------
Час назад.
— Мидория, слева от тебя! Изуку срывается с места зеленой молнией, перепрыгивает через голову злодейки слева и усердно избегает ярко-розовых острых, как лезвие, ногтей, шипящих и истекающих, кажется, каким-то смертельным ядом. Он ловко приземляется на кончики пальцев и выбрасывает ногу, захватывая ее коленом и с болезненным ворчанием ударяя о пол. Затем Тодороки эффективно ее обездвиживает, по шею примораживая к полу. Один готов. Осталось еще семь. — Спасибо! — с ухмылкой кричит Изуку. Он через поле показывает Тодороки палец вверх. Тодороки отмахивается. Его глаза сосредоточенно сужены, из его ладони с праведной яростью вырывается белый огонь. Другая половина комнаты погружается в обжигающее пламя, когда он пытается загнать в угол злодея с Причудой эластичности. Волосы бесконтрольно бьют по лицу, от кожи исходит пар, конденсат стекает по кончикам пальцев, а Тодороки вкладывает силы в поимку злодея за плавящейся кучей металлического мусора. Он феникс, восстающий из пламени самоуничтожения, зубы оскалены в озверевшей гримасе, мускулы под порванным костюмом напряжены. Изуку старается не пялиться, когда бегает по помещению и отскакивает от невероятно высоких стен, чтобы обеспечить Тодороки прикрытие. С продолжением драки это только создает больше проблем, но, черт возьми, он не может удержаться. Наблюдение за Тодороки в действии всегда было захватывающе, и плевать на надвигающуюся смерть и разрушение мира. Благодаря такой Причуде он относится к тем героям, на которых люди не могут не смотреть с отвисшей в чистом восторге челюстью. Он просто настолько ошеломительный. Из мечтаний Изуку вырывает очередь пуль. Они входят глубоко в бетон рядом с его головой, едва касаясь рассеченной кожи его щеки. Он ругается и с еще одним зарядом энергии отталкивается от стены в направлении точно к злодейке в центре помещения. Она, судя по всему, может стрелять тысячами и тысячами пулей крупного калибра прямо из своих злоебучих пальцев. Потому что, ага, мир абсолютно справедлив. Абсолютно. Он чувствует, как пули свистят, пролетая мимо ушей, чуть ближе, чем хотелось бы. Он переворачивается в воздухе и приземляется с сотрясающим землю грохотом, раздающимся эхом по коридору и пускающим трещины по полу под ногами. Злодейка машет руками во все стороны. Покрытые порохом кончики пальцев светятся ярко-красным от перенапряжения. Прищурившись, она целится в Изуку, и ее верхняя губа кривится в усмешке. Он уклоняется от первого залпа и перекатывается влево от нее — ее неглавная сторона, он заметил — после чего плечом отталкивается от земли и делает полный оборот, чтобы броситься вбок. Он напрягает мышцы и бьет ногой по ее тонким ногам. Она с минимальной грацией падает на пол, и до того, как она успевает собраться, Изуку закрепляет подавляющие Причуду наручники на ее запястьях и облегченно выдыхает через зубы. — Мидория! — напряженно кричит Тодороки. Огонь его левой стороны все еще пылает, высасывая весь кислород из помещения и высушивая губы Мидории, словно Сахара. Тодороки свободной рукой показывает вверх на паутину мостиков над головой, где несколько минут назад приземлился главный злодей. — Иди! Я тебя прикрою! Он не задает вопросов. Согнув колени, Изуку отталкивается от стены так, чтобы инерции хватило на прыжок. Он хватается за поручень и перепрыгивает его, приземляясь на металлическую дорожку достаточно жестко, чтобы вся конструкция задрожала—---------
Лопасти вертолета. Рев автомобильных моторов. Где-то раздался голос. –и оглушающий хлопок взрыва, заставляющий весь мир затихнуть; вибрация раздается в венах, а паника, словно удавка, охватывает горло– Изуку моргает раз, два и наконец-то вырывается из воспоминаний, возвращается в настоящее, как гелиевый шарик, потерявший достаточно воздуха, чтобы спуститься. Он думает, что у него болит голова. Или, может, это зубы, кое-как сидящие на местах в челюсти, болящей от слишком продолжительного сжатия. Он вполне уверен, что кости левой руки сломаны, но он слишком боится посмотреть вниз и узнать наверняка. Не то чтобы это знание что-то изменило. У него… возможно, сотрясение. Растянувшийся перед ним кратер ATLAS почернел и обгорел, как оспина* на лице мира. Он видит связанные и мятые полоски металла, корпус ATLAS рухнул под собственным весом, как огромная жестяная банка. Туннели, должно быть, обрушились, когда они– Когда они– Изуку сжимает сломанную руку в кулак бело-горячной, жгучей боли, упорно игнорируя, как пястные кости трутся друг о друга. Не думай не думай не думай не думай, просто действуй действуй действуй– Шото там, внизу, среди обломков, Изуку знает. Он просто… знает. Он чувствует сердце Шото так же отчетливо, как свое, пульсирующее и выталкивающее кровь из глубокой раны в красную реку, отказывающуюся остановиться. Шото жив, и он где-то там один. Он может быть в худшем состоянии, чем Изуку, насколько ему известно — но он жив, черт возьми, а это должно считаться. Единственная проблема — его найти. В ушах звенит, и каждая кость в теле болит, поэтому использование Причуды для обыска местности, видимо, вне обсуждения — если только в этом году он не хочет получить очень злую рождественскую открытку от Исцеляющей Девочки, тогда да. Тогда, можно. У этого события, кстати, уже весьма высокая вероятность. Изуку морщится, чувствуя, как наполовину зажившие порезы от этого открываются. Он не хочет эту открытку. Не думай не думай не думай– Действуй.---------
Сорок семь минут назад.
