Корни, что цепляют

«Дикую смелость гибельного мгновенья не искупишь и веком благоразумия. Этим, лишь этим существовали.» — Т.С. Элиот, «Бесплодная земля». Иногда Мидория Изуку представляет, как погружает пальцы в свою грудную клетку и раскрывает сердце, просто чтобы узнать, что там есть. Он бы прорезался сквозь слои изношенных мышечных тканей и иссиня-черные внутренности, ставших алыми в нежеланной компании хрустящего кислорода. Губы оставались бы жестко сжатыми, несмотря на боль, а он просеивал бы пустоту в своей груди, как шахтер, ищущий золото в бездонной реке. Он бы точно нашел Люси в этом месиве. Возможно, он нашел бы и ребенка, которого у них никогда не было, плавающим где-то на поверхности, как призрак несбыточной мечты. Остаток идеала, проржавевший и брошенный гнить. Много частиц этой древней истории занимают ткани желудочков его сердца. Каждый покрыт толстым слоем пыли и цепляется за пространство, которое он больше не может тратить. Возможно, если он резанет глубже, то найдет Всемогущего, маму и отца, которого никогда не видел. Он готов поспорить, что Тодороки Шото тоже сохранился где-то там. Изуку, нравится ему это или нет, все еще хранит акварельные воспоминания Центрального Парка в полночь и серебряного света звезд, мягких губ и острых зубов и желания, так много желания. Они все застряли где-то до невозможного глубоко, как слишком глубоко вошедшая заноза. Изуку пытался их вырезать, но чем сильнее он нажимает, тем дальше они прорезаются. Перманентные. Он думает, что это только примерка. Тодороки всегда сопровождала аура постоянства, даже до того, как Изуку узнал его поближе. С этим непроницаемым лицом из точеного мрамора и абсолютной силой отчужденности он всегда становился главным в жизни каждого, кого встречал. У Изуку никогда не было сомнений в том, что Тодороки поднимется в топе профессиональных героев после выпуска и закрепит свое место в сердце каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка Японии — нет, всего мира. Тодороки Шото — идеальный герой во всех смыслах: спокойный перед неприятностями, полностью посвящающий себя работе. Он пример для многих и ночной кошмар для единиц. Сын Старателя, справедливый победитель в несправедливые времена. Слишком сильный для своего же блага, и вдвое прекрасный. Тодороки Шото перманентен в тысяче глупых и разных смыслов, о которых Изуку не смеет даже думать. Незаменимый, вплоть до своего ухода. Но еще у Тодороки слишком много вязаных свитеров, лав-хейт с кроссвордами и определенными видами греческого йогурта. («Chobani» его любимый, «Fage» с пивком потянет, а «Stonyfield» сам по себе грех просто непростительный и никогда не перейдет за порог его дома, «ну или помоги мне, Мидория».) Он несгибаемый герой с неудобной традиционной квартирой и спрятанным шкафчиком мягких тапочек для ночного киномарафона по вторникам, книжными полками, полными военных трактатов, и коллекцией ярких рисунков Айзавы-сенсея на стикерах со времен старшей школы. Он все еще хранит их в ящике стола, потому что те вызывают у него смех. Тодороки Шото — мужчина, который работает до седьмого пота и целует как в последний раз. Мужчина, который почти был у Изуку когда-то давно. Мужчина, которого он больше не знает. — Значит, вы не уверены, что злодеи здесь? — спрашивает Тодороки, уголки его губ недовольно опущены. Руки скрещены на груди, вес полностью перенесен на правую ногу. Он смотрит на агента Альтер своими двуцветными глазами, которые, кажется, замечают все и всегда. Линия пробора неровная, красный