Играя в бога

— Вот именно про это я и говорю, Никлаус, надо держать руку на пульсе, — кидает через плечо Элайджа, входя в гостиную. Древний одергивает рукав пиджака, подходя к бару с напитками, и обращает внимание на Уайт.  — Чем занимаешься, Доминик? — прозаично интересуется он, наливая себе виски в стакан. — Ем булочку с корицей, — еле прожевав тесто, отвечает Дом, и встает с дивана, откладывая книгу. Братьев не было дома с самого утра, но раз они оба вернулись живыми, значит все прошло хорошо. — Практикуешь каннибализм? Не ожидал от тебя, — без тени улыбки проговаривает древний, а Клаус за его спиной хмыкает и подходит к Уайт, собственнически обнимая ее за талию со спины. Дом впадает в ступор на мгновение, пока до нее доходит смысл шутки, а потом заходится смущенным хихиканьем. Отворачивается от старшего Майклсона и утыкается Клаусу в плечо, пряча зардевшееся лицо. Гибрид веселится, подначивая смущенную до кончиков ушей Уайт, а Элайджа улыбается и закатывает глаза — младший брат так и не понимает в полной мере, какое сокровище упало ему в руки. В этот момент, всего на секунду, пока Клаус не заботится о том, какое впечатление производит на окружающих, Элайджа видит эти ямочки на его щеках — появившиеся не из-за жестких ухмылок или садистского смеха, а под действием искренней улыбки. Он насмехается над девчонкой по-доброму: ему нравится наблюдать за этими ее ужимками, не выветрившимися ни капли за двадцать с лишним лет — она все такая же живая, яркая и по-человечески чувствительная, что редко можно встретить даже в людях — все строят из себя тех, кем не являются, хотят быть круче, старше, умнее или чего там еще им не хватает… Никто не наслаждается жизнью так, как Доминик Уайт. — Клаус, — медленно тянет Доминик и крадучись, отходит от гибрида на пару шагов в сторону Элайджи.  — У меня для тебя есть две новости — хорошая и плохая. С какой начать? — она закусывает губу и виновато улыбается, смотря на мужчину исподлобья. Элайджа усмехается, смотря на пятящуюся девчонку и допивает виски. Клаус мгновенно становится серьезным и на его лице расцветает уже фальшивая улыбка со скрытой угрозой — Майклсон сразу готовится к самому худшему. — Начни с хорошей, — дергает он уголком губ, шагая к Доминик, от чего Уайт даже запинается о свою ногу. — Ну… — кривит губы брюнетка, — я больше так не буду. Она прыскает от нервного смеха и забегает за спинку дивана, не прерывая зрительного контакта с гибридом. Ник веселеет, глядя на мечущуюся по комнате Уайт, и уже не так грозно выгибает бровь: — А плохая? Доминик морщится и кидает умоляющий взгляд на Элайджу в поисках помощи, но тот тоже только улыбается и вопросительно смотрит на Дом. Она тяжело вздыхает и закатывает глаза, возвращая внимание к Нику. — Тристан де Мартель интересовался, кем я вам прихожусь и пригласил меня на какой-то бал или тусовку — я не поняла, — заламывает руки Уайт, чувствуя себя максимально неловко. Она не хотела так скоро ввязываться в сверхъестественные разборки, если вообще хотела. Клаус поджимает губы и смотрит на брата — тот тоже теряет всякий положительный настрой и внимательно смотрит на Доминик. — И что ты ему ответила? — цокает Майклсон, привычно поправляя рукава рубашки. — А что я могла сказать? Сказала, что подумаю, — всплескивает руками Дом, возмущаясь — будто она виновата в причудах первообращенного. — Он был весь из себя обходительный, тыкал в лицо своими манерами, — кривится Уайт, изображая де Мартеля, — но дело в том, что я сразу поняла, что не могу ему доверять, — разводит руками девчонка, плюхаясь на диван. — И дело не в его смазливой роже. После возвращения я что-то вижу. И не знаю, как это объяснить. Дом поднимает глаза на мужчин и смотрит почти жалобно — она действительно не знает, что происходит. Ранее Уайт никогда не сталкивалась с такой явной магией, поэтому сейчас мало что может сказать о происходящем. В