Нашествие

      Время показывает двадцать сорок шесть, а люди по-прежнему толпятся на площадке перед санаторием. Роберт не смог уехать. Да и никто не уехал, кроме семей больных эгоистов да дрожащих от страха старцев в панамках. Баратеоны сидят на чемоданах. Перепуганные Старки тоже.              Роберт оглядывает людей. Многие от ужаса и непонимания толпятся в куче, как блеющие овцы, жмутся к родным и негодуют на отказы таксомоторных фирм. Таксопарк города переполнен. Люди из Винтерфелла разбегаются кто куда по неизвестным причинам, расхватывая любых таксистов, как горячие пирожки. Половина фирм не отвечает, половина рассеянно жмут плечами — мол, нет машин, подождите, когда вернутся с предыдущих заказов.              Это не входит в его планы — помогать остальным. Но пара-тройка беспомощных женщин обращается к нему, очевидно, видя в этом решительном гиганте хоть какую-нибудь власть и защиту, и он не может отказать. Но также и не может помочь. Он пытается совладеть с администрацией всеми возможными способами, ругается и требует, чтоб вернули деньги возмущающимся семьям и достали машины, которые у персонала припаркованы на специальной стоянке, за задним двором. Кричит, но и так зашуганный до смерти мальчик-администратор, наслушавшийся от него крепких словечек, жмется и блеет, постоянно твердя, что начальство не позволяет, что все в порядке, паниковать не нужно.              Роберт смачно плюет под стойку и уходит. Он сыт по горло этим бюрократством и корыстью.              Да, он богатей, но не самой злачной души, как многим кажется. Никому не приятно видеть жавшихся от испуга людей, которых бросают на произвол судьбы, а особенно ему. Слишком много воспоминаний из детства, о которых ему больно вспоминать.              Но вопреки жажде помочь, его душит нетерпение.              «Пора кончать этот цирк. Пойду скажу Серсее, что пора уезжать. И так много времени потратили зря, — думает он, со злостью видя, как владельцы автомобилей заламывают цену на свободные места, наживаясь на чужой беспомощности. — Сраное пекло! Бесчувственные ублюдки, готовые даже в Армагеддон срубить себе бабла!»              Он проходит мимо женщины, которой несколько часов назад обещал помочь разобраться с недостающими средствами и машиной, а в итоге, от безысходности лишь откупился пачкой денег, которой бы хватило ей на месячное проживание здесь, и недобро сверкает глазами на парнишку, который этой женщине теперь предлагает место в своей машине всего за десять бумажек — почти четверть той пачки. Да еще с учетом того, что у той полуторагодовалый ребенок, за которого он, по доброте своей душевной, денег, конечно же, не просит.               Парнишка упорно игнорирует его взгляд, торгуясь с женщиной, но у Роберта уже не хватает сил его вразумить. Он просто проходит мимо, скрежеща зубами.              Старки терпеливо сидят и хлопают глазами всякий раз, как он проходит перед ними по очередным своим делам. Он едва ли сдерживается, чтобы не ободрить их, заявляя, что вот тут еще немного, еще чуть-чуть, что скоро они уже отправятся, осталось лишь помочь тем-то и тем-то. Но он молчит и, направив взор куда угодно, только не на них, уходит. Он может их ободрить, но толку от этого? Роберт знает, что он лишь солжет им.              Он идет прямо по гравию к своей машине, где под уходящим солнцем печется его черный ланд-крузер, в котором сидят Серсея и дети. К ним много раз подходили с просьбой довезти до города, но прекрасно умеющая отказывать Серсея, даже не прикладывая усилий, чтобы придать сочувствия своему лицу, отгоняла всех, не особо заморачиваясь с объяснениями. Если уж заявление о том, что к ним навязались Старки, ей не нравится, то что уж говорить о незнакомых ей людях, не пестрящих той же ухоженностью, что и эта чистоплотная семейка.              Роберт набирается терпения, прежде чем открыть дверь. Тут же на него выливается волна недовольства, граничащего с брюзжанием.              — Скоро уже? Ты обещал нам, что мы уедем утром! — зло плюет изрядно умаявшаяся жена.              — Да, пап, мы устали, — жалуется Мирцелла.              И если слова жены отзываются в нем гневом, то слова дочери вынуждают его сочувственно вздохнуть:              — Не знаю, детка. Мы стараемся образумить персонал, чтоб те наконец вынули головы из жопы и прислали кого-нибудь за людьми, но пока не выходит. В Винтерфелле черте-что творится с машинами.              — А нельзя их просто бросить? — возмущается Джоффри. — Мы не такие уж миротворцы, чтобы всем помогать. Поехали уже.              Роберт зло смотрит на сына, но молчит. В глубине души он знает, что эти несчастным людям ничем уже не поможешь. Машин на всех не хватит. Придется им ждать.              — Роберт! Нам нужно ехать не в Винтерфелл, я тебе говорила. Мы поедем в Простор, или куда подальше. Эти все беды из-за Стены. И ты знаешь, что туда, в Винтерфелл, нам соваться не стоит.              Глаза Серсеи злобно горят, но в них чудится немалая доля обеспокоенности. Роберт кивает на планшет сына.              — Что говорят по сети?              — Ничего радужного, — отзывается сын гнусавым, мальчишеским голоском. — Новости молчат. Пытаются залить все спортом и местными происшествиями, недовольством рабочих. Но иногда попадаются репортажи из городов, но они тут же исчезают. Кто-то их блокирует. О Стене ни слова.              — Власти, — сокрушенно кивает Роберт. — Власти блокируют. Они только так умеют справляться с паникой.              Он распрямляется, но остается рядом с открытой дверцей джипа, осматриваясь по сторонам.              — Роберт, мы едем в Простор? — нетерпеливо вновь допытывается Серсея.              — Нет. Мы поедем в Винтерфелл.              — На кой черт тебе туда нужно? — приглушенно шипит жена, пригибаясь и пытаясь разглядеть что-то в глазах Роберта.              Но он молчит.              — Ха. Только не говори, что к ней, — почти что брызжет слюной она, резко откидываясь на спинку кресла и закатывая глаза. — Двадцать лет в коме. А ты хочешь из-за нее нас всех угробить?!              — Это не из-за нее, женщина! Я обещал Старкам их туда привезти.              — Старкам! У той ведь тоже фамилия Старк, если ты не помнишь. Уж не надеешься ли ты, что они родственники? Я спросила Кейтилин. У них в роду нет никакой Лианны!              Роберт кривится от бестактности своей жены. Он знает, что та далекая девушка, по имени Лианна, что однажды попала в аварию из-за него, когда он по своей молодости катал ее на мотоцикле, не родственница этим Старкам. У нее вообще была только мать, которая умерла вот уже десять лет назад, оставив дочку без семьи насовсем. Но оплату за ее содержание давно уже взял на себя Роберт.              Он хмурится и стоит, не зная, чего ждать. Он уже все испробовал, всеми силами помог, но теперь-то что еще ему делать? Не может же он потащить людей за собой, привязав их к бамперу? Брюзжание жены он практически не слушает.              Солнце окончательно заходит за деревья. Тут же становится прохладно — все же север, а не перманентно жаркий юг. Но Роберту душно даже в его легкой джинсовой рубахе.              Он чешет затылок и переводит взгляд на вдруг замолчавших членов семьи. Каждый в задумчивости глядит кто куда. Серсея кладет руки крест на крест на бедра, с выражением глубокого недовольства смотря вдаль.              — Ты поведешь свою машину, а я — эту. Сюда сядут Робб и две его сестры, а к тебе посадим Кейтилин. Ну и детей. Поняла? Я пойду позову их.              Он видит, как его жена остервенело кривит губы, но потихоньку собирается выйти из машины. Он захлопывает дверцу и идет за Старками, которые на скамьях рядом со входом в санаторий расположили все свои вещи и терпеливо ждут его сигнала к отъезду.              