Нашествие

      Солнце на небосклоне отмеряет полдень.              На тропе, ведущей от озерного пляжа к баням, никого. Хвойный лесок упивается красками: вокруг благоухают многообразные запахи цветов и корений, щебечут на разный лад птицы. Где-то вдали слышится плескание ручейка, и мерно квакают лягушки в трясине.              Кейтилин медленно ступает по тропе, с тоской водя рукой по шершавым стволам деревьев и изредка поглядывая под ноги, чтобы не споткнуться о заросший травой валун. Еще влажный от утренней росы мох касается неприкрытой части ее ступней, и это навевает ее на мысли о загородном доме вблизи Винтерфелла, где они с Эддардом часто проводили свободные дни вдали от городской суматохи. На их участке тоже растет мох, заполоняя все стены и камни сеточкой зелени и придавая их имению вид старинного дольмена. Теперь уже Кейтилин вряд ли туда вернется.              Вдруг над головой по еловой ветке проносится белка. Сбив несколько иголок Кейтилин за шиворот, следом проносится еще одна, озорно догоняя первую. Затем все вновь затихает.              Встав посреди тропы, Кейтилин с грустью смотрит вслед убежавшим зверюшкам и не может понять, как так природа умиротворенно живет и благоухает, пока в мире творится настоящий хаос.              Задавшись этим вопросом, Кейтилин Старк выходит к озеру. Невдалеке от тропы она видит живописный камень в тени клена, почти на самом берегу. Оттуда простирается замечательный вид на пляж и камышовые заросли. Она подходит ближе и присаживается. Теплота камня и легкий ветерок сразу приводят ее в чувство, отгоняя мрачные мысли о судьбе ее мужа и сыновей и давая насладиться минуткой покоя вдали от людей. Кейтилин присобирает свой легкий сиреневый сарафан на бретелях и снимает сандалии, чтобы опустить ноги на свежую траву и немного размять отбитые пятки.              Этот день, один из немногих, выдается спокойным и нежарким. Казалось бы, жить Кейтилин и радоваться. Однако то, что Робб в компании с Джейме сейчас отсутствует на вылазке, немало тревожит ее и не дает успокоиться. Она вновь начинает переживать за жизнь Робба, а вместе с ним и за Эддарда и Брана, и чувствует, как тревожные мысли опять приходят в голову.              «Хоть бы Робб вернулся целым и невредимым. Пожалуйста, Семеро, помогите ему вернуться. И снизпошлите спасение моему мужу и сыну Брану в это нелегкое для них время. О Боги, прошу, верните их ко мне…», — вновь возносит она молитвы Новым богам, хотя знает, что не стоит этого делать так часто, чтобы не прогневать их своей навязчивостью. Но материнское сердце не может удержаться. И вновь по ее щеке скатывается слеза. Вслед за тысячью пролитых ранее.              Надетая на толстую косу широкополая шляпа прикрывает ее оголенные плечи от солнца, с чем еле-еле справляется изумрудная листва клена, шуршащая над ее головой. Миссис Старк смотрит в даль, поверх лазурной ряби озера, мимо высоких ледяных гор, сквозь молочные облака и необъятный небосклон. Она смотрит далеко на Север, надеясь, что ее молитвы долетят до тех, за кого она молится, и придаст им сил и воли, чтобы выжить.              Вдруг за ее спиной раздается шуршание шагов, и Кейтилин, испуганно обернувшись, с удивлением узнает в пришедшем мистера Бейлиша.              Тот, в легкой бежевой рубашке и джинсах, закатанных по колено, выглядит, как застигнутый врасплох дачник, ворующий клубнику с соседского огорода. Его сухощавая фигура застывает в нелепой позе, однако он не теряется и с извиняющейся улыбкой произносит:              — Эм-м-м… Прошу прощение за мое вторжение, Кейтилин. Я не хотел никого пугать. — Он отмирает и подходит ближе. — Просто подумал прогуляться, но, увидев вас, не устоял перед перспективой немного побыть в вашей компании.              Кейтилин наконец выдыхает.              — Ах, мистер Бейлиш, это вы… — облегченно произносит она и затем выдает: — Вы что, следите за мной? — с ее губ слетает улыбка, но затем Кейтилин вновь становится серьезной: — Не волнуйтесь, вы меня не напугали. Если только чуть-чуть.              