Играя в бога

Двадцать часов назад

— Клаус, перестань! — взвизгивает Дом и смеется, выныривая за двери особняка, чтобы убежать от первородного. Майклсон не отстает и через секунду оказывается на улице, рядом с Уайт, и обхватывает девчонку со спины за талию, приподнимая над землей. — Ник! — звенит колокольчиком смех Доминик. — Прекрати, — она тяжело дышит, когда гибрид ставит девчонку на землю и разворачивает к себе лицом. Дом шуточно пихает его ладонью в грудь. — Серьезно, Никлаус, иногда кажется, что тебе только пятнадцать стукнуло и в голову проникли гормоны, — наигранно укоряюще щурит глаза Дом, а Клаус хмыкает и хитро улыбается, прикасаясь лбом ко лбу Уайт, и заглядывает брюнетке в глаза. — Это ты в этом виновата, — посмеивается древний, а Уайт возмущенно распахивает глаза. — О, как мило. Даже в этом ты не виноват, — смешливо фыркает Доминик, но потом отмахивается от темы необузданной сексуальности Майклсона и переводит разговор в другое русло. — Марсель там будет? — интересуется она у Ника, но тот только недовольно цокает языком. — Нет, только Давина. — проговаривает Клаус и удивленно смотрит на паркующуюся у особняка машину. — Погоди… что ты сделала? — вопросительно переводит он взгляд с машины на Уайт, а девчонка кладет телефон в сумку и, не понимая претензии, поворачивается к мужчине. — Что? Я заказала убер, — разводит руками Доминик. — Родная, — тепло и чуть насмешливо тянет Клаус, склоняя голову вбок. — Мы далеко не бедные тысячелетние вампиры — у нас есть свой автопарк и водители, — осторожно напоминает он и улыбается, глядя на смущение Дом. — Оу, — задумчиво и виновато бормочет Доминик. — Ну, не отправим же мы его обратно? — почти умоляюще смотрит она на Ника и коротко улыбается, зная, что он не откажет. — К тому же, водитель может оказаться приятным человеком, — кидает она через плечо мужчине, направляясь к такси, уже все решив. — Или вкусным, — в нарочито-кровожадной улыбке растягивает губы Клаус и Дом возмущенно вспыхивает, оборачиваясь к гибриду после провокационных слов. — Что? Клаус, нет! — отчаянно шипит девчонка, а Майклсон только снисходительно улыбается и открывает дверь такси с таким видом, будто она опять попалась на его шутку. Доминик патетично закатывает глаза и кивает мужчине в благодарность за открытую дверь, но капризно кривит губы и щурит глаза, смотря на мужчину с детским укором. — Не смешно. — Ну, это для тебя, — бормочет себе под нос Клаус и посмеивается, садясь в такси. Майклсон называет адрес и кладет подбородок на макушку Дом, когда она удобно укладывает голову на плече мужчины. Клаус слышит, что Уайт не спит: рассматривает виднеющееся в окне небо и крыши домов, гладит его ладонь большим пальцем, увешанным тремя кольцами, и периодически хрустит суставами собственных фаланг, от чего гибрид посмеивается про себя. Клаус чувствует себя странно: самооценка у него выше райских садов, а возможностей больше, чем у дьявола, однако, Ник почти винит себя за то, что чувствует спокойствие сейчас. Будто он недостоин чувствовать гармонию и умиротворение; чувствовать счастье после всего, что делал. Он несколько раз задумывался над тем, как могло бы все сложиться, отправь они посланника «доброй воли» в лице Элайджи не в Коннектикут, а в Марокко. Нашла бы Дом обычного парня, завела бы семью, влюбилась бы? Или судьба столкнула бы их снова, но при других обстоятельствах? Потому что Клаусу фаталистично кажется, что была бы на месте Уайт другая — все сложилось иначе. Он знал, что Доминик сомневается, были бы они вместе, если бы не застряли в одном доме почти на двадцать пять лет. Мол, все притираются друг к другу за такое количество времени и будь вместо нее кто-то другой, Клаус бы тоже влюбился. Однако, Доминик не знает, или не понимает