Изуку прижимается спиной к Тодороки, чувствуя разницу температур у левой и правой лопаток через ткань костюма. В любой другой день он бы насладился действием температуры на болящие мышцы. На данный момент у Изуку нет времени на что-то кроме ударить то и пнуть это. Проще говоря, они в дерьме. Они стоят в самом центре помещения, окруженные со всех сторон злодеями и сражающиеся под тик-так-тик-так-тик-такание часов. ATLAS сияет чуть ярче с каждой миллисекундой. Тодороки разворачивается вместе с Изуку и наоборот, ни на секунду не оставляя свои спины открытыми. Такое сражение не подходит ни для одного из них, но сейчас выбор — непозволительная роскошь. — У нас заканчивается время! — через плечо кричит Тодороки, отправляя осколки льда прямо в сторону ближайшего злодея. Вслед за этой атакой он отправляет вспышку огня, опаляющего кожу на обратной стороне шеи Изуку. — Гениальные идеи? — Несколько, — Изуку сжимает зубы и подается вперед, чтобы поймать огромный кулак злодея с Причудой изменения размера, отводя его достаточно, чтобы его костяшки ударили бетонный пол. Изуку прыгает вверх и бьет его, плачущего от боли, и тот с приятным хрустом врезается в дальнюю стену. Изуку припадает к спине Тодороки сразу, как может, чтобы прикрыть слепую зону. — Не сказал бы, что гениальные, но идеи. — Лучше, чем ничего, — Тодороки с рыком выпускает шквал ледяных иголок и добротно пришпиливает одного из безликих злодеев к задней стене, как насекомое к знаменитой пенопластовой доске. — Слева! Изуку на автомате присаживается, снова едва избегая удара злодейки с ядовитыми ногтями. Он сжимает зубы и щелкает пальцем в ее сторону, как только она отходит, отправляя ее, недовольно визжащую, в полет на двадцать метров. — Действовать нужно быстро, — без воздуха кричит Изуку и смотрит на ATLAS. Тот набирает все больше и больше энергии. Воздух вокруг вибрирует, натянутый, как пружина. — Думаю, нужно уничтожить устройство. Я другого выхода из положения не вижу, а ты? — Не особо, — напряженно говорит Тодороки. — Я измотан, не думаю, что у меня хватит на это сил. Справишься? — Без понятия, — хрипит он. Изуку сжимает болящие кулаки и прикидывает, сколько костей сломал бы от удара о крепкий кусок металла. В голове пролетают воспоминания о вступительном экзамене в ЮЭй. Он так же быстро их прогоняет. — Неважно. Нужно попы- Шото, справа! Волна обжигающего жара останавливает телепортирующегося злодея на полпути и отправляет в бегство. Затем разговор обрывается и сменяется очередью ударов, пинков и выбросов льда с огнем, беспощадно жалящим кожу Изуку. Они дерутся и дерутся и не отходят далеко друг от друга, прикрывают слепые зоны. На другом конце комнаты злодей с Причудой изменения размеров начинает подниматься на ноги с помощью девушки с ужасными острыми, словно лезвие, ногтями. Металл резко звенит над головой, еще больше злодеев носится по сети мостиков. Очевидно, они хотят еще больше испортить Изуку день. Боже, их должны быть дюжины. Изуку и Тодороки замирают, тяжело дыша. Изуку чувствует, как сердце Тодороки набатом бьется в груди, в ритме ровного стаккато, рядом с его левой лопаткой. Когда Шото говорит, его голос вибрацией отдается по спине Изуку. — Мидория, — начинает он на удивление спокойно, рассматривая бесчисленных злодеев наверху. — Помнишь трюк, который мы раньше- — Я прямо за тобой, — Изуку уже протягивает Шото руку. Он мычит и крепко хватается за его запястье. — Думаю, двух оборотов будет достаточно. Изуку пожимает