перетекает в белый, и Изуку подмечает, что его волосы стали чуть длиннее, чем раньше. Его костюм тоже был модернизирован, улучшен, сделан по-новому. Изменен, как и все остальное. Он выглядит… хорошо. Возможно, Изуку немного сходит с ума. — Именно, — уверенно и спокойно говорит агент Альтер. Она хлопает в ладоши и поднимает подбородок. Движение достаточно резкое, чтобы вырвать Изуку из своих мыслей. Он надеется, что лицо и вполовину не такое красное, как ему кажется. — Учитывая все сведения, это может быть и ложная тревога. Я, как минимум, определенно на это надеюсь. Тодороки, кажется, не нравится этот ответ, и Изуку, честно говоря, тоже. Тодороки почти незаметно дергает бровью. — Вы бы не вызвали троих героев из Топа из-за простого вторжения, — говорит он, — или из-за ложной тревоги. — Да, братан дело говорит, — чуть нахмурившись, соглашается Киришима. Он чешет голову. Пальцы погружаются в жесткие алые пряди. — В плане, я польщен, что меня позвали, но тут должно быть что-то еще, так? Что-то приличного масштаба. Агент Альтер тяжело кивает. — Да, приличного масштаба. Пока что мы не уверены, в чем цель злодеев- — Если в этом вообще замешаны злодеи, — напоминает Киришима. Ее лицо мрачнеет. Внезапно Изуку вспоминает старую морщинистую библиотекаршу, которую каждое лето видел в Мусутафу — если, конечно, у этой библиотекарши в пиджаке был припрятан пистолет. И был взгляд, которым, возможно, можно убить мелкую живность. — Да, — коротко говорит она, недовольно сжимая губы в сторону, в основном, Киришимы. — Если злодеи прячутся где-то в туннелях, боюсь, стоит ожидать худшего. Как минимум, пока не получим больше информации. — Что нам известно? — прямо спрашивает Тодороки. Агент Альтер скрещивает руки на груди и опускает взгляд на стопку бумаг перед ней. — Господа, вы ведь знаете, что это за место? Какие здесь проводятся исследования? Это легко. — Физика элементарных частиц, — не задумываясь, говорит Изуку. Он узнал об исследованиях ЦЕРН еще в старшей школе, даже чуть раньше, если быть до конца честным. Наука всегда его в какой-то степени очаровывала. Только закончив говорить, Изуку понимает, что Тодороки говорил в этот же момент и полностью повторил его слова. Изуку смотрит на него с широко раскрытыми глазами и морозом в животе. Тодороки смотрит на него в ответ, и лицо его полностью непроницаемо. Изуку чувствует, как сердце стучит в горле. Конечно. Они вместе ходили на физику, так ведь? Утро субботы. Десять часов. Теперь Изуку вспомнил. (Ему семнадцать. Он делает записи на заднем ряду кабинета, повторяя теоремы и формулы для излучения Хокинга, шепчет о предполагаемой плотности кварк-глюонной плазмы в пустоту. Завтра будет тест, и он сомневается, что готов. Тодороки бросает в голову Изуку бумажный шарик с другого конца комнаты, чтобы тот перестал безостановочно бормотать. Он чуть улыбается через головы Токоями и Серо. В записке — «хватит нервничать, ты сдашь, как всегда». Изуку кидает бумажку назад, но в этот раз на ней красуется рисунок Шото со злобно нахмуренными бровями и горящей левой стороной.) В голове Изуку раздается эхо. Смех Тодороки, тихий и личный. Что-то, сохраненное лишь для него. Простые времена. В костях заседает неловкость. Убивающий груз, плотный и невероятно тяжелый. Язык во рту словно распух. Внезапно чувствуя тепло, Изуку прочищает горло и опускает взгляд на самую интересную стопку бумаг на столе перед ним, нервно жестикулируя агенту Альтер, чтобы та продолжала. Все документы написаны на французском, поэтому он ни слова не