человек под фонарём.

Вторник 09:35 АМ Маленькие глаза-щёлки за толстым стеклом очков глядят холодно, серьёзно и, кажется, сейчас просверлят дыру промеж бровей Юнги. Этот человек его не столько пугал, сколько удивлял. Удивлял своим спокойствием и сдержанностью по отношению к нему, как к, мягко сказать, не самому прилежному работнику. Пугал этот его вечно непроницаемый вид, что в прямом смысле заставлял вслушаться в каждое слово, особенно, когда тот, задумавшись, сцепляет тонкие пальцы под исхудалым подбородком. Ни одна морщинка никогда не дрогнула на его лице, только глаза иногда зловеще блестели. Как тогда, в первый день на собеседовании. Старик в тот раз с полчаса тихо перелистывал страницы новенькой рукописи, которую Мин писал последние несколько месяцев перед тем, как Джун с несколько безумным от восторга взглядом оповестил его о новом контракте с издательством. Оно было далеко не последним из тех, кто желал поживиться на творениях «сонного гения», как Юнги называли в узких кругах, но и далеко не первым. Мин прекрасно помнит, как спустя несколько месяцев каждый восторженный глав-редактор выгонял его из издательства, наслушавшись баек от других компаний о том, что этот самый «гений» уже практически истощил самого себя и не представляет совершенно никакой ценности. Юнги ожидал тогда от него какой угодно реакции, но никак не тихого «хм» после практически часового ознакомления с рукописью. Глав-редактор вежливо попросил Юнги присутствовать во время процесса ознакомления, а он так же вежливо согласился, про себя уже проклиная старикашку за отнятые минуты драгоценного сна. О, как же Мин отчётливо запомнил этот взгляд маленьких глаз, блестящих ярким пламенем, будто в предвкушении сладкой наживы. Только дураку было бы не понятно, что ему эта писанина понравилась и даже очень. Но никаких стандартных «наша компания нуждается в вас!» или «дайте номер вашего менеджера» Юнги не услышал. Простое «можешь уходить» и всё. Он счёл бы это неуважением или ещё чем и успешно отказался бы, но тот странный взгляд определённо сулил ему больше, чем полгода работы. Собственно, успешно «работает» Мин здесь уже полтора года. — Ну привет, Юнги-ши, — на одном дыхании произнёс старик, кажется, уже порядком уставши от ожидания. Мин вошёл неторопливо, тихо прикрыв за собой дверь, чувствуя на себе этот проницательный, изучающий взгляд. — Джун уже сказал, почему ты здесь? «Сказал, но из фразы «безалаберный лодырь» я не очень смог что-то понять», — произнести этого Юнги не смог, сочтя и без того непростительным, поэтому просто отрицательно покачал головой. Его выгоняют, это понятно. Теперь задачей было во что бы то ни стало сохранить свою работу, что ещё буквально несколько часов назад не вошло бы в планы Мина от слова «ни за что». Но скоро Рождество: пусть это будет его Намджуну подарок. — Понятно, тогда скажу я, — мужчина расцепил пальцы и поднял голову, глядя теперь куда-то мимо Юнги. — Ты должен быть сейчас уволен, потому что срок сдачи рукописи прошёл уже неделю назад, а это не может повторяться больше трёх раз. Ты не приносишь рукописи в срок уже раз так пятый. Я сбился со счёта, — послышался сиплый кашель. Неужели ему так тяжко сказать просто, как он может, что, мол, «ты уволен, можешь идти»? Чего тут прелюдию разводить? — Но мне не хотелось бы терять такой потенциальный, нет, даже колоссальный доход от твоих произведений и лично от тебя. Старик замолчал, откинувшись на стёганную кожу спинки собственного кресла. — Ты должен понимать, что если ты опять потеряешь доход от своих книг, то Намджуну будет очень трудно найти ещё кого-нибудь, кто согласился бы спонсировать печать. Тебе же этого не хотелось бы, верно? Чтобы Намджун снова искал тебе работу? — взгляд начальника был направлен куда-то в потолок, но