плечами. — Я и в один управлюсь. Шото чуть качает головой. — Нет времени проверять. Два, чтобы наверняка. — Понял, — рука Шото жесткая, лед на ней хрустит, но крепкая и пугающе знакомая по своей силе. Изуку готовится, упираясь пятками в пол и чуть сгибая колени. — Готов? — Готов, — сурово отвечает он. Зеленый свет бежит вверх и вниз по руке Изуку, оставляя трепет за собой. Он усиливает хватку, сосредотачивается на том, чтобы случайно не раздробить запястье Тодороки, как при первой попытке в старшей школе, и крутит его по оси один раз, два- И отпускает. Он забрасывает Тодороки вверх, словно диск, и наблюдает за ним в течение нескольких рискованных секунд, когда тот летит в сторону мостиков с лазерной точностью. Все же, до того, как врезаться в потолок, он призывает лед и переворачивается, чтобы ударить его ногами. Он полагается на инерцию, чтобы та отнесла его по идущей параллельно подиуму ледяной дорожке к мостикам, где стоят злодеи. Он выкрикивает и вытягивает вперед правый кулак, после чего широко расправляет пальцы. И даже на таком расстоянии Изуку чувствует мурашки глубоко в костях, когда Шото покрывает льдом всю верхнюю половину помещения, крепко примораживая всех и вся единственным невероятно сильным движением. Он соврал бы, сказав, что от этого, совсем чуть-чуть, не сперло дыхание.---------
Изуку сжимает зубы, игнорируя вкус крови во рту и пустое чувствительное пространство там, где еще час назад был коренной зуб. Он заставляет свои ноги двигаться по обломкам, обходить кратер по краю в поисках любого следа Шото: его волос, намека на костюм, чего угодно. Изуку щипает обожженную кожу на предплечье каждые несколько шагов, заставляя себя держать глаза открытыми. Спать с вероятным сотрясением нельзя, правильно? Правильно. …Боже, как же он устал. Ровная земля плывет перед глазами, словно картина в сюрреализме, и становится чуть более абстрактной с каждым шагом. Перед глазами появляется все больше и больше пятен с каждой минутой, а из каждой поры на теле сочится усталость. Все же Изуку двигается дальше, игнорируя свое тело, и нажимает переключатель ради хождения вокруг кусков горящего металла и наполовину растаявших кусков пластика, засоряющих выжженную траву вокруг. Он все обыскивает, даже невероятно маленькие места, куда Шото физически не смог бы поместиться. Он проверяет в глубинах всех маслянистых теней, под изогнутыми балками, даже идет по следу ярко-красной крови, от одного вида которой скручивает живот. Изуку отталкивает эту мысль и запирает ее в ящик. Шото жив. Он жив. Должен быть жив. Он не вынесет мысли о другом исходе. — Шото! — снова кричит он, слыша, как голос эхом отдается в чаше кратера — или, может, в его собственной голове? Сейчас он не уверен. — Шото! На другой стороне разрушенной территории Изуку замечает сияние красных и голубых огней. Полиция, пожарные и скорая помощь с визгом останавливаются на траве в нескольких метрах от края тлеющей дыры. Изуку может лишь едва различить прямой силуэт агента Альтер, когда она выбирается из черного седана без номеров рядом с передним краем полицейского эскорта. Он не видит ее лица, но готов поставить наличными, что она чуть-чуть ужасно недовольна. Логичная часть мозга Изуку орет ему ковылять в их сторону и упасть в одну из скорых до того, как он вырубится среди обломков. Менее чем логичная часть мозга Изуку говорит: «К черту самосохранение. Найди Шото, и найди его быстро». И именно это он и делает.---------
Тридцать девять минут назад.