И утирает проступившие капельки пота со лба.              — Ох, даже не думайте! Я не слежу за вами! Еще раз простите, что напугал, и, если хотите, я могу уйти, — сокрушенно говорит Петир, но затем, словно в оправдание, добавляет: — Однако мне кажется, что сидеть здесь одной небезопасно. Мало ли кто может прийти. Давайте-ка я лучше останусь здесь на всякий случай.              Он подходит к клену и оглядывается вокруг. Его взгляд невольно скользит по оголенным плечам миссис Старк, и затем он отворачивается к озеру.              — Ну-у-у… А мне казалось, что Барристан с Варли давно поставили колья по периметру, — закинув ногу на ногу и строго сцепляя на них руки, смело говорит Кейтилин.– Они сказали, что изловили всех мертвецов в пределе санатория. Если хотите, вы можете смело оставлять меня одну, мистер Бейлиш. Не волнуйтесь, я совершенно не боюсь.              — Ну, если вы так считаете… — как-то огорченно произносит Петир, засунув руки в карманы джинс.              Ей не очень нравится, что ее уединение так нетактично прерывает этот мистер Бейлиш, но, слегка поразмыслив над тем, в какой ситуации находится сейчас Вестерос, она смягчается, придавая своим словам непринужденный тон:              — Но признаюсь, услышав, как кто-то позади меня шуршит по тропе, у меня по спине пробежал холодок. Я уж подумала, что это ходячие пришли, чтобы меня съесть.              Она позволяет себе слегка улыбнуться.              — Тогда вам очень повезло, что это был всего лишь я, — повеселевши произносит Петир и добродушно добавляет: — Как не тактично было с моей стороны давать такой милой даме думать, что ей интересуются исключительно мертвые дармоеды. Надо было раньше подойти и составить вам компанию. — С этими словами он облокачивается на дерево, и на некоторое время они оба смотрят вдаль. — К тому же это место просто прекрасно, вы не находите?              Он пытается завязать разговор, но Кейтилин затягивает паузу, мельком осматривая собеседника из-под полы своей шляпы. Ее удивляет с какой легкостью он ее разговорил.              — Ах, значит, вы не следили за мной, да? — с легкой укоризной замечает она, но Бейлиш лишь ухмыляется и мельком бросает на нее сощуренный взгляд, как бы не понимая, о чем она.              Теперь не совсем уверенная, что ее упрек был обоснован, она решает перевести разговор на более нейтральную тему:              — Да, это место прекрасно, — непринужденным тоном отвечает ему Кейтилин. — Глядя на все это, даже не подумаешь, какой кошмар творится повсюду.              — Да, действительно, — так же степенно, словно они обсуждают погоду в Англии, вторит ей Петир. — Окружающее нас настолько красиво, что в голове не укладывается, как в нем может произойти нечто подобное. Мертвые восстают. Бр-р-р-р… От такого и у меня мурашки забегают, не то, что у вас.              Они снова замолкают. Петир надеется, что она продолжит разговор, но Кейтилин стремится оборвать беседу:              — Извините, мистер Бейлиш, я сейчас не лучшая собеседница. Вам, наверное, гораздо приятнее будет пообщаться с кем-нибудь другим, — пытается она вежливо его спровадить.              — Да нет. Что вы! — в сердцах возражает Петир. — Я, наоборот, считаю вас прекрасной собеседницей. Если вы не против, я предпочел бы остаться. Меня ничуть не смущает ваша манера разговора. Вы, наоборот, гораздо красноречивее, когда молчите.              — Что, простите? — слегка теряется Кейтилин и задирает голову, чтобы лучше рассмотреть Петира.              Тот поворачивает к ней голову, одаряя хитрым взглядом из-за плеча, и в уголках его губ можно различить тень улыбки.              — В молчании есть своя прелесть, — вдохновенно произносит он чуть ли не шепотом и поясняет: — Ты хоть и не слышишь, зато чувствуешь, что на душе у другого. Это называется эмпатией. Понимаете, о чем я?              Словно в легкой усмешке, его лицо становится похоже на морду Чеширского кота. Он прекрасно понимает, что Кейтилин слышала о таких вещах, и ей становится немного стыдно за то, что она так легко повелась на его слова.              — Да, я слышала об этом, — холодно произносит она и прячется за полами шляпы.              Тем не менее ее совесть почему-то не позволяет ей в открытую прогнать этого человека, поэтому она лишь замолкает, недовольно покачивая босой ногой в такт качающимся камышам у озера.              — Но, признаюсь, ваш случай я немного не понимаю, — вдруг заговаривает Петир другим тоном, и его самодовольная улыбка вмиг исчезает, сменяясь крайним интересом — он целиком оборачивается к ней и опирается на дерево — и затем добавляет: — Вы целыми днями пропадаете, уходите ото всех, чтобы побыть одной. Молчите, ни с кем не разговариваете. Неужели вы решили уйти от всех и тем самым обречь себя на какое-то своего рода мỳченичество?              Кейтилин нервно сглатывает. Этот вопрос давно уже тяготит ее, отчего к горлу внезапно подкатывает комок. Почувствовав назойливый посыл высказаться, она с минуту колеблется и вдруг произносит:              — У вас есть семья, мистер Бейлиш?              Понимая, что лед потихоньку тронулся, Петир с грустью отвечает:              — Нет, Кейтилин, у меня нет семьи, — и с легкой улыбкой, которая лишь чуть-чуть трогает уголки его губ, он говорит: — И прошу, зови меня Петир.              Ничего не говоря, Кейтилин продолжает смотреть на озеро. Пестреющее синевой, с зеленой шапкой леса вокруг, оно манит своей безмятежностью. Кейтилин прикрывает глаза. На нее накатывают воспоминания.              Когда-то давно она сидела так с Недом, ее мужем, и смотрела на закат на одном из озер в гуще Волчьего леса. Все было хорошо и спокойно: дети играли на берегу, муж был рядом и говорил ей приятные слова на ухо, а Кейтилин… Кейтилин была просто счастлива, сидя в его объятиях и наблюдая, как жизнь медленно течет и день сменяется ночью под умиротворяющие звуки Вселенной.              Это было так давно. Воспоминания больно колют ей сердце. Все меняется. Сейчас она сидит и смотрит на эту красоту с почти незнакомым ей человеком, что так интимно просит звать его Петир, а с Вселенной происходит черти что.              — К сожалению, — тем временем продолжает он, — я лишь недавно понял, каким глупцом был, гоняясь за роскошью и деньгами. Как всегда бывает, я слишком поздно осознал, что тратил жизнь впустую. И теперь даже не знаю, можно ли задумываться о семье сейчас, когда все грозит рухнуть в тартарары.              — Для семьи всегда есть время, — произносит Кейтилин и немного погодя добавляет: — Она то, что поддерживает нас и дарит стимул жить.              — Хочется верить, — с улыбкой говорит Петир. — Хотя, что еще у нас остается, кроме веры?              — Да, вы правы. Вера — наше все.              Между ними вновь воцаряется пауза.              — Могу я спросить, а где мистер Старк? — словно прочитав ее мысли, тихим голосом спрашивает он. — Я слышал от Робба, что он не был здесь вместе с твоим сыном, когда все началось.              — Можете, — неожиданно угрюмо отвечает Кейтилин и замолкает, словно в протест той интимной атмосферы, вдруг образовавшейся между ней и Бейлишем.              — Могу, то есть, — словно ни в чем не бывало продолжает он. –Давай уже пройдем наконец ту стадию, когда люди всякий раз при встрече здороваются и прощаются, не забывая при этом по сотне раз выкать друг другу и говорить «прошу прощения», — пытаясь разрядить обстановку, смешливо произносит Петир, но, видя, что его собеседница на это лишь хмурит переносицу, замолкает.              Чуть погодя он вновь задает свой вопрос, сделав при этом заметно мягче свой голос:              — Скажи, Кейтилин, ты сейчас думаешь о нем? О мистере Старке, как я полагаю?              — Да. — Кейтилин передергивает плечами, будто в ознобе. Ее голос кажется неестественно глухим.              Она застывает в задумчивой позе, уперевшись локтями в колени и продолжая молчать.              Ветер шумно шелестит листья над их головой, перебирая выбившиеся рыжие прядки волос Кейтилин. Она мельком посматривает на мужчину, будто в сомнениях, говорить ли о том, что у нее на сердце.              