Юнги прекрасно чувствовал, что сейчас они глядят холодно и безразлично. — Сколько ещё вам известно? — Мин не знал, зачем спросил это. Наверное, просто так, для приличия, чтобы не показалось, что его это совершенно не удивляет. — Ровно столько, чтобы предложить тебе кое-что, — ну да, кто бы сомневался, что этот старпёр всё легко разнюхает. Его территория как-никак, поэтому разузнать про кимово положение в карьере Юнги не составляло никакого труда. Но Мин уже понял, как надо действовать, чтобы сохранить свою работу. Уж после пяти издательств понять это он определённо смог, но вот хода мысли своего шефа сейчас понять всё равно никак не может. — И что вы предлагаете? — ответ последовал не сразу, но старик тут же отвлёкся от созерцания выбеленного потолка, переведя взгляд прямо в глаза Юнги. Они снова безумно блестели, будто золотую жилу только что узрели. Мин как-то даже растерялся, но взгляда не отвёл — только опёрся на книжный шкаф возле дубовой двери кабинета. — Я предлагаю написать достойный «шедевр», как ты и умеешь. Тебе это не в тягость, да и в средствах для «поиска вдохновения» ты ограничен не будешь, — морщинистые пальцы снова сцеплены, а выражение лица всё так же расслаблено. Благо теперь он больше не сверлит искрящимися глазами Мина, что, безусловно, успокаивает. — У тебя месяц на то, чтобы написать хоть крохотный том. Мне всё равно, как пойдут продажи с ним. Всё равно и на то, каким образом тебе вообще хватит месяца. В противном случае, путь к дверям других издательств вам обоим закрыт. — И как же вы это устроить собираетесь? — прыснул Юнги, еле сдерживая смешок. — Не думаю, что отрицательный отзыв одного из наиболее влиятельных издательств о твоей деятельности оставил бы хороший след на твоей дальнейшей карьере, — старик хмыкнул, кажется, тоже пытаясь скрыть высокомерный, с тщательно прикрытой грустью, смех. Юнги совсем забыл об этом, хотя краем уха слышал, как Джун тогда восторгался, лепеча что-то вроде того, что, мол, это издательство возвысит минову репутацию «до небес». Тут-то он его и обставил — теперь Юнги буквально вынужден написать что-либо. Хотя, работу он не потерял — и то хорошо. Шеф уже не сдержал торжествующего смешка, когда Юнги, полностью обезоруженный, тихо выдохнул. Старик прекрасно знал о нём и Намджуне и не применить этот козырь просто не мог. Тем более, что этот парнишка в высшей степени многообещающий и отдавать его в лапы другим издательствам было бы глупостью. Он не задумывался об этом раньше — просто терпел беспредел, который творил этот лентяй, но потом его будто переклинило, когда он вспомнил ту первую рукопись. Практически все в отделе уже в открытую жаловались на непутёвого писателя и вызван Мин был именно поэтому, но стремительно падающие продажи от других авторов заставили предоставить этот выбор. Блеф вроде «мне всё равно как пойдут продажи» не имел никакого практического смысла — Юнги будет спокойнее, если он не будет знать, какие надежды возлагает на него шеф. Игра велась в пользу издательства, да и на рабочий статус Кима шефу было, проще говоря, плевать, но чувство, которое всегда возникает при прочтении Миновых «творений», просто не позволяет выпнуть этого слюнтяя вон из издательства. С коллегами шеф разберётся, осталось лишь подождать месяцок-другой, и графики доходов определённо взлетят до небес. Старик уверен в этом. Мин Юнги всегда приносит доход — это известно не понаслышке. Просто нужен правильный подход. Людям нравится правда, завуалированная литературными красотами. Люди лучше воспринимают то интересное, что похоже на их совершенно скучную жизнь. Лучше всего они воспринимают эмоции, естественно. Мин всегда мог показать что угодно: страх, печаль, радость, апатию. Показывал самые глубокие душевные переживания так, будто сам всю