Нет никаких пышностей или особых обстоятельств, когда черная дыра, наконец, открывается в камере столкновения частиц детектора ATLAS. Звучит резкий вдох, пол удара сердца пронзающей тишины, переворачивающейся где-то у Изуку в животе. Все останавливается в это краткое мгновение пустоты — даже злодеи. Они все замирают. Слушают. В нескольких сантиметрах от лица Изуку застывает огромный кулак, его спина неудобно упирается в стену, куда его прижали. Пальцы злодея впиваются в его ноющие ребра, под болезненным углом удерживая руки по бокам. Над головой застыл Тодороки, поставив одну ногу на перила центрального мостика и другую — на замерзшее плечо одного из пойманных злодеев. На лице написаны все эмоции. А затем металлические стены ATLAS начинают изгибаться. Даже на другом конце комнаты Изуку чувствует изменение гравитации, когда черная дыра в цилиндрической камере выворачивает коллайдер изнутри, словно слишком большую банку с содой. Металл со скрипом рвется, мнется и складывается во что-то неузнаваемое — кусок железа на переработку, а не бесценное научное устройство. Каждый орган в теле Изуку смещается, чтобы приспособиться к новому непреодолимому притяжению гравитации. Даже удерживающий его злодей достаточно поражен происходящим, чтобы ослабить хватку — как раз, чтобы Изуку смог вырваться. Он легко приземляется на пятки и бьет злодея правой ногой, внезапно полностью осознавший возможность смерти в ближайшем будущем, что выглядит все более и более вероятной с каждой секундой. Времени на подавляющие Причуду наручники нет. На злодеев, правосудие или логику времени нет. Ему нужно найти способ предотвратить поглощение черной дырой здания и всех внутри, или хуже — целой страны. Под воздействием дыры вся техника в помещении тянется к сжатой камере коллайдера, медленно, но верно поедаемой изнутри черной дырой размером с пляжный мяч, летающей в воздухе, достаточно черной, чтобы поглощать свет на молекулярном уровне. Изуку проглатывает вызывающее тошноту чувство вращения мира, наклоняющегося по своей оси. Чувство переворачивает его живот и меняет направление крови. Сила притяжения растет, вырывает мостики из креплений и рвет кафедры на части. Искры сыпятся дождем, и воздух наполняется шипением техники. Ноги Изуку проскальзывают несколько метров по полу, его и не двигающегося злодея притягивает к черной дыре. Ни на секунду не задумываясь, Изуку сжимает зубы, активирует Один за Всех, прыгает вперед на шаткой гравитации, хватает двух злодеев впереди за талии и со всех сил тянет их назад, к туннелю из помещения коллайдера. Они только недовольно фыркают, но определенно не возражают, когда он без церемоний бросает их в коридор. Тодороки, судя по всему, думает точно так же, раз уж он спускается по льду с тощим подростком на плече. Он бросает мелкого так мягко, как только может, но Изуку не упускает то, как тот шипит от действия — мышцы плеч растянуты, возможны ушибы. Изуку знал, что Шото раны серьезнее, чем кажется, но тот на самом деле это показывает. Должно быть, ему намного хуже, чем Изуку думал. Ребенок убегает в темноту вместе с двумя другими злодеями. — Наверху их было больше, но они сбежали сразу, как только дыра появилась, — кричит Тодороки поверх перемешанных звуков рвущегося металла и рассыпающегося бетона. Изуку хмурится. — Даже тот, которого мы обездвижили? — Дружки сломали ему наручники, когда убегали. Изуку мрачно кивает, тихо надеясь, что все они, так или иначе, выберутся. Злодеи или нет, они все еще люди, а работа Изуку — их защищать вне зависимости от их профессии. Если повезет, команда Альтер поймает их где-нибудь в туннелях коллайдера. Изуку и Тодороки трясет, когда на потолке подземного помещения появляется гигантская трещина. Сыпется щебень, льет вода из систем водоснабжения. ATLAS сейчас едва ли большее, чем наполовину съеденная версия себя. Мостики выдернуты из стен, перемешаны и выброшены, слово бумажная салфетка. Это водоворот ужаса, затягивающий все, что мир может дать, без промедления. Ноги скользят еще на несколько дюймов вперед, из-за чего у Изуку кровь отливает от головы, и она странно кружится. Тодороки взмахивает рукой и создает перед ними толстую стену изо льда, куда можно упереться. — Пожалуйста, скажи, что знаешь, как избавиться от черной дыры, — кричит он, сжимая зубы. Лед трескается и раскалывается, но Тодороки