Брикстонская петля

      Всё пошло своим установившимся за месяц чередом. Джон заснул в своей спальне и не слышал, когда вернулась Холмс, только на утро обнаружил ключи от мотоцикла на своём письменном столе. И несколько последующих дней почти не видел Мелинды. Она работала по ночам и отсыпалась днём, неподвижной безмолвной статуей восседала в кресле у камина, заслонившись ноутбуком и наушниками, пряталась за запертой дверью своей комнаты и изредка выходила из дому.       Казалось, будто ничего не произошло, и чем больше Ватсон думал об этом, тем отчетливее понимал, что ожидать от Холмс каких-либо перемен в поведении или отношении к нему не приходилось. И к собственному удивлению обнаруживал в себе спокойное принятие этого.       В субботу заявился Майкрофт. Он поднялся в гостиную, сопровождаемый процессией из двух своих охранников и миссис Хадсон. Джон как раз обедал, Мэл ещё спала.       — Добрый день, доктор Ватсон, — громко объявил о своём появлении Майкрофт. В незастегнутом темном шерстяном пальто он казался похожим на округлый бочонок, который весьма безуспешно пытались втиснуть в прямоугольный ящик. Выстукивая по полу своим резным зонтом обрывистый ритм, он прошелся по гостиной, внимательно осматриваясь и хмурясь, заглянул на кухню, а затем недовольно изрёк: — М-да, очередной гадюшник.       — Я бы попросила, — скрещивая на груди руки и поджимая обильно накрашенные губы, сказала миссис Хадсон. Она остановилась в двери, преграждая своей невысокой сухой фигурой вход охранникам, и выглядела непривычно рассерженной.       — Ох, бросьте, — тряхнув головой, отчего по пухлой шее, тесно подхваченной воротником, пошла волна, парировал Майкрофт. — Вы сделали большую глупость, пустив её сюда. И Вы сами это знаете. Она превратит дом в проходной двор для всякого сброда и…       — Майкрофт Холмс! — строго отрезала миссис Хадсон, зловеще понизив голос и насупившись.       Майкрофт оторопело замолк. Джон Ватсон едва сдержался, чтобы не хохотнуть. Сейчас старший брат Мелинды вовсе не походил на того всесильного М, отождествляющего собой правительство, которым его описывала Холмс. Он словно укоротился и скукожился до одиннадцатилетнего мальчишки в тесной школьной форме с фотографии миссис Хадсон.       — Это твоя сестра, — тем же твердым тоном напомнила она. — Поубавь обороты.       — Как Вы заговорите, когда она сорвется, миссис Хадсон? — ядовито процедил Майкрофт.       — Всё под контролем.       — Неужели?       — Что тебе нужно? — встрял хриплый голос Мелинды, и все обернулись. Дверь её спальни оказалась приоткрытой, и в узкой темной щели показалось её заспанное лицо, взлохмаченные волосы и плечи, обернутые одеялом.       — Сегодня я приглашен на неформальный ужин к госпоже премьер-министру, — деловито сообщил Майкрофт. — Заехал узнать, как продвинулось дело по Мориарти. Чем я смогу порадовать Терезу?       Мэл смерила брата холодным острым взглядом, ответила коротко:       — Ничем, — и захлопнула дверь.       В понедельник вечером Джон вышел на ночную смену и большую её часть провёл в обходе нескольких отделений, поскольку оказался единственным дежурным врачом на целое крыло, ответственным за полсотни стационарных пациентов. К полуночи он оказался вымотанным настолько, что едва не уснул прямо над своим поздним ужином. Он сидел, откинувшись на спинку стула и протянув под стол ноги, лениво помешивая вилкой еду в пластмассовом контейнере, рассуждая над приглашением Мэри Морстен.       Её дежурство закончилось вечером, аккурат когда начиналось дежурство Ватсона, и медсестра подкараулила его у врачебной ординаторской приемного отделения.       — Знаешь, мне по знакомству вполцены достались два билета на шоу «Карнавал Комедий» на эту пятницу, — сказала она, немного теряясь. — Не хочешь составить мне компанию?       