Брикстонская петля

      Мелинда едва себя помнила, когда впервые вскрыла замок. То был старый массивный сервант темного дерева с тяжелыми скрипящими дверцами, запираемый потертым витиеватым ключом с привязанной к нему бархатной кисточкой. Шкаф стоял в темном углу в проходе к кухне, и в нём миссис Хадсон — как выяснила четырехлетняя Холмс — хранила ту кухонную утварь и продукты, которые считала опасными в свободном доступе для детей: тяжелые чугунные кастрюли, бутылки с уксусами разной консистенции, упаковки соды и лимонной кислоты, терки, острые насадки для мясорубки, топорики и большие ножи для разделки дичи, спички. Запираемость шкафа в доме с двумя детьми в теории предполагалась разумной функцией, но на практике оказалась напрасной. Майкрофт испытывал к наполнению серванта холодное безразличие, а Мелинду в стремлении заполучить что-то замок не останавливал.       Не остановили её и два запертых замка дома номер 5 по улице Гаварден-Гров.       Холмс вернулась сюда сразу после безрезультатной поездки к Лестрейду — сообщать обнаруженное по телефону она считала небезопасным. Почти двумя часами ранее она наблюдала за тем, как Стивен Деннехи походкой, ставшей ей болезненно знакомой, вышел из дома и пошел в направлении метро. Сейчас она поддела тонкой изогнутой отмычкой рычажок внутри одного из замков, и тот щелкнул, проворачиваясь.       Дверь открылась в узкую прихожую, зажатую между облокоченным о стену велосипедом и лестницей, ведущей на второй этаж. Мелинда переступила порог, остановилась и прислушалась. Где-то сразу за стенкой раздался глухой удар и последовавшее за ним короткое керамическое дребезжание посуды. Витал несильный, но узнаваемый хлорковый запах дезинфектора. На однотонных светлых обоях прихожей виднелось много подернутых лоскутов — следов кошачьих когтей — и несколько продолговатых темных следов у самого плинтуса в прихожей и на ступенях — затертые отметки подошв. Всё здесь, включая многократно перекрашенную дверь, было очень старым, но старательно поддерживаемым в чистоте.       Мелинда прошла вперед и свернула в тесную гостиную. Тут, на полу между заколоченным фанерой старым камином, массивным черным диваном и обеденным столом, посередине которого опрокинулась набок и медленно по инерции покачивалась из стороны в сторону небольшая округлая миска, притаился кот. Рыжий с надорванным ухом, он настороженно прижимался к полу, припав на лапах и недовольно поводя коротким хвостом из стороны в сторону. Его светлые глаза внимательно, злобно следили за Холмс.       Улики были косвенными, она приучила себя признавать значимость таких деталей в проводимых полицией расследованиях. Но полученный с камеры автобуса снимок вместе с совпадающими волокнами ковра и животного ворса на теле одной из убитых — тщательное исследование вещей остальных жертв на предмет схожести подобных следов не проводилось, но теоретически могло дать положительный результат — предоставляли Лестрейду повод совершить арест. Они объединяли двух убитых и Стивена Деннехи в одно бюрократически выполнимое обвинение.       — Ну привет, — сказала Мелинда коту и потянулась в карман за телефоном.       — Ну привет, — эхом раздалось за её спиной в ответ.       Голос был мужским, тихим, неспокойно вибрирующим; в нём не слышалось страха — лишь волнение, приятное удивление. Он знал и ждал её, конечно. Чертов Мориарти. Холмс медленно повернулась. Рельефная толстая подошва ботинок сопротивлялась этому движению, оттягивая неизбежную встречу.       Лицо Стивена Деннехи, въевшееся в сознание Холмс размытым овалом со снимка в автобусе, приобрело болезненную четкость и оказалось холодной застывшей маской человека, привыкшего имитировать приемлемое поведение, привыкшего изображать предсказуемые, ожидаемые остальными эмоции, но его глаза горели возбужденным блеском, хорошо знакомым Холмс. Такой взгляд, доверху заполненный счастливым безумием, был у каждого серийного убийцы, каждого профессионального преступника, восторженного собственными действиями. В настороженном заломе между бровей, в пристальном прищуре, в сухой линии поджатых губ не было искренности. Не было и в голосе, когда после короткой паузы Деннехи снова заговорил:       — Кто Вы такая? Как Вы сюда попали? Я сейчас вызову полицию.       