понимает — но все в порядке. В основном, он смотрит туда, просто чтобы пялиться на что-то, что не Тодороки Шото и его разноцветные по-идиотски прекрасные глаза. Сосредоточься. — Похоже, вы двое делали домашнюю работу, — говорит Альтер, в голосе чуть раздается одобрение. Она наклоняет голову на бок. — Да, это центр по изучению элементарных частиц. Дом Большого адронного коллайдера. Здесь физики и другие ученые изучают результаты высокоскоростных столкновений ионов водорода с более редкими, более тяжелыми частицами, содержащимися в золоте и свинце. На данный момент они пытаются воссоздать то, что произошло во время создания вселенной. Большой взрыв, если вам так угодно. Киришима с пустым лицом смотрит на агента Альтер с другой стороны стола. Моргает. — Ага, я отвалился на «элементарных». Маленькая брюнетка в пижамных штанах «Ground Zero» резко фыркает и откидывается в кресле, кладя ноги на край стола. Судя по бейджу, ее зовут Эйрин. — Слушай, чувак, — с тяжелым английским акцентом рявкает она, — мы сталкиваем очень мелкое говно и получаем еще более мелкое говно, после чего все записываем. Ясно? Лицо Киришимы внезапно освещается пониманием. Он показывает девушке палец вверх. — О, круто! Да, это намного понятнее, — он поворачивается к агенту Альтер. — Почему вы этого не сказали? — Сказала, — бормочет Тодороки. Он выдыхает и пропускает пятерню через волосы, делая пряди еще более смешанными и неаккуратными. Изуку пытается не смотреть. Он вспоминает, насколько эти волосы мягкие. — Мы теряем время. Что злодеям нужно от Большого адронного коллайдера? Тут Эйрин обменивается обеспокоенными взглядами с другим ученым — блондинкой с пушистыми волосами и мутными карими глазами. Между ними проходит какой-то немой разговор с помощью поднятых бровей и покусанных губ. Потом они смотрят на агента Альтер. Их серьезные лица моментально поднимают Изуку на максимальный уровень готовности. Кожа зудит, а в крови ноет Причуда. — Мы можем им сказать? — тихо спрашивает блондинка. Несколько ученых вокруг начинают подрагивать. Агент Альтер сжимает губы в тонкую, словно нарисованную карандашом линию. Секунда. Две. Затем она кивает. — Рассказывайте. Только быстро, мы теряем время. Эйрин опускает ноги с края и наклоняется вперед, упираясь локтями в стол. Без едкого сарказма, и появившаяся серьезность старит ее как минимум на десять лет. Морщинки вокруг глаз глубже, чем следует, как кажется Изуку. — Ладно, коротко о главном: несколько десятилетий назад нам с помощью ускорителя удалось создать первую черную дыру. — Это уже известно общественности, — сразу говорит Тодороки. — Даже если бы вы сделали ее достаточно большой, она бы рассеялась- Эйрин стреляет в него взглядом. — Эй, говнюк. Я же твои истории спокойно слушала, так? — она закатывает глаза. — В общем. Слушайте, я не буду вдаваться в подробности, потому что гребаного времени у нас нет вообще. Если коротко, созданные нами черные дыры крохотные. Они сгорают слишком быстро, чтобы принести какой-либо вред или сделать вообще хоть что-нибудь. Только поэтому лавочку еще не прикрыли, — тут она морщится. — Короче говоря… — Мы создали стабильную черную дыру шесть недель назад, — выпаливает блондинка, ее лицо побледнело. Ее руки трясутся. — И мы поняли, какие действия для этого нужны. Изуку чувствует, как кровь отливает от лица. Лицо Эйрин яростно дергается. — Какого хрена, Лорин? Это было мое открытие. — Ты слишком долго объясняла! — пищит та в ответ. — Что если злодеи уже готовят- — Мы даже не знаем, здесь ли они. Тем