Марсель с трудом подавляет раздраженный рык и натягивает на лицо беспристрастное выражение, прежде чем переступить порог дома Майклсонов. Зачем Клаусу понадобилось пересечься с ним настолько срочно, Жерар не знает, но с уверенностью может сказать, что причина в равной степени может быть как безотлагательной, так и чертовски пустяковой.
Клаусу не в новинку устраивать патетичные представления и провокации, невзначай выставляя себя королевой драмы, но и делал он это только с присущим ему шиком и дотошностью: чего только стоили его визиты к Марселю на фронт, только ради того, чтобы показать, насколько бесполезно его несение службы — Майклсон решал исход битв не вставая с кресла и ему не нужно было доказывать себе и другим свою мужественность, обливаясь потом и кровью. Это особенно бесило: Никлаусу все всегда доставалось чрезвычайно легко: женщины, статус, государства, уважение. Он ровным счетом прикладывал в пятьдесят раз меньше усилий, чем Жерар, а в итоге все равно выходил победителем. А еще любил ткнуть проигравших в свои победы, даже если те с ним не соревновались.
Но больше всего Клаус Майклсон любил отнимать, запрещать и рушить. Марсель это ощутил на своей шкуре буквально сразу же — стоило Майклсону заподозрить Жерара в том, что он питает хотя бы малейшую симпатию к кому-либо кроме гибрида, то съезжал с катушек и жестко тыкал пацана в его место в этом доме. Затем отобрал любимую женщину, а после и семью — собрал шмот и смотался из города, как только на горизонте появилась угроза. И вот сейчас — Майклсон пришел в его город и захотел стать королем. Без оснований, без извинений. И стал им, черт возьми! Поэтому сейчас Марсель вынужден второй раз за неделю стучаться в двери Майклсонов ни свет ни заря.
Особняк встречает его тишиной, и кажется, презрением. Жерар решает не обращать на такое неуважение внимания (в который раз), решить вопросы и убраться отсюда поскорее. Первый этаж оказывается пуст и мужчина поднимается на кухню, с ностальгией окидывая стены тоскливым взглядом: тяжело возвращаться в собственный дом, теперь тебе не принадлежащий, и окунаться в сотни тысяч воспоминаний, связанные с этим местом. Это как чувствовать аромат старого парфюма или слышать песню, которая напоминает о былом — в такие моменты кажется, что на несколько минут где-то внутри ты ломаешься.
Марсель недовольно цокает, когда видит снятые со стен картины в углу, замененные на новые рисунки Клауса: ничего выдающегося, на самом деле, разве что портрет девчонки, поедающей пончики, выглядит забавно. Ее он видел несколько дней назад, когда приходил в особняк: в тот раз у нее в руках тоже было огромное блюдо со сладостями и выпечкой, только тогда Марсель решил, что девчонка — очередная забава гибрида, но теперь думает, что она здесь не просто так, раз Майклсон повесил здесь ее портрет. Хотя, Аврору он тоже рисовал и это не значило, что она с ним надолго. Может эта пассия окажется еще более больной на голову, чем предыдущая подружка Ника. У гибрида всегда был вкус на женщин, только вот чаще всего подобное притягивалось к подобному и одна была психопатичнее другой. Про Ками мужчина предпочитает не думать, чтобы не сглазить.
После знакомого поворота Марсель входит на кухню, надеясь сгладить неприятное ожидание чашкой кофе, (его чертовым кофе!), но вместо продуктов натыкается на Доминик.
Девчонка сидит за столом, забравшись на стул с ногами, и увлеченно что-то читает в телефоне, уплетая маленькие канапешки. Темные волосы рассыпаны по плечам, а ткань пледа чуть сползает вниз из-за неудобной позы, чуть оголив округлое плечо. Дом ежится под чужим взглядом и поднимает глаза на мужчину.
Вместо приветствия она тепло ему улыбается, будто старому другу, от чего у Марселя по позвоночнику мурашками пробегается недоумение, потому что он видит девчонку всего второй раз. Уайт трясет головой и будто опоминается.