Он оглядывает площадку. Многие уже умудрились уехать, наконец договорившись о цене за проезд. Но все равно число человек заметно превышает число свободных мест в машинах. Остается лишь три машины с больно уж наглыми водителями и две его, стоящие чуть поодаль.              К нему, разбросав в стороны мелкие дробинки гравия, подъезжает Джори на мотоцикле.              — Роберт, — окликает его мужчина, — оставь уже этих людей. Все равно не сможешь им помочь. Им лучше оставаться здесь, чем переться в город.              — Ты о чем это? Я давно уже оставил. Вот, иду сейчас за одной семьей и собираюсь уезжать. А что в городе?              — Мне по телефону рассказал сослуживец, что дело дрянь. В службы со вчерашнего дня начали обращаться люди по поводу воскрешения мертвецов. В моргах и больницах совсем уже карантин ввели. Повсюду полиция и охранные службы. Людям ничего не говорят, но повсеместная эвакуация уже идет полным ходом. Кто-то из военных проболтался, и инфу заливают в интернет, но быстро блокируют. Кто-то не хочет, чтоб паника распространялась.              — Эти уроды в мэрии совсем с ума посходили! Что еще говорил этот твой…?              — В город стягивают из близлежащих баз военных и хотят его изолировать. Какой-то фанатик устроил сегодня взрывы на главной площади, где он читал всем лекции о возмездии за грехи наши и прочее. Собралось много народа. Его пытались поймать полиция и солдафоны, но он успел взорвать баки с бомбами, погребая всех. Трупы еще не успели сгрести, как они воскресли. Ну в общем, введено чрезвычайное положение. Если хотите попасть в город, вам нужно это сделать побыстрее. Дороги начинают перекрывать. Да и скоро, так, по секрету, перекроют доступ в интернет. Так что спеши. Я тоже в Винтерфелл.              Джори надевает шлем и поправляет черный, как и вся его остальная экипировка, рюкзак на плечах. Он кивает Роберту головой, и до его слуха доносится невнятное.              — Бывай, Роберт. Береги себя.              Джори не успевает отъехать, как вспоминает что-то ще, снимая шлем и вновь обращаясь к Роберту:              — Слушай, тут Теон тоже решил ливнуть. Возьмешь его к себе?              — А разве он не с этой крашеной, как ее там… Рос?              — Нет. Она уже давно уехала с кем-то. Теон остался. Он там сидит, у ворот.              — А он не заразный? Он мне уши все прожужжал, что кровь ходячих заразная, как средневековая чума.              — Он преувеличивает. В любом случае, и на тебя, и на меня эта их кровь уже попала. Не думаю, что в этом дело. Все, давай, Роберт, до скорого. Если что, лови меня на девяноста пятой волне.              — Давай, Джори. Еще встретимся.              Мужчины кивают, и тот, что помладше и пожилистее, снова надевает шлем и прибавляет газу, трогаясь с места. Он разбрасывает камушки гравия в стороны и скоро скрывается за всюду растущей на территории зеленью хвои.              Роберт оборачивается и идет к Старкам. Вскоре они все оказываются у его машины под завистливые взоры оставшихся.              Старки усаживаются не так, как он хотел, но ему внезапно становится на это как-то фиолетово. В его машину садятся Робб и женщина со старшей дочерью. Младшая пятнадцатилетняя девчушка под гневный взгляд Серсеи и недоумевающие возгласы матери, которая осталась с никуда не отходящей от нее рыжей дочкой, садится в серебристую машину жены, невозмутимо захлопывая за собой дверь. Но Роберту все равно. Правда, он слегка не выдерживает и тут же осаждает рыжеволосую женщину, когда та после некоторых самобичевательных речей самой себе вдруг говорит, что пойдет поменяется местами с темноволосой дочерью, которую как-то неудобно оставлять одной.              Женщина округляет глаза, но на добавленные тихие слова Роберта о том, что все же стоит поторопиться и уехать побыстрей, соглашается, смиренно поджимая губы.              — Да, да, вы правы. Не стоит о таких пустяках. Нам надо ехать, — кивает Кейтилин, и они трогаются с места.              