того, что за свою жизнь Клаус много с кем жил и общался больше половины века, но… ничего. Ничего такого не было с ним никогда. Он думал, что было, называл это настоящей любовью, но только на контрасте понял, что ошибался. Так обычно говорят в предсказаниях о предначертанном времени или человеке — «ты поймешь». Звучит абсолютно бессмысленно и приводит в бессильное бешенство, но когда приходит время, ты все действительно понимаешь. Все становится ясным, как божий день, и ты больше не сомневаешься. «Я могу уйти» — сказала она в их первое утро здесь после возвращения. «Можешь уйти»? Глупости. Кто тебе разрешит-то. — Слушай, а давай сегодня посмотрим «Пилу»? — «отлипает» Доминик от плеча мужчины и смотрит на гибрида с оживлением во взгляде. — Я тысячу раз хотела посмотреть ужастик, но одной было как-то… Клаус вздыхает. И как он, тысячелетний гибрид, вырезавший целые поселения, умудрился «вляпаться» в девчонку, которая и ужастиков-то в жизни не видела? Судьба, очевидно, та еще шутница. — К тому же, ты сможешь объяснять, где правдоподобно льется кровь из отрезанных конечностей, а где нет, — весело хихикает Доминик, а Клаус поджимает губы — иногда кажется, что она до сих пор все кровавые факты из прошлого Майклсона воспринимает, как шутку. И гибрид совершенно не хочет, чтобы она считала наоборот. Особенно, исходя из собственного опыта увиденного. Она нужна ему такой — смотрящей ему в глаза с трепетной влюбленностью и азартом. И Клаус хотел бы сказать, что в обратном случае Дом будет ему не нужна, но врать себе относительно Уайт он уже разучился. Больше всего Клаус боится того, что Дом захочет уйти. Боится не самого факта одиночества, а того, что просто не отпустит. Только не ее. — Да и к тому же, — увлеченно продолжает Уайт, — мне уже кажется, что Мэл Гибсон мой сводный брат. И почему, скажите на милость, в вашем доме был только один диск с фильмом? — вдруг вспоминает о своем величайшем разочаровании во временной петле Доминик, переходя на возмущенный тон. — Я «Чего хотят женщины» могу процитировать полностью — смотрела его раз шестьсот, — насупливается Дом и складывает руки на груди, но Клаус только коротко улыбается и подначивает девчонку. — Всего пятьсот девяносто четыре, — облечающе усмехается Ник, на что Дом с шуточной претензией вздергивает брови. — Совсем непохоже на сталкера, — насмешливо цокает Уайт. — А почему, собственно, он вообще там был? — ее глаза тут же загораются искренним интересом, но Дом старается делать вид, что не слишком в этом заинтересована, поэтому снова начинает крутить на пальцах кольца. Странная причуда, которую Клаус не понимал, но она ему нравилось: Доминик постоянно увенчивала свои пальчики десятком колец — они были на всех фалангах, разного размера и стиля, но, признаться, приятно царапали кожу. Уайт говорила, что сама не знает, откуда такое пристрастие, но кольца все же тащила даже у Ребекки из шкатулки. Предварительно договорившись и тысячу раз спросив, не против ли первородная, конечно — Дом не самоубийца. — После возвращения из столетней спячки Кол пытался понять психологию современных женщин, — пожимает плечами Клаус, а Дом кривит губы бантиком, сдерживая улыбку, и укоризненно смотрит на гибрида. — Ты же врешь, — смотрит она на мужчину смешливым взглядом исподлобья, а Клаус кивает с серьезным лицом. — Я же вру, — соглашается Майклсон и все же улыбается. — Домработница оставила, — наконец сдается он под укоризненным взглядом девчонки и та недовольно вздыхает, скрывая смех. — Первая версия мне нравится больше. Она смешнее, — хихикает Уайт, и Клаус приобнимает ее за плечи, вдыхая запах волос брюнетки. Кажется порой, что она вся состоит из шоколада. — Все для тебя, — выдыхает гибрид ей в волосы и Дом мгновенно выныривает