Любовь и Смерть

      Вот уже три недели я получал письма достаточно фривольного содержания от женщины, которая той ночью не получила своего. Неужели она и правда была настолько самоуверенна, что решила, будто сможет увести меня в свою постель? К сожалению, обиженная и уязвленная женщина непредсказуема и опасна. Женщина, которая знает себе цену, тем более. Она не писала мне гневных или уничижительных записок, но пыталась тем или иным образом завоевать мое расположение и добиться своего. Подобное казалось мне по меньшей мере странным, поскольку графиня обладала гордостью, жестким характером и точно не стала бы опускаться до того, чтобы писать мужчине те пошлости, которые я имел возможность читать каждое утро в течение более чем двадцати дней. Уильям об этих письмах не знал — мне не стоило волновать его, поскольку вся ситуация, связанная с приемом и его хозяйкой, была для него категорически неприятной, несмотря на то, что теперь он был осведомлен о моей небольшой игре, которая доставила ему немало переживаний, а мне — угрызения совести на протяжении трех дней, которые я был вынужден провести в гостинице ради успешности моего предприятия. Стоило сказать, что оно было действительно успешным, поскольку теперь мы с Уильямом ложились спать вместе.       Несмотря на то, что наши отношения теперь кардинально изменились, как говорится, вышли на новую ступень, мы все еще не были ни разу близки. Я не особо задумывался об этом, а Холт не проявлял себя от слова совсем. Он куда больше озаботился тем, что занимался структурированием новых — магических — знаний и пытался разложить по полочкам воспоминания. Я же в свою очередь думал о том, что стоило наконец-то прервать любые попытки женщины завладеть моим вниманием. Ее действия походили на домогательства, и это мне категорически не нравилось. Отторжение было таким, что, когда я брал в руки очередной конверт, мое лицо искажала гримаса отвращения. Несмотря на всю эту чертовщину, оставалось то, что скрашивало любой день — сам Уильям. Носившийся с книгами по колдовству и записками, сборниками по травничеству и минералогии, он вызывал у меня внутри волну потрясающего тепла, которого я не испытывал очень давно. И, пускай это прозвучит слезливо и слишком приторно, но я теперь был более чем счастлив, хотя меня все время не покидало чувство приближающейся бури, поскольку затишье было слишком кричащим.       Возвращаясь к нашим отношениям с Уильямом, я бы хотел добавить, что теперь я мог обнимать его, когда мне хотелось; я мог целовать его и не думать о том, что время еще не пришло; я мог быть с ним всегда и везде, зная, что теперь должно быть так; я мог прижимать его к себе днем, лежа в одной постели, когда вымотавшийся за бессонную ночь Холт проваливался в сон. Наша история напоминала сказку, старую, как мир, о Красавице и Чудовище, только вот персонажи были несколько иными, как и предыстория. Вдумываясь в то, что я — бывший господарь Валахии, правивший княжеством в 1560-х годах, проклятый на вечную жизнь собственным же возлюбленным, который, будучи ублюдком княгини Старицкой, бежал из Московии в Румынию ради лучшей жизни, ставший колдуном и моим же советником, теперь вновь обрели друг друга триста тридцать лет спустя в Лондоне, живущие в квартире на Глочестер-плейс, я был совершенно рад и, пожалуй, положительно изумлен.       Пока я писал все предыдущие строчки, сидя за столом в комнате Уильяма, последний с большим удовольствием спал, захватив всю постель. Мы практически полностью переменили режим сна Холта — он ложился в девять утра, когда потихоньку начинало светать, и вставал в шестом часу вечера, в то время как на город опускались сумерки. В восемь часов у меня была назначена встреча с графиней в одном из ресторанов. Мне хотелось, как можно скорее покончить со всем этим. Одевшись, я спустился в гостиную — часть моего гардероба осталась в другой спальне, — и оставил записку о своей отлучке. Предупредив миссис Эддингтон, что Уильям должен был проснуться в течение пары часов, я попросил домовладелицу приготовить ему чай, поскольку с таким режимом сна и отсутствием должного питания — Уильям игнорировал пищу, забывая о ней напрочь — у него обязательно заболела бы голова, а крепкий сладкий чай помогал справиться и не с таким.       Покинув Глочестер-плейс, я направился в сторону Трафальгарской площади, недалеко от которой находился тот самый ресторан. Весь Лондон уже был украшен к празднованию Рождества, которое было одним из самых знаменательных дней в жизни каждого англичанина. Уильям не распространялся о своих мыслях насчет торжества. По сути дела, он не праздновал Рождество, потому что это был семейный праздник, а Адам, как правило, обитал в особняке за городом, предавался своей работе, присылая что Уильяму, что родителям подарки, не нанося личного визита. Как мне удалось выяснить из одного нашего разговора, Адам терпеть не мог Рождество, был совершенно не в духе каждый год двадцать четвертого декабря и старался никого не видеть. Уильям объяснил это тем, что Сочельник был днем, когда его брат проклинал всех святых за то, что смерть забрала у него любимого человека. Уильям не особенно распространялся о личной жизни брата, а потому все, что я узнал, было лишь имя и должность: инспектор Скотланд-Ярда Грегори Алистер, и на этом все.       