добавляет толстый иней слой за слоем быстрее, чем черная дыра успевает его сорвать. Он трясется, очевидно, измотанный. Касающийся кожи Изуку холод вызывает тошноту, но, несмотря на весь текущий по венам страх, его разум удивительно чист. — Излучение Хокинга! * — в ответ кричит он. Его брови хмурятся, когда он продумывает способ его обеспечения. — Излучение Хокинга — решение. Чем больше энергии поглотит черная дыра, тем больше энергии понадобится излучить для поглощения. И чем больше энергии вырабатывается– — Тем быстрее дыра распадется, — заканчивает Шото, мрачно и понимающе кивая. — Значит, нам нужно что-то с огромным количеством энергии. Что ты предлагаешь? — Взрыв, — говорит Изуку, кусая нижнюю губу. — Что-то равное мощности гаубицы* Каччана. Может, мощнее. — Не знаю, заметил ли ты– ох, твою мать, — Тодороки сжимает кулак и добавляет барьеру еще шесть дюймов льда, но теперь он быстрее распадается. Его морозное и бледное дыхание проходит через зубы. — Не знаю, заметил ли ты, но Бакуго здесь нет. Мы не можем создать такой большой взрыв– — Спортивный фестиваль, — выпаливает Изуку. Тодороки смотрит на него с широко распахнутыми глазами и открытым в ужасе ртом, когда значение слов до него доходит. Изуку знает, что говорит, скорее всего, о том взрыве, почти разорвавшем спортивный стадион в те годы: когда Изуку раздробил все кости руки ради мальчика, которого едва знал. О том дне, когда они стали друзьями. Изуку мог бы задохнуться от этой иронии. Тодороки долго моргает и медленно качает головой из стороны в сторону. — Ты сошел с ума. — Не сошел, — говорит Изуку, смаргивая звезды перед глазами, внезапно жалящие, как слезы. — Отчаялся, возможно. Но не сошел с ума. Этот взрыв — наш единственный шанс уничтожить черную дыру и не оказаться похороненными заживо под обломками, как только помещение рухнет от смены гравитации. Нам нужна эта сила извне, иначе мы рискуем оказаться под обломками других соединительных туннелей. Шото прижимается лбом к ледяному барьеру и на несколько драгоценных секунд сжимает глаза. Мышцы двигаются под покрытой синяками кожей, когда он думает. Наконец, он открывает глаза и смотрит искоса на Изуку. Он выглядит так, словно не спал пять лет. — Изуку, — говорит он сдавшимся и едва напряженным голосом. Похожим на разбитое стекло. — В этом подземном помещении, где давлению некуда выйти– — Я знаю, — Изуку грустно улыбается. — Поверь, я знаю. — У тебя есть жена, — Шото с болью на него смотрит. Изуку натягивает улыбку, колющую его сердце всеми неправильными способами, когда он думает о Люси, которая ждет его дома к ужину. О Люси, которая беспокоится, когда он истекает кровью, и отчитывает, зашивая его раны. О Люси, которая его любит. О Люси, которую он больше никогда не увидит. Изуку медленно выдыхает. — В этой работе мы все обязаны идти на жертвы, так? Ты научил меня этому тогда, в Нью-Йорке, — он обильно сглатывает. — Помнишь? Шото морщится, и лед перед ними трескается чуть сильнее. — Я- Но Изуку улыбается чуть ярче, даже если это больно. Он всегда улыбается, когда ему больно, потому что Символ Мира это и делает. В этом случае у него никогда не было выбора. И до этого момента он никогда не возражал. Отбросив страх и закрыв его в крохотном ящике далеко в сознании, Изуку протягивает руку и накрывает ладонь Шото, растянутую на ровной поверхности треснувшего льда. Он легко ее сжимает. — Хей, — говорит он. — Все в порядке. Все будет в порядке. — Неправда, — яростно выплевывает Шото, опуская голову и пряча лицо. — Боже, это неправда, ясно? Я должен тебе столько извинений, и теперь… — его голос ломается на этом месте, раскалывается меж слогов. Он кусает губу и встречает взгляд Изуку с поднятой головой. — Теперь у меня не будет этой возможности. У Изуку болит сердце, но ему удается пихнуть Шото в плечо. — Тебе не за что извиняться. Ни в прошлом, ни в будущем, — он поднимает подбородок так высоко, как может. — И если мне суждено уйти в рассвете славы, я… Я рад, что ты рядом со мной. На другое я бы не согласился. Шото выглядит сломанным, покрытым синяками и кровью и разбитым на тысячу кусочков — невосстановимо разрушенным. Этого Изуку никогда, никогда не хотел видеть дважды в жизни. Шото смотрит на руку Изуку, накрывшую его собственную. Его глаза пробегают по переплетению вен и серебряных шрамов, пересекающихся сверху вниз по его руке. Затем он нерешительно разворачивает его руку и переплетает их пальцы, сжимает руку так, словно лишь это его здесь удерживает. — Я свободен двадцать седьмого, — выпаливает Шото, не сводя взгляда с их переплетенных пальцев. Изуку не понимает, кого из них трясет больше. — То есть… если предложение еще в силе. Я бы хотел… его принять. Когда мы отсюда выберемся. Они отсюда не выберутся. Небо голубое, от налогов не уйти, и они отсюда не выберутся. Но Изуку все равно кивает и сжимает руку Шото. — Обязательно.---------
