Брикстонская петля

      — Могу открыть окно, — сказала Мелинда, выдыхая дымное облако первой затяжки и подтягивая к себе ноутбук. Джон Ватсон промолчал, и она восприняла это за согласие с тем, чтобы она курила в комнате.       Тело Холмс пульсировало энергией. Выброс гормонов оказался удовлетворительно щедрым. Она ощущала текущие по венам адреналин, эстроген, кортизол и эндорфин. Их доза была многократно меньше и значительно короче по действию, чем впрыск героина, но не имела тяжелых физических последствий, а потому была предпочтительнее. В голове наступила кристальная ясность, крепкие тиски боли и усталости разомкнулись вокруг головы, и Холмс наконец смогла действовать эффективно.       Занявшись сексом с Джоном Ватсоном, она преследовала сразу несколько равносильно значимых целей. Во-первых, ей нужно было убедиться в безопасности своего жилья. Если Мориарти следил за ней так же чутко и неотрывно, как в предыдущей квартире, достаточно было лишь раздразнить его подобным образом и ждать неуклонного следования одному и тому же паттерну — демонстрации своего незримого присутствия. Джим Мориарти не преминул сообщить Холмс о том, насколько она внешне на самом деле отличалась от его представлений о ней, о яблоке и о разговоре с братом — шансы на то, что он, имея прослушку на Бейкер-Стрит, промолчит в этом случае, были ничтожно малыми. Недолгая и несколько однобокая история их своеобразного общения характеризовала /moriarty/ упивающимся собственной значимостью и испытывающим потребность напоминать Холмс, что именно в нём сосредотачивался её неподдельный интерес. И если за квартирой наблюдали, едва ли столь однозначно проявленное внимание к Ватсону могло остаться без какого-либо комментария.       Во-вторых, Мелинде требовалось создать почву для возникновения лояльности у Джона Ватсона. По её собственной недальновидности и неосторожности он оказался слишком осведомленным и приближенным. Эту приближенность было опасно прерывать сейчас, когда границы угрозы Мориарти оставались для неё невидимыми. Эту приближенность оставалось лишь усилить.       В-третьих, ей требовалась подзарядка. Нужно было взбодриться и прочистить голову, и два пылких захода в сексе возымели требуемый эффект. Джон оказался отличным партнером: он не разменивался на лирические отступления вроде свиданий или прелюдий, очевидно обладал достаточным опытом и руководил всем сам, отчего Холмс не пришлось принуждать себя к проявлению какой-либо инициативы. И в отличие от большинства предыдущих партнеров не обошелся Мелинде ни в фунт. Это стоило взять на заметку.       Холмс сунула сигарету в угол рта, открыла ноутбук, спешно сверилась с входящей корреспонденцией, чтобы убедиться, что от /moriarty/ не приходило вестей, и принялась за работу.       — Тебе не идет имя Розамунд, — тихо проговорил Ватсон, и она оглянулась на него через плечо. Он лежал на её кровати, подсунув под голову комок из одеяла, потому что она забрала единственную имеющуюся у неё подушку, и раскинув руки в стороны. Его голая фигура была длинной и поджарой; отчетливый рельеф мышц таял по мере расслабления, но спортивная подтянутость оставалась заметной. На правом бедре был большой искривленный шрам, свежий и взявшийся бурым рубцом.       — И Мелинда тоже не идет, — продолжил Джон. Она отвернулась и передернула плечами. Своё первое имя она ненавидела с детства, со своим вторым именем свыклась, и никогда не примеряла, какое из них шло бы ей лучше. Мелинда и не видела критериев, по которым можно было судить о чем-то подобном касательно имени.       — А Шерлок подходит, — добавил Ватсон и удивленно хмыкнул. — Сколько тебе лет?       — Тридцать один. Ты мне мешаешь.       — Мне уйти?       — Нет. Но молчи.       