И, решившись, она с отчаянием в голосе спрашивает, уже заметно тише, пальцами стягивая маленький серебряный кулон на шее:              — Да и как я могу о нем не думать, скажи?              Синева ее глаз, в уголках которых оказываются слезы, обескураживает Петира. Спустя мгновение он вновь слышит ее глухой голос:              — Он был в Винтерфелле, когда все началось. С моим одиннадцатилетним сыном Браном. — Ее рука вздрагивает, судорожно сжав кулон. — Брану должны были делать операцию на ноги. Он в детстве выпал из окна. По случайности. Никто не виноват: он просто очень любил лазить везде и вечно убегал от няни. Такой уж он был… зверенок… — На ее лице отражается бессильная тоска. — Мы хотели потом встретиться здесь и отдохнуть, как одна большая счастливая семья. Но Богам было угодно сделать по-другому.              Звуки окружающей их природы добавляют рассказу особой горечи. Петир молча стоит, задумчиво всматриваясь в лицо своей спутнице.              — От них по-прежнему нет вестей. Да и по радио не говорили ничего утешительного. Я очень волнуюсь за них. Я верю, что они живы. Я чувствую! Но вы же видели, что было на дороге? А этот дым над городом?              Миссис Старк замолкает, стараясь удерживать себя в руках. Она прикрывает глаза рукой, мужественно силясь не давать волю эмоциям, которые готовы вот-вот вырваться из нее.              — Ты поистине храбрая женщина, Кейтилин, — вкрадчиво произносит Петир. – Не многим дано иметь такую большую семью, да еще настолько крепкую, и… выжить. Это вызывает… ну, восхищение, как минимум.              В стремлении ему возразить она уже было поднимает руку в протесте, но вдруг видит, как он подходит к ней. Ничего более не говоря, он кладет ладонь ей на плечо, и в его взгляде с удивлением обнаруживается неподдельная забота. Кейтилин вздрагивает:              — Нет-нет, спасибо… не нужно. Все нормально, — смущается она, еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать.              На ее лице проступает вымученная полуулыбка, в то время как в уголках глаз стоят слезы, которые она старательно вытирает. Она смущается своей минутной слабости и того, что рядом с ней оказывается совсем не знакомый ей мужчина, чья шершавая рука теперь гладит ее плечо.              — Прости, Кейтилин. Тебе, наверное, неприятно об этом говорить, — вдруг обеспокоивается мужчина, видя, как она расстроена, и убирает ладонь.              — Все нормально… Петир, — отчего-то она позволяет себе назвать его по имени и коротко улыбнуться.              И почти тут же она отворачивает лицо.              — Знаешь, а я рад, что ты наконец высказала то, что было у тебя на душе. Теперь ты знаешь, что всегда можешь на меня положиться, — говорит он и садится прямо на траву невдалеке от Кейтилин. Устроившись поудобнее, он приваливается к дереву. — Сейчас это единственно спасает — поддержка людей, которые рядом. Не забывай об этом.              — Я понимаю, — с грустью выдает она. — И не забываю. Просто я ничего не могу с собой поделать. Они ведь там, а я здесь…              — Не думай об этом, прошу. Все это… — Он обводит рукой воздух, — уже данность, которую мы не в силах исправить. Так решили Боги. Ничего уже не изменить, и ты не должна так много думать о тех, кто там, забывая про тех, кто здесь. Особенно в одиночестве, — озабоченно произносит он.– Это отнюдь не выход, Кейтилин. И ты это знаешь.              То, как он произнес эти слова, глубоко трогает ее. Она, как может, делает голос ровнее и затем произносит:              — Это не так, Петир — Она измученно качает головой. — Ты не понимаешь…              — Ну, отчего же это не так? Все так, — с улыбкой утверждает тот, побуждая этим ее возразить, но она не отвечает.              Кейтилин снимает шляпу и держит ее в руках. На ее лице непомерная тоска. Чувствуя, что она закрывается от него, мужчина решает действовать по-другому и шумно вздыхает:              — Ох уж, этот новый мир… вроде все осталось прежним, но нам еще столькое предстоит пройти, — издалека начинает он, срывая травинку и перебирая ее между пальцев.              