— Марсель! Доброе утро, рада тебя видеть. Чай, кофе, пончики? — вопросительно поднимает брови Доминик и жестом приглашает мужчину сесть.
Девчонка выглядит чуть бледнее обычного из-за отсутствия косметики, но это не убавляет ее еще юного очарования: темные глаза смотрят с интересом, а курносый нос морщится, когда плед неуклюже спадает с плеч и открывает кожу прохладному воздуху.
Марсель задерживает дыхание от увиденного: на плечах и шее девчонки расцветают фиолетовые синяки и кровоподтеки — вряд ли ее пытали, но точно приложили пару раз о стену. Жерар хмурится — это не его дело и она уже не ребенок, чтобы он мог уповать на правила его города, но это достаточно бесчеловечно. Обычно Клаус менял такие игрушки раз в два дня, а эта здесь уже, получается, почти две недели, и уходить явно не собирается.
Утренние лучи солнца пробиваются сквозь окно и падают на лицо Доминик: она смешно трет нос и тщетно перетаскивает стул, пытаясь укрыться от яркого света. Марсель качает головой. Он никогда не был святым, но у него была Давина, поэтому Жерар стал более понимающим к людям, насколько это возможно. Да, он также убивал и пил кровь, но сейчас, смотря на помятую Уайт, он видит в ней свою маленькую ведьму: Дом старше и не щетинится, как Клэр, но все же еще совсем юная девушка — Марсель чувствует, как раздражение начинает чесаться под кожей.
— Это он с тобой сделал? — тихо, но твердо проговаривает он, внимательно следя за реакцией Доминик, но она только недоуменно хмурится.
Затем оглядывает себя и, поняв о чем речь, смущенно краснеет, плотнее закутываясь в плед. На губах появляется тщательно скрываемая улыбка и Дом поднимает на мужчину почти виноватый взгляд.
— Да, но… — она запинается, прищуривая один глаз от неловкости и поджимает губы, — это было добровольно.
Уайт с облегчением выдыхает, когда слышит звук хлопнувшей двери и видит Клауса, приближающегося к ним: не придется дальше краснеть и объясняться. Приятно, что Марсель за нее волнуется, но не стоит.
Жерар зависает на секунду, пока до него доходит смысл слов девчонки, и закатывает про себя глаза.
— Утро доброе, Марселлус, — Майклсон сверкает довольной улыбкой и бесцеремонно хлопает мужчину по плечу, проходя мимо него к девчонке.
— Ты уже проснулась? Я думал, после вчерашнего тебе и суток сна не хватит, — самодовольно хмыкает он, и Уайт тушуется.
— Ник, ну что ты такое говоришь, — возмущенно пихает она первородного в плечо и прячет улыбку.
— Я захотела есть, — оправдывается она и Клаус довольно цокает, подходя к Дом со спины.
Марселю не нравится, что его игнорируют: он видит, что Клаус делает это специально, поэтому решает подождать еще минуту, пока Майклсон не соблаговолит обратить на него должное внимание.
— Как я тебя понимаю, — мурлычет гибрид на ухо девчонке и ее передергивает от приятных мурашек, бегущих по коже. На время она даже забывает, что они не одни, когда Клаус расправляет перед ней цепочку с крестом, украшенным рубинами — тем, что они видели на витрине.
— Боже, Ник…
Уайт пораженно выдыхает, с трепетом смотря на украшение, и Майклсон улыбается, застегивая цепочку на смуглой шее.
— Я подумал, что он тебя все-таки достоин, — усмехается гибрид и девчонка смаргивает слезы счастья, поворачивая голову к мужчине. Она тепло целует его в губы, в то время как Клаус проходится пальцами по синякам на плечах и спине, с удовлетворением наблюдая за собственными метками на девичьем теле.
— Рад, что тебе понравилось, — подмигивает он девчонке и переводит взгляд на Марселя.
— И рад, что ты пришел. Есть дело, — уже серьезно бросает он, отходя от Уайт к столу.
— Неужели, — саркастично кривит губы Жерар и откидывается на спинку стула, складывая руки на груди.
