Треугольники.

Стянуть с себя одежду было тем ещё испытанием. Пуговицы никак не хотели расстегиваться, руки путались в рукавах, но Юнги с завидным бараньим упорством пыхтел и пытался выбраться из одежды. К сожалению, в его хорошенькую, но жутко пьяную голову никак не приходила мысль о том, что снимать с себя все вещи одновременно, а не по отдельности — так себе идея. Поэтому, в конце концов, он выдохся и сдался. Подняв глаза, Мин встретился в зеркале с собственным отражением, и пьяно рассмеялся. Ему не нравилось то, что он видел. Взлохмаченные темные волосы, томный пьяный взгляд, раскрасневшиеся губы и щеки. Может ли он считаться привлекательным? Лицо, которое ему никогда не нравилось, сейчас вызывало даже большую неприязнь. — Что я делаю… Юнги не знает, когда всё пошло не так, как надо. Сказал бы ему кто-нибудь пару лет назад, что Мин Шуга будет встречаться и спать с парнем, да ещё и из собственной группы — да ещё и с Ким Тэхёном! — он бы плюнул этому шутнику в лицо и пинками гнал бы до самого Шанхая. Дело в том, что Юнги — не заправский гей, до Тэхёна у него были только девушки. С Кимом всё произошло неожиданно, спонтанно. Но Мин ни на секунду не думал, что поступил неправильно. Потому что с Тэ хорошо, правильно в той степени, в какой не было раньше ни с кем. Если Мин Юнги и уверен в чём-нибудь, так это в том, что он любит Тэхёна. И Ким любит его. Но потом на сцену вышел Чон Чонгук. Макнэ, который беззастенчиво выплескивал всю свою ревность, обиду и злость. Чонгук, который, оказывается, тоже питал какие-то чувства к рэперу, и был разочарован тем, что тот выбрал не его. С совсем недавних пор у старшего появилось такое чувство, будто Чон за три месяца стал, по крайней мере, на пять лет старше — настолько он изменился. Стал на пять лет красивее. И на десять лет опаснее. Мин самому себе боится признаться в том, что стал смотреть на Чон Чонгука иначе, совсем не как на макнэ или младшего брата. Стал видеть в нём мужчину, который привлекает. Как уже говорилось, никогда раньше Мин Шуга не стал бы смотреть на мужчин так, как смотрел на красивых женщин. Но что-то изменилось в нём самом. А, может, изменилось в Чонгуке? Он просто…вырос? Его запах; жаркий, очень интимный, чуть-чуть горьковатый… Юнги не понимает, где Чонгук научился быть таким соблазнительным. Да, было у младшего несколько свиданий с айдолками, и всё же… Юнги страшно думать о том, что будет, если он даст волю своему интересу к Гуку. Ведь Чонгук, на самом деле, подлый и ужасный человек; играющий на чувствах людей манипулятор. Последняя крупица здравого смысла буквально билась в истерике и приводила Мина в тихий ужас от того, что он думает о Гуке ТАК. Но алкоголь бушевал в крови и вытаскивал из глубинных погребов самые постыдные и запрещённые мысли. Мысли о Чон Чонгуке. В недолгой и безмолвной борьбе с самим собой, в Мин Юнги победила рассудочность, и он решил, что ему срочно нужно принять холодный душ и пойти в спальню, лечь в их с Тэ постель и крепко обнять спящего Кима. К утру все эти неправильные вещи в его голове исчезнут, рэпер (не) уверен. Тряхнув головой, Юнги выругался и решил вернуться к тому, чтобы снять уже с себя все эти наполовину стянутые и наполовину расстегнутые шмотки. Но это ему, как и раньше, не удавалось совсем. Да, видимо, для пьяного и запутавшегося человека, последовательность — распоследняя вещь на свете. В конце концов, он рванул рубашку так, что та затрещала и, кажется, порвалась. Мин запрокинул голову и глухо, заёбано простонал. Неожиданно дверь в ванную открылась. Юнги поднял замутненный взгляд на вошедшего. И, чёрт возьми… Эта проклятая ночь никогда не закончится. Вошедший Чонгук запер за собой дверь и повернулся