Джон смотрел на неё сверху вниз и думал о том, что верил Холмс — её наблюдательности и точности её выводов; касательно очень многих вещей она оказывалась исключительно права. И касательно Мэри Морстен тоже ей верил. Хотя ещё на прошлой неделе был убежден, что, во-первых, неплохо разбирался в женщинах, а так, во-вторых, считал общение с Мэри равномерным в проявлении симпатии друг к другу. Но вечером пристально всмотрелся в Морстен и увидел, о чем говорила Холмс: Мэри заискивающе заглядывала ему в глаза, её губы были растянуты в полуулыбке, отчего лицо приобретало мягкое, теплое выражение, но по-настоящему улыбалась, обнажая зубы, только когда улыбался сам Джон. Ещё на прошлой неделе он, возможно, принял бы это приглашение, посчитав, что смог бы обернуть его хорошо проведенным временем, но не свиданием. Но вечером понедельника осознавал, что само лишь его согласие уже даст Мэри напрасную надежду на что-то значительно большее.       — Спасибо, — ответил он ей у ординаторской. — Давай я сначала сверюсь с графиком дежурств — буду ли я свободен. Скажу тебе позже, ладно?       И все последовавшие после того короткого разговора часы он провел в размышлениях над тем, как вежливо и правдоподобно отказаться, ведь вся пятница, её вечер и следующая ночь были у него выходными. И Мэри, похоже, было это известно.       Закончив с ужином, Ватсон встал, потянулся всем телом до хруста в суставах и легких спазмов в одеревеневших мышцах и отправился за кофе. Он как раз поравнялся с автоматом, когда в кармане его халата ожил телефон. Его вызывали к пациенту. Резко крутнувшись на пятках — его кроссовки издали истошный резиновый скрип по линолеуму — Джон, прихрамывая, торопливо зашагал в приемное крыло.       То было тесно заставленным мебелью и техникой ярко освещенным помещением с низким, давящим потолком, без окон, но со множеством дверей. По центру здесь находился сестринский пост с высокими приемными стойками, компьютерами, стопками бумаг и множеством телефонов. По периметру вокруг поста располагался десяток коек, оборудованных всем необходимым для осмотра, оказания первой помощи и реанимации, разделенных между собой тонкими простенками и с одернутыми в сторону тканевыми занавесками. Почти все пустовали.       В больнице Святого Варфоломея приемное отделение редко было настолько спокойным. За месяц работы здесь Ватсон ни разу не видел все койки этого крыла свободными, а персонал расслабленным. Куда привычнее здесь был хаос, десятки сплетающихся воедино голосов, стонов, кашля, плача, писка аппаратов; очереди из пациентов на каталках, выстраивающиеся в коридорах и долгие часы ожидания приема для большинства из них.       У койки с новоприбывшим пациентом, к которому и вызвали Ватсона, собралось целое столпотворение. Среди нескольких медсестер в однотонных пижамах и с надетыми поверх них целлофановыми передниками затерялось трое парамедиков в темно-зеленых формах и двое полицейских в светоотражающих куртках и низко натянутых на лбы фуражках. Один из патрульных поверх голов медиков заглядывал на происходящее и бубнил что-то в рацию, второй со скучающим видом оглядывался, зевая и помахивая из стороны в сторону объемным прозрачным пакетом, в которые часто складывали вещи пациентов. Внутри пакета Джон рассмотрел остроконечные очертания каблуков и мех, перепачканный во что-то темное, скользкое, прилипающее подтеками к пакету изнутри.       Ватсон протиснулся мимо офицеров и встал у обтянутых дымчатым капроном стоп пациентки.       — Что тут? — спросил он громко, ни к кому конкретному не обращаясь и цепким, выискивающим видимые повреждения взглядом описывая потерпевшую.       