Клаус на это только снисходительно хмыкает и берет в руки графин с соком, наливая его в стакан. Затем прокусывает запястье, капает пару капель в тот же напиток и ставит перед Дом. Она благодарно кивает и выпивает предложенный сок с кровью, после чего глубоко вздыхает и осматривает руки, на которых за несколько секунд исчезают все повреждения. На щеках проступает румянец и Клаус удовлетворенно кивает.
— Видишь ли, — задумчиво тянет Майклсон, — моя сестра, как оказывается, не всемогуща… не Ребекка, — добавляет он осечку совершенно специально и Дом еле заметно дергает его за рукав куртки.
— Неважно. Нам нужна помощь регента Нового Орлеана, — с многозначительной улыбкой смотрит он на Марселя и тот тяжело вздыхает, поджимая губы. Ему совсем не хочется говорить на эту тему.
— Не думаю, что могу с этим помочь, — нехотя и раздраженно произносит вампир, вставая с места.
Доминик внимательно следит за реакцией мужчины и хмурится — Марсель, очевидно, очень зол, что вообще должен был придти сюда, словно на ковер к начальству, хотя давно уже ушел из дома на вольные хлеба. Здесь же его просят об одолжении, которое он даже выполнить не сможет.
— И с какой это радости? — нахально вздергивает брови гибрид, с претензией смотря на Марселя, но его перебивает Уайт своей тихой догадкой.
— Они в ссоре, — произносит девчонка, останавливая Майклсона за руку, чтобы остановить напор первородного. Смотрит на Марселя сосредоточенно, сканирующе, будто заглядывает в душу, и Жерар старается делать вид, что контролирует ситуацию и ему совсем не неловко.
Клаус удивленно выгибает бровь и переводит заинтересованный взгляд с Доминик на Марселя, ища в его глазах подтверждение сказанному.
— Откуда ты знаешь? — с недоверчивой улыбкой кидает он взгляд на Уайт.
— Это какая-то магия? — посмеивается первородный и Дом закатывает глаза.
— Эта магия называется «чувствовать ситуацию», — недовольно цокает девчонка и откидывается в кресле, складывая руки на груди.
— Это правда? — усмехается он. — В таком случае, разговор с Давиной пройдет еще быстрее, раз у вас не будет дружеских посиделок.
— Клаус!
Дом вскакивает, возмущенная наглой репликой первородного, и тяжело вздыхает, с укором смотря на Майклсона.
— Прости, мы не знали про это обстоятельство, — поворачивается она к вампиру и виновато поджимает губы, извиняясь за двоих. Шагает вперед, чтобы оставить Клауса за спиной и не дать ему еще больше испортить и без того маловероятный успешный исход ситуации.
— Просто… нам нужно спросить у нее совета. После возвращения с нами творятся странные вещи, а поскольку магия — штука сложная, нужно чтобы на «больных» взглянул регент города, где проводился ритуал. Мы ничего не требуем, Марсель, тем более, что отношения не стоят никаких просьб и одолжений, я понимаю…
— Уайт коротко-понимающе улыбается, смотря на мужчину исподлобья, и сжимает руку Клауса, стоящего за спиной, чтобы так не волноваться.
— Но если сможешь, просто предупреди, что мы придем поговорить, чтобы Давина не применяла свои убийственные заклинания или вроде того, — посмеивается Доминик, — ему-то ничего не будет, — кивает она на Ника позади себя, — но я вряд ли такое переживу, — улыбается она не смешной ситуации.
Марсель внимательно смотрит в глаза девчонки и хочет под внушением спросить, лукавит ли она, но знает, что Клаус не позволит. Однако, прислушавшись, мужчина понимает, что ее сердце колотится только от волнения — слишком медленно для вранья. Она вопросительно поднимает брови, рассматривая предметы по сторонам от неловкой затянувшейся паузы, но потом возвращает твердый взгляд к Марселю и снова улыбается. Ободряюще. Искренне.
— Я подумаю, — недовольно бросает Жерар и кидает последний взгляд на Майклсона и девчонку, собираясь уходить.
— Подожди! — слышится в спину. — А как же утренний кофе? — удивляется Уайт, разводя руками, и Марсель теперь улыбается, бросая через плечо:
— До свидания, Доминик, — усмехается он и выходит за дверь.