к старшему. Его походка, его движения и выражение лица — всё говорило о том, что он абсолютно трезв, спокоен и настроен совершенно серьёзно. Он стоял, внимательным взглядом скользя по миниатюрной и чуть пошатывающейся фигуре старшего. — Чего тебе? — грубо бросил Мин, которому надоели эти молчаливые гляделки, и он пытался снова избавиться от в конец осточертевшей одежды. Чонгук цыкнул и, несмотря на сопротивление старшего, усадил его на стиральную машину и сам занялся несчастными пуговицами рэпера. Тому это совсем не понравилось. — Отвали, засранец! Убери свои руки! — Заткнись. Ты пьян, хён, — цедит Чонгук, избавляя, наконец, старшего от рубашки. Затем занялся его ремнём, который без посторонней помощи Юнги не смог бы снять никогда. — Да, и что? — фыркает отчаявшийся сопротивляться Чонгуку Юнги, и вдруг решает расслабиться и для разнообразия поплавать по течению.— Ты знаешь, что всё нам испортил? Эта ночь должна быть только нашей с Тэ. Но ты тут нарисовался…из-за своей дурацкой, надуманной ревности…мелкий идиот. Из-за твоих разбушевавшихся гормонов мы… — Замолчи, Юнги. — зло оборвал Чон. — Замолчи, иначе я сам заставлю тебя молчать. И привстань, мне нужно стянуть с тебя джинсы. — Ты всё испортил, Гук. — На удивление серьёзно и трезво прозвучали слова старшего. — Что с тобой случилось? Зачем ты всё это делаешь? Не говори, что ревнуешь меня или что-то подобное, всё равно не поверю. Могу лишь ожидать от тебя любую мерзость. — Хочешь поговорить об этом, хён? — резко спрашивает Чонгук, поднимая злой взгляд на Юнги. — Правда хочешь? Ну так слушай… «Юнги. Мой хён. Тот, ради которого я оставался в комнате для практики с вечера и до самого утра. Тот, ради которого я ночи напролет пытался писать тексты. Тот, ради которого я пытался сделать себя как можно лучше, чтобы быть под стать. Я тут из-за тебя. А ты спишь с моим лучшим другом, сука.» — И? — пьяно вскидывает брови Юнги, пытливо заглядывая в глаза Гука. — Что молчишь? Я слушаю! «И ты, мой хён, не стал мне ни наставником, ни возлюбленным, ни другом, ни папой, ни братом. Но ты в моём понимании стал чем-то большим, чем всё это. И я остался под этим. В конце концов, ты оказываешься единственным человеком в этой жизни, который смог растоптать меня и пройти дальше. Ты — нечто большее.» — Ну, скажи уже что-нибудь! «Поэтому Я устрою такую войну, что к тебе все забудут дорогу.» — Ты что, камень или стена?! Оглох что ли? — Тебе надо принять душ и пойти спать, — сказал, наконец, Чон. — Приподнимись немного, нужно снять всё остальное. — Ты ведь знаешь, что я тебе вообще не доверяю? — Единственная вещь, в которой я уверен. Юнги грубо отпихнул от себя младшего, сбив при этом немало бутыльков и баночек неловким взмахом руки. — Я хочу, чтобы ты ушёл, — стараясь чётко выговорить каждое слово, сказал рэпер. — Не вынуждай меня…просто уйди. Чонгук не ответил, но и не ушел, просто молча смотрел на хёна, который был сейчас близко. Его раскосые, влажные глаза. Его хриплый голос. Раскрасневшиеся, чуть припухлые губы. Всё это сейчас было близко настолько, что сдерживать себя кажется невыносимым. — Я знаю, зачем ты всё это устроил, Гук-а, — продолжил Мин, чувствуя, как напряглись руки младшего на его бедрах. — Ты сделал всё, что мог, именно ради этого момента. Ты хотел, чтобы мы вдвоем оказались в этом месте и в это время. И вот, мы здесь. И что ты теперь намерен делать, а? Трахнуть меня? Ты изнасилуешь меня и потом будешь ходить и делать вид, будто ничего не произошло? Чонгук молчал, лишь хищно чуть сощурив свои чёрные глаза, которые горели сейчас странным, опасным огнем. Но для Юнги это было красноречивей любых слов. Он понял, что прав во всём. — Не бойся этого. Я не буду делать тебе больно. Наоборот. — Чонгук, пожалуйста, — Старший перехватил руку Чона, скользнувшую вверх по внутренней стороне его бедра.