голову приходят только самые поверхностные догадки: золотые нити вокруг человека, которые она видит — хорошо, темные — плохо. Тристан де Мартель будто измазал свою «ауру» в грязи, и это отталкивало хотя бы на невербальном уровне. Права она или нет, Уайт не знает — для нее в новинку подобное волшебство. Ник сжимает челюсти и глубоко вздыхает — он в бешенстве. Чертовы де Мартели продолжают портить ему кровь. Но это дело второе — нужно быстрее разобраться с тем, что с ними происходит после возвращения, потому что Клаус не новичок — знает, что с магическими болезнями шутки плохи. Он смотрит на брата и видит хмурый, подтверждающий его мысли кивок. — Звони Фрее. Доминик видит плохое расположение духа первородного и знает, что его сейчас лучше не трогать, но она должна объясниться. — Ник, я… послушай, — сдавленно тянет она, но Майклсон ее перебивает. — О нет, маленькая проказница, — недобро стреляет глазами гибрид, — ты вела себя слишком плохо в этом году, поэтому дядя не-Санта-но-Клаус не наградит тебя подобной роскошью. — Улыбается одними губами мужчина, от чего взгляд кажется еще более темными и недовольным.  — Я говорил тебе не выходить одной в город? Говорил? Это тебе не петля — здесь не удастся подружиться со всеми чудовищами, здесь они тебя сожрут и не подавятся. Где были твои мозги, спрашивается? А, Доминик Уайт? Дом поджимает губы и сглатывает ком слез в горле, смотря на древнего. Она знает, что сама виновата и действительно не должна была выпускать из виду слова Никлауса: хоть ей никогда не нравилось подобное отношение к себе, но здесь гибрид прав — у Майклсонов слишком много врагов для подобной беспечности. Она слабое звено и через Дом можно спокойно надавить на древних, причем не прикладывая особых усилий. Клаус молчит следующие двадцать минут, взглядом испепеляя каждый предмет, который попадается ему на глаза, пока они дожидаются Фрею во внутреннем летнем дворе. Дом мнет подол платья и кидает отчаянные, виноватые взгляды на гибрида исподлобья, не решаясь заговорить. Она видит, что мужчина зол не на шутку и в этом виновата ее беспечная натура, поэтому Уайт съедает изнутри стыд за то, что она заставляет страдать любимого человека. Элайджа прохаживается из стороны в сторону, осушая уже третий бокал виски, и старается делать вид, что не замечает накаленной атмосферы между братом и девчонкой. Дом его разозлила тоже, но за последние пятнадцать лет между ними сложилось негласное правило: если один становится плохим копом, то второй автоматически становится хорошим. — Ник… — девчонка подходит к гибриду и невесомо касается предплечья мужчины, пытаясь привлечь его внимание, но Клаус, кажется, ее вовсе не замечает, смотря в одну точку перед собой. — Ник, все же обошлось… — А если бы нет?! — неожиданно взрывается Майклсон, вскакивая с кресла. Гибрид возвышается над девчонкой, сверля ее гневным взглядом, и больно хватает за запястье, с ощутимой силой для человека сжимая пальцами кости руки. — Если бы не обошлось? Что тогда прикажешь мне делать? — кричит мужчина на Уайт, спугнув стайку птиц с карнизов и заставляя содрогнуться стены от звука его разъяренного голоса. — У тебя есть чертов план на случай своей смерти? Тогда посвяти нас в него! Потому что у меня его нет! Дом смаргивает закипающие в глазах слезы, но взгляда от мужчины не отводит. Она видит боль и страх в его глазах, поэтому даже не пытается вырвать руку из смертельно болезненной хватки гибрида, как бы подчиняясь его гневу, говоря, что осознает свою ошибку. Уайт смотрит в глаза Клаусу и ничего не говорит. Конечно, у нее нет плана. Тема ее смерти была негласно табуирована в этой семье, будто никто не хотел признавать очевидного: Доминик смертна и рано или поздно это должно случиться, только вот каждый Майклсон, возможно, кроме Фреи, предпочитал вариант «позже». Рука немеет почти до локтя, когда первая слеза скатывается по