Воцарилась тишина, и в ней, нарушаемой лишь редким отдаленным постукиванием посуды миссис Хадсон, Холмс проработала несколько часов. Обнаруживать свою находку в квартире до окончательного установления, велась здесь слежка или нет, она не решалась, а потому заняла себя отслеживанием местонахождения своих бездомных осведомителей и проверкой, не засветился ли выданный кому-то из них мобильный в районе места ночного убийства. Затем сверилась с последними передвижениями и действиями Далси, потом проверила, где находился Грегори Лестрейд и отправила ему короткое сообщение:       «Набережная Виктории. Через час»       Когда она отвернулась от ноутбука, комната вокруг оказалась контрастно черной, полностью погруженной во тьму, и Холмс потребовалось несколько минут, чтобы глаза адаптировались и она смогла рассмотреть Джона Ватсона. Он уснул рядом с ней, подтянув из комка одеяла из-под головы край и укрыв им плечо. Лицо было спокойным, дыхание тихим и глубоким — никакого бормотания или храпа. Мелинда потянулась и ткнула его кулаком под ребра.       — Ватсон!       Он дернулся и нахмурился прежде, чем проснулся и открыл глаза, но как только поднял веки и сконцентрировал сонный взгляд на Холмс, глуповато улыбнулся и хрипло выдал:       — Привет.       — Дай мотоцикл.       Джон фыркнул и ответил коротко:       — Нет.       — Мне нужно для дела, — сообщила Мелинда и всмотрелась в его выражение лица. То не сменилось, сохраняя нелепый довольный оскал. Она испробовала новый аргумент: — Я умею водить.       — Сказал же: нет!       Он привстал, достал из-под головы одеяло и принялся сосредоточено его разворачивать, укрываясь.       Объективных причин настаивать на мотоцикле у Холмс не было: она не относила себя к фанатам такой езды, в дождливую погоду по вечернему толкающемуся Лондону куда комфортнее было бы поехать на такси, а быстрее — на метро. Но Мелинде хотелось ощупать, насколько много Джон теперь был готов ей позволить.       — Пожалуйста, — сказала она, и Ватсон замер. Он в притворном, преувеличенном удивлении округлил глаза и перевел взгляд с одеяла на неё.       — Тебе знакомо это слово? Вот так новость. То есть, ты знаешь не только его звучание, ты понимаешь его значение и осознаешь контекст, в котором оно используется. То есть, это твоя принципиальная позиция — быть невежливой хамкой?       Времени выслушивать это у Холмс не оставалось, и вместо ответа на риторический вопрос, единственной целью которого была попытка то ли образумить её, то ли зацепить, она с напором позвала:       — Джон!       Он улыбнулся ещё шире и снова занялся одеялом.       — Скажи это снова.       — Что?       — Повтори, чтобы я убедился, что мне не послышалось и не приснилось.       — Пожалуйста.       — Пожалуйста — что?       — Пожалуйста, Джон, дай мотоцикл.       Ватсон укрылся, закинул руки под голову, закрыл глаза и блаженно протянул:       — Ох, как же чертовски хорошо это звучит, Шерлок.       Две из трех целей были успешно достигнуты. Результат в эксперименте по расположению Ватсона к себе Холмс нашла более, чем удовлетворительным. Она закрыла ноутбук, лишая комнату единственного источника своеобразного освещения, и на ощупь отыскала пачку сигарет. ***       Ему очень хотелось спать — бессонная ночь накануне и сильная усталость лишали его сил и желания шевелиться, но лежать в кровати Холмс в её спальне без неё самой Джону Ватсону почему-то было неуютно. Она торопливо оделась в темноте, всё же добилась от него ключей от «Бонневиля» и в очередной раз за сутки стремительно ушла. Джон остался один. Какое-то время он провел в спальне Мелинды, подбив поудобнее подушку, хранящую горький сигаретный запах, и пытаясь снова задремать, но безуспешно. Потому поднялся и оделся, заглянул в ванную комнату Холмс — одинокая зубная щетка на углу раковины и опрокинутая бутылка геля для душа просто на дне ванной — и закрыл краны, наконец прекращая многочасовой непрерывный поток воды, а затем вышел на кухню. Он описал несколько растерянных кругов вокруг неё, не понимая: он был голоден, хотел помыть посуду или подняться к себе, помыться и завалиться в кровать. Ватсон испытывал какое-то странное сочетание полнейшего физического опустошения и эмоциональной переполненности. Ему будто хотелось подпрыгивать от радости, но не было сил это делать.       