Девушка несколько секунд недоуменно смотрит в след мужчине и поворачивается к Клаусу, всплескивая руками.
— Ну и что это было? — недовольно хмурится она. — Вы всегда так разговариваете? Вопрос, полуугроза, «я подумаю», до свидания? — кривит губы она и складывает руки на груди.
— Ты раскрыла тайну всех вампиров на земле, — посмеивается Клаус, ближе подходя к девчонке.
— И кстати, не знал, что ты так хороша в переговорах. Он точно клюнул, — самодовольно усмехается гибрид, вплотную подходя к Уайт, и обнимает ее за поясницу, заглядывая Дом в глаза.
— Откуда ты знаешь? — скрывает улыбку от комплимента Дом и недоверчиво смотрит на мужчину, бездумно проводя пальцами по шее гибрида и плечам. Ей нравятся прикосновения к его коже.
— Просто знаю, — хмыкает Майклсон и касается своим лбом лба девчонки, прикрывая глаза.
— Ты же не боишься? — тихо произносит он: Клаус видел, что с самого утра Доминик была сама не своя. Это никак не выражалось в голосе или жестах, но он это чувствовал — когда столько лет живешь с человеком бок о бок, на интуитивном уровне начинаешь понимать, когда что-то не так. Уайт отрицательно качает головой, не открывая глаз.
— Тогда что случилось?
Доминик глубоко вздыхает и поджимает губы, поднимая взгляд на Майклсона. Он, скрывая беспокойство, заглядывает ей в глаза и крепче сжимает кольцо рук на пояснице для уверенности.
— Я знаю, это глупо, и мы обычно даже не видимся по утрам, но я знаю, что Бекка уехала и уже скучаю. — Почти жалобно произносит она, опуская голову на плечо первородного.
— Они не надолго, я знаю, но даже по Колу скучаю, — всхлипывает она сквозь смешок.
— Просто мы никогда не расставались так надолго, — поджимает губы она и Клаус вздыхает, улыбаясь: Уайт единственная в их семье, кто, проведя рядом с Майклсонами чертветь века без перерывов, после расставания начинает скучать, а не радуется свободе.
— Я знаю, родная, — шепчет Клаус, чувствуя, как сердце кровью обливается от тоски в голосе Дом.
— Я знаю.
Временная петля. Вторая неделя.
Доминик неловко вваливается в комнату, с трудом отворив тяжелые дубовые створки дверей, и облегченно выдыхает, прижимаясь к последней спиной. Ребекка удивленно выгибает бровь, наблюдая за непрошеной гостьей, и слабо улыбается, когда девчонка открывает глаза и замечает первородную, которая растянулась на кровати под балдахином и читает незамысловатый роман.
— Ой, прости, — осекается Уайт. — Можно я тут немного подожду? — неловко тараторит девчонка.
— Не хочу мешать внизу, не знаю, что там происходит, но кажется, я там лишняя, просто…
— Тебя достали мои братья.
Утверждение — не вопрос.
— Меня достали твои братья, — виновато улыбается Уайт, тушуясь, и заламывает пальцы.
— Ладно, оставайся.
Ребекка благосклонно усмехается и Уайт осторожно проходит вглубь комнаты. Майклсон не относилась к ней плохо все то время, что они находились в петле, но и не пылала особой любовью: Доминик постоянно приходилось терпеть язвительные замечания или уклоняться от неосторожно брошенных обидных фраз. Майклсон в свою очередь не испытывала ненависти конкретно к девчонке — просто была раздражена сложившейся ситуацией. Пролежать сотню лет в гробу, а затем спустя полтора года оказаться снова оторванной от реальности ей удовольствия не доставляло, поэтому Ребекка в своей излюбленной пассивно-агрессивной форме срывалась на всех подряд.