Для быстрого доступа к возможным травмам ещё в скорой с неё сняли или срезали большинство одежды, а потому теперь Ватсону открывался вид на её длинное, довольно прочно сбитое тело. Разодранные на коленях колготки и лежащие поверх образовавшихся на них ран пропитавшиеся кровью лоскуты стерильных повязок, грязные мазки на коже живота, подсыхающие капли бурой крови на груди и ключицах; перепачканные чем-то темным, скатавшимся в комки, похожим на слякотную грязь, руки. Вокруг шеи был плотно закреплен жесткий воротник, фиксирующий возможные повреждения шейных позвонков. На лицо была надета запотевающая с каждым выдохом кислородная маска, подключенная к продолговатой металлической колбе баллона с жирной надписью «Кислород», лежащей на носилках просто рядом с пациенткой. Её лица почти не было видно под лежащими поверх правых щеки и глаза повязками, просочившимися кровью. Волосы, также пропитавшиеся алой жидкостью, прилипли ко лбу.       — Молодая женщина двадцати-двадцати пяти лет — имя и точный возраст не известны, — заговорила одна из доставивших её парамедиков. — Множественные ушибы. Была найдена прохожими на обочине дороги, им неизвестно, что произошло: была сбита машиной, выброшена из неё на ходу или избита. Сознание нестабильно — попеременно приходит в себя и отключается. Пульс частый, артериальное давление ниже восьмидесяти, остро реагирует на боль в левом подреберье, нащупывается вздутие передней брюшной стенки.       Ватсон внимательно вслушивался в этот голос, пытаясь протиснуться между медсестер ближе к пациентке, и в какой-то момент все посторонние звуки, случайные толчки задевающих его рук и ног в тесном пространстве перестали отвлекать. Он сосредоточился на том, что следовало сделать в первую очередь — оценить характер и тяжесть повреждений.       — Множественные мелкие рваные травмы лица и головы, — продолжала парамедик. — Рассечена бровь, разорвана щека, возможен перелом челюсти. Внешнее кровотечение необильное.       Кожа пациентки под размазанной по ней кровью и грязью выглядела серой, слишком нездорово бледной. Внутреннее кровотечение вследствие ушиба или разрыва внутренних органов, черепно-мозговая травма, кровоизлияние в мозг — все эти пункты к срочной проверке проносились в голове Джона.       — Так, ладно, — сказал он, дослушав. — Быстро заканчиваем первичный осмотр, затем перекладываем её с носилок скорой на койку, укрываем для сохранения тепла, берём кровь на определение группы для переливания, везем на томографию. Всё ясно?       Ответом ему было молчание, означавшее отсутствие возражений или вопросов. Предельная загруженность больницы пациентами кроме множества отрицательных сторон имела некоторое положительное влияние на персонал — их действия доводились до совершенного автоматизма.       Ватсон протянулся над пациенткой к упаковке перчаток на тележке по другую сторону койки, когда заметил, как её перепачканные и исцарапанные пальцы вздрогнули, сжались в кулак, и рука слабо приподнялась. Он оглянулся на её лицо и заметил едва проглядывающий из-под опухших век расфокусированный взгляд. Правый глаз оказался непроглядно бурым от залившейся в него крови.       — Мисс? — низко наклонившись к лицу пациентки, позвал её Джон. — Мисс, Вы меня слышите? Вы в больнице, и…       Она дотянулась до надетой ей на нос и рот маски, и вялыми, не слушающимися пальцами попыталась её стянуть.       — Хотите мне что-то сказать?       Пациентка попыталась кивнуть, насколько это позволял жесткий воротник вокруг её шеи, и что-то едва различимо промычала. Ватсон подцепил изогнутую пластмассу маски и приподнял, склоняясь ещё ниже. Вторая попытка пациентки заговорить обернулась слабым хрипом. Она облизнула пересохшие, покрытые кровоточащими трещинами губы, сглотнула, поморщившись, и попробовала снова.       Ватсон расслышал только шипение и протяжное «н-н-н».       — Что?       — Дж… о-он-н. Джон. Ты… М-м… Мэл.       Он ощутил, как на его затылке вдруг образовалось что-то ледяное и острое, побежавшее по шее на спину холодными тревожными мурашками.       — Далси? ***       Холмс задремала довольно рано относительно своего привычного графика — едва наступила полночь. Она ощущала небезопасную близость хорошо ей знакомого уныния. Обычно оно, разрушительное, уволакивающее её в вязкий наркотический плен, приходило во время затишья, но сейчас сопровождало ступор в проводимом расследовании.       