Справедливость, которую мы заслужили

Он был хорош. Так написали бы в романе. В кино длинным планом показали бы её — раскинувшуюся во всей женственной красе наискось огромной постели. Ночной воздух живительно свеж. Далеко внизу шумит великий, никогда не спящий город, три дня пути из конца в конец... Чем выше поднимаешься, тем более стихает суета. Здесь, наверху, только облака, да редкие птицы, да они двое, исполненные неги, только что сочинившие заново вечно новый и вечно неизменный гимн любви. Грация перекатилась на край и ленивым монолитным движением встала, полностью оправдывая своё редкое имя. Аквилий стоял на балконе, ветер, всегда гуляющий на этой высоте, трепал на нём белую ткань рубашки. Казалось, ему достаточно протянуть руку, чтобы коснуться звёзд. Ты был хорош... Нет, было бы неприятно сказать это вслух. Как будто с ней в постели он проходил тест или исполнял роль... Как будто гармонию этого дуэта она не ощутила с той первой секунды, когда после интервью услышала за плечом его голос: — Что, прямо сейчас и разойдёмся в разные стороны? Так скоро? Даже теперь расставание было бы слишком скорым, но Грация знала, что за насыщением тотчас последует пресыщение, и верный способ жить — не позволять себе насыщаться. Голодные Игры... В это надо уметь играть. Прохладные струи смывали в канализацию запах мужчины и облекали её запахом душицы и шиповника. Новейшая мода, ещё не распространившаяся широко — не та жуткая химия, которую привыкли лить на себя капитолийки, а настоящие гидролаты, которые привозились в специальных цистернах и устанавливались в душевой. Грация никогда не видела это в действии, только читала заметку в журнале за прошлый месяц. Куча денег, и ведь не может быть, что он сам любит поплескаться в цветочной воде? Стало быть, сюда он приводит всех своих женщин? Она вернулась в комнату — обнажённая, на ходу обсушивая волосы полотенцем. Ничего, досохнут по дороге. Не торопясь, оделась: бельё и комбинезон являли живописный беспорядок на ковре, одна из туфель нашлась в кровати... Драгоценную брошь она предусмотрительно убрала в сумочку ещё, так сказать, в прологе. Мысль "а не сломать ли замочек-молнию?" вызвала на лице Грации улыбку. Если он на самом деле умеет их чинить — или думает, что умеет — вышло бы очень уютное зрелище... Бегло покопавшись в его вещах, в ящике с аксессуарами, она нашла тонкий шерстяной шарф того оттенка, который почти подходил к её изумрудам, и встала перед зеркалом в холле, драпируя в него влажные, перехваченные простой резинкой волосы. Оторвавшись от созерцания собственной красоты, она заметила, что Аквилий стоит теперь в арочном проёме и... Грация не привыкла смущаться, но почему-то именно сейчас зрелище мужчины в одной небрежно расстёгнутой рубашке заставило её отвернуться и прикусить губу. Сейчас он скажет "оставайся", и она останется, а это — путь в западню. — Ты была хороша, — произнёс он с какой-то странной теплотой. — Ты и сейчас удивительно хороша. Не торопись и не вздумай вызывать такси. Мой водитель отвезёт тебя. И почему ей стало вдруг обидно?