Он сидит, вытянув ноги вперед, и украдкой смотрит на Кейтилин, в то время как она, погруженная в свои мрачные мысли, смотрит поникшим взором куда-то в даль за горизонт.              Солнце уже начинает садиться, и тень от клена начинает уходить вправо, открывая тело Кейтилин его лучам. Вопреки возрасту и тому факту, что она родила четверых детей, ее кожа выглядит удивительно гладкой и румяной, а фигура — стройной, и Бейлиш осознает это. Ее загорелые плечи сияют золотом, отсвет листьев играет контрастом на ее шее и лице, очерчивая каждую ямку и выемку.              Тепло лета и запахи трав приятно дурманят мысли, но, вопреки их навязчивому присутствию, Петир продолжает говорить о другом:              — Многие об этом не задумываются, но мы можем еще стольких потерять, пытаясь заново отстроить что-то отдаленно похожее на нашу прежнюю жизнь. — Он надеется, что она услышит его. И внезапное подрагивание ресниц на ее лице придают ему надежды. – Поэтому мы должны ценить тех, кто рядом с нами. Кто знает, сколько времени у нас осталось?              Он замолкает, предоставляя своей собеседнице шанс обдумать его слова.              — Взять только твоих чỳдных детей.              — А что с моими детьми? — Недоуменно хлопает она своими рыжими ресницами.              — Как что? — вопрошает мужчина, затем расплываясь в лучезарной улыбке. — Эх, Кейтилин, Кейтилин. Я же говорил: «Надо ценить тех, кто рядом с тобой». И говоря про тех, кто рядом с тобой, я в первую очередь имел в виду твоих детей.              — А что с ними не так? — осведомляется она, недоуменно сдвинув брови.              — Да нет. Все в порядке, — успокаивает ее Петир. — Я это так… Чисто наблюдения. Кое-что меня начинает тревожить, и знаешь… Даже не знаю, послушаешь ли ты меня.              — Так, Петир, — ему кажется, что Кейтилин его тут же прервет на полуслове, строго запретив совать нос в чужие дела, но она вдруг, наоборот, уверенно ему говорит: — если это касается моих детей, я всегда готова выслушать. Говори, что случилось?              — Да ничего пока не случилось, — вновь успокаивает ее Бейлиш, но затем, будто бы стараясь сохранить деликатный тон, сообщает: — Но меня волнует, что ты совсем от них отдаляешься.              Для такой ответственной и внимательной матери, как Кейтилин, эта фраза кажется немыслимой.              — Так, подожди, — возражает она и с искренним любопытством спрашивает: — С чего ты взял, что я от них отдаляюсь?              — Хочешь знать мое мнение? — без тени игры спрашивает он, вперяя в нее взгляд, будто бы полный сомнения.              Он уже знает, что ответит Кейтилин.              — Но только сразу скажу, что это лишь мои наблюдения, — важно отмечает он. — Так что следовать им или нет, решать тебе.              — Хорошо, Петир, — на полном серьезе соглашается Кейтилин, ожидая, когда же он заговорит. — Но только скажи, почему ты думаешь, что я отдаляюсь от них? Это они тебе сказали?              И Бейлиш начинает говорить, как обычно, в своей слегка нахальной манере:              — Ты знаешь, многие заметили, что ты стала пропадать где-то. Твои дети также замечают твое отсутствие. Они не говорят об этом в открытую, но то, что они самостоятельно растут в это неспокойное время, без поддержки, без чуткого внимания, может им навредить. Куда им идти за советом, если тебя постоянно нет рядом?              — Но почему это вдруг меня нет рядом? Я же здесь, — Кейтилин в неверии качает головой, но слова невольно берут ее за душу.              — Точно? — с подвохом спрашивает Петир, чуть наклонив голову набок. — Возможно, это было бы так. Но, учитывая, сколько инцидентов с участием твоих детей разруливали остальные, в то время — уж прости, что говорю так прямо, но что есть, то есть — как ты уходила в свое отшельничество, это оказывается далеко от правды.              