щеке девчонки, но она не произносит ни звука, безмолвно показывая гибриду, что она здесь, она не уйдет, она вся в его руках буквально и метафорически. — Прости… — шепчет Дом одними губами, а Клаус в отчаянии в последнюю секунду еще сильнее сжимает пальцами ее руку, создавая трещину в кости, прежде чем отпустить девчонку и вытереть пальцем слезу с ее щеки. Вместе с хваткой гибрида с помещения раскатистой волной спадает напряжение и Элайджа облегченно выдыхает, радуясь, что все же не придется вмешиваться, потому что порой такие ситуации приводили к руинам особняка и смерти обоих братьев. Временной, правда, но все же неприятной. Дом с силой закусывает губу, чтобы не застонать от боли, и всхлипывает, утыкаясь гибриду в плечо носом, и совсем расслабляется, повторяя многократно «прости», когда Ник тяжело вздыхает и заключает ее в объятия, не найдя в себе сил больше злиться. Так они и стоят в тишине и бездействии, пытаясь поверить в то, что страшные картинки, которые рисовала фантазия, остались всего лишь призрачной дымкой, и что в реальности они все еще есть друг у друга. Дом давно приняла мысль о смерти. Обычно о таком не задумываешься, когда тебе двадцать два, но и Уайт оказалась в тот момент в необычной ситуации. Времени на выработку безразличия к собственной смерти было целых двадцать пять лет, и если Дом этого было вполне достаточно, то Клаус, похоже, привык все мерить вечностью, поэтому до сих пор воспринимал это так болезненно, в принципе не желая принимать тот факт, что может чего-то лишиться. И Уайт винила себя за это. Потому что тогда, двадцать четыре года, семь месяцев или три дня назад, если мерить нынешним измерением, у Клауса уже был тот, чью потерю он не хотел и не мог представить — Майклсон оставил здесь новорожденную дочь, свою надежду на искупление, и думал, что уже никогда не встретит ее. Ему было по кому тосковать и о ком заботиться, и Доминик считала себя монстром за то, что разрешила Нику привязаться к себе. Но, как говорится, сердцу не прикажешь, поэтому они сейчас стоят в пустом летнем дворике в объятиях друг друга, пытаясь осознать настоящее. — Что я пропустила? — разрывает тишину старшая Майклсон, недоуменно посмеиваясь, когда все же успевает за назначенное время преодолеть вечерние пробки. Уайт отстраняется от гибрида и наспех вытирает влажные от слез щеки, натягивая на лицо позитивную улыбку. Клаус только хмурится, провожая Дом недовольным взглядом, и поводит плечами, избавляясь от неприятного наваждения. — Только то, что чертовы де Мартели окончательно берега попутали, — рыкает гибрид, необоснованно резко отвечая сестре, но та не обращает внимания. — А еще с Дом после возвращения творится какая-то магическая околесица, о которой ты, дорогая сестрица, как ведьма, должна бы знать. — Резко проговаривает Ник сквозь зубы и приглашающим жестом указывает Фрее на диван. К компании присоединяется Элайджа, до этого стоявший в стороне. — Никлаус хотел сказать, что мы надеемся, ты сможешь помочь, — старший брат кидает укоризненный взгляд на гибрида и поджимает губы, кивая Фрее, мол, сама понимаешь, Клаус есть Клаус. Старшая Майклсон только закатывает глаза и протягивает руку Доминик. — На что жалуетесь? — иронизирует она, с удовольствием замечая, что задела Клауса, потому что тот крепче сжимает челюсти и играет желваками. — Прости за него, — одними губами шепчет Дом, недовольно качая головой на поведение мужчины. Уайт не хочет, чтобы Фрея не любила ее еще больше из-за нападок гибрида по ее вине. Ей и так неудобно перед старшей Майклсон — Уайт знает ее историю и девушке совершенно не хочется вставать между ведьмой и ее семьей. Только вот с недавних «давних» пор это и ее семья тоже, поэтому Дом просто хочет наладить отношения с блондинкой и не испытывать уколы совести при каждом разговоре с Майклсон. Фрея берет девчонку за руки, всматриваясь в линии на ладонях, и на секунду