А почем ваш фунт лиха в кладнях?

У меня быстро нашлось место, где я пряталась от разъяренных учителей, столкнувшихся с последствиями моих шалостей. По правде говоря, их было несколько, и рано или поздно меня все равно находили — но наказание хотя бы откладывалось. Так и в этот раз: после почти штатного подкладывания дохлой крысы в постель Венедды я бодро скатилась по лестнице на первый этаж и юркнула в маленькую каморку, где обычно хранились всякие ведра, тряпки и метлы. Только начиная обучение, я наивно верила, что однажды возьму одну из них и полечу к приключениям; потом жизнь повернулась ко мне деловой стороной, и я поняла, что метлы в основном служат только для двух целей: гонять адептов и подметать, причем именно в этом порядке. Особенно на них не разлетаешься. Но сейчас я нащупала в темноте не тонкие деревянные черенки или жестяные дужки, а чью-то мягкую макушку. Хозяин макушки, не будь дурак, воспользовался и другой частью своей головы: заорал изо всех сил, отталкивая меня, я тоже солидарно взвизгнула, и мы вместе вывалились из дверей наружу. Тот, кого я приняла за домового-переростка, оказался пареньком чуть ниже меня, причем откуда-то с моего потока — шел первый год, и я еще не успела со всеми перезнакомиться. Он, сообразив, что я по меньшей мере не злющая Катисса Лабская, готовая рвать и метать над его головой, озорно приложил палец к губам: — Тшш! — таинственно прошипел мой однокладовковец, но я молчать не собиралась. Это место я считала своим, личным (дома, еще в сгоревших Топлых Редах, у меня не было своей комнаты — никто и не подумал бы выделять отдельный угол одному из детей), да и здесь мы ютились вместе с Велькой. Она была прекрасной подругой, таких у меня никогда не было, но моя склонность пакостничать почему-то не находила у нее очень живого отклика. И вот теперь какой-то тощий мальчишка пришел в мою кладовку и меня же заставляет замолчать! О том, что за мной, вообще-то, должна гнаться злая Венедда, я совершенно позабыла. — Это моя кладовка! — зашипела я на соперника. — Она школьная, — нахально поправил меня паренек, огляделся и протянул мне руку. — Я Темар. — Вольха, — подумав, представилась я и пожала его грязную ладонь. Мы сообща решили, что разговаривать у всех на виду прямо в коридоре — моветон, поэтому снова уединились в кладовке, для верности подперев дверь изнутри метлой, а на головы надев прохудившиеся ведра: во-первых, психологическая атака, во-вторых — если и будут бить по голове, нас хотя бы защитит этот тонкий слой жести. — Ты чего здесь прячешься? — тоном светского льва поинтересовался адепт. Я в красках изложила ему суть дела: про найденную в углу крысу, даже после смерти не сумевшую укрыться от вездесущих адептов, про пышную постель Венедды Заславской, на белых простынях которой крыса наконец-то выглядела прилично, с саваном и ароматом ромашек, упокоенной, и про незаслуженный гнев преподавательницы, от коего я и пыталась скрыться. К концу насыщенного подробностями рассказа я спохватилась: — А ты здесь что забыл? Темар как-то погрустнел и съежился, так что я заподозрила, что насолил он не столько учителям, сколько своим. Это позже я поняла, что втягивать в неприятности он предпочитал всех и сразу, чтобы никого не обделить и не дать тонуть в одиночестве и без гимна, но тогда… Тогда я просто ждала ответа. — Мы с Важеком и Енькой узнали, что у магистра Горальта в большом таком холодильном шкафу кроме эликсиров и снадобий еще и еда стоит, — на этих словах глаза адепта так заблестели, что и магии не нужно. — Енька видел, что магистр поздно вечером тащил с кухни во-от такую колбасу… Я впечатлилась размерам неведомого кушанья, которое, судя на смутным взмахам Темаровых рук, по размеру и форме напоминало хвост Рычарга. — И мы втроем пошли за этой колбасой. Они пошли внутрь, а я остался стоять на стреме, — на этом месте парень так явно смутился, что стало