Джон как раз взял с плиты чайник, чтобы наполнить его и закипятить, когда услышал на лестнице осторожные шаги.       — Доктор Ватсон! — раздался звонкий голос миссис Хадсон. — Это я. Вы там одеты? Могу я войти?       Он негромко вздохнул, борясь с внезапно возникшим желанием ответить отказом — ему отчасти было стыдно, отчасти не хотелось компании — и сказал:       — Да, конечно, входите.       И, оттягивая время, когда нужно было повернуться, посмотреть на хозяйку дома, безусловно, слышавшую абсолютно всё, и заговорить с ней, повернул кран. Вода с оглушительным металлическим плеском потекла в чайник. Джон наполнил его до самых краев, затем старательно разжег огонь на плите, затем очень осторожно опустил на него чайник, и лишь потом оглянулся.       Миссис Хадсон стояла в двери, ведущей с лестницы прямо в кухню, держала в руках тарелку с пирогом и мягко улыбалась.       — Вот, я принесла Вам подкрепиться. Сама только что испекла — сливовый пирог.       Джону казалось, что она пришла, чтобы отчитать его или пригрозить, и не хотел сейчас быть втянутым в подобный разговор, но въевшаяся в подкорку вежливость взяла верх и он предложил:       — Хотите чаю, миссис Хадсон?       — Да, благодарю.       Она пружинистым шагом пересекла кухню и вошла в гостиную. Сдвинула на столе нагромождения вещей Холмс и поставила туда пирог, подняла с пола влажное полотенце, встряхнула его, распрямляя, и повесила на спинку одного из стульев. Вернувшись на кухню, по-хозяйски достала со шкафа два блюдца и вилки. Джон наблюдал за движениями её небольших аккуратных рук, покрывшихся первыми рыжеватыми пятнами старения, с кроваво-красными прямоугольниками ногтей, и неожиданно для себя самого выдал:       — Расскажите мне о Мэл.       Миссис Хадсон подняла на него взгляд и улыбнулась.       — А что Вы уже о ней знаете, дорогой? — осторожно поинтересовалась она. И Джона снова неприятно укололо что-то вроде обиды и даже ревности от того, как последовательно и упрямо люди, приближенные к Холмс, оберегали её от него, будто он был какой-то неоспоримой угрозой.       — Ну… я знаю, что ей тридцать один, и что она частный детектив, консультирующий Скотланд-Ярд, — Джон боролся с просочившимся в голос раздражением. Он добавил: — Познакомился с Грегори Лестрейдом.       — Инспектором, — кивнула с пониманием миссис Хадсон.       — Да. Знаю, что… — он сделал короткую паузу, собираясь с мыслями и фильтруя, что он мог говорить вслух, а о чем рассказывать не стоило. Например, о курении прямо в квартире, о том, что она — тот самый Шерлок, о том, какая она на вкус и на ощупь, какая податливая в сексе, и какой у неё сильный, точно поставленный удар. Джон едва не болтнул о том, что ему было известно её полное имя, но вовремя сдержался. Ему вспомнился визит Майкрофта Холмса и слова Мелинды о том, что её первое имя было известно очень тесному кругу людей, — в который с того момента входил и сам Ватсон — и что миссис Хадсон в их число не была включена. Джону с трудом верилось в то, что гувернантка, проработавшая в доме Холмсов полтора десятка лет с младенчества Мэл, могла не знать её полного имени, но предпочел не проверять это и не выдавать тем самым информацию. Если Мелинда по какой-то причине всё же предпочитала молчать о своём первом имени, Джон тоже выбирал молчание.       В том же разговоре — и Ватсон понял это только сейчас, с некоторым холодящим удивлением — среди посвященных в тайну первого имени Холмс не назвала своих родителей. А ведь они-то, конечно, не знать его не могли — они его и выбрали.       