Shawn Mendes imagine

Солнечный лучик, преодолевая сто сорок девять миллионов километров, просочился сквозь прикрытое бежевой шторой окно и заплясал на твоем лице, будто дразня тебя. Ты медленно открыла глаза, и обнаружила, что в своей кровати, куда ложилась вчера вечером, после долгого, изнурительного рабочего дня. Благо сегодня выходной, ты можешь со спокойной совестью ничего не делать. Но тебя радовало больше не то, что у тебя выходной, а то, что сегодня Шон вернется из годового тура. Вы не виделись целый год, и теперь, спустя столько времени, вы наконец-то встретитесь. Ты вскочила с кровати и побежала в ванную, попутно одевая широкие, пушистые и мягкие тапочки, которые тебе с такой любезностью оставил Шон. Сегодня нельзя выглядеть плохо выглядеть, сегодня все должно быть идеально, как в первый раз. После долгой разлуки ты немного волновалась: «А что все же, если он меня разлюбил?» Но сразу же прогоняла подобные мысли из своей головы, ведь стоит одной такой навязчивой идее поселиться в голове, она, словно вирус, размножается и порождает панику. Ты, в свою очередь, не разлюбила Шона ни на мгновение, даже мысль о том, что ты можешь его разлюбить, была тебе противна. Напротив, ты любила его сильнее прежнего, и больше всего сейчас тебе хотелось чувствовать его в своих руках. Ты закончила приводить себя в порядок и спустилась на кухню. Ты начала думать, что бы можно было приготовить, и решила — маффины. После сорока минут упорной готовки, ты налила будущие маффины в формочки и поставила в духовку. — Через минут тридцать будут готовы, — сказала ты самой себе и удалилась в гостиную. Ты взяла телефон и села на софу. Полистала ленту инстаграма, зашла в ютуб и включила первое попавшееся видео, но от просмотра тебя отвлекло сообщение от Шона: «Детка, я только что получил багаж, через двадцать минут буду дома, жди <3» Радость переполнила тело изнутри, её было так много, что она будто вылазила через твой рот. Ты просто не могла сдержать улыбку, и внутри все задребезжало. Руки тряслись, как и ноги, от переизбытка адреналина в крови, а зрачки расширились. Голова немного кружилась, но то было приятное головокружение. Следующие двадцать минут длились мучительно долго, что буквально разрывало тебя изнутри, хотелось кричать и ругаться, но ты, подавляя все приступы нетерпения, сидела тихо, не проронив ни единого слова, лишь дышала и смотрела на входную дверь. Прошло ровно двадцать семь минут, когда ты услышала ключи в замке. Ты вскочила с софы, не в силах сдержать визг радости, когда дверь приоткрылась и ты увидела своего родного Шона, его кучеряшки, его доброе, улыбающееся лицо, его массивные плечи. На нем была его любимая синяя рубашка и брюки, на плече висела дорожная сумка, в одной руке гитара в чехле, в другой букет тюльпанов. Ты, с сумасшедшими воплями, набросилась на парня и, обхватив его шею руками, уткнулась лицом ему в плечо, пыталась сдержать слезы, но не удалось, тихонько заплакала. Певец хрипло посмеялся, и, поставив гитару в чехле на пол, таким образом освободив руку, он обхватил тебя за талию и крепко прижал к себе. — Ты не представляешь, как я скучал, детка. Он уткнулся носом в твою шею и вдохнул твой запах, а ты его. После стольких дней и ночей без него, единственное, что хотелось сделать — это вдыхать и смотреть на него, весь день, всю ночь, всю жизнь, всю вечность. Вы стояли пять минут в крепких, неразрывных объятиях, когда Шон отстранился, и ты тоже, вы посмотрели друг другу в глаза. — Ну что ты, Т/и, не плачь, милая, все хорошо, я рядом, — он вытер большим пальцем слезу, стекавшую по твоей щеке и нежно прикоснулся своими губами к твоим, медленно углубляя поцелуй, и вот уже через мгновение ты впустила его язык в свой рот, нежно поглаживая его щеку своими ручками Ты отстранилась: — Больше не смей никогда меня оставлять меня настолько! — ты вытерла мокрые глаза тыльной стороной ладони. — Обещаю детка, я больше никогда так не сделаю, — он снял сумку с плеча и протянул тебе тюльпаны. Ты, покраснев, взяла цветы и вдохнула их волшебный аромат. — Спасибо, — ты улыбнулась, поцеловала его в щеку, и, хотела пойти поставить цветы в вазу, как вдруг, Мендес накрыл тебя страстным и жадным поцелуем, не таким, как буквально минуту назад. Ты сначала растерялась, но через мгновение смело отвечала ему, покусывала его нижнюю губу, от чего Шон удовлетворенно мычал. Он медленно закончил