жизнь их чувствовал. Старик никогда не пытался узнать, так ли это. Талант есть талант, и с этим не поспоришь — главное, чтобы этот талант никуда из его издательства не делся, иначе придётся попрощаться с таким громким «самое влиятельное издательство республики», что уже и сейчас держится на тонких ниточках. Ничего личного. — Я понимаю, что не оставил тебе выбора, — старик снова прокашлялся, но уже в жесте явно законченной беседы. — Но ты должен понимать, что это для твоего же блага. — Ага, да я и не против поднять вам продажи на пару сотен тысяч, — съязвил Мин, прерывая расслабленную речь шефа. — А может, и миллионов, — для этого-то Юнги сюда и явился: проверить на прочность непробиваемую броню умиротворения на лице шефа он никогда не был прочь. Старик в любом случае эти жалкие попытки непринуждённо игнорировал. — Можете идти, господин Мин, — он вновь глянул на Мина, смиряя того теперь всё тем же безразличием, каким, впрочем, и всегда. — Жду вас через месяц с новым шедевром. После первой же фразы шефа Юнги бесцеремонно развернулся к двери, бросив вслед короткое «до свидания», где обращение «ублюдок» было успешно проглочено. Из-за захлопывающейся двери Мин смог расслышать едва-ли доброжелательное «счастливого Рождества», но решил, что, если промолчит — хоть раз сможет отдать дань должного уважения этому немолодому редактору. Тот всегда паясничал перед Юнги, обращаясь к тому слишком уважительно, чтобы он ему поверил. Юнги было всё равно, по какой причине старикашка выказал подобный жест доброй воли. Всё равно теперь и на то, какие вопросы сейчас посыплются на него сплошным водопадом из уст обеспокоенного Намджуна, которого вежливо попросили постоять в холле, попить ненавистного им растворимого кофейка, но он предпочёл этому смраду тесный салон старого «Форда». Юнги был рад, что хоть раз в жизни он сможет помочь Намджуну. Тот всегда нравился его покойной бабушке, которая так любила всякие книжки, которые потом всей душой полюбил и Мин. Теперь все полки в его доме забиты этим старым хламом, зачитанным донельзя. Намджун всегда любил приходить к Юнги просто так: иногда, чтобы взять с полки какую-то книжку и потребовать новую главу или синопсис к новому роману, который Мин обещал ему ещё месяца три назад. Иногда он приходил и часами сидел в маленькой комнатке, где Юнги и хранил все книжки, которые еле вытащил из загородного дома госпожи Мин. Кажется, Джун запомнил каждую строчку любого философского трактата из огромной коллекции бабушки и помнит до мельчайших деталей «Тома Сойера» или ещё какую историю из приключенческой дребедени. Только вот всяких Уэзерфильд и Полин Реаж он старательно обходил стороной в несколько пополненной библиотеке своего друга. Все эти «История О» или хуже того «История Кэрри» уже должны быть на свалке, валяться ненужным мусором. Но Юнги не выкинет их: будет стеречь подобно стервятнику, который нашёл жертву, что так удачно брошена волком при смерти. Тем не менее, Джун удивляется всякий раз, когда видит насыщенный психологический триллер или приключенческий роман, которые частенько даёт почитать уставший от многочасового созерцания монитора Мин. То, что он читает, никогда не шло в сравнение с тем, что, как ни странно, пишет. Благо, вторые «пятьдесят оттенков» его причудливый в выборе книг друг пока что не написал и, дай бог, никогда не напишет. Почему-то, именно сейчас, в такой напряжённый момент ожидания, Намджун начал вспоминать сюжет этой пошлой книжки. Зачем? Он сам не знает. Может, чтобы понять своего друга чуть лучше, а может, и просто потому, что думать о поиске нового издательства совсем не хотелось. В машине было душно, несмотря на то, что на улице дубак, а печка как назло сломалась пару дней назад. Душно из-за ожидания неизбежного. Намджун обещал сам