Брикстонская петля

      Вторник и среда смешались воедино. Холмс не спала с полуночи вторника и за двое суток едва ощущала себя живой. В ночь на четверг физическое истощение взяло верх, и Мелинда отключилась просто в кресле у камина, с погасшим на коленях экраном и с опрокинувшейся из её руки чашкой кофе. Утром её разбудили хромающие шаги Ватсона, вернувшегося с дежурства. Он вошёл на кухню, привычно неся небольшой пакет продуктов, зацепился взглядом за растекшееся по ковру темное пятно кофе и валяющуюся на боку чашку, внимательно всмотрелся в лицо Холмс, упрямо выдерживая её встречный взгляд, и промолчал.       Мелинда была этому рада. Она отчетливо видела по вектору движения его глаз, по перекатывающимся под кожей желвакам и по запавшей между бровей вертикальной складке его острое желание произнести что-то поучительное о вреде чрезмерного употребления кофеина или длительной бессонницы, и была приятно удивлена тем, что он всё же сдержался. Он напряг нижнюю челюсть, сжал и облизнул губы, намереваясь заговорить, но затем лишь молча сглотнул и спрятался за дверцей холодильника. Вероятно, подумалось Холмс, придерживайся Джон такого же паттерна поведения и впредь, она предпочла бы сосуществование с ним полному одиночеству. От Ватсона была какая-никакая посильная помощь в расследовании, он вкусно и питательно готовил, при нужде с ним можно было заняться сексом или одолжить мотоцикл. Неудобств он почти не создавал: редко прикасался к её вещам, не шумел, не возражал против скрипки и не сдал Холмс за курение.       Кроме того, именно благодаря ему Мелинда так быстро узнала о нападении на Далси, а потому смогла сразу отреагировать. Грегори Лестрейд, которому Холмс позвонила после разговора с соседом, тогда не имел о произошедшем понятия. Без вмешательства Холмс — по своевременной наводке Ватсона — дело об избиении Далси едва ли когда-либо было бы присоединено к следствию по брикстонскому душителю.       К какой бы оптимальной модели взаимодействия ни пришли с годами Мелинда и инспектор, остальному департаменту полиции и судебной системе навязать свои правила Холмс не могла. Вопиющая тупость правоохранителей возводилась в абсурдную степень их вездесущей бюрократией, и дела, решаемые Мелиндой за день, нередко растягивались на недели, месяцы или даже годы, прежде чем названному Мелиндой виновному выносился приговор. Холмс находила криминальное законодательство Королевства — всех государств, в юрисдикции которых ей приходилось вести расследования — излишне усложненным в процедурах своего претворения в жизнь и порой крайне гуманным. Его рамки нередко стесняли её представление о справедливости, а потому Холмс всё чаще предпочитала частные заказы.       Подавляющему большинству обращавшихся к услугам Мелинды были нужны лишь имена совершивших преступления; и что происходило после того, как Холмс их называла — подпадало оно под определение правомерных действий или выходило далеко за границы закона и общепринятой человеческой морали — её не касалось.       Во всех сложных предписанных процедурах, многоступенчатых структурах, порядках судебных разбирательств, праве на защиту и презумпции невиновности Мелинда видела неоспоримо логичное стремление — притягивать к ответственности только виновных и защищать невиновных. Все эти алгоритмы служили защитой от ошибок, повсеместно допускаемых людьми, но Холмс их не совершала. А потому и в сдерживающем механизме не нуждалась. Вот только избавиться от него при сотрудничестве с полицией не удавалось. И это бесило Холмс.       — Нет, Мэл, этого мало, — сказал Грегори, глухо кашлянув. — Дай мне свидетеля или улику — что-нибудь, ну ты же знаешь.       — Далси может опознать его.       Лестрейд вздохнул, растеряно оглянулся и потуже запахнулся халатом. Они стояли на крыльце его дома. Было раннее утро пятницы, по асфальту растянулись влажные следы осевшего холодного тумана, из окна кухни недовольно поглядывала жена инспектора. Холмс приехала, чтобы назвать имя убийцы и дать нужный адрес, но Грегори лишь сокрушенно покачал головой, скорбно поджимая губы.       — И что это даст?       — Время, — сухо ответила Мелинда, раздражаясь сонной тупости инспектора.       — Сутки. Всего сутки до необходимости его отпустить или выдвинуть обвинение. И что мне ему инкриминировать — нанесение тяжелых телесных? Ему максимум дадут года три!       Холмс сжала зубы до побежавшей по скулам в виски и затылок тупой боли. Сонный Лестрейд, которого она выдернула из постели истерично захлебывающейся трелью дверного звонка, пуговицу которого вжала пальцем и не отпускала, пока её руку не столкнул сам инспектор, открывший дверь, воплощал в себе всё нерасторопное бессилие Лондонской полиции. И Мелинда едва сдерживалась, чтобы раздраженно не вскрикнуть и не пнуть его носком ботинка. В случае с одиночным убийством она не реагировала бы так остро на неспособность Лестрейда действовать молниеносно и жестко, но речь шла о постоянно повторяющихся нападениях, два крайних из которых обернулись для маньяка неудачами, а так — разжигали его голод ещё сильнее. Близилась новая неделя, новая ночь на вторник, и вместе с тем — стремительно рос риск обнаружения нового женского тела. Теперь, когда Холмс нашла виновного, не остановить его немедленно было равносильным содействию ему.       Стоять на крыльце дома Грегори было бесполезно. Она предполагала это на пути сюда и, окончательно удостоверившись в этом, не видела причин продолжать терять время и возможности. Мелинда крутнулась на пятках и порывисто зашагала обратно в направлении станции метро, проигнорировав вытянувшееся в гримасе недоумения лицо Лестрейда и полетевшие ей вдогонку:       — Мэл! Мэл, стой!       Всё изменил шрам. Находящаяся на лице настолько необычная отличительная примета в дополнение ко всему, что Холмс уже было известно о душителе, в конечном итоге обнаружила его личность. Немного смазанное движением и расстоянием фото она получила поздним вечером накануне от одного из своих бездомных информаторов. Мелинда рутинно подкармливала их и снабжала достаточным количеством наличных денег, чтобы у тех не возникало соблазна заложить в ломбард выданные им мобильные телефоны. И вот такое поведение в очередной раз за много лет дало свои плоды.       Снимок был сделан в тесном круглосуточном продуктовом магазинчике на Гернси-Гров, кварталом южнее от парка Брокуэлл в Брикстоне. И запечатлел наполовину обернутое к объективу массивное мужское лицо с темным бугристым рубцом, протянувшимся наискосок от лба, пересекшим левый висок и опустившимся вдоль линии роста волос к уху. Холмс незамедлительно отправилась в этот магазин, выторговала у сговорчивого китайца-владельца запись его камеры видеонаблюдения; затем прошагала к параллельной улице, куда, придерживаясь её указаний, тот же бродяга проследовал за замеченным им мужчиной со шрамом, сунула бездомному сверток банкнот и сменила его на посту слежки. Так у неё появился адрес — дом 5 по Гаварден-Гров.       Устроившись просто на тротуаре напротив нужного дома, спрятавшись от яркого фонарного света за запаркованной машиной, прислонившись к низкой кирпичной оградке, Мелинда выудила из рюкзака лэптоп.       В первую очередь она сравнила запись камеры из магазина с несколько-секундным отрывком из архивов «Дорз Супервайзер» с места убийства тринадцатого ноября, чтобы обнаружить сходство фигур и порывистость походки. Тот же рост, тот же размах плеч, та же линия шеи — никакой кепки или светоотражающей полоски на спине куртки. Холмс сопоставила полученный от осведомителя снимок лица со скриншотом с записи регистратора из салона автобуса — схожесть в виду низкого качества обеих фотографий нельзя было считать очевидной, но линия скул и челюсти, форма подбородка и высота лба имели много общего.       