Джон вслух сделал осторожное предположение:       — Её родители умерли?       Миссис Хадсон скорбно поджала губы и сокрушенно кивнула.       — Да, — сказала она с ощутимо поубавившейся звонкостью в голосе. — Подождите одну минуту, доктор.       Она отложила блюдца и привычной пружинистой походкой ушла вниз, а когда вернулась, несла в руке небольшую глянцевую фотографию.       — Вот, — сказала она и протянула её Джону. — Это снимал мистер Хадсон осенью 1989-го.       На фото был запечатлен солнечный осенний день. Просторный пологий луг с желтеющей короткой травой, в отдалении сзади — массивный каменный дом с белыми оконными рамами, широким крыльцом, черепичной крышей и несколькими нацеленными в небо дымоходами; наполовину оплетенный покрасневшим диким виноградом. На подъездной дорожке стоял невысокий темный автомобиль с длинным капотом и низкой крышей, похожий на «Ягуар»-кабриолет восьмидесятых. В кадре было пятеро человек, стоящих по отдельности и жмурящихся против солнца: двое детей, двое женщин и один мужчина с раскрытым ружьем в руке.       — Мэл здесь два года и десять месяцев. Вот она, у меня на руках, — пояснила миссис Хадсон и указала на маленькую девочку в ярком полосатом платье, подхватившую рукой прядь завитых темных волос, с выражением лица, застывшим в невнятной гримасе — то ли преддверии улыбки, то ли плача. Женщина, держащая её на руках, была молодой, с короткой, но объемной стрижкой, в светлых джинсах с высокой талией по моде тех времен, кроссовках и широкой белой футболке. В овале её лица, тепле выражения и улыбке легко узнавалась миссис Хадсон.       Немного впереди стояла невысокая женщина с туго стянутыми в низкий хвост очень темными волосами, в беспокоящейся на ветру легкой юбке и рубахе с открытыми руками. Линия её плеч и шеи имела что-то схожее в остроте и бледности с Мелиндой.       — Это миссис Мари-Луиз Холмс, мать. Гордилась своими французскими корнями, была утонченной во внешности, выборе одежды и манерах, но имела стальную хватку бульдога в вопросах воспитания детей и работе. Вот это, — миссис Хадсон перевела палец на высокого тучного мальчишку с старательно зачесанными назад темными волосами и в не в пору тесной школьной форме — сморщившихся на коленях брюках и растянувшемся вокруг живота свитере. — Майкрофт Холмс. Ему тогда было почти одиннадцать. Он вернулся после первых двух месяцев в частной математической школе, уже опережая программу на несколько лет. И это, — пояснила она, показывая на стоящего впереди всех высокого поджарого мужчину с русыми взъерошенными волосами и продолговатым овалом открытого лица, держащего перед собой заломленное для перезарядки охотничье ружье. Он был обут в высокие сапоги, одет в узкие брюки-хаки и белоснежное поло — небрежно расстегнутые пуговицы и по-мальчишески поднятый воротник. — Эдвард Холмс. Происходил из старинного знатного английского рода. Это его семейству принадлежала усадьба в Дартфорде, где Мелинда родилась и выросла. Начал с низкого офицерского звания в Британской армии в шестидесятых, участвовал в войне против ИРА, а в восьмидесятых уже создал для себя пост, который сейчас занимает Майкрофт — что-то вроде особого военного и дипломатического советника кабинета министров и Её Величества в вопросах внутренней и внешней безопасности. Именно его стараниями в 1998-м подписали Белфастское соглашение и прекратили конфликт в Северной Ирландии. Был удивительно мягким человеком в быту и ласковым отцом.       