более, действительно ли они за тем- — Что еще им может быть нужно? — Да чтоб тебя семеро, я не знаю. Как насчет чего угодно? У нас не так-то мало крутых плохо лежащих штучек. Девочки с визгами обмениваются аргументами. Те отдаются эхом и повторяются, но Изуку ни один из них не слышит — даже агент Альтер вмешивается в крики девочек, чтобы те не выкололи друг другу глаза стилусами. Изуку слышит только бег крови в своей голове и стук-стук-стук-стук своего сердца, когда то стучит словно кроличье. С чего бы кому-либо специально делать стабильную черную дыру? Чем бы она вообще служила обществу? Оно же может уничтожить мир при неправильных расчетах? Насколько большой она должна быть, чтобы поглотить все?- — Наша была размером с четвертак, — сухо отвечает Эйрин. Она смотрит прямо на Изуку. Должно быть, она вздохнула из-за его непонимающего взгляда. — Прости. Ты бормочешь, как мой младший брат. Изуку чувствует, как его щеки неприятно нагреваются. — Ой, прости, я не- — Нет, тут есть смысл, — внезапно говорит Тодороки. Его голос раздается намного ближе, чем раньше, но Изуку не смеет поворачиваться, чтобы узнать, насколько он близко. — Предположим, что злодеям нужны эти исследования. Насколько большой должна быть дыра, чтобы поглотить планету? — Огромной, — отвечает Эйрин. Она снова погружается в дело. Ее брови низко опущены. — Типа, пиздец гигантской. Она все равно распадется со временем, но медленнее, чем думал Хокинг. И нужно пропустить хренову тучу энергии по коллайдеру, чтобы только ее создать. Это самой большой коллайдер во всем, блять, мире, но все же в нем может не хватить энергии для создания угрозы. Возможно, эту чертовщину разнесет на части еще до того, как частицы смогут пройти через детекторы ATLAS и CMS*. Лорин снова делает шаг вперед, перебирая пальцами край хлопковой футболки. — Все же, черная дыра размером даже с пляжный мячик — полностью обеспечиваемая в течение нескольких дней или больше может быть… — она сглатывает, — Разрушительной. Катастрофической. Эйрин выглядит мрачно. — Да. Все так. Тишина. В голове Изуку мелькают картинки наполовину разрушенных городов и моментально снесенное до основания устройство общества, раздавленное невероятной плотностью черной дыры. Он видит города, разрушенные до первых этажей, поглощенные, словно их никогда не существовало. Он видит Нью-Йорк, покрытый пеплом. Меж пальцев пробегает зеленая искра, когда Один за Всех пытается активироваться, но Изуку сжимает кулак и делает глубокий вдох. Где-то за левым плечом Тодороки глубоко дышит через нос, как раньше, но температура все же упала на несколько градусов — он тоже это почувствовал. Киришима же выглядит просто ужаснувшимся. — Ну, — медленно говорит он, когда тишина растягивается. В ее тяжести раздается вздох, и он начинает играть с длинными тянущимися рукавами. — Дерьмово. Агент Альтер впервые выглядит немного сочувствующе. — Теперь вы понимаете, насколько экстренная у нас ситуация. Даже если это ложная тревога, мы должны быть осторожны. Если злодеи спрятались где-то в этом здании, мы должны исходить из того, что они уже могут создать стабильную черную дыру, и действовать соответствующе. Если они покинут ЦЕРН- — Не покинут, — перебивает Изуку. Он чувствует, как выражение его лица становится сосредоточеннее, а челюсть сжимается сама по себе. Он смотрит на агента Альтер, Эйрин, Лорин и кучку нервничающих ученых, кидающих взгляды в их сторону, словно они не верят, что Изуку настоящий. — Мы об этом позаботимся. Просто скажите, что от нас