Всё это он произнес на одном дыхании, ровным механическим тоном; не шевелясь на широко расставленных ногах, не оглядываясь в поисках телефона или помощи.       — Вызывай, Стивен, — ответила Холмс, скашивая взгляд на попятившуюся от Деннехи кошку. Они обе — и Мелинда, и рыжее животное — оказались в тесной замкнутой комнате, заставленной массивной мебелью, но лишенной каких-либо привычных интерьерных мелочей вроде телевизора, книг, фотографий, безделушек, декоративных подушек — аскетичная стесненная пустота. Выход из гостиной был один — в прихожую, преграждённый широкоплечей фигурой. Холмс напряглась, пружинисто переступив с ноги на ногу. Она продолжила: — Упрости мне задачу. Когда дозвонишься, попроси вместе с патрульным нарядом выслать сюда инспектора Лестрейда из отдела расследования убийств. И пока они будут ехать, расскажи полицейскому диспетчеру — ты ведь знаешь, что звонки к ним записываются и используются в судебных разбирательствах? — о том, как убил Шеннон Грэйс, Лилли Уэбб и Барбару; что пошло не так с Сесилией Эбернети и как ты едва не попался. Как избил Далси.       С каждым её словом Деннехи всё ниже опускал голову, почти вжимая грубый подбородок в грудь. Взгляд исподлобья становился всё острее, всё более жадным. Большие мясистые ладони сжались в кулаки с напряженно белеющими костяшками и бугрящимися сплетениями темных вен. В суставах нескольких пальцев послышался хруст.       Телефон в кармане непослушно увертывался от пальцев, скользил между ними выпадая из ладони обратно в глубокий залом кармана, под рукой назло путалась зажигалка. Холмс несколько раз пришлось начать всё заново: нажать на центральную кнопку разблокировки, выйти на главную страницу меню, в верхнем левом углу дотянуться до иконки диктофона, внизу экрана аккурат над кнопкой попасть по красному кругляшу начала записи. Ей нужно было успеть начать запись до того, как Деннехи заговорит — каждый из них рано или поздно начинал говорить, смакуя все мельчайшие детали, ничего не оставляя неупомянутым, проскальзывая под кожу присутствующих леденящей дрожью. Нужно было включить диктофон на телефоне настолько неочевидно, насколько это могло быть под прямым внимательным взглядом. И растянуть время для просчета дальнейшей тактики.       — Я всех их назвала, Стивен?       У Мелинды не было с собой оружия — всякий выданный ей братом пистолет она предпочитала «забывать» в его же кабинете или машине. Они слишком много весили, требовали за собой ухода, продуцировали излишний шум и вмещали в себе нестерпимо большую долю самодовольства и фальшивой снисходительной заботы братца. У Стивена Деннехи было преимущество в массе, положении в комнате и в педантичном отсутствии в гостиной чего-либо, чем Холмс могла бы воспользоваться для защиты.       — Или мы кого-то упустили, кого-то не нашли? Их было больше? ***       Как-то рефлекторно, опережая растерявшееся сознание, тело отреагировало на сообщение хорошо знакомым с войны током, побежавшим по нервам. Ритмичный топот на беговых дорожках сменился гулом вертолетных лопастей, резкая резиново-потная вонь зала сменилась запахом пыли, смешанной с кровью, и кислым привкусом разгоряченного металла. На одно очень короткое мгновенье тренажерка посреди Лондона и последние месяцы перестали существовать. Ватсон оказался в Киркуке на базе, и вместо телефонного сообщения из громкоговорителей гнусавый голос дежурного сзывал лётный экипаж и медиков к вертолету для эвакуации раненного в бою.       