Джон перевел взгляд со снимка на миссис Хадсон. Та стояла рядом с ним, заглядывая в фотографию, и взгляд её казался невидящим, затуманившимся воспоминаниями, а уголки подведенных губ грустно опустились. Ватсон снова посмотрел на фото. Запечатленная на нём миссис Хадсон — сколько ей тогда могло быть? Тридцать? — ещё не знала, что овдовеет, что будет жить в требующем ремонта тесном доме у Риджентс-Парка, что круглолицая девочка у неё на руках вырастет в нелюдимую остроугольную Шерлок, курящую в постели и получающую удовольствие от расследования серийного убийства.       — Эдвард и Мари-Луиз Холмс погибли в начале двухтысячных в авиакатастрофе, — сообщила миссис Хадсон после паузы. Ватсон посмотрел на неё и перехватил её необычно остекленевший взгляд.       — Для Мэл и Майкрофта это, вероятно, было ударом, — ответил он рефлекторно. Миссис Хадсон тряхнула головой и невесело усмехнулась.       — Мэл и Майкрофт… особенные люди, дорогой. По ним сложно определить их эмоции, — она протянула руку за фотографией и добавила. — Если они способны на эмоции в принципе. Для меня это до сих пор загадка.       На плите за их спинами, посвистывая, закипел чайник. ***       Когда Мелинда Холмс протолкалась по Уайтхолл-Плейс и возле отеля «Коринтия» свернула на набережную Виктории, Грегори Лестрейд уже ждал её на привычном месте под опорой пешеходного моста. Он устало оперся локтем о низкий потертый трансформаторный ящик, наклонившись всей долговязой фигурой, и с силой, болезненно морщась, потирал шею и затылок. Рядом с его локтем на ящике стояло два закрытых стакана кофе.       Мелинда заехала на тротуар, перехватив удивленный взгляд Лестрейда, прокрутила ключ, заглушая мотор, и по инерции прокатилась вперед несколько метров.       — Серьезно? — вскинув брови и стараясь перекричать шум катящихся под мостом машин, спросил Лестрейд. — Мотоцикл? С каких пор ты ездишь на мотоцикле?       — С недавних, — ответила глухо Мелинда. В спине и, особенно, ногах ощущалась щемящая усталость. Ездить на «Бонневиле» самостоятельно оказалось непросто, особенно на низких скоростях и во время остановок — ей едва хватало роста и сил удерживать мотоцикл вертикально. Она дважды безуспешно мотнула ногой в поисках металлической ножки прежде, чем наконец смогла её подцепить и выставить.       — И выбрала эту развалюху? — подойдя к ней и подхватив кофе, не унимался Лестрейд.       Холмс оперла «Бонневиль» на узком заплеванном пятачке между опорами ступеней, ведущих с набережной на мост, и, сперто выдохнув, ответила:       — Это не мой. Это Джона.       Выражение лица инспектора вмиг ожесточилось: брови сдвинулись на переносице, образовывая глубокую тень, падающую на глаза, нос словно заострился, губы поджались, стиснулись зубы и оттого выпятилась нижняя челюсть. Холмс едва перенесла сотрясающуюся от усталости и напряжения ногу над мотоциклом, встала перед Лестрейдом и окинула его взглядом.       — Джона? — переспросил он. — Доктора Джона Ватсона? Твоего нового соседа?       Под глазами залегли глубокие серые тени усталости, в шее и голове растекалась боль от безуспешной попытки подремать на диване в кабинете. Глаза были мутно уставшими покрасневшими, всё лицо взялось нездоровым румянцем, руки едва различимо подрагивали. От всего выпитого кофе у Лестрейда очевидно подскочило давление — после ночного выезда он так и не смог отдохнуть и пытался отыскать бодрость в разбавленном сливками и сахаром кофеине.       — Верно, — кивнула Холмс больше своим наблюдениям, чем в ответ на вопрос Грегори, и добавила: — Можно твой телефон?       Он протянул ей один из стаканов — горячие картонные стенки того пробудили неприятное жжение в ладони — забрался под пальто в карман брюк, выудил оттуда мобильный и безропотно подал Мелинде. То был уже несколько лет неизменный смартфон, устаревший на несколько поколений, с косой трещиной в верхнем углу экрана. Но на нём оказался новый чехол. Из добротной, качественно отделанной натуральной кожи, без каких-либо тиснений, надписей или значков. Чехол такой очевидно высокой стоимости едва ли мог быть подарком от коллег — в Скотланд-Ярде на подарки скидывались скупо и выбирали что-то шуточное, бесполезное; друзья подобные вещи также не дарили; такую заботу о личной технике обычно проявляли лишь близкие родственники. Холмс прокрутила телефон, заметно потяжелевший в чехле и приобретший приятную шероховатость, в пальцах. Подарок от жены, очевидно. Выбранный торопливо, возможно, в последний день, безо всяких усилий, не персонализированный, но достаточно дорогостоящий, чтобы откупиться от слабых угрызений совести — такое могла подарить лишь бесповоротно охладевшая супруга.       