Не найдя неоспоримых отличий, выводящих обнаруженного человека со шрамом из-под подозрений, Мелинда взялась за адрес. История предоставления жилья в аренду, размещение собственности по этому адресу на сайтах съема и покупки недвижимости, данные о собственниках и жильцах Гаварден-Гров, 5 в базах риелторов; коммунальные платежи, оплачиваемые банковскими картами; интернет-заказы с доставкой по этому адресу — Холмс потребовалось несколько часов методичного перелопачивания сети вручную. Так появилось имя — Стивен Деннехи.       В полицейской и миграционной базах ничего не обнаружилось — человек с таким именем не получал заграничного паспорта, не проходил в полицейских заметках свидетелем, пострадавшим или подозреваемым в каких-либо делах, не имел водительского удостоверения. Самый короткий и надежный из возможных поисков по имени оказался безрезультатным, и следующие несколько часов ушли у Холмс на то, чтобы вручную задавать поисковые запросы и изучать выдаваемые результаты. То, что «Чертоги» безошибочно выполнили бы за долю секунды, отняло у Мелинды времени почти до самого утра. Она искала в социальных сетях, форумах, списках рекламных электронных рассылок, газетных статьях, комментариях, оцифрованных картотеках учебных заведений. Задавала параметрами имя Стивен Деннехи, возможные уменьшительно-ласкательные производные, канцелярские сокращения; устанавливала территориальные рамки различной ширины — от самого Лондона до всего Соединенного Королевства, возрастные ограничения — не младше двадцати, но не старше сорока, сужала поиск по профессиям: санитар, медбрат, сиделка.       По земле полз сырой холод, скрещенные под ноутбуком ноги онемели, спина затекла, в пачке закончились сигареты, а подтверждения тому, что Стивен Деннехи было настоящим именем конкретного человека со шрамом, так и не находилось. Подняв с асфальта один из собственноручно разбросанных окурков — тот, в котором до фильтра оставалось ещё немного не сотлевшего табака — и осторожно его раскурив, Холмс перевела взгляд на дом номер 5.       Тот был узким краснокирпичным таунхаусом с глухой входной дверью без витражных или стеклянных вставок, без молотка, таблички с именем и даже разъема для почты. Дверь и оконные рамы были окрашены в пожелтевшую от времени светлую краску, на окне первого этажа были плотно закрыты жалюзи, за стеклами окна второго этажа были опущены занавески — свет нигде не горел. За кирпичным забором высотой в несколько десятков сантиметров, вытянувшимся вдоль обоих тротуаров Гаварден-Гров, не виднелось оголившихся к зиме ветвей кустарников или низкорослых деревьев в отличие от засаженных соседских палисадников. На ведущей ко входу дорожке в скрупулезный ряд выстроились три разноцветных бака для сортированного мусора. Рядом о забор была облокочена небольшая плотно подвязанная стопка сплющенных картонных коробок, педантично сложенных сгибами в одну сторону, а раздельными краями в другую.       Сделав одну глубокую затяжку, упершуюся в фильтр, Мелинда отложила ноутбук на тротуар и встала. По окаменевшим от долгого неподвижного сидения ногам прокатилась судорога, Холмс неловко пошатнулась, резко вздернула руками, чтобы удержать равновесие, и оглянулась. Улица была пустынной.       Мелинда откинула окурок и подошла к пятому дому. С выставленных на выброс коробок были старательно отодраны полоски скотча и наклейки с информацией о вмещавшемся внутри или ведомостях о доставке. В баке с органическими отходами на самом дне валялись несколько высохших и потемневших картофельных очистков и яичная скорлупа. Бак бумажных отходов оказался почти доверху заполненным ровно сложенными опустевшими пакетами из-под кошачьего туалетного наполнителя. Все упаковки были одной и той же марки, с точно отрезанными уголками с одинаковой стороны, методично сложенными иллюстрацией кота вверх.       Настолько навязчивое стремление к симметрии даже в выбросе отходов было ярчайшим симптомом обсессивно-компульсивного состояния. К ним же можно было отнести последовательность и скрупулезность в очищении и одевании жертв; навязчивые сексуальные и жестокие желания, систематически претворяемые в жизнь. Само расстройство могло быть самостоятельным отклонением, а могло сопровождать какое-то требуемое амбулаторного лечения психическое нарушение.       