из объятий мужчины, с надеждой и смехом заглядывая гибриду в глаза. — Это значит, что мы посмотрим сегодня «Пилу»? — шкодливо улыбается Доминик, а Клаус, проглатывая смешок, шутливо-небрежно фыркает. — Не перегибай, — хмыкает Майклсон, закусывая щеку изнутри, чтобы не расхохотаться, глядя на картинно возмущенное лицо девчонки. — Дурак, — посмеивается Уайт и пихает мужчину кулаком в плечо, на что тот только скалит губы в улыбке и показывает клыки, а Дом, в свою очередь, щелкает пальцами по резцам и победно вздергивает подбородок на недоуменное лицо мужчины. Под конец водитель все чаще поглядывает в зеркало заднего вида, где мужчина и девушка слишком много смеются и возятся на заднем сидении, очевидно, устроив шуточную драку. Правда, мужчина то и дело порыкивает, как самый настоящий волк, от чего по позвоночнику бегут неприятные мурашки. Девчонка, в свою очередь, одергивает своего спутника и хихикает, мол, они могут «спалиться». — Клаус, ты просто кошмарный пассажир, ты знал об этом? — смеется Доминик, вываливаясь вслед за Майклсоном из машины. Поразительно, как человек, вернее, гибрид его возраста, статуса и возможностей, ведет себя иногда хуже буйного подростка. Будто специально всю поездку ее смешил и показывал клыки, проходясь острыми кончиками по шее, чтобы она постоянно переживала, заметит это водитель или нет. — Если бы проблема была только в этом, душа моя, — посмеивается Клаус и тянет Дом к дверям церкви, за которыми, по словам Марселя, их должна ждать Давина. Майклсон тормозит, когда чувствует сопротивление — Дом остановилась. Клаус кидает взгляд через плечо и непроизвольно пускает удивленный смешок. — Ты что, только что перекрестилась? — насмешливо хмыкает древний, на что Дом разводит руками, мол, а что такого. — Ну, это же церковь, — пожимает плечами Доминик, будто это само собой разумеющееся явление. — Знала бы ты, сколько тут всего богохульного творилось, — добродушно хмыкает древний, открывая перед Уайт дверь. Здание церкви их встречает запахом старины, витражными окнами и тишиной. Она кажется пустой и ненужной — вряд ли здесь в прошлое воскресенье читали прихожанам проповедь. С гибелью священника О’коннелла люди больше не чувствовали здесь бога или хотя бы безопасность — слишком много крови впитали в себя стены церкви за последние несколько лет. Дом вдыхает полной грудью парящую под потолком тишину и чувствует сковывающий легкие аромат сосны. Жидкий блеск иконы в дрожащих струйках дыма только одной горящей свечи приковывает внимание, но Уайт моргает, сбрасывая наваждение, и посылает Майклсону слабую улыбку. — То, что люди оскверняли это место своими действиями, не значит, что нужно продолжать. Она говорит это так легко и искренне, будто сама метит в святые: Клаусу таким никогда не стать, но ему и не хочется — хочется только, чтобы Дом спустилась сюда, к нему. Майклсон давит ехидный смешок и приобнимает Уайт за плечи, кладя руку ей на бедро, туда, где белая ткань сарафана облегает ноги. — Ник! — возмущенно шипит девчонка и скидывает руку мужчины с себя, — ну не в храме Господне же! — с наигранным гневом в зрачках смотрит она на первородного, но отвлекается, когда видит вышедшую из-за кафедры девушку. Еще по-юношески пухлые щечки, каштановые волосы и сталь в глазах — девушка могла бы показаться обычным подростком, любящим черное, если бы не исходящая от нее угроза и бешеная энергетика, заставляющая поежиться. Регент Нового Орлеана — читается в ее взгляде, и «приклоните колено» в полуулыбке. — Майклсон, — холодно кивает Клэр и презрительно дергает бровью, складывая руки на груди. — Давина, — насмешливо тянет Клаус вместо приветствия, начиная с ведьмой войну взглядами, но ее прерывает оживленный тон Уайт. — Я Доминик, приятно познакомиться! — Дом