***
Том Реддл томился во временной ловушке так давно, что время это измерялось не месяцами и не годами, а десятилетиями. Он не постарел ни на миг с той минуты, как Дамблдор обманом заключил его в эту тюрьму, где магия была мертва, а безмолвие и одиночество должны были служить уроком и наказанием, но Том был слишком спесив, чтобы извлекать уроки из банальной жестокости, приправленной страхом — он преисполнился лишь ненавистью и презрением к тому, кто таким образом избавился от него. Дамблдор был трус, трус жалкий и вероломный, ведь он испугался даже не самого Тома, а того, кем Том мог бы однажды стать, и решил действовать. Вот только мнимое благородство помешало Дамблдору убить мальчишку — и он решил, что заточение может стать прекрасной альтернативой, благодаря которой его совесть должна остаться чистой. Что же до Тома и того, на какие страдания он был обречен — это в учет не бралось, ведь Тому полагалось стать монстром, истинным чудовищем, а кому придет в голову жалеть чудовище? Том и сам себя не жалел. Жалость оборачивалась слабостью, а он слабым не был никогда. Он приспосабливался и выживал в своей тюрьме так, как мог — взрослел, не старея, и до краев наполнялся медленно закипающим безумием, приправленным жаждой отомстить. Дамблдор так боялся увидеть Тома монстром, что сам же тому и поспособствовал — Том знал совершенно точно, что в тот самый миг, как он найдет путь обратно в Хогвартс, то съест сердце Альбуса еще горячим и бьющимся, прямо на глазах у тех, с чьего немого одобрения Дамблдор упрятал его в место, где время шло по кругу, превращаясь в дьявольский калейдоскоп, помрачающий разум. Бонни Беннет принадлежала к совсем иной реальности, в ее мире волшебники жили среди магглов зачастую даже не таясь, тайный мир магии тесно переплетался с миром тех, кто не способен был и искорки высечь силой мысли, и все там было совсем иначе чем в мире, в котором родился и рос Том. Глядеть в глаза Бонни Беннет это было как заглядывать в бездонный колодец — Том понятия не имел, что таится на самом дне, и его пытливый ум желал разгадать эту загадку. Понять, что чувствует эта зеленоглазая ведьма, глядя ему в лицо, слушая его истории, постигая самую его суть, проникаясь его тьмой… Осуждала ли она его, боялась ли, презирала ли? Все те, кто остался в прошлом Тома, относились к нему сначала с осторожным участием, которое постепенно перерастало в страх, сродни животному. Люди видели в нем то, что он никогда не пытался скрыть: Том был одарен сверх меры и лишен тех досадных эмоций, которыми обрастают прочие — он не ведал любви, и она не тянула его на дно, что тот камень на шее. Он мог двигаться к вершинам, не оглядываясь назад и не испытывая ненужных сожалений, муки совести были ему чужды — и это делало его уродом в чухиж глазах, и это делало его в чужих глазах опасным… Был ли он уродом в глазах Бонни? Был ли он опасным по ее мнению? — Я не вижу в тебе монстра, Том, — как-то раз сказала Бонни, прильнув к его плечу. Они завели обычай вместе встречать закаты, сидя на том самом крыльце, на котором она прежде сидела одна, и разделяли застывшее время на двоих. — По крайней мере, для меня в тебе нет ничего отталкивающего. Ты не более монстр, чем я сама. — Ты слишком добра ко мне, — усмехнулся ей Том. Нет, он не любил ее, не испытывал к ней привязанности, по крайней мере не в том общепринятом смысле, в каком сам стал важен для Бонни. Но все же, его тянуло к ней, к такой светлой и жертвенной ведьме, к такой непохожей на него — Том всегда стремился изучить то, что было ему непонятно и неведомо, и Бонни стала его любимой головоломкой. Ей было нужно тепло — что ж, Том давал ей его, он перечитал сотни книг, он знал, какое огромное значение придают люди любви, как боятся они одиночества душевного, как терзаются невозможностью дарить и получать ласку… И он приручал ее, приручал Бонни и упивался той властью, которую постепенно приобретал над нею — и связь их становилась все теснее и теснее, приобретая особые оттенки для них обоих…***