— Пожалуйста, Чонгук. Пожалуйста. Не делай вещей, которые уничтожат наши жизни и карьеру. Это неправильно, понимаешь? — А ты? — хриплым, непривычным для Мина голосом проронил Чонгук. — Ты можешь понять, что ТЫ для меня ВСЁ? — Если ты считаешь человека всем, то не смей его унизить. Не делай этого, Чонгук. Уходи. — Тогда, — после недолгого молчания сказал Чон, наклоняясь к Шуге. — Сделай для меня кое-что. И я уйду. Обещаю. — Что? — Поцелуй меня. Юнги молчал, медленно опуская взгляд на влажные губы Гука. Они были очень близко. — Поцелуй меня сам, хён. Я хочу почувствовать тебя. Пусть это сработает, как тормозное устройство. Потому что я боюсь того, что могу сделать, если не почувствую тебя. Я долго ждал. Поцелуй, хён. Иначе не уйду. Наверное, это то, что называется изменой. Отвратительное предательство. Но все мысли сейчас были размытыми, нечеткими и Юнги ими совсем не руководствовался, когда прильнул к Чону, когда крепко прижался к его губам. Потому что остались только голые, словно линии электропровода, чувства. И Юнги чувствовал, что хочет поцеловать Чон Чонгука. Поцелуй вышел чуть смазанный, он не хотел углублять его. Но как же сильно будоражило то, насколько мягкие и влажные у младшего губы; как он шумно втянул носом воздух и оставил на губах старшего чувственный вздох. Чонгук опустил ладонь на чуть влажный затылок хёна, нежно зарылся пальцами в темные волосы. Другой рукой нашел руку старшего и переплел их пальцы вместе. На безымянном пальце Юнги тускло блеснуло кольцо. Мин отстранился, поймал глазами взгляд Чона. — Уходи, Чонгук. Пожалуйста. — Сначала я должен помочь тебе. Или ты продолжишь упираться, как баран? Как пьяный в стельку баран. Юнги пьяно фыркнул и чуть улыбнулся, позволяя рукам младшего раздеть себя полностью. Ловкие и умные руки Чона стаскивали с него тряпки одну за другой, а невозмутимый внешне Юнги внутренне метался и сгорал от новых, непонятных и противоречивых чувств. Гук был аккуратен и внимателен к старшему, и рэпер не был готов к его заботе. Оставалось лишь сваливать на алкоголь то, что он более чувствителен от прикосновений Гука к своей обнаженной коже. Закончив, Чон включил воду попрохладней и поставил старшего под бьющие струи воды. Мин оттолкнул его руки, бросив короткое: «дальше я сам справлюсь», закрыл душевую кабину. Ожидал ли Мин Юнги, что Гук придёт, поможет ему, и уйдет? Думал ли о том, что Чонгук смирился и больше не думает о разных вещах, о которых говорил раньше? Ожидал ли Мин, что Чонгук сейчас оставит его и уйдет спать в свою комнату? Нет. Потому что ожидать этого было бы верхом глупой наивности. Шорох наскоро скидываемой одежды заглушили бьющие струи воды. Юнги стоял под ними, закрыв глаза, и с нетерпением ждал того момента, когда дверца душевой кабинки снова откроется. И дождался. Первое, что почувствовал Юнги, были горячие, резко контрастирующие с прохладными струями воды, мужские руки, которые опустились на его бедра. Чонгук прижался к нему вплотную всем телом, и старший мог, наконец, ощутить горячее, крепкое, полностью обнаженное тело младшего. Губы, а затем и язык Чонгука мягко коснулись его затылка, шеи, и от этого ощущения целая волна мурашек по телу. Рука макнэ страстно огладила бедро старшего, скользнула ниже. От удовольствия тот сжал ноги, и кажется, перестал дышать. До ушей Чонгука донесся громкий, чувственный вздох. — Ты же не думал, что я просто так уйду, правда? Нет. Юнги не думал. А после того, как ощутил спиной холод стены и горячие губы на своих собственных, Мин перестал о чём-либо думать вообще.