Кейтилин столбенеет. Постепенно в ее голове начинает складываться неутешительная картина того, что она действительно плохая мать. А Петир тем временем продолжает:              — Я не говорю, что ты делаешь что-то неправильно. И ни в коем случае не обвиняю. Ты мать. Ты жена. И твое уединение понятно. Но что делать твоим детям в таком случае? Они тоже заслуживают внимания. Не меньше тех, по ком ты скорбишь, — совсем тихо говорит Петир и, немного погодя, продолжает уже другим тоном: — Твой старший, Робб, уже совсем мужчина, но даже ему порой не обойтись без твоих внимания и поддержки. Кто скажет ему, какое решение верное, когда настанет момент, когда придется решать быстро и правильно? Джейме? Теон? Они сами едва знают, что творится с этим миром. А что уж говорить про их нравственную сторону… — намеренно сминает он свои слова, многозначительно приподнимая брови. — А Арья? Совсем как юная амазонка, бегает в округе и пугает всех своими сумасбродными идеями. За ней требуется глаз да глаз, и, порой, если честно, твердая материнская рука. Видела, что произошло с одеждой Серсеи, хоть та и говорила, что это вышло случайно? Видела? — с мягкой улыбкой переспрашивает он, и Кейтилин, уже слегка пристыженно, кивает. — Да это еще ничего! Но она же может натворить бед и себе. Ее буйную натуру надо слегка сдерживать, иначе она может позариться на то, что ей совсем не по зубам. А все мы знаем, чем это может кончиться. Понимаешь, Кейтилин? — тепло произносит он ее имя, но она и так уже была целиком согласна с ним, отчего теперь сидела и прокручивала в голове холодящие душу сцены того, какие ужасы грозят ее детям.              «Я действительно перестала за ними смотреть!» — сокрушенно думает Кейтилин и качает головой.              — И Санса, — напоследок произносит он имя ее старшей дочери. — Нашла себе подружек. И вот все бы хорошо, только вот взрослые очень. Ладно уж Джейни Пуль! Но тут совсем другое. Не скажу, что их поведение внушает мне доверие. — Не сдерживает осуждающего смешка Петир. — И вот как эти новые подруги повлияют на нее? Или до чего доведут? Это очень непростой вопрос, который нельзя оставлять без внимания. Без материнского внимания. — Важно поднимает он палец и продолжает: — Учитывая, сколько времени она проводит с ними, и, следовательно, с парнями, наподобие Теона, это может плохо кончиться. А девочка она воспитанная. Жаль будет, если из нее вырастет вторая мисс Рос. Сейчас в такие времена все может произойти.              Ошарашенная Кейтилин с ужасом округляет глаза, не в силах вымолвить и слова.              — Я лишь говорю, — мягко подводит он итог, наблюдая за реакцией своей собеседницы, — что сидеть в затворничестве не выход, Кет. Ты нужна своим детям.              В довершение своих слов он решает совсем уж фамильярно произнести ее имя, словно между ними не было никаких преград.              И его старания не проходят даром, потому что она медленно кивает, опечаленно поднимая на него взгляд.              — Ты прав, Петир. Но неужели это так заметно? — лишь одним вопросом задается она.              — Я бы так не сказал. Просто шепчутся пока, и все.              — И что же мне делать? Дети никогда не говорят, что им нужно мое внимание. Как понять, что мой совет им необходим?              — В этом нет ничего сверхъестественного, — тут же находит он ответ. — Просто будь с ними рядом. В нужный момент ты сама все поймешь. Да, ждать приходится долго, но определенно того стоит.              Она задумчиво кивает. Они оба продолжают смотреть на гладь озера, пестреющего в лучах солнца.              Украдкой оглядев свою собеседницу с ног до головы, внезапно он встает, намереваясь удалиться:              — Не прощаюсь, — одаривает он ее своей ухмылкой и затем говорит куда серьезнее: — И постарайся не приходить сюда одной. Все-таки тут может быть опасно.              Польщенная такой заботой, она кивает. Он кивает в ответ.              — Если уж так захочется осмотреть местные красоты, ты уже знаешь человека, который был бы не прочь составить тебе компанию.              И, улыбнувшись, он направляется прочь, оставив Кейтилин наедине со своими мыслями.              

