За закрытыми дверями

Они знают всегда, на что идут. Знают, что где-то там, далеко, их ждет, скорее всего, смерть. Сожжение, казнь, пытки. Но все ради того, чтобы отстоять свои позиции, свою часть жизни, которая им нужна. Это не просто игра с огнем, это игра на сотни тысяч жизней людей, мятежи, грабежи, беспорядки, насилие. Бунтовщики всегда знали, что нельзя медлить и ждать. Надо всегда действовать и не откладывать все на потом. Но, согласитесь, существовали и те, кто хотел бунтовать не как просто мирное население. Им хотелось большего, хотелось, чтобы их выслушал король, пока они молились в своих покоях, ожидая верной дороги в темницу, где им всем и было место. Жизнь никого не хотела жалеть, и, увы, осознать это было еще больнее, чем то, что у тебя отбирают самое главное в жизни — веру, Бога, церковь. Дельфина желала только одного — чтобы Людовик не разжигал и так не слишком приятные отношения между протестантами и католиками. Она не хотела обращаться к другой вере, менять свои взгляды на жизнь, быть предательницей по отношению к собственному Богу. Но даже из-за притязаний, пыток, ссылки в темницу она продолжала жить с той верой, с которой она родилась. Она всегда о ней говорила, когда общалась с Шевалье. Она даже и не помнила, как с ним познакомилась, но ей нравилось с ним общаться, видеть его расположение к себе. Знать, что он считает ее самой умной и экстравагантной женщиной, было весьма приятно. Поэтому просить у него помощи никогда не составляло особого труда, зная, как он к ней относится. По крайней мере, ей хотелось верить, что он понимает ее больше, чем кто-либо в этом огромном дворце. Дельфине не нравилось, что Франсуаза была так близка к королю, точнее, с ее властью над королем произошло много изменений — от сожжения всех протестантских книг, мятежей в Париже до обнищания и угасания самого Версаля. Для этого дворца все закончилось, когда король потерял голову от этой женщины, к которой герцогиня испытывала неприязнь. Ей хотелось все забыть, начать жить сначала, но и бросать своих же братьев и сестер ей просто не хотелось. Они должны быть сильными, им тоже нужна поддержка. В конце концов, помощь всегда можно было искать у Шевалье. Он для нее готов был на все, и она считала, что это просто странная привязанность, которая скоро должна пройти. Но это не прекращалось долгое время. Он рисковал своей жизнью, подменив не одну сотню подписей и печатей, чтобы дать отплыть «еретикам» в другие страны, чтобы начать новую жизнь. Спасал ее, когда она находилась в темнице, решая все сам. И между тем она действительно видела в нем изменения. Если раньше Шевалье любил лоск и блеск, любил жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, то теперь он вел себя слишком скромно, следуя за ней, за ее идеями. Она не знала наверняка, но ей казалось, будто он был в нее влюблен. — Вы должны уехать, Дельфина, вам небезопасно здесь, — настаивал он постоянно, когда они оставались наедине. — Нет, ни за что! — вторила она, отдаляясь от Шевалье. — Я не могу бросить здесь все. Здесь моя жизнь, мой дом. И я не буду уступать никому ни за что свою собственную веру! — Но что же вы будете делать, когда и вас приговорят к смерти? — с опаской спросил он, заглядывая ей в глаза. — Остались еще со мной люди, на которых можно положиться, Шевалье. Нам остается лишь закрыться в своих покоях и молиться. Молиться и надеяться на чудо. Да, она была независима и слишком горда, чтобы позорно уезжать, как последний трус, из Франции. И она каждый раз пыталась это доказать Шевалье, показывая верность своей вере и Богу. Да, это было странно, непонятно ему, но, кажется, он бесповоротно готов был ей служить, потому что испытывал к ней чувства, неведомые до этого времени. — Я волнуюсь за своего отца, что же будет с ним, — однажды прошептала она, засыпая у него на плече. Эта странная близость, на удивление Шевалье, ему очень нравилась. Он был спокоен и в то же время понимал, что над ними теперь будет всегда висеть опасность лишиться жизни из-за измене короне и стране. — Мы что-нибудь придумаем. Я должен разузнать это у кого-нибудь в совете, и если будет существовать угроза вашему отцу, вы можете ему написать письмо, чтобы он немедленно уезжал из своего собственного дома, — он гладил ее по спутанным волосам, удивляясь всему происходящему в принципе. — А если это окажется ловушкой? — Тогда предоставьте это мне, все равно мне нечем рисковать, — ответил он спокойно, улыбаясь. — Но как же ваше положение в обществе? Разве вам совсем нечего терять? — удивленно спросила Дельфина, приподнимаясь на локте. — Вам об этом не стоит беспокоиться, герцогиня. Лучше подумайте о вашем отце. Вот-вот уже должен прийти ответ. Да, и он незамедлительно пришел. Казалось, это было наивысшей точкой безумия короля из-за его новой фаворитки. Он настолько обезумел, что приказал сжигать имения гугенотов, разорять их, собирая все в казну, а помещиков, не принявших веру и власть господина, сажать в темницу, пока Людовик не решит, что с ними делать. Дельфина переживала за своего отца очень сильно, поэтому, нисколько не думая, отправилась в свое родное поместье, чтобы предупредить его об опасности, которая могла грозить. Только тогда Дельфина совсем не предполагала, что придворные короля и министр окажутся там, сжигая поместье дотла, пока она не увидела, как королевская стража волочит за собой ее отца. — Мы давно вас ждали, герцогиня, — ответил министр, смотря на Дельфину. — Вас тоже следовало бы арестовать вместе с вашим отцом за неповиновение приказам короля. И я, пожалуй, обязан это сделать, пока еще не поздно все прекратить. Она совсем не ждала этого и даже предполагать не могла, что Шевалье последует за ней, чтобы спасти ее от печальной участи. Сколько же привязанности и смысла было во всем этом. Жаль, что она никогда не придавала этому особого значения. Шевалье держал в руках пистолет, направляя его на стражу. Пожалуй, это был первый и единственный поступок, когда он смело смотрел на происходящее. В этом было столько открытости и откровения, что теперь ему уже было ничего не страшно, потому что многое изменилось после их многочисленных встреч. Да, она знала, что их ждет совместный провал, потому что и его посадят за измену короне, но, по крайней мере, гнить в темнице они будут вдвоем. Это ее утешало в те мгновения, чего же ей еще желать? Она знала, что Шевалье вытащит герцог Орлеанский из этой дыры, но она не предполагала даже на минуту, что он даст ей обещание, которое, собственно говоря, и выполнит. Когда его освободили, она постоянно молилась за него, надеясь, что его помилуют, но никогда не могла рассчитывать на то, что он сможет ей помочь. Это случилось рано утром, когда, прокравшись в темницу, он схватил ее за локоть и вывел из-под стражи, направляясь на задний двор. И, как ни странно, Филипп ему никак не препятствовал, наоборот, помог бежать герцогине. И за это Шевалье ему был благодарен. — Спасибо вам за все, Шевалье, — прошептала она в последний раз, кратко целуя его в губы. Покои всегда хранили секреты, даже которые рвались наружу. И Шевалье всегда хранил ее тайну, что бы ни случилось...