бездна, в которую мы упадем

На долгих полгода Энди покинул ее, безжалостно обрубив все связи — Лорен знала его слишком хорошо, чтобы ненавидеть за это, хотя порой тоска сжимала ей горло пальцами такими ледяными и крепкими, что только злость смогла бы принести ей хоть какое-нибудь утешение. Когда Энди отрекался от чего-то, что было ему дорого, он руководствовался лишь отчаянием и болью — и своими собственными понятиями о том, как все уладить. Ее брат ушел с Полярис и Кукушками не потому, что внезапно решил встать по другую сторону и окунуться в весьма условную тьму. Ее брат ушел только потому, что хотел спасти ее — Лорен. Для него их сокрушительная мощь, их совместная сила, была сродни чуду, а для нее — катастрофой. Энди верил в то, что они смогут изменить мир, Лорен же отчаянно боялась, что этот самый мир они уничтожат, даже не успев этого осознать. Энди твердил ей, что они не чудовища, что дело лишь в практике и самоконтроле, а она так зациклилась на собственных страхах, что не оставила брату другого шанса. Это она отвернулась от него первой — перестала доверять, поддалась сомнениям и обвинила едва ли не в том, что он жаждет превратить их в тех фон Стракеров, о которых они теперь знали, и которые совершенно точно были чудовищами. Лорен помнила его прощальный взгляд — Энди выглядел таким отрешенным, таким неожиданно взрослым, осунувшимся и бесконечно одиноким, хотя на его плече и лежала рука Полярис. Он взглянул сестре в лицо с каким-то мрачным удовлетворением — словно бы он совсем отчаялся и вот-вот вскроет себе вены, но искренне верит, что в этом и есть его спасение. «Видишь, — сказали его глаза, — я делаю так, как ты хочешь. Мы никогда не станем монстрами, потому что мы никогда больше не будем вместе.» И Лорен отпустила его — так малодушно, даже с каким-то внутренним облегчением, она тогда еще совсем не понимала, каким безрадостным, каким мертвым станет ее мир, если Энди не будет рядом. Она позволила ему спасти себя — и даже в глубине души радовалась тому, что угроза миновала, что ей не придется самой принимать решение, что со временем все изменится и они как-то устроят все… Первой сдалась мама — она просто перестала притворяться, что все хорошо, и день за днем все глубже соскальзывала в то мрачное состояние, которое было сродни одержимости. Она все твердила, что Энди потерян, но его нужно вернуть, что шанс еще есть, что они не должны останавливаться. Отец отмалчивался, какой-то разбитый и вместе с тем напряженный, внутри него бились какие-то свои демоны, но никому до них не было дела: мама заручилась поддержкой Маркоса, который подобно ей был одержим идеей вернуть Полярис, а сама Лорен остервенело занимала себя работой, тем самым отгораживаясь от правды и делая вид, что жизнь движется дальше и все идет своим чередом. Но все было не так — и осознание этого обрушилось на нее внезапно и сокрушительно как-то посреди ночи: она села в постели, хватая ртом воздух, а в ушах ее звучал голос брата, звавший ее по имени. Энди не снился ей больше — с тех самых пор, как он ушел, свой образ он прихватил с собой, и лишь эхо его голоса коснулось ее во сне спустя месяцы. Лорен злилась сперва — остро осознав свое одиночество и потребность в том, чтобы брат был рядом, она принялась винить его в всем и даже презирать как предателя, но правда лежала прямо на поверхности: презирать ей стоило лишь себя. И тогда Лорен замкнулась в себе, и тогда Лорен стала чахнуть и бледнеть, и тогда у нее лучше всего стало получаться делать вид, что она не тоскует: просто повзрослела в этом суровом мире и стала серьезнее, просто приняла свою судьбу. Но где была ее судьба на самом деле? Где был Энди, что с ним происходило, чем он жил, чем дышал? Ненавидел ли ее, или тосковал по ней все это время? Спустя долгих полгода он сам ответил ей на все эти вопросы — когда наконец вошел в ее сны, совсем другой, на себя не похожий, но такой родной и манящий: у него были знакомые глаза, которые глядели на сестру все с той же любовью, и от него исходила такая странная, такая текучая, такая неудержимая сила, что Лорен тянуло к нему, словно магнитом. — Что ты сделал со своими волосами, — прошептала она, шагая навстречу к брату и протягивая руку, чтобы коснуться высветленных прядей, но Энди перехватил ее руку и крепко сжал ее пальцы своими. — Волосы — ничто по сравнению с тем, что я сделаю с тобой, — отозвался он совсем чужим, холодным голосом, и любое тепло ушло из его глаз, остался лишь гнев, осталась лишь горечь, осталась лишь жажда мести и злорадство. Сила заструилась из его ладони в ее собственную, и Лорен принялась отчаянно вырываться, но Энди не отпускал, не отпускал до тех самых пор, пока они вместе не утонули в ослепительной вспышке, которая должна была уничтожить мир… Той ночью Лорен впервые проснулось от собственного крика — и задохнулась мгновение спустя, когда осознала, что это был лишь сон, мир в порядке, она в порядке, и Энди, — где-то там — Энди тоже в порядке. Но в порядке ли?.. Лорен оглядела свою пульсирующую руку — там, где пальцы брата крепко держали ее во сне, расползался ожог. Был ли это крик о помощи, или предупреждение? Лорен Стракер так боялась чудовищ, но не создала ли она одно из них сама?