Холмс закрыла мусорный бак и бросилась обратно к оставленному посреди тротуара ноутбуку. Результатом получаса поисков по хранимым в сети закрытым базам психиатрических лечебниц стала история болезни Стивена Адама Деннехи, заведенная и на протяжении десяти лет пополняемая в психиатрическом крыле районной больницы Илинг на северо-востоке Лондона. Первая запись датировалась поздней весной 2005-го и состояла из краткого пересказа полицейского рапорта, отчета об осмотре дежурным психиатром в приемном покое больницы Илинг и заметок детской социальной службы.       Шестнадцатого мая сотрудники последней, присматривающие за Стивеном Деннехи и его матерью, имеющей долгую историю наркотической зависимости и мелких административных правонарушений, заявили о жестоком обращении с подростком. Учителя в школе четырнадцатилетнего Стивена стали замечать разительные изменения в поведении прежде замкнутого и отстраненного мальчика — он стал задиристым и откровенно жестоким, на его руках и голове систематически появлялись мелкие ссадины — зарабатываемые прямо на школьном дворе и приносимые из дому. Была проведена проверка и профилактическая беседа с матерью Стивена и её сожителем, но очевидных причин предпринимать какие-либо действия, вроде изъятия ребенка из семьи, социальные работники не увидели.       Через две недели в школу были вызваны не только служба по вопросам детей, но и полиция — Стивен Деннехи жестоко избил одноклассника и набросился на попытавшегося его остановить учителя. Агрессивного подростка досмотрел школьный психолог. В беседе с ней Стивен сообщил о своих частых суицидальных мыслях, специалист категорично назвала это манипуляцией, но всё же направила Деннехи на более тщательное обследование в психиатрическое отделение больницы Илинг. Там установили, что у подростка имелись явные признаки ментальных нарушений, а потому вместе с социальной службой предложили программу групповой семейной терапии для диагностики проблем, поиска их причин и устранения последствий, но мать Стивена на встречи являлась редко и нетрезвой, а сам Деннехи, приходивший исправно, неизменно молчал.       В карте значились упоминания о двух случаях прилюдной конвульсивной мастурбации в том же 2005-м году, но ни эти происшествия, ни предыдущая история проявлений психического расстройства не повлекли за собой принятия решения о принудительном лечении.       Диагноз «приобретенное нервно-психическое напряжение» был поставлен полутора годами позднее, когда Стивен Деннехи оказался госпитализированным с сильными ожогами лица после того, как во время ссоры с матерью в ярости схватил с плиты разжаренную сковороду и дважды ею себя ударил. В записях двух попеременно консультирующих подростка врачей несколько раз проскальзывало определение «посттравматика», но записей о предпосылках к такому выводу в истории болезни не имелось.       С 2007-го по 2009-й год Стивен Деннехи находился на амбулаторном лечении. И ведение карты в этот период стало систематическим и детальным. Среди сопутствующих менее выраженных или опасных расстройств главным диагнозом было определено «маниакальное психосоматическое возбуждение». Осенью 2009-го в ходе реформы здравоохранительной системы психиатрическое отделение больницы Илинг было переформатировано в центр оказания психотерапевтической помощи без госпитализации пациентов. Амбулаторных больных с тяжелыми случаями аффективных расстройств и шизофрении перевели в специализированную лечебницу Найтингейл, а тех, кто был определен некритичными и не нуждающимися в изоляции, выписали. Стивена Деннехи в том числе.       