запинается, замечая начинающее опухать девичье запястье, раскрашенное кровоподтеком свежего синяка, но ничего не говорит — не ее дело. Ведьма проводит пальцами по нежной коже ладоней Уайт, слегка щекоча чувствительные места, заставляя Дом коротко улыбнуться, но ничего определенного не видит. — Доминик говорила, что видит, так сказать, положительный или отрицательный окрас людской ауры, — поясняет Элайджа, видя замешательство на лице сестры. — Некоторых, — тут же поправляет первородного Уайт, — только некоторых людей, — чуть тише добавляет девчонка, будто оправдываясь. Дом чувствует себя неуютно за то, что приносит сплошные проблемы, но изменить ничего не может. — Понятно, — задумчиво тянет Фрея, не сводя глаз с ладоней девчонки, будто на коже Уайт написаны все ответы. — Ты, случаем, в петле не умирала? Доминик давится воздухом, а Клаус не удерживается от издевательского смешка. — О, да. Чаще, чем хотелось бы, — заметно веселеет древний, видя смущенное выражение лица Дом и недовольное Элайджи. — Это правда, — бурчит Уайт, неловко выдергивая руку их хватки ведьмы, — я не отличаюсь особой удачливостью. — Или грациозностью, — похохатывает гибрид, разваливаясь на диване, а Дом неловко улыбается и утыкается взглядом в пол.  — Чего только стоит тот раз, когда она решила поиграть в Микеланджело, — нахально вздергивает брови гибрид, будто хочет побольнее задеть Уайт, отомстив за свое недавнее беспокойство за ее жизнь. — Я хоть что-то пыталась сделать с той дырой в потолке после твоих истерик. Пусть даже ценой своей жизни, — картинно обижается Дом на реплику мужчины и складывает руки на груди, всем своим видом показывая наигранную оскорбленность. Клаус патетично закатывает глаза и цокает, недовольный тем, что Уайт вообще вспомнила этот период их заточения, несмотря на то, что он первый начал: первые месяцы Майклсон был, мягко говоря, не в себе, что выливалось в основательную порчу имущества. Фрея закатывает глаза. — Это, конечно, тоже не есть хорошо, но я говорю о другом, — ведьма заглядывает в глаза каждому из присутствующих, чтобы убедиться, что ее вообще слушают. — Я говорю о насильственной смерти. Ведьма замечает, как тут же подбирается на месте Доминик, мрачнеет Клаус и настораживается Элайджа. — Что ты хочешь этим сказать? — осторожно интересуется старший Майклсон, говоря медленно и негромко, будто от любого резкого движения ядерная бомба под названием «разъяренный Клаус Майклсон» может взорваться. Элайджа был несомненно рад, что его эгоист брат начал заботиться о ком-то кроме себя, но порой эта его черта выходила боком всем остальным, давая поразительную обратную связь, так сильно похожую на болезненную одержимость в случаях, когда кто-то покушался на вещи или людей, «принадлежащих» ему. Элайджа знает, что сейчас Ник подобным перекладыванием вины на других пытается стереть с души след беспомощности, потому что понимает, что не всегда сможет защитить Доминик. И от этого становится страшно, потому что нет существа опаснее, чем могущественнейший на планете гибрид, чувствующий свою уязвимость. — Хочу сказать, что предположительно, насильственная смерть во временной петле могла привести к некоторым необратимым последствиям. Точно сказать не могу, нужно заняться этим отдельно — наглядных примеров не так много, знаете ли. Элайджа переводит взгляд с Доминик на Клауса, тщательно скрывая волнение и нервозность, не успевая среагировать. Древний на интуитивном уровне предчувствует, что младший брат не станет сидеть сложа руки, но такой прыти не ожидает от гибрида, когда тот взрывается громогласным воплем, в мгновение оказываясь на втором этаже. — Ко-ол! Фрея вздрагивает от эмоционального взрыва Клауса и в растерянности оглядывает остальных. Доминик тяжело вздыхает и недовольно морщится: — Пожалуй, дело не только в моей неуклюжести, — поджимает губы девчонка, — пару раз мне все-таки помогли…