. Номер Три известен не за свою чувствительность. — Конечно, — мычит Шото, сохраняя лицо максимально бесстрастным. Он стучит Киришиме по спине раз, два, весьма формально. — Значит, Бакуго тут? Киришима выпускает его из костедробительного объятия и отходит назад, скрещивая руки на груди — покрытой яркими лиловыми шрамами от ожогов, которых не было во время миссии в Будапеште. — Неа, он в Лондоне. Разбирается с делами — секретными делами. Хочет, чтобы я держал его в курсе, раз уж он не может нам здесь помочь. Ты его знаешь. Нестабильный. Агрессивный. Злой. Да, Шото его знает. Все же, он почти расстроен, что взрывного героя здесь нет, чтобы покричать и позыркать на все подряд без особой на то причины. Он смягчился за эти годы — не сильно, если честно, но достаточно. Как минимум, достаточно, чтобы Шото гарантированно получал очень агрессивную Рождественскую открытку от дома Киришима-Бакуго каждый год. Шото мелко кивает, замечая гибкое черное кольцо на безымянном пальце Киришимы. — Мне жаль, что я не смог приехать на свадьбу. Киришима отмахивается. — Хэй, не переживай. Мы все занятые люди. Может, ты сможешь в скором времени приехать в Лондон и останешься у нас на пару дней, положим тебя в гостевой комнате. Мы могли бы позаниматься кикбоксингом, посмотреть достопримечательности, поесть пирогов с мясом — чувак, в Лондоне лучшие мясные пироги. Серьезно, без шуток, — Киришима кладет руку на сердце и смотрит прямо Шото в глаза, как будто клятву приносит. — По контракту с агентством я обязан защищать Соединенное Королевство, но даже если бы его не было, уверен, я защищал бы его ради пирогов. Как будто врата на небеса во рту открываются. Шото не понимает, как он перешел от волнения о возможном создании черных дыр до разговоров о мясных пирогах меньше чем за час, но уверен, что у него были разговоры страннее. — Сделаю, что смогу, — говорит он, натянуто улыбаясь. — Звучит весело. — О, да, звучит весело! — Киришима бьет Шото по плечу достаточно сильно, чтобы тот поморщился. — Как Япония? — В последний раз устойчиво стояла. — Все благодаря тебе, я прав? Судя по всему, ты очень хорошо за ней присматриваешь. Шото пожимает плечами. — Делаю, что могу. Киришима прыскает со смеху и шутливо его пихает. — Да брось, дружище, ты никогда не отличался скромностью. Ты лучший герой в Восточной Азии. Должно быть, круто. — Думаю, быть главным героем Западной Европы так же круто. — Одним из главных героев, — поправляет Киришима. Он пожимает плечами. — Я просто слежу, чтобы Катсуки не взрывал исторические памятники и не пугал детей. У Шото дергаются губы. — Рад слышать, что он почти не изменился. Киришима ухмыляется и вытягивает кулак для удара. Шото довольно стучит по нему, потому что никто не может отказать кулаку Красного Бунтаря. — Ну что, идем? — спрашивает он, показывая большим пальцем на затемненный холл за стойкой администратора. — Возможно, нас там ждут. Шото кивает. — Я с тобой. Идем. Прямо как в старые времена. Прямо как в Будапеште. (Боже, Шото надеется, что эта миссия закончится не как в Будапеште.) Они идут бок о бок. Кожа Киришимы немного твердеет на случай, если за углом они найдут что-то неприятное, а правая нога Шото оставляет морозные узоры на плитке с каждым тихим шагом. Они отключают свои Причуды, когда наконец-то — наконец-то — замечают напуганного паренька в шортах-карго и очках, играющего с инструментами в тусклом свете лаборатории на первом подуровне здания. Если мешки под глазами что-то значат, он слишком долго работал, и ему нужно домой на ночь, но он поднимает взгляд и начинает бессвязно бормотать на французском, когда понимает, что перед ним два героя из Топ Десять во всей красе. Киришиме удается утихомирить парнишку успокаивающим похлопыванием по плечу. Затем он спрашивает его на беглом французском (когда он выучил французский?), где находится вход на третий подуровень. Мальчик судорожно размахивает своим пропуском и путается в собственных ногах, когда ведет их к очень засекреченному на вид лифту с кодом в 25 символов и сканером сетчатки глаза. Киришима благодарит мальчика острозубой улыбкой и салютует, когда двери за ними закрываются, запирая их и опуская на третий подуровень лаборатории. — Ты говоришь по-французски? — тихо спрашивает Шото, когда они опускаются, и сглатывает, когда в ушах лопается. Киришима смотрит на него боковым зрением и пожимает плечами. — Катсуки говорит на нем достаточно бегло. Я подумал, что было бы неплохо его выучить. А, понятно. Третий подземный уровень ЦЕРН, как оказывается, даже близко не такой красивый, как минималистические здания наверху. Бетонные полы отполированы, и разноцветные трубы всех размеров тянутся по потолкам всех коридоров на многие мили. Шото видит рабочие места с чашками забытого холодного кофе, оставляющими кольца на пачках заполненной