Доминик ее не бесила: девчонка с первого дня поняла свое место здесь и тихо шуршала по закоулкам особняка с разрешения Элайджи — пропадала в библиотеке, рисовала, много ела и еще больше спала. Не казалась слишком напуганной или уязвленной застреванием здесь вместе с первородной семейкой — старалась не лезть на рожон, особенно под горячую руку бесившегося уже не первый день Клауса, и просто тихонько наслаждалась богатой, по ее мнению, обстановкой и огромной коллекцией редких книг. Также много разговаривала с Элайджей, если тот не был занят вправлением мозгов Нику, и никого не тревожила. Однако, сегодня Клаус разошелся больше обычного, и Доминик, очевидно, совершенно не знала, куда себя деть, раз завалилась в комнату Ребекки без приглашения.
— Знаешь, у меня есть две сестры, но я всегда мечтала о старших братьях, — дружелюбно улыбается Дом, аккуратно присаживаясь на край кровати, чтобы не потревожить первородную, и блондинка отрывает взгляд от книги, чуть насмешливо смотря на Уайт.
— А я об одной единственной сестре, — задумчиво проговаривает Ребекка, — и вот, когда она, наконец, появилась, я оказалась здесь.
— Прости, — тихо шелестит девчонка и поджимает виновато губы, но Ребекка отмахивается.
— Не надо. Я знаю, что в этом нет твоей вины. В конце-концов, ты тоже здесь застряла. Просто сложно все это переварить, — кривит губы Майклсон с пассивным сожалением и возвращает внимание к книге.
Дом сидит несколько минут в тишине, неловко перебирая складки на платье, но потом все-таки вдыхает поглубже и собирает смелость в кулак.
— Слушай, а можно вопрос? — прищуривается Уайт и внимательно следит за реакцией Майклсон, надеясь, что если что-то пойдет не так, что она сможет унести ноги.
— Валяй, — расслабленно бросает Ребекка и откладывает книгу в сторону, кладя подбородок на замок из рук, и кидает взгляд на девчонку.
— А вам… правда тысяча лет? — неуверенно тянет Доминик, неловко поджимая губы, а Ребекка коротко улыбается.
— Правда.
В глазах Уайт в этот момент читается такое невероятное удивление, будто она поверила в этот факт только сейчас. Она глубоко вдыхает и с большим интересом смотрит на первородную.
— Реально? — неверяще вздергивает брови девчонка. — Прямо тысяча? Как «сто умножить на десять» лет? — воодушевленно восклицает Уайт и Ребекка посмеивается от такого искреннего энтузиазма.
— Вроде того, — улыбается блондинка, а Дом, кажется, сложно дышать от такой крышесносной информации. Она так ярко улыбается, с ликованием и трепетом смотря на девушку, что Ребекка даже отчасти смущается.
— Ого… — пораженно выдыхает Доминик, ближе подвигаясь к Бекке — будто хочет задать миллион и один вопрос, но не знает, с чего начать.
— Это так… так… это же… так тяжело, — вдруг выдыхает она с глубоким сочувствием и Ребекка осекается, тряся головой.
— Что? — непонимающе смотрит она на девчонку, не понимая, что могло заставить Уайт так быстро сменить настроение с ликующего на грустное и озадаченное.
— Ну… — неуверенно закусывает губу Доминик, но все же продолжает говорить — она не может молчать, когда эмоции слишком сильны.
— Это, наверное, потрясающе — наблюдать рост и падение империй, но твои близкие, кроме семьи, столько не живут… это должно быть тяжело, — с сожалением выдыхает Дом и неосознанно берет руку Майклсон в свою в знак поддержки, не задумываясь о том, что первородная за такую вольность может оторвать девчонке пальцы.
Ребекка моргает. В голосе Уайт она слышит столько сожаления и душевной боли, что даже не знает, что на это ответить. Ее всегда раздражали лицемерные сожаления, но тут она не слышит фальши. Дом опоминается и отдергивает свою ладонь от первородной, шепча тихое «прости», от чего ситуация выглядит еще более милой.
— Не настолько, как может показаться, — грустно усмехается Майклсон, решая не обращать внимания на странный жест дружелюбия.
— Мои старшие братья прекрасно заботились о том, чтобы близкие мне люди не доживали и до положенной им старости, — поджимает губы она и Дом тяжело вздыхает.
— Да, — озадаченно тянет Уайт. — Семья — это сложно, — понимающе хмыкает она.