Джон тряхнул головой. Заставил себя глубоко вдохнуть, затем протяжно выдохнуть и снова перечитать сообщение. Этого не могла написать Мэри Морстен, решил он. И как только эта мысль сформировалась в его мозгу, происходящее перестало смешиваться с прошлым или казаться каким-то нелепым недоразумением. Ватсон сжал мобильный в руке с такой силой, что его неострые ребра болезненно впились в ладонь, и отыскал в телефонной книге номер Мэл. Если это были её хакерские шуточки, её новый способ потребовать от него кофе или мотоцикл, ему нужно было знать немедленно. Потому что вторым предположением был невидимый тревожащий невозмутимую Холмс и отстраненно высокомерного Майкрофта Джим Мориарти.       Тот уже отправлял Джону сообщение на квитанции, и хоть за той выходкой ничего — насколько это было известно Ватсону — не последовало, в этот раз ему стало очень неспокойно.       В телефонной трубке тянулись долгие монотонные гудки, и каждый новый гудок отдавался внизу живота спазмом тревоги. Джон нечасто звонил Холмс, но постоянно наблюдал за тем, как она реагировала на входящие звонки — торопливо отвечала или мгновенно сбрасывала, коротко кривя губы или ругаясь на мобильный, — как раздражалась из-за надоедливого звука и вибрации, как не терпела, когда Ватсон или миссис Хадсон в своей квартире на первом этаже мешкали с собственными телефонами. И полное бездействие Мэл на другом конце вызова примешивало к «время Розамунд на исходе» опасной коннотации.       Джон позвонил миссис Хадсон.       — Да, дорогой? — ответила она привычно бодрым голосом, на заднем фоне слышались разрозненные отрывки какой-то быстрой мелодии.       — Мэл дома?       — Я… думаю, нет. Могу ошибаться, но она ушла вчера вечером и ещё не возвращалась. А что?       Единственное, что Ватсон знал о распорядке дня Холмс — того не существовало. Она спала днём или не смыкала глаз, казалось, сутки напролёт; голодала или выпивала одну за другой несколько чашек крепкого кофе; заменяла прогулки выкуриванием сигареты в кухонную форточку; уходила в любое время дня и ночи, возвращалась мгновенно со свежим парующим стаканом от Спиди или пропадала часами. Джон не заметил, когда стал так внимательно отслеживать ежедневную рутину Холмс, и не находил в том, что она не ночевала на Бейкер-Стрит, ничего нового. Но почему-то по-настоящему заволновался.       — Миссис Хадсон, прошу Вас, поднимитесь и проверьте, дома ли Мэл, — проговорил он в трубку, отталкивая себя рукой от пола. — Это очень важно.       — Что-то случилось? — музыка на заднем фоне вдруг стихла, а вместе с ней сменился тон хозяйки дома.       — Нет, миссис Хадсон. Мне просто срочно нужно найти Холмс, а она сегодня не в настроении отвечать на звонки, — как можно спокойнее ответил Ватсон и прислушался. В телефонной трубке отдаленно заскрипели половицы на ступенях дома 221Б. Повисла пауза, в которой Джон, плечом прижимая телефон к уху, втолкнулся в тесную мужскую раздевалку. Он прислушивался к знакомому скрипу пола квартиры, неожиданно быстро ставшей ему настоящим домом, и спешно вытягивал из шкафчика свои вещи. Не понимая, куда именно торопится, он натянул джинсы просто поверх тренировочных шорт, а свитер поверх футболки, разделенной на спине вертикальной влажной полоской пота.       — Её нет, — сообщила миссис Хадсон.       — Точно? Ни в гостиной в кресле, ни в ванной? В её спальне бывает непроглядно темно, когда она задергивает шторы. Она может притаиться в углу…       — Её нет, — с нажимом повторила миссис Хадсон. — Я включила в спальне свет. Мэл не дома, дорогой…       Она собиралась сказать что-то ещё, но Джон прервал её вопросительную интонацию резким:       — Дайте номер её брата.       Миссис Хадсон на мгновенье растерянно замолкла.       — Ах, да… да-да, дорогой. Сейчас. Где-то здесь…       Пока она искала, Джон втолкнулся в ботинки, сунул кроссовки в спортивную сумку и принялся искать в карманах джинсов ключи от мотоцикла. Ватсон не знал, куда собирался ехать, и была ли объективная необходимость разыскивать Холмс в таком припадке испуга, но несколько лет непрерывной военной службы привили ему инстинктивный страх тишины. Когда боец не отзывался на зов сослуживцев и не отвечал по радио, там, где он находился, непременно требовался доктор. Молчание означало сильную нужду в помощи, намного более отчаянную, чем крики.       — Офис Майкрофта Холмса, слушаю? — раздался почти механический женский голос по продиктованному миссис Хадсон номеру.       — Мне нужен лично Майкрофт, — сообщил Ватсон, подтягивая на плечо ремень сумки.       — Представьтесь, пожалуйста. По какому поводу Вы звоните?       — Меня зовут Джон Ватсон, и я звоню по поводу сестры Майкрофта и чертового Джима Мориарти, — не успел он произнести это имя, как голос в трубке сменился раздраженным мужским басом:       — Что такое, доктор Ватсон?       — Где Мелинда?       — Не имею ни малейшего понятия, — холодно отчеканил Майкрофт. — Разве для Вас не стало очевидным, что мы не слишком близки? Что там насчет Мориарти?       — Он прислал мне это сообщение, в котором… — Джон коротко запнулся, на мгновенье в этой паузе пытаясь переосмыслить происходящее. Был ли он уверен, что понимал происходящее верно? — Не знаю. То ли угрожает ей, то ли уже сообщает, что навредил ей.       — Что в сообщении? Дословно!       — Время Розамунд на исходе.       — Точно?       — Тик-так, доктор Ватсон. Время Розамунд на исходе. Ей нужна твоя помощь.       — Это смс?       — Да.       Джон порывистым шагом пробежал по долгому коридору к выходу и распахнул дверь наружу. Ему в лицо, сбивая дыхание, ударил сильный морозный ветер.       — Когда оно пришло? С какого номера? — напирал Майкрофт. Ватсон направился к мотоциклу, раздраженно понимая, что старшего Холмса волновало только отслеживание Мориарти, и вовсе не беспокоило состояние сестры.       — Мне нужны контакты Лестрейда, — заявил он, и Майкрофт в телефонной трубке возмущенно запыхтел.       — Это не справочное бюро, доктор Ватсон…       — Контакты Лестрейда взамен на информацию о сообщении. Вы мне номер — я Вам номер.       Инспектор был последним, к кому Джону сейчас приходило в голову обратиться. Перспектива этого звонка совершенно не вдохновляла его, но на инспекторе — и Далси, к которой Холмс испытывала узко ограниченный интерес — заканчивался перечень тех, кто был известным Ватсону кругом общения Мэл.       — Ладно… — недовольно проскрипел Майкрофт. — Моя секретарша сейчас Вас соединит.       Ватсон остановился у своего мотоцикла и заставил себя глубоко вдохнуть. Что это с ним происходило? Он не имел понятия. Всё соединилось воедино и взбурлило в нём обжигающей тревогой. В последний месяц он оказался зажатым между неумолимо сдвигающимися стенами пресса. С одной стороны новые обстоятельства — мирная жизнь в Лондоне, поиски себя в медицине, осколки собственного тела и сознания — в которых ему приходилось существовать; с другой — прежний мир, в который он хотел, но уже не мог вернуться, поскольку тот находился в Ираке до песчаной бури 7 августа. С третьей стороны его прижимало гадкое чувство вины перед теми, кого он не смог спасти во время атаки, и теми, кто остался продолжать нести службу, пока он сейчас катался на мотоцикле по мирным улицам. И в дополнение ко всему на него навалилась Мелинда Холмс, среда обитания которой одновременно была совершенно чуждой Джону и дарила ему какие-то знакомые нотки борьбы, уютные отголоски адреналина. Это поддразнивало его, распаляло его голод по ставшему за несколько лет привычным тонусу постоянной готовности, неустанного ожидания свиста пуль. Ватсон не гнался за этим самостоятельно, но охотно тянулся за Холмс внутрь её расследования каждый раз, когда она сама его звала. И ещё охотнее он потянулся за Холмс, когда та предложила ему своё тело.       И этим пятничным утром всё это давление достигло своей кульминации, стиснув Джона до детонирующего предела, за которым неизбежно последовал взрыв.       — Инспектор Лестрейд, слушаю.       — Грегори, это Джон Ватсон. ***       — Не представляю, о чем Вы, — ответил Деннехи. Его взгляд исподлобья острым металлическим отблеском буравил Холмс. Уголки его губ коротко дернулись вверх в довольном оскале и сразу опустились, возвращая лицу равнодушное выражение.       — Почему, Стивен? — продолжала Мелинда. Ей нужно было нащупать то, за что можно было больнее дернуть. У каждого имелся этот рычаг, вытягивающий наружу сокровенное, отменяющий осторожность, обнажающий эмоции, а так — дающий Холмс точную карту для дальнейших маневров. Многолетний интерес к психологии и психиатрии снабдил её неизменным алгоритмом выявления причин и катализаторов многих расстройств. История болезни Деннехи давала, за что ухватиться: — Это из-за мамы, правда?       Лицо Стивена растерянно, почти испуганно вытянулось, придавая его грубым мужским чертам детской обиды и непонимания. Его левая рука безотчетно дернулась вверх, большая ладонь замерла возле лица, пальцы не дотянулись до длинного бугристого шрама. Он забылся лишь на долю секунды прежде, чем одернул себя и снова насупился, но этого было достаточно.       — Уходите, — сухо процедил он.       Холмс мотнула головой.       — Все эти девушки — они были лишь жалкими копиями, верно? Но имели общую с мамой черту — по-настоящему, без притворства за деньги они были к тебе равнодушны. Мама куда больше любила яркие длинные ногти, короткие цветастые платья, выпивку и хахалей, чем маленького Стивена.       — Убирайся! — завопил Деннехи, и рыжая кошка, испугавшаяся резкой вспышки ярости в голосе, бросилась под диван, низко припав к полу и едва пролезая.       — Всё кончено, Стивен. Тебя арестуют и посадят.       — Ты не из полиции, — сказал бесцветно Деннехи, и в его уверенности, в полнейшем отсутствии каких-либо вопросительных интонаций или пугливого, сомневающегося движения глаз сквозило одним слишком хорошо знакомым Мелинде — и остающимся безнадежно пустым — именем.       — Верно, — кивнула она. — Он предупредил тебя обо мне. Но я работаю с полицией — этого он тебе не сказал? Как не сказал и того, что использовал тебя. Обещал, что поможет, что уничтожит все следы, что позаботится о том, чтобы на тебя не вышли — но вот я здесь. Похоже, он соврал. Как думаешь, зачем он на тебя вышел?       Деннехи вдруг вскинул голову и громко хохотнул.       — Ничего-то ты не знаешь, — сообщил он, склабясь.       — А сам-то ты знаешь много? — сменив отстраненный тон на колкий пронизывающий полушепот спросила Холмс. — О чем он тебе рассказывал? Говорил ли, зачем натравил тебя на Далси — последнюю девчонку, с которой ты так и не смог справиться? Объяснял ли, что попросту использует тебя для грязной работы?       Тонкая линия поджатых губ коротко нервно дернулась, ноздри раздулись, взгляд скользнул в пустоту пространства.       — Ты врёшь, — сказал Стивен Деннехи.       — Да неужели?       Медленно, но неизбежно она сталкивала его в нужную ей траекторию, ведущую прямиком к признанию, а вместе с тем наталкивалась на пока бесформенные и сложные к трактовке, но всё же следы активного присутствия Мориарти. Она не испытывала никаких напрасных иллюзий касательного объема информации о нём, которые могла выведать у Деннехи — ей было очевидным, что Стивену ничего действительно стоящего не было известно. А впрочем в полном вакууме хоть что-то даже искривленное и ошибочное уже было хоть какой-то отправной площадкой.       Холмс убедилась в том, что найденный ею подозреваемый и был искомым убийцей — его реакции на её слова и его жилище были для неё исчерпывающими доказательствами. Она мысленно составила маршрут для Лестрейда и всей его следственной команды. Тот сложился стройным планом: фрагмент видеозаписи из переулка и ночного автобуса, свидетельство Далси о нападавшем, составление его автопортрета и сравнение с имеющимися снимками, другой свидетель, опознавший Стивена Деннехи в круглосуточном магазине, задержание по обвинению в избиении с попыткой убийства, дальнейший обыск жилища, обнаружение двух видов волокон, безапелляционно соединяющий задержанного с — по меньшей мере — одной из убитых. Подобное Мелинда проворачивала для лондонской полиции уже не раз, дело было раскрытым. Брикстонский душитель стоял в нескольких метрах от Холмс и, вопреки показной браваде, осознавал так же ясно, что уже пойман.       