бессмыслицей бумаги, шипящие и пускающие пар гидравлические клапаны давления, когда они идут дальше в туннель. Он замечает еще больший туннель слева, в нем стоит огромная сине-серебряная труба, кричащая «Я важная». — Что это такое? — спрашивает Киришима, вглядываясь в один из информационных отсчетов на трубе, которая, кажется, тянется на мили в обоих направлениях вдоль изгибающегося туннеля. — Там только номера и символы. Я ничего не могу разобрать. Шото смотрит сквозь какие-то бумаги на чьем-то столе и пожимает плечами, не видя ничего ни на японском, ни на английском, что он мог бы перевести. — Рискну предположить, что это что-то нам нельзя трогать. Киришима отпрыгивает от трубы и кивает. — Хорошее замечание, чувак. Продолжим идти. Они возвращаются в более маленькие коридоры в сторону конференц-залов, где ожидают их отчеты. Шото видит другие лаборатории и рабочие мечта, спрятанные за защитными дверями, и стеклянные панели, толщиной в три дюйма, за которыми прячется еще больше оборудования и считывателей информации. Киришима переводит каждый знак и каждую табличку, на которую они натыкаются. Когда они доходят до конференц-зала, Шото кажется, что они прошли несколько миль. — Ты уверен, что мы туда пришли? — спрашивает он, смотря на обычную металлическую дверь в конце коридора. — Не очень вписывается в картину. Киришима щурится на экран телефона, потом на табличку. — Вполне уверен. На добрые восемьдесят процентов. Шото переводит на него взгляд. — А если мы попали в двадцать процентов ошибки? — Тогда мы нахуй потерялись и, возможно, умрем тут. Шото кивает. — Класс. — Хэй, я не виноват, что это место похоже на лабиринт, — Киришима трет ладони друг о друга и взволнованно качается на стопах. — Ладно, ладно, давай это сделаем. Вся эта научность очень меня нервирует. Шото старательно делает свои черты лица максимально безмятежными прямо перед тем, как Киришима открывает дверь и вместе с ней волну жужжащих разговоров и наполовину приглушенных напряженных шепотков и бормотаний во влажном воздухе конференц-зала. Люди стоят почти везде и, наклонив головы, говорят тихими голосами. Агенты НАТО в скафандрах стоят на страже у задней стены. Ученые в белых халатах и разноцветных пижамных штанах расхаживают по унылому серому полу, бормоча что-то над своими планшетами и мобильными телефонами. В центре помещения стоит большой стол, загруженный планшетами и одиночными листами бумаги, покрытыми красными чернилами. Несколько экранов установлены на дальних стенах. На них проигрываются записи с огромных туннелей, откуда только что пришли Шото и Киришима. Как только дверь бьется о стену с тяжелым бум, все бормотания затихают, как будто кто-то случайно выключил звук всему миру. В ушах Шото глухо звенит от тишины. Он напряженно ищет что-то, что угодно, за что можно зацепиться. И затем он видит единственное цветное пятно в сером и унылом зале для совещаний, и сразу же все тело Шото просто… немеет. Целиком и полностью немеет. Мидория Изуку стоит в небольшой группе ученых в дальнем конце помещения. Его волосы ярко сияют в тусклом удручающем бункере серого вереска и жестких граней вокруг. На нем геройский костюм — более темного виридианского оттенка, чем в прошлой версии, в этот раз с кремовым плащом, натянутом на плечи, практически новым на вид, безупречным, хрустящим каждой складкой. Красные ботинки все еще велики и до смешного вычурны. Челюсть достаточно острая, чтобы об нее порезаться. Глаза Изуку распахнуты, лицо белое, как снег, под веснушками. Он смотрит на Шото как на призрака или на мерцающий мираж на горизонте, в который не может поверить. Шото хочет закричать и начать новый Ледниковый период на одном дыхании. Он хочет провести языком по каждому зубу Изуку. Он хочет слишком многого. — Чувак, ты прям в проходе встал. Иллюзия моментально разбивается на тысячу кусочков. Шото кусает губу и опускает взгляд в пол, словно это самое интересное во всей, сука, жизни. Он отходит в сторону, чтобы Киришима смог зайти и закрыть за ними дверь. Остальной мир возвращается на свои места, кусочек за кусочком, пока окружающая толпа не возвращает свое бормотание на изначальную громкость. Ощущение опасности становится таким же напряженным, как и в момент их появления. Шото чувствует на себе взгляд Мидории. Он обжигающий. Грубый. Знакомый. — Мидория! — выкрикивает Киришима, удивляя несколько рядом стоящих ученых. Его голос такой же веселый, как когда он здоровался с Шото в лобби. Киришима начинает фанатично махать. — Дружище, это ж с ума сойти. Символ Мира и Номер Два под одной крышей? И как это место еще не сгорело? Не искушай судьбу. Шото изо всех сил держит под контролем свое дыхание, сердцебиение и температуру, но, ох, он не знает, сможет ли удерживать их все вместе. Он может схлопотать остановку сердца и ему нужно