Вдруг внезапно к ним подбегает взъерошенный Теон, за которым прихрамывает по гравию на каблуках женщина в черной форме, и семенит какая-то молодая пара.              — Роберт, я с вами, — открывает он заднюю дверцу, от чего Кейтилин, прижимающая к себе дочку на задних сидениях, затихает.              — Садись. Только быстрее. Ты вещей не брал? — привычно громко говорит Роберт.              — Все в рюкзаке, — забирается он в машину.              Снаружи тут же доносится:              — Никуда он не поедет. Это наш работник. Никуда он не поедет! Высадите его, — вопит стареющая брюнетка, держась за дверцу и не давая ее закрыть.              — Так, леди, отпустите дверцу, — гремит Роберт.              — Нет, я его не отпущу, — отвечает упертая брюнетка.              — Иди нафиг, грымза. Я жить хочу. Сами тут и оставайтесь, — кидает Теон ей, тяня дверцу на себя.              — Так значит, ему вы дадите место, а нам нет? — визгливо возмущается парень, стоящий рядом. — Пустите вместо него хотя бы мою жену. Она приедет в город и заплатит.              — Парень, у меня нет на это времени, — нетерпеливо огрызается Роберт на златокудрого паренька и со злобой говорит брюнетке: — Отпустите ручку или потащитесь за машиной так. Уж это я вам гарантирую. Мы спешим.              Женщина испуганно отпускает. Дверь почти что захлопывается, но раздраженный парень успевает выкрикнуть им:              — Да этот парень вообще извращенец! Урод! Он на мою жену глазел на озере.              Теон ему в ответку чуть ли не кричит:              — Сам ты урод! Вот развелось слюнтяев!              Они замечают, как робкая жена паренька миролюбиво успокаивает его:              — Лансель, пусть едут. Я тут, с тобой останусь. Не переживай.              Но машина трогается с места и вскоре оставляет опешивших от злого негодования людей позади. Теон победно устраивается в кресле поудобней и тут же натыкается взглядом на изумленных мать с дочкой, сидящих от него слева. Дочка, рыжая девушка с большими голубыми глазами, недоуменно смотрит на него, очевидно, опешившая от всего сказанного.              — Да этот парень, он так, с дуру, — кривит неловкую улыбку Теон. — Я не извращенец. Этот парень просто нес чепуху. У нас с ним это… разногласия были.              Он вдруг не знает, что еще можно сказать в оправдание, и просто отворачивается к окну.              Мать и дочка вскоре отлипают друг от друга, наконец размещаясь на креслах, как положено, но все еще косо посматривая на Теона.              Они выезжают на асфальтированную дорогу, ведущую в Винтерфелл. С резким свистящим вздохом и некоторым сожалением в подавленном голосе, так несвойственным его внушительной фигуре, Роберт сообщает:              — По новостям не говорят, но мне сообщили, что в городе уже начались беспорядки. Вам точно туда надо?              Слегка неловко и одновременно тоскливо Кейтилин отвечает:              — Да. У меня там муж и сын. Мы там живем.              — Досадно, — только и может ответить Роберт, но все же решается помочь женщине и не сворачивает с пути, когда указатель на дороге указывает ему путь на юг.              Машина Серсеи также устремляется за ним и не сворачивает.              Путь предстоит короткий. Роберт крепче вцепляется в руль и трет уставшие от недосыпа глаза. Но о сне он подумает позже. Когда доберется до города, может быть, успеет в последний раз навестить Лианну в больнице и закупится провизией. Последнее очень важно в свете нарастающего волнения среди масс. Мало ли что может случиться по дороге на юг?              Но когда он съезжает на основную трассу, ведущую к южному въезду в город, вдалеке вдруг начинают очерчиваться остальные машины, подозрительно не двигающиеся с места, а только лишь приближающиеся. Роберт подъезжает и видит, что на въезде образовался затор, длинною в несколько километров.