В иной ситуации Мелинда предоставила бы всё остальное патрульным или оперативной группе задержания, но сейчас речь зашла о Мориарти — и это было несколько выше и деликатнее узкости и грубости убойного отдела. Поэтому она оставалась стоять. Стивен Деннехи в двери стал заметно нервничать.       — Как он с тобой связывался? Анонимные чаты в интернете? Сообщения с номеров из твоей телефонной книжки? Текст на квитанциях из магазина? — В ответ на каждый отдельный вопрос он едва различимо хмурился, и Холмс понимала, что раз за разом ошибается. То, что /moriarty/ использовал с ней и Джоном Ватсоном, не использовалось для Деннехи. И в этой осторожной непоследовательности было что-то неуютно настораживающее, почти устрашающее. Мелинда вдруг снова ослепла. Это злило её.       Она позволила этому просочиться в свой голос:       — Ты просто пешка в его большой непостижимой для тебя игре.       Деннехи ядовито усмехнулся.       — Думаешь, ты что-то большее?       Всё это время неподвижно замерший на пороге, он сделал короткий ленивый шаг вперед. Пол устало вздохнул под его ногами. Мелинда вытянула руки из карманов пальто, готовясь защищаться. Объективно время и место для драки были неудачными. Холмс была уставшей после бессонной ночи, а так — ослабленной, реакция замедлилась; места для увиливания и обманных выпадов — единственной действенной тактики для телосложения и веса Мелинды — в комнате не было. И всё же она сжала кулаки. Сколько себя помнила, она никогда — даже вопреки всем объективным причинам — не сдавалась без борьбы: в спорах с братом, в попытке зарядить и выстрелить из папиного ружья, в потасовках с девочками из частной школы. Она могла принять собственное поражение лишь как свершившийся факт после того, как испробовала все возможные способы его избежать. Так или иначе, а выход из гостиной был один и находился за спиной Деннехи.       Он скосил взгляд на её пока опущенные, но плотно сжатые кулаки, и снова оскалился.       — Я предпочитаю послушных женщин, — проговорил он с металлической вибрацией в голосе.       Холмс фыркнула:       — Я не умею быть послушной — ни просто так, ни за деньги. Или ты спутал меня со своей матерью-шлюхой?       — Заткнись.       — Поэтому проститутки, Стивен? Потому что они весьма сговорчивые? Как мама? Тому, кто ей платил, и кого она приводила в дом, доставались её ласка и внимание? Но не тебе?       — Заткнись!       Он двинулся на неё, багровея от злости и широко, неточно замахиваясь. Мелинда присела, пропуская тяжелый кулак над собой. Разозленный противник часто был невнимательным, податливым, уступающим. А потому она продолжила:       — Да и разве может тебе везти с женщинами, когда у тебя лицо напополам разделено этим уродским шрамом? Только проститутка и согласится на встречу.       Деннехи грузно повернулся. Их положение в комнате изменилось: он шагнул вбок от двери к дивану, она приблизилась к столу и проходу к двери.       — Зачем ты это сделал — ударил себя горячей сковородкой? Надеялся, мамочка утешит и полюбит поранившегося Стивена? Надеялся, что она тебя заметит?       — Сука, сука. Какая же ты сука! — взревел он и снова замахнулся. Холмс подняла руки, заслоняя ими голову и пятясь прочь от стены, у которой Деннехи мог загнать её в угол, но вместо ударить, он ухватил её за локоть и повисший на плече ремень портфеля, резко дернул Мелинду на себя; а затем с силой, почти оторвавшей ноги Холмс от пола, тошнотворно взболтнувшей её внутренности противодействием инерции, оттолкнул. Она безвольной грудой, напрасно хватающейся за воздух и не находящей опоры, отлетела к столу. Тот опрокинулся набок, стулья с отчаянным оглушающим деревянным визгом поехали на полу, истерично задребезжала свалившаяся и разбившаяся в керамические дребезги мыска. Холмс завалилась на край вставшей вертикально столешницы, и это отдалось острой вспышкой боли в ребрах. Мелинда сдавленно вскрикнула и судорожно вдохнула ртом — в легких полоснуло удушающим жжением. Она неловко сползла на пол.       