Мелинда исчерпала все имевшиеся у неё способы сдвинуться с мертвой точки, но результат был одинаково нулевым. От Мориарти за неделю так и не пришло вестей, а так Холмс допустила, что слежки внутри самой квартиры без вносимых извне устройств — вроде телефона Майкрофта — не проводилось. Она тщательно поработала над имевшимся у неё снимком подозреваемого, максимально возможно очистила его от помех и детализировала, прогнала полученное фото по всем базам, распространила среди бездомных, мобилизованных на расследование, — и ничего. Она так долго и так внимательно всматривалась в нечеткое лицо на скриншоте, что то начало ей мерещиться повсюду и даже сниться, но с реальным человеком так и не соотносилось.       Это был безнадежный тупик. И Мелинда всё чаще косилась в сторону своей заначки.       Заново и заново прокручивая в голове всё, что она уже сделала, в напрасной попытке найти упущенный действенный способ, она распласталась на своей кровати и вскоре забылась неспокойным, удушливым сном.       Из него её резко выдернул телефонный звонок. Холмс открыла глаза и уставилась в темноту, чью непроглядность нарушало холодное свечение ожившего мобильного. Не глядя, нащупав его где-то рядом с собой на матрасе, она поднесла трубку к уху и хрипло ответила:       — Говори, Лестрейд.       Но из динамика вопреки предположению, сделанному ею на основе многолетнего опыта, донесся совершенно другой голос:       — Это Ватсон.       Мелинда раздосадовано выдохнула.       — Я сплю. Что-то важное?       — В такое время звонят, только чтобы сообщить что-то важное, — недовольно проскрипел Джон. Холмс закатила глаза этому его беспрестанному стремлению её поучать и отпустила телефон — тот упал на подушку — отдаляя и приглушая голос соседа.       — Ты поймал убийцу?       Запала короткая пауза замешательства, и когда Ватсон заговорил, тон его был ещё резче:       — Тебя беспокоит только это?       — Да.       Джон на обратном конце телефонной связи снова замолчал, доводя Холмс до острого желания сбросить вызов, если он немедленно не перейдет к сути и не даст ей уснуть.       — Черт бы тебя побрал, Мэл, — процедил он злобно. — Есть в тебе хоть что-то человеческое? Тебя хоть порой заботят люди, которым ты небезразлична?       — Это ты о себе?       — Это я о Далси.       Звучание её имени натянуло внутри Холмс струну настороженности. Она резко спохватилась в кровати, сев и напряженно выпрямившись. Взяла мобильный и с силой прижала к уху.       — Пятнадцать минут назад скорая доставила её в приемное отделение в Бартсе. На неё напали. Она в тяжелом состоянии.       Мелинда едва не зарычала обобщенной расплывчивости выбранных Ватсоном формулировок. Сотрясания воздуха вхолостую без практически применимой конкретики Мелинда не выносила. Тем более, когда Джону хватало докторской квалификации описать ситуацию достаточно точно.       Вместо деталей, которых Холмс ждала, Ватсон снова протяжно вздохнул и осведомился:       — Ты даже не спросишь, как она?       — Ты уже сказал — в тяжелом состоянии. Мне нужно её увидеть.       — Сейчас нельзя. Я готовлю её к операции.       — Сфотографируй её.       — Что?!       — Мне нужен общий план и её травмы по отдельности при хорошем освещении.       — Да иди ты к черту, чокнутая! — Вдруг взревел Ватсон, и Мелинда неосознанно дернулась в сторону от телефона. — Я тебе о том, что Далси едва жива, а ты…       — А я, — повысив голос, чтобы перекричать взбесившегося Джона, оборвала она. — Тебе о том, что сейчас ночь на вторник; Далси — проститутка, подходящая под типаж брикстонского душителя, а он голоден и зол. И если напал он, то я не могу за эту зацепку не ухватиться. Так что избавь меня от своего праведного гнева и пойди сделай фотографии.       