требуется, агент Альтер. Мы в вашем распоряжении. Черные дыры, судьба мира и ограничение по времени, смешанные в правильных пропорциях. Добавьте несколько одаренных преступников и получите типичный вторник Символа Мира, по мнению Изуку. Боже. Почему вторники всегда ужасны? Напряжение внезапно лопается и разбивается вдребезги. Цель занимает свое место, накрывая их всех толстым одеялом робкого позитивного настроя. Ученые едва заметно расслабляются. Их плечи опускаются под изношенными белыми халатами, и даже жуткие агенты НАТО у двери выглядят чуть спокойнее. Эйрин одобряюще на него смотрит, а Лорин выглядит настолько обнадеженно, что у Изуку сжимается сердце. Агент Альтер ему кивает с легкой улыбкой на тонких губах, но это все еще почему-то выглядит жутко. Она окидывает троицу взглядом и резко выдыхает. — Очень хорошо, герои. Слушайте внимательно. Она разворачивается на каблуках и машет рукой в сторону экранов на ближайшей стене. На каждом из них изображены части Большого адронного коллайдера в четких черно-белых цветах. Каналы меняются слишком быстро, чтобы Изуку это замечал. Туннель потрепан и чуть загибается с одной стороны — нет, с обеих сторон. Может быть? Трудно сказать. Изуку долго моргает и качает головой, чтобы лучше видеть. — Как видите, — говорит агент Альтер, — Большой адронный коллайдер расположен в идеальном кругу прямо над швейцарско-французской границей. Туннели экстренного отхода достаточно прямые для быстрого обыска, но слишком маленькие, чтобы отправить полноценный отряд. Ваша задача — обыскать секторы по одному, а мы пойдем за вами, чтобы подтвердить ваш результат. Наушный Разъем уже в туннелях и ищет любые признаки взлома и возможного проникновения на территорию- — Джиро тоже здесь? — внезапно спрашивает Киришима, наклоняя голову. Когда агент Альтер кивает, Киришима широко ухмыляется. Острые зубы опасно сверкают. — Черт возьми. Мы возвращаем группу, — он тянется и по-дружески стучит Изуку по плечу. Тодороки, прищурившись, смотрит на камеру. — Она уже нашла что-нибудь или просто проводит предварительный осмотр? Крайний монитор в нижнем левом углу мерцает. На секунду Изуку замечает Джиро в секторе ZA34, где бы это ни было. Она склонилась над какой-то пугающей на вид машиной, подключилась к системе и внимательно слушает. Ее глаза закрыты. Потом монитор снова мигает, и она исчезает. — Она закончила проверку в южно-западной части туннеля. Пока что никаких следов, — говорит агент Альтер, строго хмурясь. Ее серые глаза остро сверкают во флуоресцентном свете. — Тут уже требуетесь вы трое. Эти туннели слишком широкие, чтобы она могла осмотреть их самостоятельно, даже с активированной на полную мощность Причудой. Окружность коллайдера — двадцать семь километров. Пешком уйдет- — Примерно семь часов, чтобы добраться от одного конца до другого, — подает голос Эйрин, снова закинувшая ноги на стол. Изуку чувствует, как его рот открывается сам по себе. Даже Киришима выглядит слегка ошарашенно. Только лицо Тодороки не меняется — не удивительно, его никогда не было легко прочитать. — Семь часов? — повторяет Изуку, считая в уме. Он не верит в это и качает головой. — Даже если мы поторопимся, это слишком большое расстояние для тщательного поиска, и мы можем даже не— — О, нет, нет, нет, — говорит агент Альтер и машет руками, прерывая Изуку. Она вежливо улыбается и смотрит на каждого из них. Внезапно Изуку начинает казаться, что его вот-вот подадут на блюдечке. Он делает полшага назад, потому что он не фанат- — Вы будете работать в командах.