Изуку скользит вниз по крутому склону кратера, снова погружаясь в мешанину искрящихся проводов и разорванного металла с паникой, которую отказывается признать. Он слышит лопасти вертолета где-то над головой, но смог здесь достаточно плотный, так что, скорее всего, его не увидят. Он думает, что так лучше. Любой спасательный отряд будет в первую очередь искать его, и только потом Шото — а так не пойдет. Изуку осторожно поднимает маску надо ртом и носом, отмечая вмятины и следы ожогов, которые испортили ее до неузнаваемости. Хотя, она все еще работает и частично фильтрует пропитанный дымом воздух. Вытирая слезящиеся и болящие глаза, он шагает вперед и забирается на развалины в три раза больше него размером. — Ну же, Шото, где же ты? — кричит он, его голос звучит как расколотый гравий. У него кружится голова, немеют кончики пальцев, мурашки покрывают каждый дюйм поврежденной кожи. При всех обстоятельствах он не должен сейчас мерзнуть — огонь горит и жжет кожу, когда он проходит мимо. Ему интересно, сколько он истекал кровью. Возможно, слишком долго. Изуку кричит, пока не заболит горло, и ходит по остаткам кратера на своих покрытых синяками и трясущихся ногах так осторожно, как только может. Его сердце падает все ниже и ниже каждый раз, как он поворачивает за угол и не видит Шото. Болит голова, он измотан, и он замерзает до смерти. Ему не нужно опускать взгляд на руки, чтобы понять, что кожа намного бледнее желательного. И все же, ему наплевать. Левая нога, правая нога, спотыкается, начинает заново. Он сосредоточивается на последовательности действий так, словно только это удерживает его в живых. Он обходит заднюю сторону наполовину поглощенной панели ATLAS, прижимая руку к ране на боку. Зубы мучительно стучат, когда он видит кусок ткани, не сочетающийся с алым и черным окружающей его обстановки. Он глубоко, богатого синего цвета, покрытый сажей — и так ужасно, ужасно знакомый. Сердце Изуку болезненно дергается, стучит по внутренней стороне ребер. Он спотыкается о свои ноги и ругается, запинается о кучи горящих обломков. Руки машинально разбирают мусор, когда он находит одного Тодороки Шото, обмякшего, словно кукла, и наполовину похороненного под кусками гравия и раздробленными пластинами металла. Его глаза закрыты, лицо покрыто синяками и копотью и, о, боже, это кровь? Изуку не понимает, дышит ли он. Паника разрастается. — Шото, боже, боже мой, пожалуйста… — Изуку падает на колени рядом с героем без сознания, убирает тяжелые куски осыпающегося бетона с его ног и активирует Причуду в пальцах, чтобы сдвинуть с пути более тяжелые металлические балки. Он бормочет невнятную мантру из «хэй» , «давай же» и «очнись, прошу, мне нужно, чтобы ты очнулся», работая без остановки и игнорируя мучительные разрывы сердца и тошноту в животе. Как только с ног Шото убрана тяжесть, Изуку сжимает зубы и просовывает ладони ему подмышки, тащит назад через кучи пепла и щебня и ни разу не обращает внимания на чуть усилившееся кровотечение в боку. В голове только: «К скорой, в больницу, помогите, Бога ради, помогите нам, прошу». Но дым слишком плотный, и Изуку знает, что их здесь не найдут. Он должен вытащить их из кратера, и быстро. У него только один выбор. Ноги трясутся и не слушаются, но в венах достаточно адреналина, чтобы заблокировать большую часть испытываемой боли. Он справится. Он обязан. Он не думает. Он действует, и действует быстро. Изуку опускается и берет Шото на руки, направляет все остатки силы в ноги и, наконец, прыгает, словно только это сейчас важно. Где-то в районе левого колена взрывается боль, но он позже об этом подумает. Сейчас у него в голове только тяжелое, обмякшее тело друга, которого он держит на руках, и тот факт, что Шото, возможно, не дышит. Они опускаются на траву недалеко от границы кратера, и колени Изуку моментально