В кармане её пальто зашелся громким трезвоном мобильный телефон.       Деннехи хищно осклабился, наклонился, ухватил Мелинду за щиколотку и снова дернул на себя. Она попыталась упереться, ухватившись за стол, но тот поехал вслед за ней. Тогда крепко сжала ножку опрокинувшегося стула и попыталась им замахнуться, но тот плотно застрял под столом. Холмс наугад пошарила по полу вокруг себя ладонью, и полоснувшим кожу огнем глубокого пореза ей попался осколок. Она подхватила его и зажала в кулаке между пальцев тонким неровным остриём наружу. Пока Деннехи волок её к себе, она успела дважды весьма точно ударить его в шею и челюсть. Из порезов густо потекла кровь, но Стивен, казалось, даже не заметил. Тогда Мелинда замахнулась ногой и толкнула его в грудь — Деннехи едва пошатнулся. Он подтянул сопротивляющуюся Холмс к себе, перехватил её за воротник пальто и кофты, натянув их так, что они болезненной петлей сомкнулись вокруг шеи, и дернул её вверх. Раня собственные пальцы, она перехватила керамический осколок поудобнее, и замахнулась, снова целясь в лицо. Стивен не защищался и не уклонялся, а потому заостренный кусок мыски удивительно легко прорезал кожу нижнего века и глубоко вошел в плоть. По белку левого глаза стремительно побежали кровавые нити порезанных сосудов. Деннехи издал истошный протяжный вопль, разжал пальцы, выпуская Мелинду, и отступил назад, но как только Холмс попыталась сделать шаг к двери, преградил ей дорогу.       — Ну нет, сука, — прохрипел он, сплевывая густую багровую массу прямо перед собой. Вся левая половина его лица от скулы и ниже была залита кровью, левый глаз был плотно зажмурен, из-под нижнего века оставался торчать кривой осколок. Второй глаз был безумно выпячен, его тяжелый взгляд неотрывно уперся в Холмс. Рот был открыт, кровь втекала в него густым бурым потоком и вытекала из него по подбородку яркой жидкой слизью, смешанной со слюной. — Ну нет, — повторил Деннехи и снова сплюнул. — Живой ты отсюда уже не выйдешь. ***       Тон Лестрейда холодно натянулся.       — Ну? — недовольно протянул он. — Чем могу помочь?       Джон помедлил. Он и сам не знал, какую помощь ожидал получить от инспектора, да и мог — хотел — ли он её дать. Между ними за две непродолжительные встречи встало что-то холодное, пробуждающее в них взаимную враждебность. Глупо, но сутью этой неприязни казалась именно Холмс — так, будто они не могли её между собой поделить, хотя ни одному из них она, конечно, не принадлежала. Ватсон с сухой, трезвой отстраненностью понимал, что Мелинда не была и на каплю его даже после внезапно случившегося между ними секса. Изнутри его неприятно царапнул вопрос, было ли что-то подобное между ней и Лестрейдом? Но вслух спросил:       — Вам известно, где Мэл была сегодня ночью? Где она сейчас?       — В чем причина интереса? — колко парировал инспектор.       — В беспокойстве о ней.       Из трубки раздался короткий сиплый смешок, Ватсон скривился.       — Боюсь, Джон, Вам — как соседу — придется привыкнуть. Для Мэл это нормально — не ночевать дома, — с нескрываемым довольным ядом в тоне произнёс Лестрейд. И добавил: — Она занята расследованием.       — То есть Вы совершенно точно знаете, где она прямо сейчас, и уверены, что с ней всё в порядке?       Повисла недолгая пауза, которую протяжным свистом заполнил морозный ветер, гонящий по переулку мусор. Джон с мгновенье вслушивался в наступившую в трубке тишину, а затем нетерпеливо её нарушил:       — Грегори?       — Странная формулировка, — отозвался тот глухо. — Почему она должна быть не в порядке?       — Я… не могу сказать, — он оглянулся в поисках правильного ответа, но натолкнулся взглядом лишь на собственный мотоцикл. Быстро сменившийся тон полицейского резонировал с его собственной тревогой. Вязкое холодное осознание его правоты поползло внутри десятками страшных картинок. Ему позарез нужно было убедиться, что ни одна из них не была правдивой. — Есть… источник, связанный с этим расследованием убийств.       — Источник?       — Надежный и уверяющий, что сейчас Мэл очень нужна медицинская помощь, — ответил Ватсон, будто однозначно понимал происходящее, а не терзался сомнениями и догадками.       И голос инспектора в очередной раз за этот короткий телефонный разговор резко изменился:       — Я сейчас же отправлю туда наряд патрульных и скорую.       — Куда — туда?       — Э-э… Гаварден-Гров, 5. ***       Холмс сделала шаг назад, к опрокинутой груде стола и обеденных стульев, и под её ботинком раскрошился очередной осколок. Она оглянулась. Дверь всё ещё оставалась недоступной, окно за её спиной тоже не могло послужить выходом — повисшие на нём жалюзи служили своеобразной сеткой, в которой легко было запутаться при попытке выбить стекло и выпрыгнуть. Мелинда прислушалась к себе: в ребрах пульсировала сильная боль — каждый вдох, каждое движение отдавалось горячим спазмом; пальцы были липкими от темной смеси крови: её собственной и Стивена.       Из-под дивана тревожно взблеснула пара глаз. В кармане продолжал требовательно звонить телефон — шесть, семь, восемь гудков кряду.       Она снова сжала кулаки. Что-то важное увиливало от неё, что-то ещё не сформировавшееся внятной вербализированной мыслью, но что-то весьма отличительное. Что-то во всём этом не сходилось, выходило из ряда по какой-то весьма очевидной причине. Но времени углубиться в размышления не оставалось — Деннехи торопливо шагнул вслед за ней. Мелинда одним рывком стянула со спины рюкзак, плоский, но увесистый и твердый из-за вмещающегося внутри ноутбука, перехватила один из ремней в ладонь и выбросила его вперед своеобразным тараном. Лэптоп с приглушенным тканью хлопком стукнулся о левое плечо Стивена, и пока он оторопело поворачивал голову, чтобы посмотреть целым правым глазом, Холмс замахнулась ногой. Удар коленом — немного смазанный, но вмещающий достаточно силы — пришелся в живот и заставил Деннехи рефлекторно нагнуться и судорожно, немного влажно из-за собравшейся во рту крови ахнуть. Его большая голова на крепкой шее оказалась удобно низко, Мелинда коротко опустила ногу, возобновляя равновесие, оттолкнулась от пола пяткой и теперь нацелилась в ухо.       Девятый гудок.       Стивен мотнул головой, тщетно пытаясь смахнуть с неё горячую красную пелену, застилающую глаза потоком крови, но тем самым уходя с линии удара. Колено Мелинды, не находя сопротивления, перемахнуло через его плечо. Движение отдалось в её груди вспышкой болезненного, сковывающего дыхание жжения. Она неловко пошатнулась и, пока искала равновесие, Деннехи, выставив плечо вперед, сделал длинный порывистый выпад. Всем весом своей сгруппировавшейся фигуры он подсёк её опорную ногу, сталкивая Холмс с места — пол оказался выбитым из-под неё, стены и потолок перед глазами резко качнулись вниз. Сильный удар в темя отдался в голове тонким хаотичным звоном и болезненным импульсом, прокатившимся по вискам и скулам к носу, во рту со скрежетом зубов столкнулись челюсти. Что-то коротко треснуло со звуком переломившейся соломинки — очень тихо и невнятно, Мелинда скорее почувствовала это, чем услышала.       В последнее мгновенье перед тем, как взгляд устремился в непроглядную темноту, она удивительно ясно поняла, что всякие звуки перестали существовать. Гулкая тишина воцарилась вокруг, не нарушенная десятым телефонным гудком — хотя его вибрация отчетливо прощупывалась в кармане. Неспокойно подрагивающий, будто водная рябь, силуэт склонился над Холмс. Что-то горячее, небольшое, но тяжелое упало ей на лицо и торопливо, оставляя на коже липкий след, побежало по щеке вниз.