***

Иногда кажется, что вселенная серьезно настроена против Мидории Изуку. Конечно, он был Символом Мира и Номером Один последние пять лет, но серьезно. Космос что, не может бросать ему косточку хотя бы изредка? Дайте ему перерыв, позвольте отдохнуть пять добрых секунд, без падения спутников на Землю и разрушений зданий в густонаселенных районах столицы. Неужели так ужасно позволить событиям развиваться так, как ему удобно, хотя бы раз в жизни? В ответ на этот вопрос Изуку получает Тодороки Шото и двадцать семь километров сырых и грязных туннелей, которые они должны обыскать — вместе. Блять. С начала их трехчасового путешествия прошло пятнадцать минут, и ни один из них до сих пор не сказал ни слова. Звучат только их раздающиеся эхом шаги и низкий гул от трубы коллайдера справа от них. Они двигаются дальше и дальше, в темную пустоту впереди. Тишина тяжелая и подпитывается электричеством. Это напоминает Изуку о случае, когда он в первом классе похлопал Каминари по плечу во время урока физкультуры, когда тот этого не ожидал. Изуку стоит сказать что-нибудь, да? Только вот он не уверен, что сказать парню, с которым ты почти переспал и которому после никогда не звонил. Есть ли какая-то памятка на такие случаи? Какое-то ожидаемое… действие, которое он обязан сделать? Изуку никогда не был хорош в социализации, но ему нравится думать, что он не полностью безнадежен. Он женат, в конце концов. Он точно сделал что-то правильное, что привело его к этому исходу. Возможно, он мог бы пожаловаться на низкие бетонные потолки и то, что они едва касаются их макушек, или на бело-голубые светодиодные лампы на стенах, мерцающие, как умирающие светлячки, и едва дающие достаточно света для хорошей видимости. Возможно, он мог бы упомянуть влажный холод, пронизывающий воздух, и то, как замечательно было бы, если бы Тодороки использовал свою левую сторону, чтобы нагреть туннель хотя бы немножечко— Пожалуйста, будь моим обогревателем. Воспоминания всплывают резко, хрупкими краями и треском зимы в Нью-Йорке. Изуку чувствует холодный воздух на своей коже, прочность балкона своей квартиры и слишком теплые, слишком знакомые пальцы, играющие с краем его футболки. Он заталкивает воспоминание обратно в ящик. — Ты снова бормочешь, — шепчет Тодороки, внезапно разрушая хрупкое спокойствие, которое Изуку старался поддерживать с самого первого шага в туннели. Сердце Изуку подпрыгивает до горла, а в мозгу происходит замыкание. Изо рта вырывается придушенный звук, и внезапно туннель кажется в десять раз меньше, чем секунду назад. Изуку судорожно размахивает руками. — Прости, — выплевывает он. — Я не хотел— — Все нормально. — Я просто думал— — Мидория, — строго говорит Тодороки. — Говорю же, все нормально. «Но это не так», — хочется ему ответить. Ничто из этой ситуации не нормально. Ни ужасающе глубокая ночь, ни управляющие черными дырами злодеи, желающие или нет уничтожить мир где-то в этих туннелях. Вся это ночь по определению нихуя не нормально, и Изуку внезапно кажется, что его разорвет на тысячу кусочков от очевидного давления. Лицо Тодороки равнодушно, а в голосе нет ни одной эмоции и ни одного изменения интонации. Эту маску он носит перед незнакомцами на улицах и репортерами, задающими слишком много вопросов о любви его жизни или семье. Изуку чувствует, как живот завязывается в узлы и петли, болтается и сжимается, потому что Тодороки не использовал этот голос с самого Спортивного Фестиваля тринадцать лет назад — и прежде, чем Изуку понимает, что происходит, он выплескивает слова, не успевая их обдумать. — Но это не так! — выпаливает он. — Я мог выдать наше положение или план—, — в сердце осколок, а по венам лед, что он делает? — не то, чтобы у нас есть план, не считая обхода, но это ни разу не плохой план! Но если бы у нас был план, то есть, я точно мог бы— Изуку моментально замолкает и прикладывает руку к мчащемуся сердцу, тяжело облокачиваясь на бетонную стену слева. Он хрипит и о боже, неужели это смерть? Он сильно кусает губу и наполовину надеется, что кожа треснет и кровь вытечет до того, как он откроет рот. Слова давят на зубы. Он проглатывает их и смакует горький вкус. Тодороки стоит рядом