***

Наверное, случилось сразу несколько вещей, которые заставили-таки болезненное сознание вернуться. Первое — что-то влажное и мягонькое, оказавшееся мордочкой Ёнтана, тыкающееся прямо в лицо разнесчастного спящего Юнги. Второе — его собственная рука, которая покоилась в таком неудобном положении, что затекла и ныла нещадно. Мин глухо застонал и не без труда вытащил-таки конечность из-под всё ещё крепко спящего Тэхёна. Тот лишь что-то неразборчиво промычал и обнял Мина, продолжая тихонько посапывать. Разлепив будто налившиеся свинцовой тяжестью глаза, Юнги болезненно поморщился и чуть в голос не застонал от жуткой боли в голове, и не только. Было ощущение, словно всё его тело долго долго прокручивали в стиральной машине. Всё ныло, болело, и просто хотелось умереть или хотя бы обратно провалиться в глубокий сон. — Юнги-я? — сонно причмокивая, позвал Тэ. — Привет, Тэ, — хрипло отозвался Мин, и почти сразу поморщился от новой волны боли в висках, которые, казалось, вот вот лопнут. — Хорошо выглядишь, — то ли пошутил, то ли решил поиздеваться Ким. Он протянул руку и нежно коснулся лица старшего.— Кажется, мы вчера неплохо повеселились. Ничего не помню. Как ты? — Словно меня долго-долго жевали и с отвращением выплюнули. А в целом, просто прекрасно, — вяло улыбнулся Юнги, удобно улегшись щекой на раскрытую ладонь Кима. Тэ хрипло рассмеялся. — Первое, что я увидел в Новом году — это твоё лицо. Прелестное начало года, — Тэхён нашёл руку старшего, переплёл вместе их пальцы. Тускло блеснул подарок Кима. — Господи, Тэ… Такое чувство, что ты сейчас начнёшь читать стихи. Давай лучше ещё немного поспим, ладно? — забавно поморщился старший, чуть улыбнувшись удобно устроившемуся между двумя парнями Ёнтану. За окном едва светало. Новый год — новое утро, и начиналось оно пусть и болезненно, но уютно и хорошо. Потому что с Тэхёном всегда хорошо. Но было что-то, что беспокоило Юнги. Он не помнил большую часть вчерашних событий, но было очевидно, что набрались они как в последний раз. И что-то произошло. — Оу, милый, — Тэ протянул руку и осторожно коснулся обнаженного плеча Юнги. — Я, конечно, ничего не помню, но по-моему, мы с тобой вчера здорово пошалили. Чёрт, это я тебя так? Юнги непонимающе взглянул на своё плечо и обомлел. Его кожа была щедро усыпана россыпью синяков, будто следов от пальцев. Чуть выше красовался неглубокий, но различимый след от укуса. Мин удивленно охнул. — Чёрт, прости, хён, — виновато проронил Тэхён, осторожно, чтобы не причинить боль, поглаживая плечо старшего. — Не понимаю, как я мог так проебаться. У нас ведь табу на следы. Менеджер-хён будет в бешенстве. — Переживёт, — не без труда совладав с голосом, ответил Юнги. В его хорошенькую голову закралось ужасное подозрение. Перед болезненным сознанием запестрели картинки событий вчерашней ночи. Он побледнел. Внезапно Юнги захотелось выть от ужаса. Что же он наделал??? — Что-то не так, хён? — Ничего, Тэ. Ничего… Могло ли это быть правдой? Мин готов был сразу всем богам молиться, чтобы то, что он вспомнил, было только дурацким и неправдоподобным до абсурдности сном.