себе, убеждал самого себя, что, ей-богу, если Юнги уволят, то он больше ни за какие деньги не станет работать под началом своего небезызвестного друга. Но Джун прекрасно знает, что никуда он от него не денется. Что от самого себя не убежит. От того себя, которым всей душой хотел быть, которым восхищался. Как жаль, что сейчас он может только всё сильнее смуглыми пальцами сжимать обитое кожзаменителем рулевое колесо старого авто, смиряя ожидающим взглядом неприметный вход в здание издательства. Мин всё никак не появлялся, а шеф наказал Джуну, чтобы тот пришёл один. Вероятность увольнения: сто процентов. Теперь, после очередной мысли об увольнении, Намджуну вновь захотелось сделать глоток того залежавшегося на нижней полке холодильника «Мартини». Сколько там у Юнги осталось с недавнего гонорара? Ладно, надо будет намекнуть ему как-нибудь прикупить Намджуну бутылочку-другую. Один хрен, спустит деньги в каком-нибудь дорогущем кафе на их «коронный макиато», который Мин терпеть не может. Намджун слишком запутался, чтобы выяснять, почему его друг такой. Почему закапывает собственные способности в гниющую почву. По какой причине Намджун в его глазах не стоит ни гроша, Ким тоже разбираться не хочет. Он просто решил сдаться, смириться со своей ненужностью и продолжать ходить за Юнги тенью. Так будет проще. Так им обоим будет проще. Намджун и не заметил, как прозрачные двери холла осторожно открылись, а из-за них показалась маленькая фигура довольного писателя. Тот был чему-то, судя по всему, несказанно рад. Но Намджуну не до его радости — он был слишком занят, жалея самого себя и опуская своё достоинство вместе с гордостью как можно ниже, в пучину беспросветной апатии. «Что же ты сделал со мной, Мин Юнги», — пронеслось в голове, а длинные пальцы всё же разжали мёртвую хватку на руле. Он не понимал, что происходит с ним. Не хотел понимать, из-за кого это происходит. Ему страшно это понимать. Кажется, в боковое окно стучат. Ах да, Юнги. Он пришёл. Надо бы дверь открыть. — Джун-хён, с тобой всё в порядке? — Мин смутился при виде совершенно безразличного лица друга. Того будто подменили. Он даже не спросил о том, выгнали ли Юнги. Как жаль, что ты не можешь меня понять, Юнги, очень жаль. Тогда бы ты наверняка не спросил, в порядке ли я. — Да, нормально, — совсем бесцветный голос. Нет, что-то определённо случилось. О`кей, Юнги. Его осталось только разозлить. Ты же это умеешь, а это — единственный способ выжать из него хоть слово. Неужели сам не знаешь? — Джун, меня почти уволили. — Ясно. Юнги замолчал. Неужели его друг настолько разочаровался в нём? Мину должно быть стыдно? Он не знает, но сейчас он чувствует жгучее желание выйти из машины; оставить друга в покое. Разве это правильно? Конечно, нет. Именно по этой причине он лишь пристёгивает ремень безопасности, показательно громко захлопнув дверь ветхого автомобиля, и так же безразлично, как Джун, произносит: — Мне нужно съездить к бабушке в колумбарий, — отговорка ли это или попытка разобраться в собственных приоритетах — не важно. Главное, чтобы Джун не решил по дороге заговорить с ним. — Хорошо, — Джун всё понимал, всё видел, всё замечал. Именно по этой и ещё сотне тысяч причин он согласился довезти Юнги. Что ж, ему не впервой искать новое издательство, не впервой снова не спать всю ночь, потягивая оставшееся где-нибудь в кладовке вино. Не впервой снова чувствовать себя ничтожным, перечитывая старые рукописи Юнги, решая, какую бы отправить в новую редакцию. Джун совсем не завидует. Ту тупую боль в груди нельзя назвать завистью. Зависть коварна и беспощадна, а Джун слишком слаб для неё. Джун слишком слаб, чтобы даже попытаться исправить что-либо. Проще плыть по течению, так зачем пытаться убежать от бури, если она всё равно тебя настигнет?