с Изуку и наблюдает за его маленьким срывом. Меж бровей залегла морщинка — желание протянуть руку и стереть ее сильно. Изуку обдумывает минусы и плюсы возможности отрубить свои руки прямо здесь и сейчас. Тодороки открывает рот, но не решается. — Ты— — Почему ты сейчас такой спокойный? — Изуку скорее чувствует, как слова проходят через зубы, чем слышит их. — Ты всегда такой спокойный, и я… Я просто этого не понимаю. Тодороки выглядит униженно-озадаченным. Лицо нахмурено, достойно худшего вида греческого йогурта или, возможно, сложного кроссворда. Видеть такое выражение лица — вообще любое выражение, раз на то пошло — не должно быть настолько приятно. Он поглядывает на туннель, разглядывает пространство темных подземных проходов, которые они должны обыскать. Все это кажется через чур много. Недостаточно. — Мидория… — колеблясь, начинает Тодороки. Он сглатывает и опускает руки в карманы, кулаки сжаты. Резкий выдох. — Это странно. — Очень странно, — соглашается Изуку, прижимаясь головой к бетону до боли. Он бы растаял в лужицу, если бы мог. — Страннее некуда. Тодороки кусает внутреннюю сторону щеки и смотрит на туннель, откуда они пришли. Левый глаз ловит мерцающий свет, и сверкает переливчато голубой на краткий миг. — Мне кажется, что ты ждешь от меня каких-то слов, но я не знаю, каких. — Я тоже не знаю, — честно отвечает Изуку. Голос кажется слишком объемным для рта, соперничает за место с языком. — Что-нибудь. Мне без разницы. Тодороки одаривает его взглядом, от которого сердце Изуку сжимают тиски. — Нет, не без разницы. — Ну, мне, определенно, наплевать намного больше, чем раньше, так что, — он живо отмахивается. — Не знаю. Придумай что-нибудь. Он выгибает бровь. — Что угодно? — Да. Говори о погоде. О политике. О чем-нибудь, — Изуку протирает лицо и закрывает глаза на три драгоценные секунды. — Просто… о чем-нибудь. Пожалуйста, Тодороки. Тишина следом вязкая и липкая, как сироп. Изуку думает, что если он откроет рот, то задохнется, утонув во влажном, приторном воздухе с запахом земли, металла и чего-то еще невыразимо горького. Ему хотелось бы заново сшить две половинки своего сердца. Перманентные. Вечно просто пиздец перманентные. — Ты знаешь, я не… — Тодороки замолкает, а потом раздраженно запускает руку в волосы. Он морщится. — Не очень хорошо с этим справляюсь. — Раньше справлялся, — Центральный Парк в полночь. Дурацкие кроссворды и стащенные ручки. Спарринг, пока оба не выдохнутся, покрытые потом и смеющиеся. Изуку сглатывает. — Мы оба раньше справлялись. Когда мир был более красочным, Тодороки Шото и Мидория Изуку со всем хорошо справлялись. Они хорошо боролись с преступностью и портили после этого отчеты, хорошо били предметы, пока у них не пойдет кровь, и латали друг другу раны, шипя ругательства и втягивая сквозь зубы воздух. У них потрясающе получалось бездумно покупать товары из дурацкой рекламы и следить за бесполезными американскими мыльными операми, что всегда были смешными и невероятными. Они были профи в поиске худших мест для вечера в выходной, где всегда умудрялись отравиться. Они со многим хорошо справлялись. Взаимодействие с людьми в этот список не входило. Тодороки выдыхает через зубы и зыркает в темноту туннеля. Несколько ужасных секунд Изуку думает, что тот развернется и уйдет, не сказав ни слова, и оставит его в тени — но затем он дергает подбородком вперед, держа глаза опущенными. Его плечи смиренно опускаются под чистыми линиями костюма. — Мы опоздаем на место встречи, — бормочет Тодороки. Он разворачивается и уходит. Шаги тихо отдаются эхом. — Идем, Мидория. Сердце Изуку в груди разбивается и сжимается в определенную форму, которая не должна болеть так сильно, как оно есть. — Ты… Но я думал— В протяжном туннеле раздается нежный и усталый вздох. От звука вены трепещут. — Не знаю, что насчет тебя, — мягко говорит Тодороки, глядя на Изуку через плечо, — но я, как минимум, сейчас могу в многозадачность, — и показывает на пустое место рядом. — Ты идешь? *Детекторы ATLAS и CMS установлены в Большом адронном коллайдере, служат установками общего назначения и предназначены для поиска бозона Хиггса, суперсимметричных и других экзотических частиц.