понятно: косяк случился здесь. — А когда увидел, что по коридору идут, сбежал, не предупредив. — Может, это Учитель был, — попыталась я его утешить, но поняла, что хрен редьки не слаще (наоборот иногда бывает, правда) и поправилась. — Ну, или какой-нибудь любопытный адепт из старших. Темар удрученно покачал головой. — Это магистр Горальт, я видел. — Дрянь дело, — честно посочувствовала я. — Сам знаю. Тут-то нас и накрыла сразу пара разъяренных василисков: двух подростков в ведрах на головах, с удивлением взирающих на открывающуюся наружу дверь и упавшую на пол метлу. Пожалуй, от превращения во что-нибудь непотребное нас спас только и без того донельзя забавный вид, слегка поумеривший гнев обокранного преподавателя и леди-магистра, которой наоборот, досталось лишнего. Пока яростно выговаривающие представители расы человеческой тащили нас за шкирку куда-то в сторону кухни (я сразу же высказала предположение, что теперь ту прекрасную колбасу заменят нами, за что схлопотала лишний окрик от магистра Горальта), мы жмурились, как нашкодившие котята, в надежде, что кого-нибудь все же пощадят. Увы — нас втолкнули в прохладное и сыроватое помещение, заполненное мешками картошки, и заперли дверь снаружи. Я к плену отнеслась философски: тот подвал, где много картошки — хороший подвал. Из-за одного из мешков высунулось нечто костлявое, смахивающее не то на ожившее пособие по анатомии, не то на жертву нашей школьной столовой. Я начала было склоняться к первому, но меня переубедило радостное темарово «Енька!». Я сомневалась, что мой невольный сокамерник увлекался общением со скелетами. Важек тоже обнаружился быстро: он блаженно храпел, свернувшись на одном мешке картошки и обнимая руками другой. Попытки добудиться ни к чему не привели, так что мы заключили, что лень — она иногда бывает помощнее любой магии. — Магистр Горальт нас прямо там и изловил, — уныло поведал Енька. — За уши взял и приволок сюда. Адепт продемонстрировал пресловутую часть тела, покрасневшую и опухшую, и мы с Темаром обменялись победными взглядами: похоже, мы попали под вторую волну гнева, не такую убийственную и разрушительную. — А на наши крики прибежала Ванедда, злая, как упырь, ей кто-то подсунул крысу в кровать, — пожаловался парень и задумчиво добавил. — По-моему, ту самую, которую я кинул в угол, чтобы приманить домового. — А зачем тебе домовой? — удивилась я. — Неделю не могу конспект найти, — проявил сознательность мой будущий друг. — А ты-то за что загремела? — Да вот за крысу… — я безрадостно махнула рукой и подобрала сиротливо лежавший на полу нож. — Это что, чистить? — Чистить, — неприязненно проворчал Темар, ковыряя глазки у одной картофелины. — Не умею я ее чистить… — Это легко, — я с важным видом чиркнула по коричневой кожуре. Не тут-то было! Нож оказался тупее самого безмозглого адепта во всей Школе! Я озадаченно поглядела на почти не тронутую картофелину, пожала плечами и попробовала еще раз. Если налечь на нож посильнее, получается почти пристойный результат… Темар с Енькой поглядели на мои потуги выполнить штрафное задание, переглянулись, и высокий ушел куда-то в темный угол, загремев чем-то. Мой первый знакомый решительно отложил нож в сторону и принялся рыться в ближайшем мешке, выбирая лучшие клубни. Я, забыв о своих очистках, наблюдала. Вот пришел Енька с почти целым ведром. Вот они разбудили Важека коротким: «Еда». Вот третий адепт с четвертой попытки наполнил посудину водой. С первой ничего не произошло, со второй появилась зеленая слизь, а с третьей — высунулся маленький домовой и пригрозил проклясть, если опять не справится. Угроза возымела действие. В нагревании воды, сообразив, чем пахнет, помогала уже я. Через полтора часа временно остывшие преподаватели обнаружили в «карцере» четырех сытых адептов, лужу слизи, маленькую горку вареной шелухи и мешки все такой же девственно коричневой картошки.