***

Вторник 01:38 PM — Эй, Чимин-а, — начал было Хосок, тут же замолкая, услышав из-за немного приоткрытой двери подсобного помещения тихий звук игры своего знакомого. Тот водил смычком по струнам с уверенностью виртуоза, выдавая самую разнообразную палитру из звуков, которые позже, когда пытался объяснить Чону технику, называл какими-нибудь заумными названиями. Значение слов «пиццикато», «арко» и «стаккато» Хосок не очень понимал, да и вникнуть даже не пытался, поэтому просто кивал в ответ, удивляясь тому, как этот парень увлечён собственным занятием. Это вызывало уважение или даже восхищение у танцора. «Вот бы и Гукки тоже был так чем-то увлечён, а не игрушками в приставке. Например, хип-хопом, как тогда…», — грустно усмехается про себя Хосок, а в голове всплывает недавний звонок брата. Чон не очень понял, что именно от него нужно, но, судя по всему, надо переговорить о чём-то с Чимином. «О каком-то Мин Юнги, что ли» — памятовал Чон, пытаясь откопать в памяти такое имя. Да нет, такого он не знает, но, походу, узнать придётся. Ладно, пусть он пока пиликает себе смирно, ведь пришёл буквально только что, а Хосоку пора к своим негодным ученикам, которые элементарное движение запомнить не могут. Вот если бы Пак питал такой же интерес к танцам, какой имеет к своей старой скрипке — Хосок уверен, что тот бы день и ночь тренировался, лишь бы отточить какое-нибудь замысловатое движение, наплевав на изнеможение и усталость. Именно таким казался Хосоку Чимин — настырным, упорным. Таким, который, невзирая на всю нереальность своих желаний, будет из кожи вон лезть, пока не добьётся желаемого. Его любимого Паганини называли скрипачом Дьявола, но Чону всегда казалось, что Чимину это странное прозвище подошло бы гораздо больше. То, что он вытворяет со смычком — определённо нельзя назвать простой игрой на скрипке. Если бы Чонгук снова увлекался танцами, то Хосок уверен – скрипачом Дьявола в хип-хопе был бы его брат. Хосок решил не тревожить Чимина, но красивый звук скрипки вдруг затих на высокой ноте, а из-за двери послышался тихий голос младшего. — Хоби-хён, это ты? — ладно, Хосоку всё равно рано или поздно пришлось бы с ним пересечься и поговорить, так что пусть уж он лучше сейчас всё это и обсудит. — Да, — младший приоткрыл дверь подсобки, выглядывая из-за неё. Хосок был уверен, что он его не услышит, но забывать об исключительном слухе музыканта явно не стоило, если хотел избежать встречи. — Что-то случилось? — кажется, в его взгляде промелькнул огонёк страха. Вдруг Хосок решил его выгнать? Боже, нет, только не это. — Нет, ничего особенного, — Чон заметил этот слабый огонёк в больших глазах, тут же успокаивающе улыбаясь, — просто Чонгук попросил с тобой кое о чём переговорить… — Если ты будешь говорить о Мин Юнги, то я закрою дверь, — тон тут же с немного жалобного сменился на уверенный и враждебный. Чон даже вздрогнул, слыша угрожающие нотки в обычно мягком, даже звучном голосе Чимина. — Нет, не о нём, — Хосок попытался хихикнуть, но вышло как-то неестественно. Он вспомнил, о чём брат говорил, но тема тяжёлая для самого Чимина. Чон это понимает, но об этом поговорить необходимо. — Чимин-а, тебя не раздражает тот факт, что сколько бы ты не старался, ты всё ещё играешь на старой, расстроенной скрипке здесь, в подсобке без какой-либо нормальной акустики? — Хосок всегда