И прежде, чем он успел бы возразить, Холмс сбросила вызов и, спешно отыскав номер Лестрейда, набрала его. Ей нужен был полицейский отчет о произошедшем. Слушая тянущиеся прямо ей в завертевшийся шестеренками мозг гудки, Мелинда сползла с кровати и принялась спешно одеваться. ***       Операция продлилась три часа, значительную часть которой заняло ожидание вызванного из дому пластического хирурга. У Далси был длинный разрыв по линии правой брови и несколько рваных ран на щеке, требующих деликатной работы лицевого специалиста. Сами по себе они опасности для жизни не представляли, а потому на них Ватсон не концентрировался. Его главной заботой было сильное размозжение тканей селезенки, перелом двух ребер, при котором два фрагмента полностью отделились от кости, и ушиб легкого. Удалив не поддающийся восстановлению фрагмент селезенки, ушив кровоточащие сосуды и сцепив скобами перелом, Джон ещё раз тщательно изучил результаты компьютерной томографии и, убедившись, что ничего не пропустил, передал Далси в руки недовольно бубнившего пластического хирурга.       Ватсон вышел из операционной, сильно припадая на морозно-онемевшую от боли ногу, расправляя уставшие плечи и растирая затекшую шею. Даже относительно недолгое почти неподвижное стояние у стола давалось ему после ранения нелегко. Этой ночью он несколько раз ловил себя на мысли, что его взгляд затуманивался и сам он едва не падал. К этому домешивалось и какое-то исключительно паршивое эмоциональное состояние.       До того, как он увидел изувеченную Далси, — девушку, которую он встречал, пусть и совершенно не знал — брикстонские убийства казались ему какими-то далекими, словно не взаправду. Джон осознавал, что два тела, к которым его проводила Холмс, ещё очень незадолго до того были чьими-то живыми дочерями, мамами, сестрами, подругами, соседками. Но они почему-то совсем не воспринимались так же, как избитая Далси. В его восприятии предыдущих жертв было что-то от армейской и — в первую очередь — врачебной отстраненности. Смерть воспринималась Ватсоном неизбежной — таковой была жизнь, она имела предопределенный конец, различающийся лишь в форме, но не меняющий своего содержания. Но Далси, которую он всего несколько дней назад видел улыбающейся, наивно пытающейся достучаться до Мэл и даже кокетничающей с ним, Ватсоном, видеть теперь в настолько критическом состоянии было нестерпимо. Это пробуждало в нем какую-то твердую решительность, слепое стремление найти и остановить виновного.       Вместе с этим возникло чувство вины за то, как Джон вспылил в разговоре с Холмс. Она оставалась для него совершенной загадкой, ему было трудно понимать её поведение и распознавать за ним эмоции и мысли, но оказывалось так, что она, пусть в промежутке и казалась черствой, глухой к чужим просьбам и эксцентричной, в конечном итоге преследовала светлую цель. В её словах о том, что напавшим на Далси мог быть искомый ею душитель, Ватсон видел логику — нанесенные в голову и лицо травмы очевидно причинялись кулаком, и все удары приходились слева. Четверых убитых задушил левша.       Дойдя до ординаторской и грузно упав на кровать, к которой уже очень давно мечтал добраться, Ватсон вытянул телефон и повторил последний исходящий вызов — позвонил Холмс. Едва первый гудок сменился вторым, она сбросила звонок. Джон нахмурился телефону и написал:       «Извини за то, что вспылил. Далси перенесла операцию. Сможешь навестить её днём. Часы посещения с одиннадцати.»       И, отправив сообщение Мэл, он лег и мгновенно отключился. Через несколько часов его разбудила медсестра, осторожно подергавшая его за плечо.       — Доктор Ватсон, сэр, к Вам посетительница, — сказала она полушепотом.       Джон скосил взгляд на свои наручные часы — было почти семь утра, его смена подходила к концу. За узким окном комнаты отдыха небо уже подсвечивалось серым холодом.       