Справедливость, которую мы заслужили

Выпутавшись из мокрого плаща, он ощутил усталость, как будто всё это время боролся с земным притяжением и больше не может бороться. Он распластался на дощатом полу. С подошв оползала чёрная жижа. Две небольшие лужицы образовались возле кроссовок, грязь просачивалась в щели между досками. В волглых носках ноги сопрели, скисли, между пальцами скопилась мерзковатая влага. Не в силах подняться, Гней сдвинул правый кроссовок носком левого, тот плюхнулся, и брызги грязи разлетелись в стороны. Второй кроссовок сидел плотней, понадобилось усилие, чтобы столкнуть его, и он, описав дугу, заплевав грязью стены и мебель, шлёпнулся на пороге кухни. Гней заскрипел, приподнимаясь на локтях, как скрипит старая дверь, чей унылый покой давно никто не беспокоил. Сейчас бы горячую ванну, если бы не опасение просто уснуть там и захлебнуться во сне. Он уронил корпус обратно. Сейчас бы горячего внутрь, но вскипятить воду — выше его сил. Откуда-то тянуло сквозняком, если лежать в мокром на полу — точно простудишься, и Гней заставил себя подняться, морщась от внутренней дрожи, стянуть свитер, футболку, расстегнуть джинсы, всё мокрое от просочившейся дождевой влаги и от пота. От поезда до дома он шёл быстрым шагом, выбирая маршрут по-запутанней, вдалеке от людных улиц. Думал свернуть к родительскому дому, но, постояв минуту под потоками ливня, решил, что не стоит. Не стоит тащить это к ним. Когда Гней вернулся с победой, и мэр торжественно вручил ему ключи от нового дома, ему казалось — вот, теперь заживём... Бабушка наотрез отказалась переезжать, и мать осталась с ней, а отец, понятно, остался с матерью. Гней возражать не стал, куда там! Так было даже лучше: собственный дом, можно водить друзей, сидеть до утра... И друзья поначалу были рады его возвращению, хлопали по спине, грубо шутили про то, что "с этим парнем шутки плохи", нахваливали столичный алкоголь. Через год у одного не вернулся с арены брат. "Ты не виноват, — твердили Гнею. — Здесь нет твоей вины". Конечно, его вины не было. Но не было и прежнего дурного веселья. Да и родители ребят не одобряли такой "отрыв". Ещё через год не вернулся один из тусовки, Квинт, добродушный здоровяк, который единственный не ломался, если ему выпадало бежать за выпивкой. Гней не был виноват в его смерти тоже, как и в смерти обеих девушек, чьих имён он уже не помнил, как и тех смертях, которые были потом. Просто нужен был кто-то. Не то что козёл отпущения, а... символ что ли. Гней стал для них вроде деревенского колдуна из старых сказок, дом которого, если нет нужды, обходят стороной. И ещё девушки. После победы их стало много, но Гней как-то гнушался их жадной готовности. Даже те, кто встречался с его приятелями, были не против переключиться на него — некоторые из них... Гней дотопал до кухни. На пороге запнулся о кроссовок, поморщился и пинком отправил его в коридор. Он не сразу понял, что здесь произошло: на светлых обоях, на подоконнике, на абажуре люстры, на плите, раковине, посуде, оставленной на столе — на всём лежал слой чёрного налёта. От распахнутого окна шёл собачий холод. Ну да. В спешке уезжая на Игры, он забыл закрыть окно. Стало быть, за три месяца никто не заходил? А как же Бо? Захлопнув окно, Гней поспешил гостиную. Там на журнальном столике в маленьком горшке торчал жалкий, как многовековая мумия, и такого же земляного цвета хлорофитум. Никто не заходил, стало быть. Гней вытащил цветок из горшка вместе с комом слежавшейся в камень серой пыли. Так берут щенка за шкирку. С минуту он смотрел на загубленный цветок и думал — кажется, даже шептал — "Мусор. Это мусор. Нужно выбросить мусор в мусор". Вернул обратно. Донёс до кухни и залил водой из крана. Может, есть ещё в этой пыли какая-то жизнь. Потом он наполнил прямо из-под крана электрочайник. В Дистрикте-6 ужасно жёсткая вода, от которой любой чай на вкус отдаёт ржавчиной, поэтому для питья Гней поставил второй кран, с фильтром, но с тех пор как поставил, так ни разу и не менял фильтр, и теперь вода из второго крана текла ещё хуже, чем из первого. Банка с надписью "Чай", стоящая наверху, была пуста, тогда Гней выдвинул один из нижних ящиков. Потревоженная моль вспорхнула оттуда, и Гней несколько раз хлопнул в ладоши, преследуя её. Не попал. Валявшиеся в ящике пакетики с приправами оказались проедены, смеси высыпались, образовав на дне липкую разноцветную пыль, от которой хотелось чихать. Каждым сантиметром пространства дом кричал о запустении, но Гней не находил в себе желания по-хозяйски пройтись здесь с тряпкой или с инструментом — только глухую неприязнь. Он подцепил два лежалых чайных пакетика, отряхнул их и, дождавшись кипятка, залил в большой кружке с дурацкой собакой в красной шапочке. Держа в одной руке кружку с чаем, в другой — трупик хлорофитума по кличке Бо, дотащился до дивана в гостиной. Чай и горшок — на стол. Джинсы — на пол. Обогреватель — на десятку. Гней завернулся в плед и устроился на диване, прихлёбывая чай с плёночкой поверху, слушая занудный дождь за окном. Резко зазвонил телефон. Гней дёрнулся и пролил немного чая на плед. — Алло? Алло? Слышно? Как добрался, нормально? — Что тебе нужно? — грубо спросил он и едва не повесил трубку, услышав: — Ты всё ещё злишься? — Нет. Мне мерзко, — ответил он. — Я клянусь тебе, что не знала. Сколько раз нужно сказать, чтобы ты мне поверил? Какая-то плаксивость в её тоне заставила его смягчить собственный. — Трисс, тебе не нужно оправдываться передо мной, — сказал он устало, — и я не понимаю, зачем ты снова это делаешь. — Хочу, чтобы ты думал обо мне верно, — пояснила она уже без жалостного оттенка. — Мы одна команда, Гней, я хочу, чтобы у нас не было разногласий, основанных на иллюзиях с чьей-то стороны. — У меня не осталось иллюзий, Трисс. Иллюзии — это когда… А, впрочем… — он неопределённо крякнул, словно подавившись концом фразы. — Мне и тогда показалось нелепым твоё выступление в защиту морали. Сказала бы прямо, я бы не лез. Я бы точно в это не полез. — Ты тупой? — спросила Трисс своим фирменным ледяным голосом. — Глухой? Я не знала про Оксвелла, но, кстати, если бы знала, то действительно подготовила бы Лави. Она молодец, справилась, но всё что угодно могло произойти, всё что угодно! Заруби себе на носу: ей так лучше. Чем медленно сходить с ума в вашей дыре. Чем всё, что ты можешь ей предложить. — Мне мерзко, — повторил Гней и шумно отхлебнул из кружки. — Мерзко тебя слушать. Мерзко думать о таких вещах. Одно дело Игры, к Играм все привыкли, когда тебя раскрашивают, наряжают и швыряют в мясорубку, никто не думал... я не думал, что нас можно использовать ещё и по-другому. — Для Лаверны это шанс, — отрезала Трисс. — А ты не переживай, тебя это не коснётся. Гней выругался матом и впечатал трубку в рычаг.