ваш поцелуй и улыбнулся: — Ладно у нас много времени для поцелуев, сейчас бы я не отказался от еды. И тут ты вспомнила про маффины, которые уже, скорее всего, сгорели. Ты побежала на кухню сломя голову, оставив парня одного в прихожей. — Черт, черт, черт, черт! — приговаривала ты, пока выключала духовку и открывала её. В одно мгновение помещение наполнилось дымом и неприятным запахом. Ты закашляла, отгоняя от носа дым. Достав пере маффины из духовки, ты поставила противень на стол и повернулась к дверному проему, где стоял и хохотал Шон, держась за живот. — Чего ржёшь? Не смешно вообще-то, — ты надула щеки и и скрестила руки на груди. — Горе творец, — он продолжил смеяться. Он подошел к окну и отворил его, затем подошел к тебе, нежно поцеловал в лоб и сказал: — Да ну тебе, — он положил свою ладонь на твою щеку, — это всего лишь маффины, давай я распакую вещи и мы пойдем и купим что-нибудь? — Ладно, — ты рассмеялась, Шон одарил тебя непонимающим взглядом, — это так комично. — Да уж, — он обнял тебя крепко-крепко. Когда вещи были разобраны, угольки выкинуты, а цветы поставлены в вазу, вы вышли из дома, держась за ручки. Шон предложил тебе пойти пешком до пекарни, ибо было совсем недалеко. Вы шли по осеннему Торонто, оранжевые дряхлые листья срывал с унылых деревьев прохладный октябрьский ветер, люди, хмурые, как и тучи, нависшие над городом, закутались в серые плащи, активно цокали каблучками, торопясь туда, куда им там надо, и только вы вдвоем, Шон и ты, держась за руки, улыбались друг другу, да и всему миру. В тот момент вы были счастливы и спокойны. Иногда вы молчали, иногда заводили разговор о чем-либо, например, о той синице, что сидела на ветке, или о девочке с мороженным, ты спрашивала его, как прошел тур, он рассказывал разные истории, о том, как у него попытались украсть гитару в Испании, и о том, как ему понравилась Россия. Вы дошли до пекарни, купили маффинов, расплатились, и собрались уходить, как вдруг раздались крики и выстрел, вы обернулись. Мужчина в маске выстрелил в потолок, а потом направил ствол на беззащитную кассиршу: –Доставай все из кассы! Живо! Кассирша бегала глазами по помещению в поисках помощи, но поняла, что помощи не будет, открыла кассу и начала вытаскивать деньги. — Детка, выходи, — приказал Шон. — Нет, я не выйду одна, только ты со мной. — Выходи! — рявкнул Мендес. — Шон, у него пистолет! — ты схватила его за ладонь. — Это не значит, что я должен бездействовать! — Нет, Шон, пожалуйста… — он открыл дверь и вытолкнул тебя из заведения. Ты беспомощно прижалась к стеклянной двери, стуча и выкрикивая имя любимого. В то время Шон стоял и заграждал собой дверь, чтобы вор не смог сбежать. — Отойди по-хорошему, кучерявый, — сначала спокойно сказал человек в маске, — отойди, бл*ть, или я выстрелю, — тот направил дуло на Шона, но певец не дернулся, он слышал твои крики, как ты умоляла его отойти, но он стоял и тогда произошло то, что в корни и навсегда изменило твою жизнь: раздался роковой выстрел. Шон упал наземь, а убийца выбежал из пекарни и убежал восвояси. Для тебя все вокруг помутнело, голова закружилась, и это было уже совсем неприятное головокружение, все внутри будто сгорало и ломалось, ноги подкосились и ты упала на колени рядом с раненным Шоном, ты увидела место ранения и зажала его своим шарфом, повторяя что всё будет хорошо. — Т/и… — прошептал он. Ты не могла посмотреть на него. — Т/и, — он положил свою ладонь тебе на щеку и повернул твое лицо, заплаканное и раздосадованное, одним словом, буря эмоций было на нем, — поцелуй меня, в последний раз… Ты, сдерживая крик, прикоснулась к его губам, в последний раз, зажмурив глаза, представив, что все хорошо, что он не лежит сейчас тут раненый, что он не истекает кровью, что все хорошо. Ты отстраняешься, открыв глаза, слезы мешают тебе видеть, ты вытираешь их и смотришь на любимого. — Я люблю тебя, Т/и, и всегда буду любить. — Нет, нет, ты мне успеешь сказать это ещё сотню раз, ты не умрешь, посмотри на меня, ты будешь жить ещё сотню лет, мы будем вместе растить детей и сжигать маффины в духовке, потерпи скоро приедет скорая, Господи, милый, только живи, — он улыбнулся, взял твою руку и взглянул на тебя в последний раз, со всей любовью. Через мгновение этот взгляд утратил смысл, став стеклянным, его грудь судорожно дернулась в последний раз, изо рта медленным ручейком на пол стекла кровь. Он умер.