дергаются, и оба они распластываются на спинах недалеко друг от друга. Изуку тяжело дышит, задыхается и с хрипом срывает маску, после чего равнодушно отбрасывает ее в сторону. Разорван мениск*, возможно, еще одна коленная чашечка раздроблена. Он откладывает свои раны на потом и качает головой, чтобы прогнать пятна перед глазами. Глянув на Шото, Изуку замечает тонкую струйку крови, текущую из левого уха и медленно опускающуюся по шее и вливающуюся в его алые волосы. Пробита барабанная перепонка, возможно сотрясение, нужно найти другие раны, нужно– Изуку сдерживает крик боли, когда поднимается на локте и перекатывается, чтобы осмотреть слишком спокойное лицо Шото. Его глаза закрыты, лицо пугающе равнодушно в бледном свете надвигающегося рассвета. Ресницы покрыты тонким слоем инея, волосы убраны с лица и подпалены на кончиках, губы потрескались и покрыты кровью. И Изуку не понимает, жив ли он, блять, вообще. Руки трясутся, и он подносит пальцы к пульсу Шото, надеясь и молясь, что почувствует красноречивый стук сверхурочно работающего теплого сердца. Пальцы липкие, не слушаются из-за потери крови, поэтому он нажимает чуть сильнее, отчаянно желая почувствовать хоть что-то. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — он давится, сосредотачивая все свое внимание на кончиках вялых пальцев. Пожалуйста, не дайте ему умереть. Он ждет. Концентрируется. Надеется. Есть. Пульс слабый, но глаза Изуку распахиваются, когда он чувствует едва заметное, неровное сердцебиение Шото под кожей. Он не сдерживает хрипящий полусмешок облегчения и падает, прижимаясь лбом к центру груди Шото прямо над тем местом, где должно быть сердце. Он живой. Он живой, даже если едва держится. Истекает кровью и с трудом дышит, но он не умер. Только это важно. Изуку смотрит через плечо и видит, как спасательный отряд спускается в кратер и пробирается через его край, чтобы найти выживших. Он замечает особенные красные волосы Киришимы рядом с агентом Альтер и Джиро по другую сторону, тихо говорящую, когда они обыскивают зону повреждений. Если повезет, спасательный отряд дойдет до стороны Изуку за десять минут. За семь — если поторопятся. За семь минут многое может произойти. Изуку, не желая, чтобы Шото спал, если у него сотрясение, мягко трясет его холодное правое плечо. — Эй, — мягко говорит он. Когда Шото не двигается, Изуку трясет сильнее. — Эй. Шото, очнись. Нас скоро заберут. Ничего. Он даже не дергается и не морщится. Изуку фыркает и пробует его ущипнуть и помахать рукой перед лицом — все еще ноль реакции. Он начинает немного паниковать. — Шото? — спрашивает он, поднимая голос. Руки трясутся, когда он вертит лицо бессознательного героя в разные стороны и наблюдает за движением под веками. Изуку до крови кусает собственную губу. — Давай же, прошу… Прошу тебя, очнись. Я не могу- Что он не может? Изуку не уверен, что может ответить на этот вопрос. В итоге он отгоняет эту мысль и делает именно то же, что сделал ранее вечером: он бьет Шото по лицу так сильно, как только может, и надеется на лучшее. Как только рука Изуку касается холодной кожи, глаза Шото распахиваются, и он резко и пораженно вдыхает. В груди тяжелеет, глаза мечутся в разные стороны в растерянной панике, осматривают тусклые звезды в небесах, дым от взрыва и лицо Изуку, застывшее в нескольких дюймах над его собственным. Шото напрягает мышцы, словно готовясь напасть. Он моментально останавливается, шипя, и стонет от боли, как только ощущения по одному доходят через рецепторы. Он осторожно прижимает одну руку к кровоточащему уху и другую — к красному отпечатку ладони на лице, сжимает глаза, будто желая отделиться от всего остального мира. Изуку пытается не смеяться истерически от облегчения, но проваливается. Сердце болезненно трепещет в груди. — Эй, эй, эй-эй-эй, — тихо говорит он, прекрасно зная, какая боль бывает от разрыва барабанной перепонки. Он мягко отводит руки Шото от лица и смотрит на него сверху вниз. Старается надеть дрожащую улыбку. — Эй, ты в порядке. Мы в порядке. Все в порядке. За нами сейчас придут. Мы в порядке. Шото несколько секунд на него пялится, чуть нахмурив брови, словно не совсем верит в то, что видит. — Мы… мы победили? — хрипит он после. Изуку чувствует, как слезы колют глаза, и улыбается так широко, как только может. Он кивает со смехом, плачем и чувствует слишком