«Найди асцендент» — вот что сказал ей Дэймон, кратким видением прорвавшись к ней сквозь миры и время, разрушив их с Томом уютный мирок и заставив из полного бездействия перейти в режим бешеной активности. Том, кажется, был совсем не рад, что друзья Бонни ищут способы помочь ей — он стал мрачнее тучи, из него сложно было вытащить хоть слово, но все же он усердно помогал Бонни с поисками артефакта, который мог оказаться способом взломать тюрьму, затерянную во времени и пространстве. Дэймон, к ней пробился именно Дэймон — эта мысль и тревожила Бонни, и приятно будоражила. Ей было немного неловко перед Томом, она подумала, что Том уязвлен ее волнением из-за другого мужчины, совсем не понимая, что Реддл досадовал вовсе не из-за этого. Власть, такая приятная и безраздельная, неочевидная, но безусловная в мире, где были только он и его сателлитка, внезапно стала призрачной и норовила ускользнуть сквозь пальцы. Кем бы ни был этот Дэймон, он разрушал то, что было Тому по душе — и Том не собирался ему позволить этого. — Я не оставлю тебя здесь, Том, — их поиски затягивались и осложнялись тем, что в застывшем мире довольно сложно было перемещаться на дальние расстояния: городок полнился автомобилями, но ни один не желал работать, а поездки на велосипеде часто завершались тем, что средство передвижения исчезало с новым витком временной петли и приходилось отправляться на поиски нового. И все же, они продвигались за границы города — медленно, но верно, Том и Бонни шли к своей цели. Дэймон помехами прорывался к ним снова и снова — по обрывкам его указаний Бонни и Том составили примерный маршрут и следовали ему, но перерывы на еду и отдых, а так же на полноценный сон были необходимы. Бонни становилась все решительнее и тверже по мере того, как шанс на спасение из маловероятного превращался в реальный, все меньше она льнула к Тому, испытывая потребность в его поддержке, и все сильнее это повергало Тома в мрачное уныние, готовое в любую секунду обернуться припадком ярости. Бонни расценила холодное молчание и сосредоточенность Реддла, как боязнь вновь остаться покинутым и заточенным в своей тюрьме в одиночестве, и постаралась рассеять его опасения во время очередного привала. Теперь они ушли далеко за черту города, углубились в непролазный лес и развели костер, чтобы поесть и немного прикорнуть в тепле, прежде чем наступит рассвет и они снова смогут продолжить движение. — Думаешь, я боюсь того, что ты бросишь меня здесь? — Том порой мог смотреть немигающим взглядом, в котором было что-то змеиное. Так он смотрел на Бонни и в тот момент, когда она заговорила с ним о спасении. — Ты заслуживаешь лучшего, чем быть затерянным здесь навсегда, — Бонни потянулась и взяла юношу за руку, и Реддл не отнял своей ладони, хотя она и ощущалась безвольной, словно это ободряющее прикосновение не принесло ему облегчения. — Ты пойдешь со мной, ты будешь спасен, и в моем мире сможешь найти путь туда, откуда тебя изгнали. — Тебе кажется, что я хочу этого, Бонни? — спросил Том тихо. — Вернуться туда, где я был неугоден? — Разве нет там кого-то, кто был бы дорог тебе? Кого-то, о ком ты тоскуешь? В то самое мгновение Бонни осознала, что Том никогда не упоминал ни о чем подобном — он говорил об обидах и разрушенных надеждах, о несправедливости и глупости, о страхе и невежестве, но никогда он не говорил о своей семье, или о друзьях. Он говорил лишь о тех, кто заставил его страдать, отправив в заключение, и только. — Все верно, — Том будто бы подслушал ее мысли, медленно кивнул и продолжил: — Я тоскую лишь о невозможности совершить месть. Ради этого я бы вернулся в свой мир. — В моем мире ты мог бы начать все сначала, — после долгого молчания, произнесла девушка. — Мой мир, он не похож на твой, но это к лучшему. В моем мире у любого, кого назовут злом, есть шанс доказать обратное. — Ты в самом деле хочешь, чтобы я пошел с тобой и остался рядом, или в тебе говорит милосердие? — кажется, Том был искренне заинтересован ее мотивами, и Бонни пришлось обдумать ответ для начала. — Здесь ты стал для меня спасением, Том, — сказала она наконец. — Я бы сошла с ума. не будь тебя рядом. Ты — тот, кто не дал мне опустить рук, кто согревал меня холодными ночами и целовал сладко, когда я умирала от горечи. Но я не знаю, буду ли я чувствовать такую же острую необходимость в тебе, когда окажусь дома. Здесь я уязвима, и мне искренне кажется, что я люблю тебя… Но я не могу обещать тебе, что это не изменится. — Это из-за Дэймона? — в голосе Тома не звучало разочарования или досады, нет, лишь отстраненное любопытство. — О, нет, — усмехнулась Бонни, смущенная этим вопросом. — Дэймон скорее мой враг, чем друг, знаешь. По крайней мере, мне всегда именно так казалось… Дэймон это просто Дэймон. Когда ты увидишь его, ты все поймешь. — Тебе стоит поспать, — внезапно этот разговор перестал интересовать Тома, он заключил Бонни в объятия и подтянул поближе к себе. — Отдохни, завтра будет великий день. Бонни не стала спорить с ним — она уже успела уяснить, что пытать Реддла о сменах его настроения бесполезно, и если он решил поставит точку в разговоре, то вывести его на откровенность не удастся.***