Ему были предписаны постоянные встречи со специалистом, которые он исправно посещал, и до осени 2014-го года работающие с ним врачи отмечали положительную динамику, но затем произошло резкое обострение. В записях были упомянуты нарушение сознания и диссоциативное мышление, суетливость и проявление агрессии по отношению к медперсоналу. В дополнение к проводимой психотерапии было назначено медикаментозное лечение. В ноябре 2014-го Стивену были прописаны ингибиторы: сначала «Сертралин», а спустя несколько недель приема из-за тяжело протекающих физиологических побочных действий был назначен препарат «Пароксетин». Наблюдающие Деннехи врачи отмечали улучшающуюся динамику, а с февраля 2015-го он перестал приходить на встречи и обращаться за лекарствами.       За спиной Мелинды захлопнулась дверь, и она, погрузившаяся в размышления, вздрогнула и оглянулась — Грегори Лестрейд вернулся в дом. Холмс ускорила шаг. За час до этого она проследила за жителем дома номер 5 по Гаварден-Гров — высоким молодым мужчиной с темно-русыми короткими волосами, багровым шрамом слева на лице и тяжелой порывистой походкой — когда тот закрывал за собой входную дверь, совал связку ключей в карман куртки, сверялся с экраном мобильного телефона, подтягивал на плече тяжело повисший рюкзак.       Стивен Деннехи — сомнений, что это был именно он, не оставалось — был левшой с широкой линией плеч и тесно обхваченными тканью рукавов сильными руками. Всего уже известного Холмс и обнаруженного холодной сырой ночью с четверга на пятницу было достаточно для определения Стивена главным подозреваемым, но инспектору Лестрейду требовались улики или показания, что-то более осязаемое и в его примитивном понимании неоспоримее, чем заключения Мелинды. Грегори стоял на том, что арест в таком громком, всколыхнувшем всю страну деле о серийном убийце должен быть выверенным и точным. Каждый прилюдно отработанный подозреваемый мог стать жертвой самосуда, каждый выпущенный из-под стражи задержанный негативно сказывался на общественном мнении о полиции. Холмс было на это плевать, но Лестрейд был её единственным инструментом для остановки душителя, а потому сейчас она направлялась обратно на Гаварден-Гров.       Шансы найти в квартире маниакально страдающего обсессивно-компульсивным расстройством улики, неоспоримо указывающие на его причастность к по меньшей мере одному убийству, были мизерно низкими. Холмс понимала, что ни волос жертв, ни обрезков их ногтей, ни личных вещей, ни сохранившихся на постели остатков их телесных жидкостей не сможет обнаружить. Главным образом она рассчитывала на образец кошачьей шерсти и волокон светлого ковра — эти нити были на колготках третьей убитой. И, окажись они идентичными, это стало бы первой уликой для изучения криминалистами. Чего-то подобного Лестрейд и хотел. Холмс хотела, чтобы Деннехи оказался в камере — ей нужно было отрезать возможности для Мориарти подчищать за Стивеном его оплошности, удалять его ошибки, и, возможно, передавать указания, помогающие увиливать. Без этой внешней помощи брикстонский душитель оказался бы в тисках Мэл намного раньше. Теперь пришло время намертво задернуть вокруг него петлю. ***       Свой пятничный выходной Джон Ватсон решил провести, наконец стряхнув с себя болезненное оцепенение и вернувшись к той части прежней военной рутины, которую мог позволить себе в Лондоне, по которой искренне скучал и в которой нуждался — тренировкам. Потасовка с Холмс, костлявой и невесомой, но едва не одолевшей его в несколько точных приемов, вернула ему некоторого рода трезвое ощущение реальности. Секс с Холмс вернул ему эмоции. Джон совершенно не понимал, почему это произошло, и как он к этому относился, но знал, что эта физическая встряска была нужна его голове и сердцу. Вязкую темную жижу невнятной скорби и злости в них следовало заменить чем-то стоящим, чем-то вызывающим у него положительные эмоции.       