воодушевленно жмет ведьме руку, от чего та на секунду теряется и отвечает на рукопожатие. Здесь так не принято — дружелюбие из посвященных в сверхъестественную сторону жизни выбивается вместе с первым убийством. Кровью испачканы все. Но Доминик, похоже, не знает негласные правила, от того делает ситуацию комичной, прерывая вражду взглядов ведьмы и гибрида. И, поразительно — глупо здесь выглядит не Уайт. А они, переполненные черного пафоса. Доминик улыбается во все тридцать два, будто ждала встречи с Давиной всю жизнь, и протягивает Клэр подарочный пакет, вынутый из сумки — на дне упаковка конфет. — Что? — замечает она недоуменный и одновременно насмешливый взгляд гибрида на себе. — В гости не приходят с пустыми руками, — пожимает плечами Уайт, и Клаус закусывает губу, чтобы не расхохотаться. Кто бы мог подумать, что самое обескураживающее оружие — это не шантаж, угрозы и сила, а приветливость и доброта. — Спасибо… — с недоумением и подозрением косится ведьма на Доминик, переваривая маленький странный инцидент, и обращается к Майклсону. — Тебе нужна моя помощь, Клаус, — надменно выгибает бровь ведьма, чувствуя на языке привкус победы. — Скажи это. Она не всегда была такой. Еще недавно Давина с замиранием сердца слушала игру на скрипке мальчика, который ей нравился, но Клаус убил его. Убил, и этого не исправить. В Новом Орлеане нет места счастью: этот город — черная дыра, засасывающая в себя все хорошее, а Клаус Майклсон — ее ядро. — Не вижу в этом необходимости, — небрежно бросает гибрид, взмахивая рукой. — Ты должна была Марселю, он — мне. Обычный круговорот должников в природе, — насмешливо улыбается Майклсон, с удовольствием наблюдая в глазах ведьмы зарождающееся негодование. Она никуда не денется — сделает то, что он скажет через «не хочу». Все делают. — Господи, Клаус! — вдруг тяжело вздыхает рядом с ним Дом и тихо добавляет. — Простите за упоминание всуе, — бубнит она будто для кого-то, кто следит за порядком в церкви. — Нам нужна твоя помощь, Давина, — проникновенно и твердо произносит Уайт, подступая на шаг к ведьме, чтобы загородить собой Клауса. — Нам нужна твоя помощь и мы будем безмерно благодарны, если ты согласишься. Но мы поймем, если ты откажешься — это твое право — и просто уйдем, — утвердительно кивает Доминик, показывая, что это правда — они не будут держать зла. Давина хмурится, а Клаус холодно смотрит на Дом, дергая ее за рукав сарафана, но она сбрасывает с себя его руку и смотрит на Ника твердо. — Да, уйдем, — повторяет Уайт, показывая, что не передумает. — Давина наверняка не единственная ведьма в городе, которая поможет нам разобраться с этой неизвестной проблемой, — спокойно проговаривает Дом и Клаус видит, как Клэр в недовольстве поджимает губы — девчонке хочется опробовать свои силы и попробовать разобраться в том, чем даже первородная ведьма Майклсон не смогла. Клаус пожимает плечами, мол, действительно, в отказе они не увидят ничего неприятного. Берет Уайт под руку и уже разворачивается, чтобы уйти, как Давина их окликает. — Я согласна, — проговаривает она как можно ровнее, чтобы в голос не просочились эмоции, но Клаус все равно ухмыляется. — Мне нужна твоя кровь, — обращается ведьма уже к Доминик и та оборачивается, испуская нарочито страдальческий вздох. — Блин, ну что такое-то, — хнычет Уайт, принимая из рук Клэр нож, и делает небольшой надрез на запястье, тут же недовольно шипя. — Пора бы уж привыкнуть, что в этом мире без крови некуда, — недовольно кривит губы девчонка и прижимает к руке салфетку, любезно протянутую ведьмой. — На ней все завязано, — пожимает плечами Давина, уже давно выучив эту аксиому. — Поэтому есть выражения «родная кровь», «кровная вражда», «кровная месть», «зов крови» и так далее, — слабо