Асцендент был спрятан в подземной пещере, и чтобы проникнуть в нее им пришлось приложить немало сил — в основном, конечно, Тому, потому что в его гибком, поджаром теле было гораздо больше физических сил, чем в теле хрупкой Бонни. Но они справились, и подземелье приняло их в свои недра — Том и Бонни, вооруженные фонариками, отправились на поиски спрятанного артефакта и нашли его спустя не такое уж долгое время: асцендент был наполнен магией, и эти вибрации пронзали пространство вокруг него. Магическая аура звала и манила, пробуждая в венах волшебника и ведьмы отклик — их силы возвращались к ним, и чем ближе они подходили к асценденту, тем сильнее становились. Реддл ощущал, как покалывает кончики пальцев от энергии, скопившейся в нем — он сейчас напоминал бомбу замедленного действия, и часовой механизм уже был запущен. Бонни, ведомая стремлением вернуться домой, была той, кто первой коснулся артефакта — и едва асцендент оказался в ее пальцах, все вокруг осветилось мощным белым светом, и границы мира-ловушки буквально стали расплываться на глазах. — Давай руку, Том! — крикнула Бонни, протягивая к Реддлу свободную ладонь. — Ну же, меня вот-вот выбросит! — Мы могли бы остаться здесь, ты и я, — Том тянулся к ней слишком медленно, словно сомневался. — Или пойти туда, где я смогу дать тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Туда, где мне суждено править… Ты могла бы разделить это правление со мной. — Том, сейчас не время! Давай же, дай мне руку! — Выбери меня, Бонни, — в руках Тома появилась волшебная палочка, и он направил ее прямиком на ведьму Беннет, которая и сама уже больше походила на призрак, стираясь из мира-ловушки, чтобы вновь появиться там, где был ее дом. — Выбери меня, пожалуйста. Ты должна выбрать меня! — Прости, Том… — прошептала Бонни, ощущая, как ее обхватывают чьи-то чужие руки и тащат прочь, спасая и намереваясь стиснуть в объятиях. Последнее, что она видела в застывшем мире, были губы Тома, шепчущие «авада кедавра», и губы эти деформировались и превращались во что-то иное, и меж губ двигался раздвоенный змеиный язык…***
Три месяца спустя — Ты что-то тоскуешь куда больше, чем радуешься возвращению, Бон-Бон, — укорил ее Дэймон уже не в первый раз, когда приехал на кампус Уиттмора к Елене. — А ты что-то снова и снова надоедаешь мне этим разговором, будто тебе нечем больше заняться, — Бонни оторвала усталый взгляд от очередной старинной книги, которую изучала, устроившись в их с Еленой и Кэролайн общей спальне. — Елена еще не освободилась? Ты мог бы подождать ее не здесь, мне все равно некогда с тобой болтать. — Это я вытащил тебя, — напомнил ей Сальваторе в своей обычной ехидной манере. — Могла бы быть со мной и поласковее. — Просто скажи, что тебе нужно, — попросила Бонни. — Серьезно, Дэймон. Это Елена попросила тебя попытаться выведать у меня причину моих изысканий? — Ты сейчас о том, что днем и ночью роешься в каких-то книгах, которые берешь у Аларика? — уточнил Дэймон. — Вообще, ты права, это просьба Елены. Я говорил ей, что если ты не обсуждаешь это с ней, то со мной не станешь и подавно, но ты же знаешь Елену. Она верит в мою неотразимость как в нечто божественное, что, кстати, мне весьма льстит. — Я рада за вас обоих, — кисло улыбнулась Беннет. — Но серьезно, Дэймон, я бы предпочла, чтобы ты закрыл дверь с той стороны и не мешал мне… — Там, в том месте, с тобой был кто-то, ведь так? — оборвал ее Дэймон весьма нетактично. — Я знаю, ты всем упорно рассказываешь, что просто немного спятила в мире, где время остановилось, и говорила сама с собой, но это ведь я был тем, кто вытащил тебя. И когда я вытащил тебя, то ты назвала меня Томом. — Сальваторе, твое стремление влезть мне в душу уже не просто раздражает, а вызывает у меня стойкое желание наложить на тебя парочку страшных проклятий, — ледяным тоном ответила ему Бонни. — Давай закроем эту тему раз и навсегда. — Какая же ты злющая, Бон-Бон. Может, бурбону?.. Но никакой бурбон не мог унять пустоты, разрастающейся в груди у Бонни Беннет все шире и шире — пустоты, которая нуждалась в Томе Реддле, до которого ей не удавалось дотянуться. Том растворился вместе с асцендентом, который пеплом развеялся у Бонни в руках после того, как она оказалась в своей реальности. Том, и его змеиный язык, и его блестящие гневом глаза, и его идеально уложенные волосы… Том, который хотел убить ее, когда понял, что она не выберет его. Том, которого она собиралась вытащить вопреки здравому смыслу — просто потому, что его «авада кедавра» все-таки достигла своей цели и убила в ней ту светлую часть, которая жаждала жить и радоваться жизни без него. Том Реддл все еще оставался заключенным в тюрьму, созданную для него Дамблдором, но он уже одержал свою первую победу — он все-таки добился того, чтобы кто-то выбрал его.