смотрел в глаза собеседнику без тени сомнения в своих словах. А вот Чимин мог только отвести взгляд куда подальше от проницательных глаз парня. Он смог только полностью выйти из маленького помещения, прикрыв за собой дверь. В левой руке он держал свой потрёпанный, но такой обожаемый им инструмент, опустив голову так, будто он маленький провинившийся перед Хосоком ребёнок, которого собираются отчитать. Розовая макушка скрывала его вмиг покрасневшее лицо. Наверное, он сам не до конца понимал, злится ли он на Хосока или наоборот, понимает и принимает его слова к сведению. — Неужели Чонгука это так беспокоит? — он пытался говорить без дрожи в голосе, которая возникала всякий раз, когда Пак разговаривал с Хосоком о чём-то личном. Ему не были приятны эти темы, поэтому от их обсуждения он с усилием пытался отмахнуться. «Пытался» ключевое слово, потому что Хосок умел вывести на разговор, наверняка, даже немого. — Я думал, он всем доволен. — Знаешь ли, не только его это беспокоит, — Хосок всегда чесал затылок, когда пытался правильно подобрать слова. Чимин это заметил и уже готов был слушать, но громкий вскрик в сознании, вопящий «они не правы!», заставил прервать Чона. Пак никогда не выходил за рамки вежливости, но здесь его будто переклинило. — Я не нуждаюсь в вашей с Чонгуком помощи, — проговорил Чимин, старательно, но безуспешно придавая тону уверенности, подняв взгляд на Хосока. Однако голос всё ещё предательски дрожал, а выражение лица было настолько умоляющим, что Хосоку не оставалось ничего, кроме как выдавить из себя короткое «хорошо» и молча удалиться. В такие моменты, Хосок понимает, предпринимать какие-либо попытки контакта бессмысленно. С Чимином действительно что-то происходит и это определённо не нравится Хосоку. Он будто пытается отгородиться ото всех. Будто это даёт ему своеобразную надежду. Но в подобных случаях одиночество — самый худший враг. Опаснее всего остаться наедине с собственными демонами, чем раскрыть кому-то душу. Хосок знает это по себе и его буквально раздирает от желания обернуться и попытаться помочь Чимину с тем, с чем он сам никогда не справится, но позади слышится лишь громкий хлопок двери. Чон на это старательно не обращает внимания, сжимая в правой руке напульсник. Хосоку трудно сконцентрироваться заново, когда его только что буквально послали. Хосок понимал то, что сейчас Чимину действительно лучше остаться одному, но оставить всё так, как есть, он не может себе позволить, пусть даже Пак будет хоть сто раз незнакомым ему человеком. Он видит в Чимине прошлого себя и хочет помочь с тем, с чем сам не смог разобраться. С чем из-за него-же не может разобраться и Чонгук. Он поговорит с Гукки об этом «Мин Юнги». Кем бы он там ни был, он определённо сможет повлиять на Чимина гораздо больше, чем Хосок. Здесь Чон был абсолютно уверен. Раз Чимин в нём заинтересован, значит, он сможет ему помочь. Как ни странно, этот самый Мин Юнги сейчас, запыхавшись от первой за долгое время пробежки, глядит на удивлённого Хосока странным, немного безумным взглядом. Хосок не очень понимает, что этот болезненного вида парень забыл в дэнс-студии, но язык будто ампутировали и он мог только притуплённо пялиться на раскрасневшееся лицо посетителя. — Чимин... — только и смог выдохнуть парень, жадно вдыхая обжигающий воздух в пиздецки душном коридоре, — где Чимин?