улыбается девушка, смешивая в пиале приготовленные травы вместе с кровью Дом. — А я в восемнадцать сериалы смотрела, — хмыкает Уайт, с ностальгией вспоминая былые времена. Были они три года назад или тридцать — не так важно. — Она такая мудрая, — восхищенно бубнит Дом гибриду на ухо и тот морщится, не желая слышать такое про самую бесячую ведьму Нового Орлеана. — Мне нужно время, — не отрываясь от дела, сосредоточенно кидает Давина, на что Клаус со скрытой угрозой улыбается. — Только пошевеливайся, дорогуша, — предупреждающе проговаривает древний, чем заслуживает гневный взгляд Клэр исподлобья. — Он хотел сказать, что мы подождем столько, сколько понадобится. Не будем отвлекать, — торопливо проговаривает Доминик и возмущенно смотрит на Майклсона, утаскивая его подальше от ведьмы. Она уже сдала кровь — зачем сейчас нарываться? — Ник, ты знал, что вежливость украшает мужчину?! — с претензией вздергивает подбородок Уайт, наклоняя голову вбок, и складывает руки на груди, в ожидании ответа от древнего. — Знал, но настоящие мужчины не носят украшения. — Ты невыносим, — вздыхает с улыбкой Доминик и усаживается на деревянную скамейку, расправляя складки на сарафане. — Ох, как я скучала по сериалам. — с ностальгией выдыхает Уайт и тянет мужчину за рукав вниз, усаживая его на лавку рядом с собой. — Даже в какой-то момент пожалела, что по возвращению не прошло двадцати пяти лет, — посмеивается девчонка. Клаус улыбается и кладет руку ей на плечи, плотнее прижимая к себе. — Двадцать четыре года, — зачем-то опять поправляет ее Клаус — наверное, ему просто нравится с ней спорить. — Двадцать четыре года и семь месяцев — я округлила, — кривляется девчонка, недовольно цокая. — Думала, вернусь сюда, а тут уже вышли все серии всех сериалов, — с досадой вздыхает Уайт. — А в итоге что? — с возмущением всплескивает руками она. — Жду, как и все, несколько месяцев до нового выпуска, плюс еще двадцать пять лет. Ужас. Клаус посмеивается, целуя Дом в макушку, а она морщит нос, мол, это не отменит горя от моего ожидания новой серии. — И не говори, — посмеиваясь, соглашается Майклсон с Доминик, и Уайт в притворном изумлении поднимает брови. — Ты надо мной смеешься? — С претензией усмехается она, но Клаус не обращает на это внимания и только щелкает девчонку по носу. — Я тобой восхищаюсь, — заглядывает он Уайт в лицо и со смехом замечает, что ее щеки мгновенно вспыхивают румянцем. — Боже, Ник, ты меня смущаешь, — Дом прячет лицо на груди мужчины и трясет головой, зарываясь носом в воротник его рубашки. — Черт, опять всуе, — опоминается Уайт и тут же бьет себя ладонью по лбу, понимая, что «черт» тут тоже неуместен. — Блин, да что же это такое! — огорченно вздыхает Доминик, поражаясь безкостности собственного языка. — Первое, — тихо смеется гибрид, хватая Уайт за подбородок двумя пальцами, и заставляет посмотреть себе в глаза. — Я никогда не привыкну к тому, что ты не привыкла к комплиментам, — улыбается гибрид. — Второе: ты и правда веришь в бога? — чуть насмешливо выгибает бровь Клаус, смотря на девчонку с явным недоумением. — Да, — просто пожимает плечами Уайт. — А ты нет? Искренности в ее глазах — отмыть всех политиков мира хватит, поэтому Майклсон осекается, но виду не подает: сам поверить не может в то, что до сих пор знает о Доминик не все. Как это вообще может быть возможным? Двадцать-чертовых-пять лет провести бок о бок и каждый раз открывать новые стороны личности Уайт. И это при том, что Доминик никогда не была закрытой книгой. — Это было бы странно, — хмыкает гибрид. — Думаешь, если бы бог существовал, он бы допустил существование таких, как мы? Допустил бы все сопутствующие нашему обращению кровопролития? — как-то обреченно улыбается Клаус, но глаза его остаются серьезными. Ему