Треугольники.

Всегда хочется, чтобы всё имело наиболее чёткий, ясный и хороший исход событий, даже если вероятность такого исхода ничтожна. Когда совершаются ошибки и их последствия рушатся тебе на голову, всегда должен быть выход, который откроет несколько путей к разрешению. Пути эти имеют разную длину и разную степень сложности, нередко самый короткий и легкий из них ведёт к наихудшему финалу, и тогда трагедии не миновать. Но бывает и так, что чем проще и короче выбранный путь, тем легче разрешить проблему, прийти к самым безболезненным последствиям. Мин Шуга сейчас стоит на распутье. Рэпер не хочет терять ни Тэхёна, ни Чонгука. Он ищет путь, который был бы не только непродолжительным, но и безболезненным. Его выбор — это разговор и выяснение отношений с Чоном. Надежда на благоразумие Чонгука — вот его путь. Потому что Мин ясно видит, что несколько оставшихся путей приведут его к неминуемой потере либо одного, либо второго, либо обоих сразу. Но прирождённый рационализм подсказывает, что всегда приходится жертвовать чем-то ради достижения чего-то. Сейчас же на кону стоит слишком многое: отношения, дружба и карьера. Чем же придется жертвовать? Сейчас предстоит это выяснить. Вот он уже стоит перед входом в зал, откуда была слышна быстрая музыка и скрип обуви, и замирает, задумывается: а не слишком ли самонадеянно он поступает? Не погоня ли это за двумя зайцами? Нет, это не погоня. Ибо какая же это может быть погоня, если Юнги сам бежит? Бежит от Чонгука. Убегает от того, чтобы быть откровенным с Тэхёном, да и с самим собой. Бежит от собственных мыслей. Нет, это не погоня Юнги за кем-то. Это охота на него самого. Собравшись с духом и зачем-то взглянув на свое отражение в экране телефона, Мин осторожно просачивается в чуть приоткрытую дверь. Никогда и ни у кого не было сомнений в том, что Чонгук недостаточно хорош в чём-либо, чем занимается. В танцах же Чон был не просто хорош. Он был великолепен. Гибкий, техничный, быстрый и ловкий, словно ягуар, Чонгук мог заворожить взгляд любого своим танцем. Жаль, что их поклонники и многие другие люди не могли и предположить, что талант, красивое тело и милое лицо не подразумевают доброе сердце. Юнги не пытается прервать танец младшего, и просто проходит чуть вглубь зала, останавливается неподалеку позади Гука. Рэпер уверен, что Чон давно заметил его, увидел в отражении зеркал, растянувшихся во всю стену. Но прерываться не думал до тех пор, пока музыка не утихла. Всё это время Мин внимательно следил за каждым взмахом руки; за тем, как Чонгук ставит ноги, перебирает ими сложным образом; за тем, как извивается его смуглое, сильное, но гибкое тело. Со стороны можно было бы подумать, что это строгий хореограф, следящий за своим умелым учеником. Несколько раз Шуга ловил на себе горящие взгляды Чонгука в отражении зеркал. И уверенность рэпера начала понемногу исчезать. Затем музыка остановилась и до ушей Юнги донесся насмешливый голос: — Я думал, это моя тень. А это всего лишь ты. Рэпер молчал, стерпев колкость и проигнорировав наглый тон младшего. Сейчас ему было важно оставить голову холодной, не затуманенной розовой дымкой злости. — Вот так всегда…думаешь, что знаешь человека, а он всё равно умудряется удивить тебя, — несмотря на сбитое дыхание, голос Чонгука звучит ехидно и самоуверенно, — Вот, к примеру, ты, Юнги… — Хён. — с нажимом, но беззлобно поправляет его Юнги. — Ты опять удивляешь меня, — игнорируя поправку, беззаботно продолжает Чон, вытирая мокрую от пота шею полотенцем, — Ты бегал от меня больше недели, а сейчас сам приходишь и смотришь такими голодными глазами, что будь на моем месте девушка, то она бы жутко раскраснелась. Тебе так нравится, когда я мокрый? — У меня есть кое-что для тебя, — не получив ответ, Чон улыбается и, немного пошуровав в своей сумке, протягивает старшему небольшую коробочку, внутри которой оказывается тонкая, длинная, изящная серьга. Почему-то одна. Юнги нравится украшение, оно соответствует вкусу парня, но всё равно хмурится и поднимает недовольный и непонимающий взгляд на макнэ. — Зачем ты даешь мне это? — Мой подарок. Просто так, но если хочешь придумать повод, то думай, что это на Рождество, — самодовольно улыбается Чон, — Я купил её сегодня утром. Просто не мог пройти мимо, представив, как хорошо она будет смотреться на тебе, хён. Тебе пойдет, я уверен. — У меня достаточно подобных вещей, Чонгук, — Мин уклоняется от пальцев младшего, мягко коснувшихся мочки его уха, — Зачем это нужно было? — Много — не мало, — парирует Чонгук, самостоятельно укладывая свой подарок в карман старшего, — если не понравился, то пусть полежит где-нибудь в сторонке, как и твой парень. — Невероятно, — не сдержавшись, язвительно бросает в ответ Юнги, — Неужели к твоим мышцам прилагается ещё и остроумие. Попридержи свои колкости на другой раз, когда я буду в настроении с тобой собачиться. Я пришёл поговорить. — Ох, правда? Ты пришёл не полюбоваться мной, а потрепаться? Интересно, и о чём же?  — ребячески-притворно удивился Чонгук, откручивая крышку от бутылки с водой. Будучи умелым манипулятором, Чон пытался вывести старшего из равновесия, чтобы затем вертеть им дальше, направлять в удобное ему русло. Но рэпер понял это и на провокации не поддавался. Юнги владел собой прекрасно, поэтому ровным и спокойным тоном продолжил: — Между нами был секс, Чонгук. Да, я был пьян, но всё же признаю, что Я САМ позволил этому произойти. Не собираюсь винить в этом никого, кроме себя, и всё-таки нам нужно прояснить, что это была ошибка. МОЯ ошибка, так как я беру на себя всю ответственность, будучи старшим. Чонгук, с удовлетворенным вздохом оторвавшись от горлышка бутылки, облизнулся, молча глядя на рэпера. Его лицо выражало полную незаинтересованность тем, что говорит старший. Он расслабленно потянулся, небрежно кивнул, мол, что ещё скажешь? — Поэтому, — титаническим усилием воли сдерживая в себе желания ударить наглого младшего, продолжил Юнги, — мы должны договориться о том, чтобы забыть это недоразумение. Забыть, как страшный, отвратительный, мерзкий, совершенно неправдоподобный сон. Иначе пострадает наша работа и ответственность перед другими людьми. Ты не хочешь, чтобы твоя карьера подкосилась? Я тоже не хочу. Сделаем это ради нас самих, Чонгук. И будем работать дальше, как профессионалы. Чонгук молчал, насмешливо щурясь, медленно закручивал крышку бутылки, не отрывая нечитаемого взгляда от Юнги. Пауза затягивалась и Шуга почувствовал, как начинает злиться. — Так будет лучше, Чонгук, понимаешь? Твоя детская влюбленность никуда не денется просто по щелчку пальцев, но ты должен понимать, что карьера и отношения с другими людьми для нас обоих имеют более высокий приоритет, чем… — Кажется, ты кое-чего не понимаешь, Юнги. — жестко прервал его Чонгук, небрежно отбрасывая бутылку на пол и приближаясь к старшему. Мин удивленно замолкает и видит, как опасно горят чёрные, словно тьма, глаза. — Я сделал тебя своим уже очень, очень давно. Когда впервые назвал СВОИМ хёном, будучи на голову ниже. Когда поклялся стать таким же талантливым и прекрасным человеком. Когда ты помогал мне с моими ужасными, бросовыми текстами песен. Да, ты знал, что они неисправны, но всё равно не отвернулся и помогал. Именно тогда я и сделал тебя своим, Юнги. Как видишь, ты уже был моим с тех пор, когда даже и не помышлял о том, чтобы лечь под моего лучшего друга, — Чонгук, усмехаясь, поймал руку замахнувшегося на него в ярости Юнги, — А та ночь? Без преувеличений, это была лишь формальность, лишнее подтверждение того, что ты мой. Как объявление муниципалитета. — Ты больной, — шипит Мин, толкая младшего в грудь обеими руками. — Засунь своё самомнение и фантазии знаешь куда? Ты только разрушишь всё, если откажешься признать это ошибкой! Мы — публичные люди, которые должны жить вместе, не позволять себе влезать в скандалы, даже если они не покидают стен нашего общежития! — Вовремя ты вспомнил про публичность, Юнги. Не припомню, чтобы она мешала тебе трахаться с одним из нас, моим лучшим другом по совместительству. Юнги, который было хотел открыть рот и заткнуть наглого макнэ, не произнёс ни слова. В словах младшего была крупица истины, которую нельзя было отрицать. Их отношения с Тэ были не менее опасными, словно игра с огнем. Чонгук заметил, как стушевался Мин. — Я тебе нравлюсь, не отрицай. Ты — мой, и я знаю, что с этим делать, Юнги, — склонился над старшим Гук, опустив руки на его талию, — Ты знаешь, чего я хочу, ведь так? Знаешь же, что причиной моих поступков являешься ты? Я поставил перед собой эту цель годы назад. И, знаешь, теперь ты весь мой. Потому что я заслужил. Больше ничего неправильного и, тем более, ошибочного в моих действиях нет. — Есть твоя болезненная привязанность, которая мешает нам всем жить и работать. Она стала опасной проблемой. Я чертовски проебался, но тем не менее признаю ошибки и готов исправить всё, что натворил. А вот ты нет. Тебе нужна помощь, Чонгук. — Готов исправить, говоришь? — нехорошо усмехнулся Чон, — Тогда докажи это. — Как? — Расскажи всё Тэхёну. Обо всём, что было между мной и тобой в ту ночь, — находясь в опасной близости, говорит Чонгук, затем нежно целует старшего в висок. Мин замирает, чувствуя, как холод пробирает его изнутри. Рэпер знает, чем всё закончится, если он сделает так, как сказал Чонгук. И от этого становится невыносимо. Но Юнги также знает, что рано или поздно, но он бы всё равно рассказал всё любимому. Но, чёрт…как же дьявольски тяжело решиться на то, чтобы увидеть те боль и обиду в глазах Тэ. Чтобы лишиться его насовсем. Едва Мин собирается ответить забавляющемуся Чонгуку, как со стороны входа в зал раздаётся настороженный и одновременно жесткий голос Ким Тэхёна: — Рассказать что? Чонгук и Юнги одновременно поворачивают голову и видят замерших у входа Тэхёна, Чимина, отчего-то смущенного Джина и Намджуна. Последний выглядел растерянно, но кто был виноват в том, что телефон Шуги, на который около десятка раз звонил лидер, окажется выключен? А сам Мин Юнги, чувствуя на себе острый взгляд Тэхёна, понял, что этот чёртов мир рушится ему на голову.