До Рождества оставалось всего четыре дня. Естественно, я очень скептически относился ко всем религиозным праздникам, однако, не питал к ним отвращения. Так или иначе, раньше я был человеком, и смена сущности никоим образом не сделала меня тем, кто шипит на распятия и плюется ядом в сторону верующих. Пусть я и был радикально настроен против вездесущих религий и глупости, сопутствующей набожным людям, которые не умеют думать своей головой и решать вопросы самостоятельно, не опираясь на всякие писания, предпочитал возмущаться молча или кривиться, не делая того напоказ. Рождество в Англии стало светским праздником, еще одним поводом устроить шикарный прием или же провести время в компании друзей, родственников и добрых знакомых за сытным ужином. Если бы Уильям предложил подобным образом провести вечер, возможно, я бы не отказался. Дьявол, разве я вообще мог отказать Холту хоть в чем-то?       Добравшись до ресторана, я представился и прошел к столику, за которым уже сидела вдова Райнхольда фон Штосса. В ту минуту мне невозможно хотелось развернуться и просто уйти, потому что лишний раз встречаться с этой женщиной у меня совсем не было никакого желания, но, черт возьми, я вел переговоры даже с самыми жестокими варварами еще во времена своего правления, а теперь был готов бежать прочь от какой-то там графини, которой отказал. Пожалуй, она была бы сильно удивлена, зная, что в моей жизни было достаточно женщин, но в моей постели их не было еще с шестнадцатого века. Там побывали многие достопочтенные и не очень дамы, но все развлечения подобного рода были пресечены началом моих отношений с Вильгельмом. Ни разу не изменив ему с того самого дня, как он стал моим во дворце Сулеймана, я не собирался делать того и впредь. Я поздоровался с графиней, кивнув ей, и сел за стол, не будучи уверенным в том, каковы в Англии правила этикета и как следует себя вести в таких ситуациях. Хотя, признаться, я не особенно заострял на этом внимание, поскольку не был англичанином, не был вообще из этого века, а потому относился ко всему подобному с толикой безразличия.       Мы провели в молчании некоторое время, после чего я произнес:       — Миссис фон Штосс, я еще при нашей первой встрече сказал вам лично, без посторонних ушей, что вы можете не рассчитывать на какие-либо отношения со мной. Даже на дружеские.       — Это несущественно.       — Ваши письма, — начал я, но графиня меня перебила.       — Не более, чем уловка.       — Что вам нужно? — я был готов совершить нечто противозаконное — настолько меня раздражало ее лицо и отвратительная самодовольная усмешка.       — Самая малость, Джонатан. Сотрудничество, — она сделала глоток заказанного ранее вина.       — Какого рода?       — Я знаю, кто вы, мистер Уорренрайт, — она ухмылялась все шире и противнее, что у меня буквально чесались руки стереть это выражение, но ее слова заставили меня подобраться, словно бы графиня была врагом, готовым нанести удар. Впрочем, я был недалек от истины, — и ваша сила потусторонне-привлекательна.       — Что вы несете? — я попытался выпутаться из ситуации, из которой, кажется, не было выхода.       — Не играйте дурака, Джон, вам не к лицу, — она допила вино и отставила бокал, воззрившись на меня. — Вы — порождение Дьявола, и время для вас — ничто.       — Где я выдал себя? — лукавить не было никакого смысла, слишком уверенной она выглядела.       — Бедная танцовщица из Опера Гарнье. Вы были так голодны и так возбуждены, что не смогли сдержаться и выпили ее до капли, не заботясь о собственном инкогнито, — она тихо засмеялась. — Зато нам удалось вас найти.       — Нам? — я вздернул бровь. Этому жесту я научился у Уильяма.       — Не имеет значения. Вы узнаете, хотите того или нет, но ресторан не лучшее место для обсуждения подобного, — Эржебет фон Штосс хмыкнула и передернула плечами. — Если вы откажетесь от моего предложения о сотрудничестве — помощи в обретении вечной жизни, этой самой жизни лишится кое-кто чертовски вам дорогой.       — Значит, это вы прислали ту записку на румынском языке, — я сжал челюсти и, выдохнув, добавил, — вызнав о моем происхождении. Каким образом?       — Разве сложно прознать о чем-либо, имея связи? Все до отвратительного просто, Джонатан. Я знаю людей, которые повстречали вас в Вене и по дороге в Лондон. Сопоставив факты с вашей вымышленной биографией, было несложно прийти к выводу, откуда вы, в общем-то, взялись. Согласитесь, иначе вашего возлюбленного Уильяма постигнет не самая приятная участь.       — Вы угрожаете мне? — я готов был просто зашипеть. Мне не удавалось успокоиться. Когда дело касалось не только меня, но и Холта, во мне просыпался зверь, готовый до последнего защищать своего человека.       — Пока не начала, — графиня долго смотрела на меня, а потом, поднявшись, произнесла: — Так вы отказываетесь? — на моем лице отражалось все отношение к подобного рода предложениям о мнимом «сотрудничестве».       — Отказываюсь.       — Жаль, — она вновь усмехнулась. — Поспешите. Быть может, еще успеете.       — Успею к чему?       — К представлению! — графиня фон Штосс развернулась и покинула ресторан, оставив меня, озадаченного и разозленного, желающего разодрать ее в клочья, но, когда здравый смысл возобладал, я, оставив на столе деньги за вино, поспешил на Глочестер-плейс.       Пробираясь через толпу зевак, которых с каждой секундой становилось все больше и больше, я добрался до дома. Но дома больше не было. За час моего отсутствия наша с Уильямом квартира, охваченная пожаром, практически превратилась в пепелище.