убраться из этого места до того, как я обоснованно сожгу его, гребаный Киришима. Шото слышит нервный мешок Мидории. — Да, поразительно, как все складывается. Как тесен мир. — Ужасно тесен, бро. Приятно видеть, что ты живой и барахтаешься. — Это взаимно, Киришима. Повисла пауза. Шото знает, что Мидория на него смотрит, чувствует это своими костями, как свинцовые гири. Шото готовится к пустым любезностям, которые, как он знает, надвигаются на него, словно летящие с неба атомные бомбы. Конечно же, Мидория прочищает горло. — Хэй, Тодороки, — мягко говорит он. Его голос прорезается через окружающий гул словно нож. Он поселяется где-то глубоко в груди Шото. — Давно не виделись, да? Это глупо. Глупо, но Шото все равно это делает. Может, если он посмотрит, ему не понравится то, что он увидит, и поймет, что подтверждение этого смотрит на него. Шото может утешиться тем, что сделал правильное решение столько лет назад в той квартире в Нью-Йорке. Он смотрит на Мидорию сквозь ресницы долю секунды, две. Достаточно долго, чтобы заметить особый оттенок изумрудного в его глазах. Достаточно долго, чтобы поднять воспоминания, на которые ему должно быть плевать. Лицо Мидории, смотрящее на него в ответ, не поддается разгадке, замкнутое и непроницаемое. Это странное лицо мальчика, который слишком сильно любил и который жил слишком ярко, раздавая свои улыбки всем подряд, как будто у него было достаточно энергии на всех. Шото замечает новый шрам на левой брови, делящий ее пополам. Кусочек раненой кожи сияет белее звезд. Ты пьян? Нет. Но, кажется, зря. Шото старается не задерживаться надолго. Не может. Прошло слишком много времени. Он ничего не чувствует, и он в порядке. Он Тодороки Шото, черт возьми. Он всегда был, мать его, в порядке. Сделав глубокий вдох, Шото направляет лед и вспоминает, как ощущается заморозка. Он представляет, как сцепляются его суставы, как кожа становится синей, бледнеют щеки и становится чем-то непробиваемым. Он чувствует, как на место встает броня, слои цепей под пластинчатой кольчугой безмятежности и отчужденности. Тело онемело, и он совсем не возражает. Он смотрит в глаза и чувствует совсем крошечный — просто щекотка — фантом от боли чего-то забытого. — Давно не виделись, — без дрожи говорит Шото. И лицо Мидории ломается, словно Шото протянул руку и ударил его. Шото чувствует укол иголки в груди. Пчелиный укус. Мидория открывает рот и делает шаг вперед- — Герои Шото, Деку, Красный Бунтарь! — зовет кто-то, привлекая внимание Шото. Киришима и Мидория вздрагивают, поворачиваясь к зовущему. Женщина высокая, крепкая и носит облегающий костюм в тонкую полоску — очевидно, она во главе всего происходящего в импровизированном штабе. Глаза окружают морщины, губы тонкие, а жесткие волосы стянуты в тугой пучок, делающий черты ее лица только острее. Ее голос похож на скрежет металла, слишком долго ржавевшего под дождем. Она нетерпеливо указывает им на свой конец стола. Киришима идет вперед, и Шото проскальзывает за ним как тень, направляя все доступные крупицы энергии на контроль проводов выражения лица. Он ослабляет нужные шкивы и дергает нужные рычаги, пока снова не надевает свое непознаваемое лицо героя — то, что напечатано на всем его мерче и показано на всех фото с интервью и статей. Это не очень похоже на броню, но сейчас сойдет. Шото и Киришима подходят к женщине слева и останавливаются рядом. Мидория сидит справа, с морщинкой меж бровей. Он смотрит на бумаги и планшеты на столе. Не видеть его улыбку… странно. Шото снова чувствует укол, там, где должно быть его сердце. — Я Леоне Альтер, веду расследование для Швейцарского отделения НАТО, — резко говорит она. В такой близи ее глаза напоминают Шото холодный металл. — Во время миссии вы все будете передо мной отчитываться и обращаться на агент Альтер. Это ясно? Шото кивает. Киришима ухмыляется и поднимает большой палец, что не приносит агенту Альтер особого удовольствия. По другую сторону от нее Мидория сжимает челюсти и говорит тихое «Есть, мэм». Агент Альтер кивает и складывает руки за спиной, спина идеально выгибается. — Хорошо. Говорить буду кратко, потому что время терять нельзя. Есть причины предполагать, что, пока мы разговариваем, небольшая группа злодеев пытается манипулировать Большим адронным коллайдером. *Тинтайп — технология и формат фотопечати середины 19 века на металлической пластине, покрытой амбулином. *ЦЕРН (CERN)—Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий. Также иногда переводится как Европейский Центр ядерных исследований. *Тренировка Бейна — система упражнений, по которым Том Харди готовился к роли Бейна в «Темном Рыцаре». *Безумные интервалы — тоже тяжелый комплекс упражнений, включающий в себя упражнения из разных видов спорта. Собственно, из названия понятна нагрузка, которая оказывается на тело.