— Мы с сестрой все время собачились раньше друг с другом. Не так чтобы сильно, но отношения у нас были, мягко говоря, так себе. А потом она заболела раком крови. Да, химия помогла и сейчас она здорова, но знаешь, в тот момент все обиды, даже самые сильные, мгновенно отошли на второй план. С семьей всегда так — как бы вы не грызлись, все равно придете друг другу на помощь, — тепло улыбается Доминик и Ребекка нехотя соглашается.
— Наверное, — хмыкает первородная, а Уайт оживленно кивает.
— Точно тебе говорю. Уверена, семью придумали не для того, чтобы они исполняли каждый твой каприз или вроде того, — пожимает плечами Уайт и Ребекка вздыхает, все же соглашаясь с девчонкой.
— Да, — капитулирующе улыбается Майклсон. — Семья — это те, кто сражается за тебя и за кого сражаешься ты.
— Но только в крайних случаях, — подшучивает Дом.
— Но только в крайних случаях, — посмеивается Бекка, согласно кивая.
Девчонка больше не кажется ей раздражающей: Доминик милая и искренняя — наверное, это и должны быть определяющие качества в друзьях, Ребекка не знает. Клаус не разрешал ей встречаться «не с теми», что уж говорить о подругах. Тем более, Майклсон считала, что дружба важнее любви — это то, что проходит с тобой сквозь года, и не исчезает, поэтому не хотела даже потенциально терять близкого человека такого характера.
Она не знает, как дружить. Зато Доминик, похоже, совершенно не волнуют подобные условности — она говорит, что думает, и надеется, что после этого ей не вырвут сердце. Потрясающей наивности человек.
— Слушай, — вдруг прерывает уже не тягостное молчание Уайт и загадочно улыбается.
— Давай заключим пари. Надеюсь, за эти слова ты меня не убьешь, — чуть нервно посмеивается девчонка и Ребекка улыбается, заинтересованно вздергивая брови.
— Ну, посмотрим, — шутливо цокает она и Уайт укоряюще закатывает глаза, многозначительно смотря на Майклсон, мол, не нервируй так.
— Думаю, мы обе согласимся, что твои братья могут быть настоящими козлами. Просто давай, пока мы здесь, будем держаться вместе, — с надеждой во взгляде ободряюще улыбается Доминик и Ребекка старается успокоить сердце, кольнувшее теплотой.
Это похоже на начало чего-то большего. Самым ненавистным качеством в себе Майклсон считала неспособность учиться на собственных ошибках, поэтому продолжала доверять людям снова и снова. Но этот раз, несмотря на предыдущие ножи в спину от семьи и окружающих, кажется особенным. Поэтому Ребекка кивает.
— Отлично, — радостно хлопает в ладоши Доминик.
— Я видела на верхней полке в кладовке упаковку воздушных шаров. Ты когда-нибудь кидала такие шары с водой в людей? На первом этаже как раз парочка ссорится, думаю, им не помешает освежиться, — шкодливо улыбается Уайт.
— Приготовься быстро бежать, Бекка. Будет весело.
Сейчас
— Не могу поверить, что он согласился, — воодушевленно выдыхает Доминик, смотря на свое отражение в зеркале, и поправляет складки на сарафане.
— Я же говорил, — победно хмыкает гибрид, запирая важные бумаги в ящик стола, и прячет ключ в карман штанов. — Хотя было невежливо с его стороны просто бросить смску с текстом «она вас ждет», — недовольно цокает мужчина и накидывает на плечи кожаную куртку.
Уайт закатывает глаза и отрывает внимание от зеркала, поворачиваясь к Майклсону, и с претензией складывает руки на груди.
— А тебе нужно письмо на пергаменте, заверенное фамильной печатью? — кидает она скептичный взгляд на мужчину и тот самодовольно усмехается.
— Именно. Отношение, достойное короля, — вздергивает подбородок он и Дом прыскает со смеху, не в силах долго выдерживать такой огромный поток надменного фарса.
— Но напомни там не задерживаться — я должен уйти от Давины не позже трех: Хейли сказала, что Хоуп просыпается примерно в это время.