***

             Густой лес. Завывает зверский ветер. Солнце прячется за облаками, творя в чаще настоящий мрак.              Идет процессия путников. Около двадцати человек, почти все одеты в балахоны поверх темно-зеленой армейской формы. На плечах многие волочат тюки с палатками, рюкзаки и связки оружия. Один из процессии, особенно высокий и широкоплечий человек в штатском, с огромной охапкой рыжих волос, связанных в хвост, тащит на плечах своеобразные носилки с лежащим на них мальчонкой, который подозрительно малоподвижен.              Идущий впереди командир вдруг останавливается и, смачно сплюнув в кусты, сверяется с часами.              — Едрить твою налево, — злобно ругается он и осматривается, уперев руки в боки и выставив свой старческий пивной живот. — Привал, сосунки! — сурово оглядывает он солдат и, видя, с каким щенячьим восторгом они принимаются устраиваться на новом месте, презрительно кривится. — Каждый знает свои обязанности, девочки. Хули встали? Бегом. Бегом.              И все с оживлением начинают разгрузку.              Рядом с рыжим великаном, почти в самом конце, идет черноволосый юноша. Услышав приказ командира о разгрузке, он говорит великану что-то, отчего тот останавливается и аккуратно кладет носилки на землю. Получается это весьма неловко, потому что на лодыжках у рыжеволосого поблескивают кандалы. Черноволосый тут же наклоняется к мальчику в носилках и заботливо его о чем-то спрашивает.              Командир, видя эту сцену, скалит зубы в усмешке. Высокий и жилистый, он походит на стервятника. Водя своим хищным взглядом по членам отряда, он натыкается на тучного рядового, держащего свернутую в трубочку карту. Командир тут же его окликает:              — Тарли. Тарли! Тащи свою жирную задницу сюда!              Толстый рядовой в сбитых внутрь ботинках отзывается и подходит. Вопреки наступающим сумеркам, с его лба капает пот, ручьями заливая воротник.              — Рь-рь-рядовой Тарли, сэр! — привычно заикаясь, мямлит тот. Его обе руки сминают свернутую карту, боязливо прижимая ее к груди.              — Тарли, — выплевывает предводитель, оглядывая того взглядом, полным презрения, — сукин ты сын, я лично освежую тебя на бифштексы! Сверяйся, где мы, хуесос, иначе ты, кусок свинины, не доживешь и до утра. Я лично об этом позабочусь.              — Т-т-т-так т-т-т-точно, сэр Торне, — выпучив маленькие глазки, вновь заикается тот и разворачивает карту, что получается у него не с первого раза.              — Вот баран, — под нос говорит командир Торне и отходит, оставляя непутевого солдата сверяться с картой.              Его цепкий взгляд замечает черноволосого юнца, который по-прежнему трется у мальчика на носилках. Рядом с ними стоит рыжеволосый бугай, угрюмо смотрящий на всех из-под своих кустистых бровей. На приближение к ним командира его дикий взгляд становится еще угрюмее.              — …надо, наоборот, его разжечь. Огонь их сжигает, Бран, — доносится тихий баритон черноволосого солдата, сидящего на корточках перед мальчиком.              — Новобранец Сноу, — плюет Торне, подходя вплотную к сидящему. Мальчик при этом испуганно вздрагивает, а солдат изворачивается, чтобы посмотреть на командира снизу вверх. — Может хватит лобызать своего дорогого братца, и наконец приступите к делу? Или ваша благородная кровь мешает вам браться за долг службы, как обычным солдатам?              Черноволосый солдат с каменным лицом степенно встает и вытягивается по струнке.              — Никак нет, сэр! — чеканит он, смотря четко вперед. — Слушаю ваше приказание, сэр!              — Выгребная яма, Джон Сноу, — и впервые за все время на лице командира появляется что-то наподобие улыбки.              — Выгребная яма, — смиренно отзывается Сноу, и в его черных глазах сверкает молния.              — Отлично, Сноу. Помни — ты мне должен, — гадливо гаркает Торне, подтягивая при этом свисающий пояс ремня. — За твоего дорогого братца должен.              Солдат ничего не отвечает и продолжает смотреть прямо перед собой. Рыжеволосый, наблюдавший за этой сценой, переводит взгляд с командира на подчиненного, по-прежнему стоя в стороне.              — Ну, чего стоишь? — не выдерживает Торне. Его щетинистое лицо ожесточается, вновь делая его похожим на хладнокровного стервятника. — Выполнять приказание, Джон Сноу. И заключенного с собой на отработку. Быстро!              — Есть, сэр, — отзывается Сноу, а затем обращается к рыжеволосому в кандалах: — Пошли, Тормунд.              Под недовольный взгляд командира он идет к окраине лагеря, напоследок кинув в ответ свой полный ненависти взгляд.