Они молча поднялись на мост, разминаясь на узких ступенях с другими прохожими, несущими над собой блестящие от влаги купола зонтов. С мутных вод реки остро дуло пронизывающей сыростью. Город по оба берега мерцал огнями под черным вечерним небом, по набережной толкались белая и красная ленты автомобильных фар. Лестрейд и Холмс прошли приблизительно до середины и остановились. Грегори достал пачку сигарет, подал одну Мелинде и учтиво заслонил от ветра протянутый ей огонёк зажигалки, затем закурил сам.       — Ну, валяй, что… — заговорил он, облокачиваясь о поручень, но оторопело замолк, когда Мелинда, широко замахнувшись, швырнула его телефон в Темзу. Растерянный взгляд инспектора с долю секунды проследил за полётом мобильного, а когда тот стремительно уменьшающейся точкой упал в воду, уперся в лицо Холмс. Она передернула плечами, предупреждая ответом последовавший бессмысленный вопрос:       — Ты окончательно рехнулась, что ли?       — Ой, — произнесла она сухо. — Извини, уронила.       — Мэл, что за херь ты вытворяешь?       Говорить Лестрейду о прослушке и Мориарти Мелинда не собиралась, а потому, посчитав инцидент исчерпанным, перешла к тому, ради чего приехала. Между ней и Грегори давно была установлена договоренность, по которой Холмс получала безграничный доступ ко всему, что ей требовалось для расследования, а Лестрейд получал лучшие во всём королевском полицейском управлении показатели раскрываемости.       — Дело непростое, потому у меня совсем немного информации.       Но вместо слушать её, Грегори вопреки всякой логике, едва не опрокинув свой кофе, резко перегнулся над перилами, всматриваясь в темную неспокойную реку, будто мог рассмотреть пошедший ко дну телефон и собирался за ним прыгнуть.       — Только один размытый снимок.       — Снимок? — переспросил Лестрейд, отталкиваясь от поручня так же порывисто, как на него навалился, и оборачиваясь к Холмс. — Фотография подозреваемого?       Холмс зажала в губах сигарету, подцепила из кармана свой мобильный, открыла сделанный с видеозаписи наблюдения в ночном автобусе скриншот и обернула экраном к инспектору. Он всмотрелся в изображение, наклоняясь вперед и близоруко хмурясь. На лице инспектора отображались его снотворно медленные мыслительные процессы. Холмс скривилась. Она надеялась, Грегори понимал очевидное: информации, полученной от ночных свидетелей, и этой фотографии было недостаточно, чтобы установить личность убийцы. Давать ориентировку на этого человека патрульным и в СМИ сейчас было бессмысленно — найти его не получится, удастся лишь его спугнуть.       — Он остался неудовлетворенным, — сказала Мелинда, когда Лестрейд поднял взгляд с телефона на неё. — Этой ночью он не получил того, что хотел, а потому снова выйдет на охоту намного быстрее, чем через три недели.       — Ещё один труп? — с чем-то обреченным в выражении лица и тоне спросил инспектор.       Холмс кивнула. Ей нужна была ошибка душителя, которую не мог или не успел бы исправить Мориарти. Не вмешайся он в этот раз, сейчас, вместо стоять посередине пешеходного моста Хангерфорд, Грегори Лестрейд допрашивал бы арестованного убийцу в участке. Но /moriarty/ вёл свою игру, подчищая за брикстонским маньяком те пока малые оплошности, которые он совершал. И с этим приходилось считаться.