Доминик улыбается и подходит к Клаусу, обнимая его за шею, и заглядывает мужчине в глаза.
— Ты хороший отец, — с нежностью гладит она большим пальцем по щеке первородного, а тот нарочито удивленно вскидывает брови.
— Это комплимент? От тебя? — якобы неверяще посмеивается он и Дом ехидно улыбается.
— Но человек так себе, — язвительно смеется она, закусывая губу, и видит в зрачках Майклсона отражение всего своего мира.
— Пошли, язва, — цокает гибрид, улыбаясь, — пока мы не опоздали из-за твоего наказания, — посмеивается он, ведя девчонку за руку за собой, а она только закатывает глаза и бубнит что-то себе под нос.
— Надо потом будет купить веревку понежнее, — опомнившись, задумчиво произносит Уайт.
— А то вчера запястья чуть до кости не стерла та грубая бечевка.
— За это я и обожаю тебя, родная, — раскатисто смеется Клаус, спускаясь на первый этаж, и Дом тушуется, укоризненно смотря на мужчину. — Можешь так искренне наивно и непринужденно рассуждать о таких грязных и порочных вещах, что аж дух захватывает, — похохатывает гибрид, а Уайт в трехсотый раз за последние полчаса закатывает глаза.
— Я тоже тебя люблю, извращенец, — язвит она и давит в себе улыбку — здесь целый ее мир.
Восемнадцать часов спустя
Клаусу кажется, что помимо белого дуба сейчас его сердце может разорвать неистовое волнение. В пятом часу утра, когда гибриду захотелось от духоты открыть окно, Доминик не оказалось ни в постели, ни в ванной, ни на кухне, ни вообще в особняке. Вечером была — и нет.
На звонки Уайт не отвечает, никто ее не видел и не слышал: Клаус уже отзвонился Бекке, поднял Элайджу и не посмотрел на ранний час — первородный готов перевернуть каждый камень в этом городе, лишь бы найти девчонку.
Кровь проливается уже второй раз, когда очередная ведьма не может найти Доминик — говорит, что ее будто не существует. Клаус кидается даже было на Фрею, чем окончательно забивает гвоздь ревности в гроб сомнительного сестринского к себе отношения, но ему плевать. Элайджа едва успевает его остановить и сказать, что несостоятельность заклинания поиска вовсе не значит, что Доминик мертва — может это одно из последствий возвращения, которых, как они выяснили вчера с помощью Давины, оказалось немало. Клаус не верит, но немного успокаивается и берет себя в руки.
В восьмом часу утра он вваливается в квартиру к Марселю, намереваясь наступить на собственную гордость ради спасения Доминик и попросить задействовать всех и каждого в поиске девчонки. Если потребуется — заставит и устранит несогласных.
Клаус всегда считал себя человеком с богатой фантазией, что подтверждало его портфолио с множеством пыток и изощренных планов мести, но такого Майклсон представить себе не мог.
Не мог, потому что доверял.
Когда из-за угла выходит Марсель, явно недавно проснувшийся, Клаус радуется, что застал мужчину дома.
Когда из-за того же угла, где находится спальня, появляется Доминик, мир Клауса Майклсона трескается по уродливой кривой.
На Уайт трусы и мужская рубашка на голое тело: в глазах растерянность, а волосы спутаны. Она переминается босыми ногами на холодном полу и с отчаянием смотрит на мужчину. Делает шаг к Клаусу, но тот отшатывается в оцепенении и ужасе. Смотрит на девчонку стеклянными глазами и не может вдохнуть.
Открывает было рот, чтобы что-то сказать, и Уайт всхлипывает, видя боль мужчины — она тоже не может вымолвить ни слова.
Марсель дергается на месте, ожидая атаки, и не пытается ничего объяснить — Клаус в таком состоянии не услышит.
Но мужчина не нападает. Окидывает присутствующих пустым взглядом и надтреснуто выдыхает, обращаясь будто к самому себе. И каждое слово пропитано обжигающим ядом боли.
— Мне говорили, что за грехи меня найдет возмездие. Не думал, что им станешь ты, родная. Хотя… сам виноват.