Потому этим утром Ватсон, закончив очередной подход в отжимании, служащим разминкой мышцам и суставам, опустился на пол, перекатился на спину и стер собравшиеся над верхней губой капли. Из воткнутых в уши наушников прямо в его сознание перетекал тяжелый ритм, заглушающий голоса, шаги на беговых дорожках и металлический перестук тренажерных снарядов. Этот тесный зал, заполненный тяжелым влажным воздухом и острым запахом пота, находился в двадцати пяти минутах езды от дома — на другом берегу Темзы, в районе Клэпхем, но был одним их самых дешевых, которые Ватсон смог найти, а так — отлично ему подходил. Джон купил сюда абонемент на три месяца и уже успел запланировать ближайшие посещения — в свои свободные от дежурств в приемном отделении дни.       Осознавать себя жителем Лондона, а не гостем — как бывало прежде, с каждым днём становилось всё легче. В распорядке Джона прибавлялось удобных ему рутин, и среди них на какой-то болезненно удовлетворительный манер была Мелинда Холмс. Сожительствовать с ней было всё так же необычно и в большинство дней ощущалось как полное одиночество, но в то же время её отстраненное присутствие — перекатывание между бледными пальцами сигареты, монотонное бренчание скрипки, торопливое щелканье клавиатуры ноутбука, голые ноги, торчащие из-под мешковатой толстовки, ложки, оставленные в кастрюлях и мисках, из которых Холмс воровала еду Джона — создавало какую-то обволакивающую обстановку. В которой Ватсону, к его собственному некоторому удивлению, было уютно. Он сам не заметил, когда принятие Мэл стало преобладать над отвержением её. Был ли тому причиной секс, или и секс тоже был лишь ярко выраженным симптомом изменения в восприятии соседки — Джон не знал. И предпочитал не углубляться в этот вопрос.       Ватсон мотнул головой, прогоняя эти мысли, и сосредоточился на том, чтобы выровнять собственное дыхание, когда музыка в его наушниках прервалась коротким уведомлением о сообщении. Он вытянул телефон из-за пояса и заглянул в засветившийся экран:       «1 входящее сообщение от «Мэри Морстен»       Джон уронил мобильный себе на грудь. На приглашение медсестры посетить пятничным вечером какое-то комедийное шоу он давно ответил отказом. Ватсон предпочел не придумывать слишком сложных к запоминанию лживых отговорок и отделался коротким:       — Извини, я не смогу. Буду занят.       На что Мэри огорченно поджала губы, а теперь, очевидно, предпринимала последнюю попытку.       Это было не в природе Ватсона — просто трусливо отмалчиваться в подобной ситуации; менять своего решения он не собирался, но и чувствовал какие-то неясные угрызения совести из-за собственного отказа. Идти против собственного нежелания составлять Мэри компанию этим вечером Джон не хотел, но и расстраивать её надежды было как-то неловко. Он медлил.       Джон осознавал весьма трезво, что бывал в отношениях с женщинами довольно ветреным. Он предпочитал не заступать за определенную черту ещё с юности, сохранил эту манеру в студенчестве и придерживался той же линии поведения во время редких увольнений в армии. Женщины — много женщин — были для него развлечением, и как только веселье превращалось в обузу, Ватсон прерывал общение.       С Мэри Морстен он познакомился рефлекторно, ведомый старым инстинктом, но на самом деле оказался слишком опустошенным, совершенно не готовым даже к поверхностному флирту. И теперь испытывал смесь жалости, — собственноручно отказывался от им же заработанного трофея — раздражения из-за настойчивости Мэри и злости на себя за собственную мальчишескую нерешительность.       Ватсон раздраженно вздохнул. Выбор между быть подлецом и трусом, проигнорировав смс, или быть подлецом, снова ответив отказом, совсем не воодушевлял Джона. Он предпочитал считать себя хорошим человеком и стремился быть таковым в глазах окружающих его людей. Но идти с Мэри на шоу только для потакания этому — наверное, очень эгоистичному — стремлению, он не хотел. Он поднял телефон и вытянул над собой подрагивающие руки — в горячих мышцах пульсировал запал энергии для предстоящей тренировки. Экран телефона подсветился в ответ на нажатие кнопки.       «Тик-так, Джон. Время Розамунд на исходе. Ей нужна твоя помощь»       Ватсон нахмурился, внимательнее перечитал сообщение, а потом резко сел — движение отдалось вспышкой боли в напрягшихся мышцах правого бедра.       Розамунд?