много сразу. — Да, чувак. Мы победили. Шото устало кивает, опускается в траву, а из тела так и льется напряжение. — И мы… не умерли? — он звучит растерянно. — Ни разу нет. Шото кивает, потом морщится и со стоном опускает голову на мягкую траву. — Ох. Ну, это… — он сглатывает. — Хорошо. Изуку хрипит болезненный смешок и падает на траву рядом с Шото. Они лежат здесь, плечом к плечу, болящие локти прижимаются друг к другу, и они смотрят на угасающие звезды, преследуемые робким светом раннего утра. Они слышат треск огня и бормотание голосов, когда те становятся к ним ближе и ближе, но ни один из них не поднимается и не машет. Может, потому что они слишком истощены для движений. Может, по другой причине. Изуку не знает, да и не хочет об этом думать. — Водолей, — внезапно говорит Шото не менее чем через тридцать секунд, голосом почти слишком хриплым, чтобы услышать. Изуку смотрит на него боковым зрением. — Что? Разноцветные глаза Шото направлены в небеса, сосредоточенно прищурены и оттенены тяжелой усталостью. Он вяло показывает в небо, где еще осталось несколько звезд. — Водолей. Я его помню. Усталость наполняет суставы Изуку, утяжеляет веки. Он так устал. Все же, ему удается своими искривленными, покрытыми кровью пальцами показать на южную часть неба, где еще осталась чернильно-синяя темнота. — Цефей, — слабо шепчет он. — Царь, — слабо говорит Шото, голосом таким же усталым, как сам Изуку. — Он был женат на… — голос на секунду задумчиво затихает. — Кассиопее? Изуку с трудом кивает, медленно моргая. — Да. Пегас… — он качает головой, заставляя себя не засыпать. — Пегас тоже тут. Кажется. Шото наклоняет голову на восток. Кровь из уха сияющая, карамельно-красная. — Я его вижу. Изуку вспоминает каменоломню и бездонно-стеклянное озеро и окружение звезд, бледных, постоянных и идеальных. Я обещаю. На внутреннюю сторону запястья что-то остро давит. Изуку опускает взгляд и видит, как Шото его щипает, дергает полупрозрачную, покрытую ранами кожу тупыми ногтями до жжения. — Не засыпай, — бормочет Шото, его глаза полуприкрыты, мозолистые пальцы все еще прижаты к узору вен под кожей Изуку. — Тебе нельзя засыпать. Изуку медленно кивает, а затем протягивает руку и щипает Шото в ответ. Шото шипит, но глаза открывает чуть шире. — Тебе тоже нельзя, — говорит ему Изуку со слабой улыбкой. Висит пауза, долгая и полная напряжения, способная уколоть, если бы Изуку мог протянуть руку и дотронуться. Достаточно острое, чтобы проткнуть кожу, если это допустить. Шото поворачивает голову и с любопытством смотрит на Изуку, между бровей морщинка, и он ищет на лице Изуку… что-то. Изуку не понимает, нашел ли он это в итоге. — У меня или у тебя? — тихо мягким голосом спрашивает Шото. Его глаза снова начинают закрываться, поэтому Изуку снова его щипает, а сердце бьется в горле. — О чем это ты? — Двадцать седьмое, — голос Шото звучит буднично. Мягко. Знакомо. Его брови внезапно неуверенно хмурятся. — Мы же договорились, да? Мне не приснилось? Что-то теплое разворачивается в груди Изуку. Он щипает себя, чтобы убедиться, что это не он спит. Боль проходит, но ничего не меняется. Поле битвы все еще в огне, они оба все еще ранены, и Тодороки Шото спрашивает про двадцать седьмое декабря. Это по-настоящему. — У тебя, — говорит Изуку, прикусывая глупую улыбку и горячие, стягивающие слезы вместе с ней. — Давай в этом году встретимся у тебя. И Шото ему улыбается, словно солнце, выглядывающее из-за Альп. — Жду с нетерпением. *О́спина — ямка на коже от оспы. *Излучение Хокинга — гипотетический процесс излучения черной дырой разнообразных элементарных частиц, преимущественно фотонов; назван в честь Стивена Хокинга. Излучение Хокинга — главный аргумент ученых относительно распада небольших черных дыр, которые теоретически могут возникнуть в ходе экспериментов на БАК. На этом эффекте основана идея сингулярного реактора — устройства для получения энергии из черной дыры за счет излучения Хокинга. *Гаубица — тип артиллерийского орудия, предназначенного преимущественно для навесной стрельбы с закрытых огневых позиций, вне прямой видимости цели. *Мениск — хрящевая прокладка, которая играет роль амортизатора в суставе, а также стабилизирует коленный сустав. У человека мениски также присутствуют в акромиально-ключичном, грудинно-ключичном, лодыжечном, кистевом, височно-нижнечелюстном суставах.