не нравилось верить, что можно верить в бога. Это было бы неправильно и если бы все было правдой, он все равно не смог претендовать на прощение. — А при чем тут Бог? — насмешливо вскидывает брови Дом. — Разве в вашем обращении виноваты не обстоятельства и помешавшиеся от горя родители? — внимательно смотрит она в глаза Клаусу и говорит так уверенно, что аж дрожь по позвоночнику проходит. — Это все равно, что если бы ты послал на Марс Марселя и толпу новообращенных. Сказал бы, мол, так и так — постройте достойное общество и живите в мире и согласии. А они раз, и начали бы гражданскую войну. И вот, потеряв в битве своего друга, кто-нибудь возвел глаза к небу и прокричал: «Клаус, за что?!» — коротко усмехается Дом. — Но ты-то здесь не при чем. Ты дал им жизнь и право выбора, а как они этим распорядились — уже их дело. Так что не нужно оправдывать свои поступки отсутствием бога в этом мире, — улыбается Уайт, и Клаус поджимает губы. Наверное, она права. Только от этого становится тошно. — Очень мило, что ты сравнила меня с Богом, — как всегда отшучивается гибрид, щекоча шею девчонки, но она только отмахивается. — Брось. — улыбается Доминик так понимающе, что Майклсон чувствует себя малым ребенком, ничего не знающим об этом мире. — Людям свойственно спихивать вину на других, — по-доброму хмыкает Дом. — В этом смысле в тебе человечности больше, чем ты думаешь. И улыбается. Будто понимает больше, больше знает, и объясняет ему простые истины. — Знаешь, я начала ходить в церковь, когда сестре поставили диагноз, — выдавливает из себя скупую улыбку Дом. — Проводила там по несколько часов после проповеди, — вспоминает она с легкой ностальгией не по временам, когда боялась за жизнь сестры, а по тому, какую поддержку чувствовала. — Ты же понимаешь, что ее вылечил не бог или твои молитвы, а врачи и химиотерапия? — проговаривает Клаус мягко, чтобы на такой серьезной ноте в голос не просочилась насмешка. — Понимаю, разумеется, — кивает Уайт и улыбается. — Но это помогало мне не падать духом, было моим якорем. У тебя это была Ками, сейчас Хоуп. У меня — нечто, что всегда было со мной, вот и все. Дело не в боге или вере, Клаус, а в том, как это на тебя влияет. Твоим богом может быть человек или идея, главное, чтобы они делали тебя лучше. Клаус смотрит в чайные глаза девчонки и видит там вековой опыт. Время, проведенное с Майклсонами, идет один к четырем. Если верить словам Уайт, то она правда делает его лучше. Но он никогда не станет для нее богом хоть в каком-то мизерном смысле, потому что знает, что погубит Доминик. Гибриду нравится это в ней: нравится смеяться над смущением девчонки и при этом стонать от невозможности предугадать ее дальнейшие действия или слова. Клаус с уверенностью мог бы сказать, что Доминик — хороший человек. Она добрая, сопереживающая, открытая. Но свет ее кармы, если таковая и существует, одним махом перечеркивает то, что Дом любит его. Наверное, в аду давно придумали специальные изощренные пытки для самых мерзких людей истории: управленцев концлагерями, террористов, серийных убийц. Но Майклсон более чем уверен, что если он и попадет в преисподнюю, то все растеряются, не зная, в какой котел засунуть такое концентрированное зло. Также, наверняка есть особые места для людей, любивших преступников: невесты Чарльза Мэнсона, главы секты, совершивший ряд жестоких убийств, в том числе беременной женщины; для жены Теда Банди, Сергея Ткача. Клаус не судит их и даже не думает о степени их вины или невиновности, однако, если Доминик предстанет перед великим судом, для нее тоже котла не найдется — таких, как первородные, еще никто не любил. И Клаус не верит, но боится, что Доминик это поймет. Поймет и бросит его, а он ее не отпустит. Это будет концом.