Особенность его специализации состояла в том, что к нему крайне редко попадали пациенты по предварительному назначению или записывались посетители для консультаций. Он был хирургом-травматологом, имеющим дело с тяжелыми повреждениями, обычно требующими неотложного операционного вмешательства, и это не предполагало ни предварительных договоренностей, ни длительной совместной работы после. Восстановление пациентов было делом медсестер и физиотерапевтов. А потому к посетителям Джон не привык. Но в этот ранний час, учитывая использованную медсестрой формулировку «посетительница», был уверен, что это Холмс. И ощущал даже что-то неясно удовлетворительное оттого, что его ожидания оправдались — она не собиралась дожидаться разрешенного окна для посещения больных. Так, будто он сам с собой спорил, насколько точно мог предвидеть действия Мэл, и его ставка оказалась выигрышной.       Он встал и вышел из ординаторской, ощущая сильный дремотный озноб и болезненную пульсацию усталости в висках. Холмс нетерпеливо вышагивала вдоль узкого коридора для посетителей в приемном, заложив руки за спину, и полы её темного пальто развивались вслед за её порывистыми движениями. Ватсон не был в настроении впустую пререкаться — он считал, что Далси нужно было как можно скорее допросить, если это позволяло её состояние — и потому повёл Холмс прямиком в реанимацию.       Дежурная по отделению медсестра заглянула к Далси, удостоверилась, что та не спала, и нехотя, неодобрительно покачивая головой, пропустила Ватсона и Холмс в палату. Первой вошла Мелинда, и Джон услышал слабое, сиплое, но отчетливо приятно удивленное:       — Мэл?       Далси была бледной, с блестящей испариной на лбу; вся правая щека, правая бровь и лоб были сильно опухшими, в мелких стежках швов, в рыжеватых разводах нанесенного просто на кожу дезинфицирующего препарата. К носу были подсоединены тонкие трубки, подающие кислород. Из-под больничной робы тянулся пучок разномастных проводов различных датчиков. Над ней повисло несколько пакетов со стекающими в один катетер препаратами. Экран разноцветными ломанными линиями показывал её жизненные показатели.       — Ну, приветик, — добавила она, коротко сглотнув и поморщившись. — Джон! Думала, ты мне померещился.       — Нет, — ответил Ватсон, подходя ближе и заглядывая в показатели её давления. — Не померещился. Я осматривал тебя, когда тебя привезли, и оперировал.       — Ковырялся… в моих внутренностях? — с придыханием, тщетно пытаясь улыбнуться, едва удерживая тяжелые веки поднятыми, спросила она. — Шалунишка!       Холмс выдержала паузу, хмуро рассматривая Далси, а затем спросила:       — Что ты помнишь о напавшем?       Проститутка, щурясь от боли, снова потянула уголки рта вверх в подобие улыбки, и кокетливо парировала:       — А что? Хочешь за меня отомстить? Будешь… моим рыцарем?       Мелинда скривила губы в острый залом, подняла руку, в которой сжимала свой мобильный телефон, и показала его экран Далси.       — Это он?       Та заморгала, пытаясь сконцентрировать взгляд, и даже невнятно передернула плечами, порываясь приподняться, а затем выдохнула едва слышно:       — Не знаю. Плохо… видно. Может быть.       — Что ты помнишь?       Далси перевела растерянный взгляд с Холмс на Ватсона и затем обратно.       — Почему ты спрашиваешь?       — Как он выглядел? Каким именем представился? Приходил к тебе прежде? Снимал других девочек на Ламберт-Роуд? Далси, хоть что-то!       — Поцелуй меня, — вдруг выпалила та, и Джон едва не чертыхнулся вслух. Он всё ещё пребывал в каком-то странном окаменении от происходящего — когда и как Холмс удалось раздобыть фотографию подозреваемого? Что ещё за эту ночь успела выяснить?       — Это нелепо, — возразила Холмс.       — Тогда я ничего тебе не скажу, — сказала Далси и демонстративно закрыла глаза.       Даже для Ватсона, с значительно более высокой восприимчивостью к абсурду, чем у Мэл, это звучало совершенно глупо. В его голове промелькнула мысль, что подобным шантажом от Мелинды ничего нельзя добиться, особенно в таких обстоятельствах. И он снова словно поспорил с самим собой, абсолютно уверенный в своей правоте. Но Холмс, к его полнейшему изумлению — и короткому болезненному уколу где-то в груди, что тоже его немало удивило, — наклонилась к Далси и прижалась к её губам.       — Вот видишь, — довольно проговорила Далси, когда Мелинда отстранилась. — Не так уж сложно быть милой с людьми. Особенно когда тебе что-то от них нужно.       — Далси! — обозленно рявкнула Холмс, и проститутка пугливо вздрогнула на койке, отчего болезненно поморщилась и пискнула. — Тот, кто тебя избил, серийный убийца. Он уже убил четырех, ты едва не стала пятой, и он всё ещё охотится. А потому не испытывай моё терпение и не играйся с жизнью той, кто станет следующей жертвой, если его не остановить. Начинай говорить!       В глазах Далси, опухших и затекших кровью, переполнившихся страхом, взблеснули слёзы. Когда она заговорила, голос её звучал ещё тише и слабее, чем прежде:       — Я никогда не видела его раньше. Он сказал, что его зовут Стивен, и что он медбрат; работает в частном доме где-то в пригороде, ухаживает за тяжело больной старушкой. Сказал, что работает почти круглосуточно, и потому не имеет времени на личную жизнь. Он… — сорвавшись с ресниц, по щеке тяжелой каплей побежала слеза. Голос задрожал. — Показался таким милым… и довольно симпатичным, если бы не шрам.       — Шрам?       — Да, — Далси всхлипнула, шмыгнула носом и скорчилась от боли. — Толстый шрам, будто от ожога, на лице. С левой стороны, от лба и до уха.       — Во что он был одет?       — Не знаю… Обычно: джинсы и темная куртка.       — Он был на машине?       — Нет, сказал, что живет недалеко. Мы шли пешком.       — Он назвал точный адрес?       — Нет.       — В каком направлении вы пошли?       По правой, истерзанной щеке тоже покатилась слеза, и Далси зашипела, когда соленая капля добежала до свежего шва.       — По парку Брокуэлл вниз. Было темно и пусто, и холодно. Я сказала, что возьму с него двойную плату за такую прогулку — мы шли долго, минут двадцать. Он рассмеялся, а потом вдруг начал бить, я пыталась убежать, а он швырнул меня на кирпичный забор, и бил ногами, я пыталась уползти, а потом… — проговорила она спертой скороговоркой на одном дыхании и разрыдалась.       Холмс с минуту хмуро её рассматривала, ожидая продолжения рассказа, но Далси вздрагивала, всхлипывала, давилась слезами и едва в накрывшей её истерике успевала вдохнуть. Её давление резко поползло вверх, пульс стремительно ускорился. Ватсон всерьез задумался над тем, чтоб уколоть ей седативное.       — Далси, — подступая ближе и накрывая её руку, испещренную мелкими царапинами и растекающимися под кожей багровыми пятнами ушибов, проговорил он. — Далси, успокойся. Тише.       Её пальцы, холодные, с нездорово сухой, словно шелушащейся кожей, жадно обхватили ладонь Ватсона и с неожиданной силой сжали, будто искали в нём защиты. Джон на мгновенье завис между необходимостью выпроводить Мелинду из палаты едва пришедшей в себя после операции пациентки, желанием помочь Холмс выведать как можно больше, искренним позывом успокоить и приютить Далси и неприятно скрежещущим отголоском необъяснимой ревности к ней же. Пока он растерянно смотрел на монитор, где молниеносно сменялось двузначное число пульса, Мелинда развернулась и молча вышла из палаты.       — Она из полиции? — сдавленно спросила Далси ей вслед.       — Нет, — ответил Джон коротко и нашёл свой тон слишком резким, а потому добавил мягче: — Не совсем. Это непросто объяснить, но она помогает полиции в поимке серийного убийцы.       — Кто она такая?       — Это ещё более сложный вопрос, Далси. И сейчас это не имеет значения.       — Она его поймает?       Ватсон коротко задумался над ответом. Медицина приучила его никогда и никому ни на что не давать стопроцентной гарантии, поскольку даже в наипростейшем случае всё всегда оставалось довольно изменчивым. Но с некоторым завороженным удивлением обнаружил в себе полную уверенность в Холмс.       — Да, — ответил он и приободряюще улыбнулся.